Пепел сердца

Ния поднялась с дивана.

– Вино купил?

– Купил. Виски, кажется, есть. Давай, девочка, в темпе.

Он называл ее девочкой, когда-то ей нравилось, сейчас вызывало раздражение…

Лестница затрещала под его шагами – тяжело опираясь на перила, муж отправился в спальню, а Ния – на кухню. Она с трудом удержалась, чтобы не сказать, что виски осталось на самом дне, но вспомнила, что Тюрин почти не пьет, и промолчала. Володя уже принял, ему хватит. Мадам Тюрина пьет шампанское, не пьет, а лакает, а налакавшись, лезет с нежностями к ней, Ние, и к Володе. Володя, конечно, забыл и купил вино, значит, будут недовольные гримасы. Ния вспомнила, что в холодильнике, кажется, есть бутылка шампанского.

Она часто задавала себе вопрос о том, что их связывает, Славу Тюрина и Лину, уж очень они разные. Слава приятный, обходительный, с манерами лорда, а Лина… торговка! Крикливая, грубо раскрашенная, в опереточных шмотках. Володя и Слава когда-то начинали совместный бизнес, потом разбежались – Володя уехал, Слава остался. Теперь они как жуки ощупывают друг друга усиками насчет нового бизнес-проекта.

Ния разгружала сумки из «Магнолии» и перебирала в памяти встречу с Федором. Они вернулись четыре месяца назад, и не было дня, когда она не думала о Федоре. Город очень изменился, открылись новые магазины, он стал ярче, чище, толпа наряднее, везде полно ресторанчиков под полосатыми тентами, прямо на улице. Она узнавала и не узнавала дома и улицы, подолгу бродила в их парке, смотрела на реку. Появился пешеходный мост, раньше его не было; парк вылизан, нигде ни соринки, много цветов, корзины с петуньями на фонарных столбах – их запах плыл в воздухе сладким облаком; даже старинные чугунные пушки блестели так, что казалось, их отполировали. Она покупала в парковом кафе бумажный стаканчик вполне приличного кофе, усаживалась на круговую скамейку с деревом – старым разлапистым вязом, – в центре. Пила кофе и смотрела на соборы и монастыри, брошенные широкой плавной дугой, отмеченные золотом куполов: далекую светлую Троицу, Елицу в зеленой роще – посередине дуги, и близкую, рукой дотянуться, Святую Екатерину… и не могла насмотреться, чувствуя, как вступают в душу покой и умиротворение. Парк днем безлюден, тих, задумчив; матери неторопливо катят коляски; иногда пробегает стайка студентов.

Ния вспоминала и вздыхала, все мысли вертелись вокруг Федора. Она выскочила наверх, он остался внизу… Она не понимала себя сейчас. Наверх? И что? Довольна? Или у разбитого корыта? Федор возмужал, давно не мальчик, но муж. Спокойный, ироничный… седина на висках. Он, кажется, не удивился и не обрадовался ей. Скорее, она смутилась. А он смотрел на нее, и в его глазах не было ничего: ни узнавания, ни радости. А она заспешила, засуетилась… «Ты должен меня ненавидеть!» Дурацкая фраза, проклятый выпендреж, вечное кокетство. Ах, ты меня, должно быть, ненавидишь! Да, я такая… Он не ответил, не стал разубеждать, пожал плечами. Так ей и надо.

Она схватила его за руку, потребовала шампанского, стала каяться и бить себя в грудь, объяснять… Зачем? Чувствовала, что переигрывает, и он это чувствовал, но неслась дальше, словно поспорила с собой, что заведет его, втянет в разборки, а может, и обвинит, что недостаточно любил, недостаточно уделял внимания… в духе сериальных героинь, усвоивших, что лучшая защита – нападение. В итоге: это ты виноват, что мы не вместе! Причем чувствовала подсознательно, что с Федором эти номера не проходят… но вот поди ж ты! Вредный азарт взыграл – кто кого!

