Красные орлы

За саботаж и неподчинение власти Сметанина предали суду трибунала. Приговорили к трем месяцам принудительных работ.

Но что там Сметании! Он – откровенный противник. А есть такие, что на словах за революцию, а на деле норовят ей ножку подставить. Это я об анархистах, которыми верховодит Черепанов, и о «левых» эсерах, у которых председателем Перфильев. На митингах и собраниях они глотки понадорвали, нападая на советскую власть.

В анархисты записались двое из нашей гимназии: Волчкович и будто бы Сизиков. Гошка Волчкович никого этим не удивил. Он и сам крикун, хвастун. За высокомерие у нас в классе его никто терпеть не мог. Но как попал к анархистам скромный, работящий Миша Сизиков? Он из бедняков, учился на казенный счет. И вот поверил в черное знамя анархистов, во «власть безвластия».

У «левых» эсеров тоже есть «наши» – из гимназии. Один бывший гимназист, а теперь студент, Лубнин оказался даже в главарях. Тут тоже нет ничего странного. Лубнин – сын богатого чиновника. Отец любит разглагольствовать об «интересах народных», и сынка хлебом не корми, дай речь произнести. Сам – от горшка два вершка, а выйдет на трибуну, в позу станет, волосы длинные, до плеч, назад откинет и – заработала водяная мельница.

У меня просто ненависть к этим черепановым, перфильевым, лубниным. И без того трудно укреплять власть Советов, а тут еще эти «революционеры» на каждом шагу норовят помешать.

В городе организовался Союз социалистической молодежи. Вчера в газете было напечатано объявление о первом собрании. Подписали мои дружки-одноклассники Арька Рабенау и Миша Скворцов.

На этой неделе состоялся благотворительный спектакль в пользу библиотеки укома нашей партии. Прибыль невелика, рублей пятьсот. Но и это деньги. Теперь в библиотеке появятся новые книги, а то она у нас совсем бедная.

С работой в конторе «Известий» осваиваюсь. Беда в одном – не хватает бумаги.

18 мая

Газета висит на волоске: нет бумаги. Когда печатают, я стою у машины и смотрю: хватит сегодня или нет. Иногда запаздываем с выпуском, иной раз сокращаем тираж.

Целыми днями гоняю по городу – где бы перехватить бумаги. То найдешь немного в бывшей городской управе, то в подвале уездного земства, то на складе винокуренного завода. Бумага разная. Случается, половину тиража отпечатаем на оберточной, а другую половину – на гладкой белой.

На днях начал работать уездный комиссариат агитации и пропаганды. Во главе его товарищ Беляев. Он мне знаком. Когда я жил «на хлебах» у Власовой Антонины Николаевны, семья железнодорожника Беляева занимала домик напротив. Про их старшего сына шепотом говорили: «Политический!» Вот сейчас этот «политический» и работает в комиссариате.

В нашей губернии и в соседних неспокойно, контрреволюционеры поднимают восстания.

Уком с 16 мая организовал военное обучение коммунистов. Занятия каждый день во дворе кинематографа «Чудо». Мне еще не пришлось ни разу побывать на них. Бегаю в поисках бумаги. Но военное обучение буду проходить обязательно, с большим желанием.

У Гошки Волчковича нелады с анархистами. Они в своей газете и в «Известиях» объявили, что Гошка – провокатор, что он исключен из анархистской партии. В чем дело – трудно сказать.

В нашей газете из номера в номер, с продолжением печатается статья товарища Ленина «Очередные задачи советской власти».

У меня теперь привычка: утром захожу в типографию и читаю только что отпечатанную газету.

В Перми созывается губернский съезд учащихся средних учебных заведений. Посылают по одному делегату от каждой гимназии и училища. Вопросы любопытные: реформа школы, участие в общественной жизни, организация учащихся. Но мне не до того…

28 мая

Неделя прошла своим чередом. Работал в конторе, искал бумагу, каждый день занимался военным делом. Заниматься трудно, но интересно. Обучает нас бывший подпоручик Протопопов. Старается изо всех сил. Больше всего времени уходит на маршировку и на правила стрельбы. Винтовки разные: берданы, гравитерли, трехлинейки. Два раза стреляли. Лежа, с колена и стоя. Лежа и с колена у меня неплохо получается, а вот когда стоя, едва удерживаю винтовку, после выстрела чуть не падаю. Товарищи посмеиваются. Но Протопопов хвалит, уверяет, что дело пойдет.