Ния доставала из буфета «гостевую» посуду – японский тонкий фарфор, раскладывала мясо, рыбу, салаты. Слава Тюрин с манерами лорда оказывал ей знаки внимания, даже Володя заметил, хохотнул, сказал, ты его, мать, придави, сговорчивее будет. Тюрин – архитектор, у него раскрученный строительный бизнес. Володя предлагает расширяться, он всегда играл рисково, Тюрин не решается, он осторожен и рисковать не намерен.

Он же с тебя глаз не сводит, говорит Володя, не теряйся, мать! Раньше ей нравились его скабрезные шуточки, это, с ее точки зрения, было атрибутом крутого мужика; потом стали претить. Он хвастался молодой женой, как породистой кобылой, новым навороченным «Лексусом» или коллекционным коньяком, купленным за восемь тысяч зеленых. А она, разодетая, как кукла, довольно улыбалась. Хоть спать не заставлял с партнерами-австрияками, с него бы сталось.

Эко тебя, мать, занесло! Володя не злодей, а нормальный бизнесмен, жесткий, умеющий принимать жесткие решения. Мужик. Толстокожий, как все сильные и жесткие. Ничего подобного он никогда бы не потребовал – ревнив страшно. Особенно в последнее время, особенно по пьяни. В ресторане полез драться с каким-то типом, который пялился на нее. Она сидела, опустив глаза от неловкости…

Ния вздохнула и подумала, что Федор один… почему? Неужели из-за нее? Вряд ли. Пятнадцати лет более чем достаточно, чтобы все затянулось, а женщин всегда было больше, чем мужчин. Тем более Федор… так и летят, и всегда летели. Она представила себе, что ее муж не Володя, а Федор, и живут они в спальном районе, и считают каждую копейку – какая там зарплата у преподавателей вуза! Вот и пришлось бы… экономить. Она покраснела, ей стало стыдно… она вспомнила серьезное лицо Федора… Дура! Никак не повзрослеешь! Разве все измеряется деньгами? Когда они есть, то не все, сказала она себе. А когда их нет, то… наверное, все.

Она достала из кармана джинсов визитную карточку Федора. «Доцент, преподаватель философии…» Доцент – это почти профессор, Федор всегда был с головой. Через пару лет профессор… наверняка пишет докторскую… Доктор философских наук, постиг смысл жизни, так сказать. Надо будет спросить, в чем же все-таки смысл жизни… а он ответит, что одного на всех нет, это индивидуально и зависит от вкусов, возраста и даже характера. Одному все трын-трава, счастлив, денег на хлеб хватает – и счастлив, а другому… что там говорится в народе про мелкий жемчуг? А другому вечно жемчуг мелок. Вот тебе и смысл. А он философ, философы довольствуются малым, древние философы жили в бочках и были счастливы. Вернее, не счастливы, а самодостаточны, что есть высшая точка гармонии бытия.

А в чем, интересно, смысл ее жизни? Ния задумалась. Раньше в развлечениях… Господи, да кто думает о смысле жизни, когда все хорошо! Почти год они жили в Нью-Йорке… вот где сплошной праздник! Театрики на Бродвее, магазины – любимые «Сакс» и «Блумингдейл», «Лорд и Тейлор» тоже ничего; шмотки, косметика… сколько деньжищ угрохано! Ювелирные дома «Булгари», «Тиффани»… Гости, поездки, Атлантик-сити, занюханный городишко на берегу океана, сто двадцать миль от Нью-Йорка, с шикарными сверкающими казино. Володя пристрастился к игре, они выезжали шумной компанией в ночь, ужинали в «Тадж-Махале», а потом всю ночь «водили козу» по остальным заведениям. Обилие огней, музыка, вечный праздник! «Цезарь», «Сэндз», «Бейлис»… Громадные залы с «однорукими бандитами», рулетка, игорные столики, бары, море света. И хорошенькие барышни в юбочках, едва прикрывающих попки, с подносами – шампанское, виски, соки. Володя проигрывал, его новый знакомый и будущий партнер, в прошлом наш, с Брайтон-Бич, выигрывал. Говорят, есть люди, которые притягивают деньги, – этот был из таких. Скользкий, уклончивый, ни да ни нет – оказался аферистом и жуликом, нагрел Володю на полтора миллиона зеленых и исчез. Телефоны не отвечали, дом стоял заколоченный, настоящий хозяин сказал, что жильцы съехали. Куда – неизвестно. Это были страшные дни, Володя бушевал, пил, порывался бежать искать, ревел, изрыгая проклятья, и снова пил…

А потом пошло-поехало и закончилось все возвращением к истокам. Слава богу, на приличный дом хватило…

Ния вздохнула. Вот и пойми теперь, что такое смысл жизни – смысл отдельных событий или в общем. Ежели в общем, то получается вроде подведения итогов, значит, финал. Путаное это дело. Надо все-таки спросить Федора при встрече… А будет ли еще встреча?

Кто сказал, что Федор заинтересовался ею? Скорее, был удивлен, и особой радости в нем она не заметила. Он смотрел на нее как на чужого случайного человека… не простил? И шампанское не стал пить, только пригубил. А она вывернулась наизнанку, устроила театр… одного актера. Одной актрисы. Он же все понял! А что он понял? Что ей паршиво, что она тонет и пытается нащупать, от чего оттолкнуться, чтобы не потонуть окончательно? Так она и не скрывает.

Простил не простил… что за дамские вопросы!

Ния сунула визитку в карман, тут же вытащила, вспомнив, что у Володи появилась плохая привычка шарить по ее сумочкам и карманам. Ревнует, дурак. Подумала, окинула кухню взглядом, оглянулась на дверь и сунула карточку под буфет – пока пусть там, а потом перепрячем.

Она перетирала бокалы и серебро и думала о Федоре…

Глава 3

Гости в дом…

…Они появились ровно в семь. Слава Тюрин никогда не опаздывает. Один раз он пришел один, так как Лина никак не могла выбрать платье. Она приехала спустя полчаса на такси, красная, злая, и с порога сказала мужу, что он придурок, а потом целый вечер с ним не разговаривала. А Ние заявила на кухне, что завидует ей, и вообще, муж должен быть старше жены, конечно, не на двадцать пять, как у них с Володей, это уж слишком, а лет на шесть-семь. Ния держала в руке вилку и с трудом удержалась, чтобы не воткнуть ее в Лину. Когда Лина открывала рот, Ния холодела от предчувствия, что эта дура ляпнет сейчас очередную глупость. Самое неприятное, Лина не была дурой, и Ния подозревала, что те глупости, которые она несла, были точно направленными ударами – завуалированными под глупость оскорблениями и хамством. Они не показались друг дружке с самого начала. Ния помнит, как Лина окинула ее оценивающим взглядом, задержалась на безумно дорогом темно-синем шелковом костюме и сказала: «Ты, как я понимаю, не тряпичница, мне самой по фигу дорогие шмотки, я люблю, чтобы удобно и недорого!» Недорого?! Ния раздула ноздри, но так и не решила, то ли Лина действительно не поняла, то ли сказала гадость. И ведь не придерешься!

На Лине было бесформенное желтое в красные цветы платье, удивительная безвкусица и дешевка. И массивное золотое колье – «собачий ошейник», мстительно подумала Ния. Лина была крупной, в отличие от изящной и мелковатой Нии, с тяжелой поступью и большими руками в кольцах; от нее несло табаком – Лина курила длинные черные с золотым ободком сигаретки. Рассмотрев на пальце Нии скромное колечко с бриллиантом, она бросилась преувеличенно его расхваливать, и Ния внутренне напряглась. А Володя тут же потребовал, чтобы она показала Лине свои брюлики. Лина одобрительно захлопала в ладоши. Ния попыталась перевести разговор, но пьяноватый уже Володя настоял, ему хотелось произвести впечатление на будущего партнера. Мужчины, когда дело касается женщин, часто понимают все не так. Хмурая Ния принесла шкатулку с украшениями, Лина принялась их перебирать, приговаривая, ах, какая прелесть, мне, правда, нравятся дорогие вещи… но и это ничего, очень мило. Ния тут же сказала, что это «Булгари», ручная работа, назвала стоимость. Лина притворно ахнула: «Не может быть! Это?» – и повертела в руках колечко с сапфирами. Володя ничего не заметил, а Ния не спала всю ночь, сочиняя достойные ответы… этой хамке.