После стрельбы снял дома рубашку, а на плече – кровоподтек.

С 13 апреля не видел отца и не имел от него никаких вестей. Позавчера утром пришел в типографию, взял с машины свежий номер и сразу в глаза бросились строчки: «В селе Зырянском на днях организовался просветительный отдел, в который вошли фельдшер Голиков и учительница Сапожникова». Папа не сидит сложа руки!

А рядом другая заметка, из моей родной деревни Борисовой:

«В деревне Борисовой Зырянской волости организовалась ячейка коммунистов-большевиков, в которую пока вошло 22 человека, считая в том числе и членов партии соседних селений. По примеру борисовцев начинается движение бедноты и в более отдаленных деревнях, исключая самого… села Зырянского, где кулаки и мироеды свили теплое гнездо и чувствуют себя спокойно».

Нелегко, видно, отцу приходится. Хоть бы увидеть его, поговорить…

Последнее время в уезде разлад среди попов. «Батюшки» набросились на учителя Закона Божия нашей гимназии протоиерея Тихона Андриевского: он выступил против патриарха и потребовал церковных реформ. Попы и буржуи предают отца Тихона анафеме, поносят его последними словами. А он не сдается.

Я знаю Тихона Андриевского по кружку философской мысли. (За этот кружок он имел много неприятностей от гимназического начальства.) Смелый, упорный человек и уж, конечно, в сто раз образованнее своих врагов.

Но все это мелочи. Самое важное: Камышлов с позавчерашнего дня объявлен на военном положении! После двенадцати часов ночи движение жителей по городу запрещено.

Чувствую, что надвигаются тревожные события. Против советской власти восстали чехословацкие легионеры. Ими захвачен Челябинск. Это от нас совсем недалеко. Белые отряды двигаются на Екатеринбург и Шадринск. Идут бои под Омском. Оттуда – угроза Тюмени.

Камышлову не миновать участия в борьбе. Да и не такие у нас коммунисты, чтобы отсиживаться.

Уком усилил вербовку добровольцев. Я решил твердо: иду в Красную Армию, буду защищать рабоче-крестьянскую власть и драться за мировую революцию.

Хочу уговорить дружков по гимназии и по Союзу социалистической молодежи Арьку Рабенау и Мишу Скворцова. По-моему, они стоят близко к нашей партии и согласятся со мной.

Одно неладно: в Красную Армию записывают с восемнадцати лет, а нам еще по семнадцати. Но меня это не остановит. Так или иначе, добьюсь своего, стану красным бойцом!

Друзьям посоветую ничего не говорить раньше времени родителям. Мишин отец, Андрей Алексеевич, – наш гимназический врач. Человек очень добрый, заботливый. Но от политики далек и может помешать Мише записаться в армию. То же самое и у Арьки. А мне бы не пришлось скрывать от отца такое свое решение. Он бы меня понял и поддержал. Но далеко до него, чуть не девяносто верст.

Положение мое в гимназии стало хуже. После того как я вступил в РКП(б), многие учителя и ученики плохо ко мне относятся. Даже те, кто любил щегольнуть словечком о свободе. Видно, от такого словечка до революционного дела, если применить слова полковника Скалозуба, «дистанция огромного размера».

Недобро ко мне относится и домовладелец Баранов – хозяин домика, в котором я живу у Прасковьи Ионовны. Заметно, что советская власть, большевики не по нутру Баранову.

Последнее время буржуазия и ее прихвостни наглеют. Удивляться тут нечему. Вражья стая знает: силы защитников города невелики, совсем невелики.

У нас небольшой отряд красногвардейцев из рабочих камышловского депо и добровольческий красноармейский отряд человек в сто, в основном крестьянская беднота.

Вчера мы с Арькой стали красноармейцами. Миша Скворцов почему-то не пришел в назначенный час. Мы его ждали-ждали и направились к Шадринскому мосту. Около моста, в помещении двухклассного училища, расположился отряд Красной Армии. Командует им товарищ Васильевский Л.В. Из офицеров, но коммунист. Не любит длинных речей. На митингах выступает резко и очень убедительно. Чувствуешь, что человек свято верит в каждое слово, которое произносит.