Однажды она сказала: «Я тебе завидую, у вас нет детей! Ты себе не представляешь, какая это морока! Я бы хотела пожить для себя… как ты!»

У них было двое детей – старший мальчик учился в Англии, в институте международной политики, девочка Сонечка была дома, ходила в школу.

Ния не ответила…

…Они пришли ровно в семь. Слава любил повторять: «Точность – вежливость королей». Он поцеловал Ние руку. Володя хлопотал, преувеличенно громко усаживая гостя, хлопая по плечу, наливая легкое винцо для разгона. Женщины удалились на кухню. Пусть только попробует что-нибудь выдать, думала Ния, врежу не задумываясь. Как ни странно, встреча с Федором придала ей мужества, ей казалось, что у нее появился союзник, и она представила, как жалуется ему… как когда-то, в их лучшие времена. «Лучшие времена»… мысль вырвалась случайно, и Ния удивилась и невольно улыбнулась.

– Ты чего смурная? – спросила Лина. – Семейные скандалы?

– С чего ты взяла? – удивилась Ния.

– Я заметила, что Володя много пьет… как у него с бизнесом?

– Как обычно. Нормально. Я не очень вникаю в его дела.

– Напрасно! Их нужно держать на коротком поводке. Контроль и еще раз контроль. И по деньгам и по этому самому… – она хихикнула. – По бабам. Тебе легче, Володя не в том возрасте…

– А что, у Славы любовница? – ляпнула Ния, наивно раскрыв глаза.

– Любовница? У Славки? Да пусть только попробует! – Лина сжала кулаки, лицо ее потемнело. – Убью!

– Контролируешь? – не удержалась Ния – на войне как на войне.

Лина посмотрела на нее долгим взглядом, хмыкнула, достала сигаретку:

– Не против?

Ния не выносила табачного дыма, и Лина прекрасно об этом знала. Дрянь! Она улыбнулась:

– Конечно, будь как дома. Можно? – Она потянулась за сигаретой.

Они курили, рассматривая друг дружку, словно виделись впервые. Ния старалась не вдыхать дым, боялась закашляться. Лина с удовольствием затягивалась и шумно выпускала длинную сизую струю.

– Что-то в тебе новенькое появилось, подруга, – сказала она. – Выиграла в лотерею?

Ния пожала плечами и промолчала. Улыбнулась кончиками губ…

– Или мужика завела?

Ния невольно взглянула на ножку буфета, за которой была спрятана визитка Федора.

– Ты советуешь?

– Говорят, помогает в семейной жизни.

– Тебе помогает?

– Мне и Славки хватает, он еще ого-го! А как твой Володя? – в голосе ее прозвучало любопытство. – Сколько вы вместе?

– Много, и у нас все хорошо.

– Конечно, я понимаю, у вас все хорошо! После заграниц да в наше болото… – Она хмыкнула. – Не скучаешь?

– Если Володя не приживется здесь, мы вернемся. У нас в Австрии бизнес… – соврала Ния.

– Бизнес? А Володя сказал, погорел бизнес, теперь ищет, куда пристроиться. Вон Славку охмуряет.

– Охмуряет? – Ния задохнулась от возмущения. – Володя знает, что делает! К нам напрашиваются, с его опытом… мы выбираем, поняла?

– Ну, вы так вы, не волнуйся ты так! – Лина пожала плечами. – Володя мне нравится, сильный мужик, хозяин. Даже завидно. Хорошо, что вы вернулись, у меня здешняя шушера уже в печенках сидит. Будем дружить, да, подруга?

Дрянь! Все они понимают, все знают, и про плачевный финал, и про крах, и ни капельки не верят, что потянуло к истокам по причине ностальгии. А Володя старается, надувает щеки, надеется…

Муж выпил лишнего – похоже, это стало входить в привычку, – бурно жестикулировал, рассказывал о фабрике, партнерах, выставляя австрияков скупыми и недалекими жлобами. Лицо у него было красное, голос охрип, он по несколько раз повторял «прикольные» места и хохотал. Слава вежливо и неопределенно улыбался; Лина курила, ухмыляясь. Ния меняла тарелки, бегала туда-сюда, надолго «зависала» на кухне, чтобы продышаться от сигаретного дыма и дурацких россказней мужа. И думала о Федоре…

Глава 4

Бегство

Будет ласковый дождь, будет запах земли. Щебет юрких стрижей от зари до зари, И ночные рулады лягушек в прудах. И цветение слив в белопенных садах…

Сара Тисдейл. Будет ласковый дождь…

Федор побродил по парку, вернулся домой, попытался усадить себя за статью, но не преуспел. Разумеется, он думал о Ние. Пятнадцать лет… как и не было. Он снова был студентом, жизнь впереди была прекрасна и удивительна, он был самоуверен, знал, чего хотел, и верил в себя. Побег Нии… Да, да, именно побег! Он помнил свои обиду, недоумение, растерянность… Он помнил, как бабушка Нила Андреевна смотрела на него с жалостью – он нравился ей, как пыталась смягчить удар, выставляя внучку легкомысленной дурочкой, не стоящей внимания такого замечательного парня…

Он помнил боль, как от ожога, помнил, как дергался от громкого окрика или смеха – ему казалось, что смеются над ним. Он шмыгал кружными путями, чтобы не нарваться на любопытные взгляды, и раздумывал, а не взять ли академический отпуск. Гордым и высокомерным падать труднее, удачливым, тем, кто был на вершине, невыносимо лететь вниз. Те, кого не предавали и не бросали, чувствуют предательство острее…

Он узнал о себе много нового. Оказалось, его можно убить. Оказывается, он беззащитен и наг. Оказывается, он доверчив, и ему так легко причинить боль. Наверное, это был тот перекресток, на котором он стал задумываться о смыслах, о первостепенном и второстепенном, об отношениях мужчины и женщины…

Он усмехнулся невесело – вот, оказывается, с чего его потянуло в философию и кому он обязан… должно быть.

Он узнавал и не узнавал прежнюю Нию. Она стала… зрелой! Была как мягкая пластилиновая фигурка, а сейчас в ней чувствовалась твердость. Хотя характер тот же – брызги шампанского, бурная речь, игра глазами, ужимки и гримаски… Что ей нужно, подумал он. Или это отработанные приемы, привычка, извечный инстинкт поведения с мужчиной? Играю, кокетничаю, надуваю губы, а внутри пусто? И ровным счетом ничего это не значит?

Он почувствовал, что кто-то остановился у его столика. Поднял глаза и увидел незнакомую женщину. Она смотрела на него и улыбалась. А потом спросила…

Ния!

Он не понимал, что чувствует сейчас, это бывало с ним крайне редко. Никогда. Он знал, что не позволит ей… э-э-э… скажем, подойти поближе, ему казалось, он почувствовал в ней готовность подойти поближе. Он не мог понять, то ли по-прежнему жива обида, то ли говорит в нем нежелание поставить ее в неловкое положение, замужняя дама все-таки. Замужняя дама, и у мужа все права на ее тело и душу… попахивает все той же старой обидой. Получается, обида никуда не делась, сидела тихо на задворках памяти, ждала своего часа, а теперь вылезла, встрепенулась и расправила крылья…

Он вскочил с дивана, бросился в прихожую, стащил с антресолей спортивную сумку. Он бросал туда свитера, футболки, утрамбовывал спальный мешок; сунул в сумку планшет. Он собирался сбежать, оставаться в городе ему было невмоготу. Он не знал, как поступить, а в этом случае сбежать – самое то. Главное, вовремя смыться, как любит повторять друг Федора, капитан Коля Астахов.