Мы подошли к училищу с площади, через главный вход. Красноармеец-часовой показал, где записывают добровольцев. Справа от двери за небольшим столиком – то ли писарь, то ли командир. Перед нами стояли трое. Их записали в два счета. Подошла наша очередь. Я боялся, что возраст помешает, но все получилось, как мы хотели. Потом отправились в полуподвальный этаж, в цейхгауз. Здесь я задержался надолго. Из-за моего маленького роста трудно было подогнать обмундирование, особенно ботинки. Фуражки тоже только большого размера. Никак не ладилось с обмотками. Они почему-то не держались на ногах, сползали вниз.

Когда вышли из цейхгауза, вид у меня был не бравый, но на душе радостно. Я стал красноармейцем!

В новой форме отправился в гимназию. Тут произошло несколько не особенно приятных встреч. Некоторым не понравилось: как так, гимназист и вдруг красноармеец? Лишь учитель математики Александр Федорович Румянцев и учитель пения Павел Павлович Бучельников похвалили меня.

Но самое досадное случилось под вечер, когда я свиделся с Лидой. Лида учится в женской гимназии. Мы с ней иногда встречаемся. Вернее – встречались. Разговор не всегда клеился, потому что я перед ней робел.

Но я так радовался этим встречам!.. Лида очень красивая. У нее большие черные глаза и нежное белое лицо. Она одевается аккуратно и словно бы по-своему. Даже гимназическая форма на ней выглядит не так, как на других.

Увидела она меня в защитной рубашке с длиннющими рукавами, в большой фуражке, в шароварах, которые свешивались над обмотками, и рассмеялась. Потом перестала смеяться, но то и дело сбоку насмешливо поглядывает. От ее взглядов у меня язык примерзал к нёбу. Трудно было объяснить, как дорога для меня эта, пусть нескладно сидящая форма, какое счастье надеть фуражку с пятиконечной красной звездой!

Однако, если бы я и умел это выразить, все равно Лида ничего бы не поняла. Она жила совсем другим, и иные мысли были у нее. Не зря у них дома старались во всем подражать богатым, дружили с купчихой Воронковой, гордились этой дружбой, выставляли ее напоказ. Я и раньше это знал, чувствовал, только не позволял себе все додумать до конца. Мне хорошо было, когда мы встречались.

Но на сей раз я чувствовал себя совсем иначе. Мы бродили по улицам. Я пытался многое втолковать Лиде. Она изредка перебивала меня насмешливым словом, ядовитым замечанием. И мне не хотелось продолжать. Мы долго шли молча. Потом я снова старался вразумить ее. Она, скосив глаза, холодно и ехидно наблюдала за мной. Так мы и расстались. Расстались, пожалуй, навсегда. Мы с Лидой – разные люди. У нас, как видно, разные, никогда не сходящиеся дороги.

Кипит смертный бой с врагами революции и мирового пролетариата. Нам не по пути с теми, кто насмешливо глядит на красноармейскую звезду. И вообще сейчас не до личных переживаний. А если они у меня есть, значит, я еще недостаточно политически закалился в борьбе.

Никак не ожидал, что я запишусь в красноармейцы, и редактор «Известий» товарищ Егоршин. Степан Васильевич прямо-таки растерялся, когда увидел меня в форме. Сидит и качает головой:

– Ну и ну, без разрешения, не дождавшись замены… Что же я теперь буду делать с конторой?

Потом встал, подошел ко мне, обнял и сказал:

– Молодец!..

Узнал новость: вчера судили главаря камышловских анархистов Николая Черепанова, этого чернобородого крикуна и наглеца, который выступал против советской власти, подрывал ее авторитет. Ревтрибунал объявил Черепанову общественное порицание.

Не маловато ли?

Сегодня в наших «Известиях» такая заметка: «Из д. Борисовой. Комиссия для проведения в жизнь поимущественного налога плохо провела оценку имущества каждого домохозяина. У нас в деревне имущество, стоящее от 3 до 7 тысяч рублей, ценилось в 300 рублей».

Для меня каждая весточка из родной деревни – словно хлеб насущный. Прочитал эти три строчки и задумался. Каково-то отцу, сколько там у него недругов!

9 июня

Занимаемся целыми днями. Гимнастерки почти не просыхают от пота. В отряде много дружинников вроде меня, т. е. необученных. А время не ждет, надо поторапливаться. Скоро в бой.

Несет наш отряд и караульную службу. Однажды, еще до того как я освоился с винтовкой и узнал караульные правила, меня вместе с напарником назначили охранять ночью Шадринский мост через Пышму. Напарник – молодой рабочий, доброволец, как и я. Правда, он умел уже заряжать оружие. С его помощью и я, вкладывая в магазин один патрон за другим, зарядил винтовку. Остаток патронов – нам дали по пятнадцать штук – рассовали по карманам и двинулись на пост.

Подошли к мосту. Сменили старых часовых. Настроение у нас тревожное. В любой момент можно ожидать визита незваных гостей. Кто знает, не попытаются ли враги тайно подвезти оружие скрывающимся в городе контрреволюционерам.

И вдруг часов в двенадцать по деревянному настилу застучали копыта. Прислушались – скрипит телега.

Мы – винтовки наизготовку. Молчим. Решили подпустить поближе. Когда телега поравнялась с нами, напарник крикнул:

– Кто едет?

Подводчик ответил, что с дровами. Остановили его, стали допрашивать: откуда, зачем? Говорит, на базар. Но полного доверия у нас к нему не было. Мы сгрузили дрова, обшарили воз, обыскали мужика и только потом разрешили ехать дальше. Подводчик крепко ругался. Однако мы считали, что поступили правильно…

Больше всего люблю стрельбу. Ходим стрелять каждый день. До стрельбища версты две. Всю дорогу поем «Вихри враждебные», «Смело, товарищи, в ногу» и другие революционные песни.

Помимо учебы и караулов, участвуем в обысках квартир у подозрительных элементов. Обыски порой не такие безрезультатные, как тогда на мосту.

Охраняем гарнизонный продовольственный склад, который разместился в нижнем этаже духовного училища. До чего же в нем много крыс! Когда после смены приляжешь отдохнуть, бегают прямо по тебе. Ночью патрулируем по городу. В общем, дел хватает…

Теперь напишу о самом радостном за последние дни.

Позавчера зашел в уездный Совет. Иду по коридору и прямо навстречу мне – отец.

Я не предполагал, что он в Камышлове, а он не знал, что я в Красной Армии. Расцеловались мы с ним и разговорились тут же, в коридоре. Мимо нас снуют люди, кто-то здоровается, кто-то толкает. Но мы никого не замечаем.

Отец мне всегда казался строгим, суровым и даже раздражительным, когда я плохо решал задачки по арифметике. А тут он был таким ласковым, каким я его раньше не видел. Мой поступок одобрил. Несколько раз, глядя на меня, повторил: «Правильно, правильно, Филипп».

Он всегда меня так называет, с самого детства.

10 июня

Недавно напечатан декрет товарища Ленина о военных комиссариатах.

У нас уездным военкомом стал Макар Васильевич Васильев. В городе он недавно, но его уже все знают, и трудовой люд относится к нему с уважением.

Товарищ Васильев из промышленных рабочих – литейщик. Ему 30 лет. Уже год состоит в партии, а революционной работой стал заниматься еще раньше. Его арестовывали, судили… Всю войну был на позиции. После революции солдаты избрали товарища Васильева командиром 6-го Сибирского корпуса, штаб которого расформировался в Камышлове в начале года.

Еще я знаю двух членов военной коллегии – товарищей Брюханова и Жукова. Николай Николаевич Брюханов – крестьянин села Знаменского, что недалеко от Камышлова. Недавно председательствовал в волостном исполкоме, и враги советской власти решили с ним расправиться. Однажды вечером, когда Николай Николаевич сидел с семьей за ужином, в окно бросили ручную гранату. Погибла почти вся семья. Сам Брюханов был ранен.

Василий Данилович Жуков – камышловец, слесарь железнодорожного депо, старый коммунист-подпольщик.

На таких можно положиться. Они жизни не пощадят, чтобы защитить революцию.

Комиссариат агитации и пропаганды упразднен. Зато создан комиссариат народного образования. Комиссаром – Бажов. Был учителем духовного училища. Я лично с ним не встречался, но люди, знающие товарища Бажова, отзываются о нем хорошо.

Когда выдается свободная минута, захожу в контору «Известий», просматриваю газеты, а потом рассказываю о новостях в красноармейском отряде. Прежде всего читаю продолжение статьи Владимира Ильича Ленина «Очередные задачи советской власти». Интересно и поучительно.

Жизнь в городе внешне мало изменилась. На заборах афиши: «В честь открытия летнего сезона на Бамбуковке в театре будет поставлена эффектная драма А. Деденева „Ночи безумные“, а также состоится лотерея-аллегри по 50 копеек за билет».