Он позвонил Савелию Зотову, родственной душе и гуманисту, и сообщил, что смотается на пару дней проветриться на Магистерское озеро, поживет в хижине дяди Алика, половит рыбу.

– Федя, что случилось? – испугался Савелий. Савелий паникер, и его легко испугать. Кроме того, все знали, что в Магистерском озере рыбы нет… почти нет, так, мальки-недоростки, что тем не менее не мешало энтузиастам сидеть с удочками и летом и зимой.

– Ничего не случилось, Савелий, просто потянуло на природу. Хочешь со мной?

Федору хотелось побыть одному, он прекрасно знал, что Савелий не согласится поехать с ним, так как не любит палаточной романтики, предпочитая собственный кабинет. Костерок, озеро, ночные яркие звезды и бесконечный треп обо всем на свете… Савелий был далек от подобной романтики, и жизнь в хижине дяди Алика, как они называли рыбацкий домик их общего знакомого адвоката Алика Дрючина, его не прельщала. Собственность Алика не запиралась, и туда можно было сбежать в любой момент жизненных невзгод, когда нужно было подумать и решить, что делать дальше. Причем спрашивать разрешения у хозяина при этом было вовсе не обязательно. Федор называл хижину домом философского постижения и храмом лотоса, а капитан Коля Астахов, однажды сбежавший вместе с ним, – позорной халупой. Хоть бы окна приличные вставил, ворчал капитан, вместо этих, из рыбьего пузыря, адвокат гребаный, хоть бы замок навесил, а то развел бомжатник, понимаешь, заходи не хочу!

Алику Дрючину хижина обломилась в наследство, он вообще ни сном ни духом не подозревал, что когда-нибудь станет домовладельцем. С момента вступления в права он был там всего три раза, что не помешало ему неделю не просыхать, отмечая подарок, и объявить друзьям и знакомым, что есть шикарная хата на озере, милости просим, рыба, костер и всякая романтика, не стесняйтесь, ребята – если что, дверь не запирается.

– Ты надолго? – спросил Савелий.

– Как получится, – ответил Федор, и Савелий понял, что дело плохо.

– А Коля знает?

– Коля не знает. Хочешь, скажи ему.

– Я позвоню… как ты устроился… и вообще.

– На природе телефон нонсенс, – сказал Федор. – Так что извини, Савелий. Вернусь – позвоню сам.

Савелий хотел спросить: «А если вдруг что-нибудь случится, нужна будет помощь, а ты там один?», Савелию вечно чудятся всякие несчастья.

– Все будет хорошо, – сказал Федор, – не бери в голову. До свидания, Савелий. Привет Зосе и детишкам. – И настала тишина.

Савелий тут же перезвонил капитану Астахову, который был страшно занят, а потому заорал с ходу:

– Ну?

– Коля, Федор сбежал в хижину, – сообщил Савелий. – Только что.

– С какого перепугу?

– Что-то случилось, знаешь, у него даже голос… какой-то не такой. Я думаю…

– Меньше читай бабских книжек и меньше думай, Савелий. Здоровый лось сбежал половить рыбу… я бы тоже с удовольствием, а ты причитаешь, как старая баба! Он не сказал, с чего вдруг?

– Нет. Он даже телефон отключил.

– Я бы тоже с удовольствием отключил, а то достали уже, понимаешь, нет от них покоя ни днем, ни ночью!

– Ты не понял, Коля, он оставил телефон дома.

– Ну и..?

– Это значит, он не будет никому звонить!

– Савелий, какая разница, кто кому не будет звонить?! – рявкнул Коля.

– Большая, Коля! Что-то случилось, и он никому не хочет звонить.

– Я сейчас трехнусь от тебя! Не морочь мне голову, Савелий! Что значит, не хочет звонить? Не хочет и не хочет, в чем проблема?

– Ты не понимаешь, Коля. По-моему, это из-за женщины…

– Чего? – Капитан демонически захохотал. – Да у Федьки этих баб… удивил!

– Это серьезно, раз он оставил телефон. Он не знает, как поступить, и оставил телефон, чтобы не позвонить… ей.

– Тайны мадридского двора, – сбавил тон капитан. – Ты это серьезно?

…Они были друзьями, такие разные, такие полярные, что можно только диву даваться, что дружба их продолжалась уже много лет. Федор Алексеев и Коля Астахов – куда ни шло, бывшие коллеги, а Савелий Зотов сюда каким боком, спросите вы? Савелий трудился главным редактором отдела дамской литературы в местном издательстве «Арт нуво», как уже упоминалось, и по роду службы читал много «бабских» книжек, отчего мыслил и выражался так нестандартно, что капитан Астахов не сразу врубался насчет смысла. На помощь приходил философ Федор Алексеев и толковал Савелия, как древнегреческий жрец толковал пифию из Дельфийского оракула. Коля делился с друзьями криминальными новостями и всякими тупиковыми ситуациями, Федор и Савелий высказывали свою нестандартную точку зрения. Коля сердился и кричал, что они его достали своими дурацкими озарениями. Но потом оказывалось, что кое в чем Федор и Савелий были правы. Федор подходил к преступлениям как философ, его не интересовали такие мелочи, как отпечатки пальцев или утерянные преступником трамвайные билеты, он осмысливал событие в целом, как знаток человеческой натуры и любитель решать запутанные задачи. Тем более правило номер один в детективной деятельности «ищи кому выгодно» никто не отменял. Оторванный от жизни Савелий со своими «бабскими» книжками тоже встревал, добавляя пару грошей. Федор, на лету схватывая, что он хочет сказать, творчески развивал мысль друга, доводя ее до абсурда. В результате капитан Астахов хватался за голову и рычал, что все, достали и с него хватит! И призывал на помощь бармена Митрича, он же хозяин бара «Тутси», излюбленного заведения всей троицы, с коньяком и фирменными бутербродами с маринованным огурчиком. Хитрые Федор и Савелий ждали, когда Коля отмякнет после коньяка, и начинали поиски мотива и кому выгодно по второму заходу.

…– А помнишь, как он сбежал, когда мы расследовали дело об убийствах чиновника из мэрии и таксиста?[1] – напомнил Савелий.

Коля только хмыкнул, услышав «мы».

– Тогда ведь он тоже влюбился! И мы еще думали, что в убийцу…

Капитан насторожился.

– Ты думаешь, Федор связался с убийцей? Опять? Ты что-то знаешь?

– Не знаю, Коля, с кем он связался, – печально сказал Савелий. – Но то, что он сбежал, факт. Я за него беспокоюсь. Просто так в хижину дяди Алика не сбегают.

– Глупости! Федор хоть и философ, но не дурак! Мент не бывает бывшим, Савелий, не бойся. Отобьется в случае чего.

Савелий вздохнул и ничего не сказал. В его вздохе была укоризна.

– Что ты от меня хочешь, Савелий? – взвился Коля. – Мало мне своего горя?

Глава 5

Перекресток

…Ночь упала на землю, как мягкое невесомое покрывало, затканное звездами. Горел, потрескивая, костер; выкатилась неправдоподобная луна – висела радостной дыней, с любопытством смотрела вниз и довольно улыбалась. Это была не городская луна, которую замечаешь, случайно подняв голову, это была Луна с большой буквы, по-хозяйски раскинувшаяся в небе, главный ночной фонарь, заливший оловянным светом мир. Федор, накинув свитер, сидел на обрубке дерева, кружка с кофе стояла рядом на песке. Он пристально смотрел на оранжевые пляшущие жгуты пламени. Не столько смотрел, сколько созерцал. Те, кто созерцает, любят раздумывать о смыслах…