12 июня

Занимаемся в красноармейском отряде без роздыха. Как утром вскочишь с койки, так за весь день и не остановишься. Надо скорее обучиться. В газетах пишут, что белочехи и кулачье все сильнее нажимают. От Омска белая орда продвигается к Тюмени, от Челябинска – в сторону Екатеринбурга и Шадринска.

Чаще назначают в патруль по городу. В паре со мной либо Арька Рабенау, либо товарищ Гоголев. Гоголеву – под сорок. Работал слесарем в депо, был народным заседателем в ревтрибунале, добровольно вступил в отряд.

Из камышловских гимназистов только мы с Арькой стали красноармейцами. С Мишей Скворцовым по-прежнему дружим, но не спрашиваем, почему он не пошел вместе с нами добровольцем. Думаю, родители не пустили. А на решительный шаг без родительского согласия у него пороху не хватило.

Последнее время я сдружился с Володей Брагиным. Вот человек, преданный революции! Почти каждый день пишет большие статьи для камышловских «Известий». Подпись у него «Влад. Сибиряков».

Володя окончил нашу гимназию, теперь студент первого курса. Знает много, читает дни и ночи напролет. Политически крепко подкован.

Когда мне что-нибудь не ясно, я отправляюсь на Шаповаловскую улицу в дом № 51, где живет Володя со своими родителями и двумя сестрами-гимназистками. Володя объяснит, растолкует до тонкостей, но никогда не покажет своего превосходства…

Наш отряд все время пополняется. Идет, хотя и незаметно, мобилизация. Что ни день из волостей прибывают дружинники.

Призванные по мобилизации стали последнее время получать денежную оплату. Это, конечно, очень важно для их семей.

Последнее время что-то активничают «левые» эсеры: назначили уездную партийную конференцию. Вероятно, готовятся к уездному съезду Советов.

Большинство гимназистов ведет себя так, словно ничего не происходит и политические события их не касаются. На Тобольской улице, во дворе дома, где живет Сережа Богуславский, организовали трудовую артель. Выполняют различные сельскохозяйственные работы, возят навоз, дрова, убирают мусор. Помогают главным образом солдатским семьям, оставшимся без кормильцев.

А враги все больше поднимают голову. На днях ревтрибунал будет судить за контрреволюцию купчиху Арефьеву, владелицу магазина мехов, мануфактуры и мебели.

22 июня

В Петрограде позавчера убит товарищ Володарский. В некоторых волостях нашего уезда, особенно в тех, что ближе к Челябинской губернии, кулаки подняли восстание. Уком усиливает борьбу с контрреволюцией.

В городе создан боевой отряд Красной Армии под командованием товарища Подпорина. Отряд будет воевать с чехами, которые уже подходят к Шадринску.

Я не попал к Подпорину. Но, наверное, в скором времени будет организовываться новый отряд. Этого уж я не прозеваю.

Прошел уездный съезд волостных Советов и фабрично-заводских комитетов. Там, как рассказывают, борьба развернулась между нашей партией и «левыми» эсерами. Эсеры отказались участвовать в уездном исполкоме, но со съезда не ушли. Их на съезде было почти вдвое меньше, чем коммунистов.

Председателем исполкома избрали Васильева, секретарем – Бронислава Швельниса, товарищем председателя – Брюханова. Комиссар народного образования товарищ Бажов почему-то вошел в коллегию отдела финансов. Толя Гаревский по-прежнему ведает юстицией.

Подробности о съезде мне неизвестны. Кроме одной. Перед открытием каждый делегат должен был дать подписку на верность революции. Все коммунисты, «левые» эсеры и один анархист (все тот же Черепанов) дали. Но нашлись и такие, что отказались. Их лишили делегатских мандатов.

29 июня

Из Шадринска приходят недобрые вести. К нему вплотную приблизились чехи, вооруженные кулаки, казаки и белые офицеры. В деревне Мясниковой нашего уезда восстало кулачество. Советы свергнуты и в селе Канаш. Это всего верст 70–80 от Камышлова.

В городе тревожно. Появилось много подозрительных людей. Во время ночного патрулирования нередко задерживаем неизвестных; въезд в Камышлов без особого на то разрешения запрещен.

Начались аресты заложников. Под замок сели самые крупные богатеи: хозяева паровых мельниц Щербаков и Симакова, купцы Поздеев, Страхов, Выборов и другие буржуи.

Объявлена обязательная регистрация и сдача охотничьих ружей всех образцов. На это отведено 24 часа. Я понес свою плохонькую берданку. На пункте сбора оружия сказали, что мне, как члену РКП(б), можно бы и не сдавать ее. Но чего уж там…

Что-то странное получается с «левыми» эсерами. Их областной комитет объявил в наших «Известиях» о роспуске своей камышловской организации за то, что она «явно защищает интересы кулацких слоев населения». Прямо так и написано. За некоторыми камышловскими «левыми» эсерами, как выяснилось, водятся и вовсе контрреволюционные дела. Кое-кого из них, в том числе и Лубнина, будет судить ревтрибунал. Эти «друзья народа» выпускали листовки против советской власти, призывали не подчиняться советским органам.

Больше всего сейчас шумят анархисты. Чего они только ни придумывают, чтобы втереться в доверие к жителям! Николай Черепанов на всех перекрестках клеймит «левых» эсеров. В газете большими буквами напечатано объявление: «Бедным бесплатно из парника анархистов раздается отличный сорт рассады капусты. Спросить у товарища Анисьи».

Ну и прохвосты! Хотят капустной рассадой купить народ. Ни перед чем не останавливаются.

Я отлично помню, как Черепанов поносил нашу РКП(б) и кричал, что только анархия – мать порядка. Не удивлюсь, если анархисты окажутся похуже «левых» эсеров.

Виделся мельком с Володей Брагиным. У него трудно в семье. Не могут свести концы с концами. Володя стал репетировать в разные классы средней школы. Но газету не бросает, пишет революционные статьи.

Я тоже недавно попробовал. Получилось это так. Зашел в нашу редакцию и разговорился со Степаном Васильевичем о текущем моменте. Тут же сидел Володя. Он молча слушал меня, а потом сказал: «Ты бы на бумаге изложил то, что сейчас рассказываешь». Я даже оторопел: какой из меня писатель? Однако, когда вернулся в отряд и все уснули, достал бумагу и стал писать. Писал две ночи.

Вчера в «Известиях» напечатана моя первая в жизни статья под названием «Борьба мира».

3 июля

Прежде всего опишу то, что произошло за последние дни.

30 июня, несмотря на сильное сопротивление красноармейских отрядов, белогвардейцы и чехи взяли Шадринск. В нашем уезде положение тоже ухудшилось. Кулачье захватило власть и в Тамакульской волости. Белые подошли к Ертарскому заводу. А это меньше ста верст от Камышлова.

Отряд товарища Подпорина ушел на подавление кулацкого восстания в деревне Мясниковой. В городе сразу же начали формировать новый отряд, в который зачислили и нашу троицу: Гоголева, Арьку и меня. Всего человек 80. Командует товарищ Кучмей. Коммунист. Служил унтер-офицером в старой армии. Энергичный, хваткий. Ходит в суконной гимнастерке, суконных брюках и солдатских сапогах. Обращается со всеми просто, но дает понять, что он командир.

Большинство в отряде – дружинники из окрестных волостей. Коммунистов мало, всего несколько человек. Рабочих тоже мало. Заметно, что многие красноармейцы с неохотой приняли назначение в отряд Кучмея. Не желают удаляться от своих деревень.

Живем в том же помещении двухклассного училища.

Отряду дали два пулемета «кольт». Я попал в один расчет с товарищем Гоголевым. Изучаем пулемет. Поддается трудно. Начальником расчета – товарищ Понькин, по профессии портной. Никто из нас, в том числе и Понькин, не знает материальной части и никогда прежде не стрелял из «кольта». А завтра – в поход. Куда, зачем – неведомо…

Пока писал, пришли свежие новости, хотя и не очень приятные. Наши отступают от Омска. Восставшее кулачье сегодня уже возле станции Тугулым. То ли перехватили железную дорогу между Камышловом и Тюменью, то ли пошли к станции вплотную.

Нам, коммунистам, по секрету сообщили, что уездный исполком начал эвакуацию Камышлова. Заложников отправили в Екатеринбургскую тюрьму.

Едва успел сбегать к Прасковье Ионовне. Когда сказал, что уезжаю на фронт, бедная старушка совсем потерялась от страха. Плакала, крестилась и крестила меня.

Под вечер зашел в канцелярию гимназии, чтобы взять свидетельство об окончании седьмого класса. Выписал его наш письмоводитель Иванов, а подписал за отсутствием директора инспектор Борис Евгеньевич Юшков. Вежливо расспрашивал меня о красноармейской жизни. Я сказал, что всем доволен. Юшков поморщился: