Атрибут власти

– Он будет только счастлив. Я оплачиваю все его расходы.

– Прекрасно. В таком случае позвоните ему прямо сегодня, пусть заранее закажет билеты и будет готов прилететь в Москву двадцать восьмого или двадцать девятого. – Гейтлер поднялся. – Я уезжаю в город. Приеду только вечером.

Дзевоньский шумно вздохнул и отвернулся к окну.

– Если мы провалим эту операцию, нас обоих ликвидируют. Они достанут нас из-под земли. С их деньгами и возможностями, каких нет ни у одной спецслужбы мира. И нам не поможет ни моя «дисквалификация», ни ваша «квалификация». Ничего не поможет.

– Вы все-таки обиделись, – констатировал Гейтлер.

– Нет, я обрадовался. Слава богу, что этот Иголкин не имеет к нам никакого отношения. Признаюсь, я очень переживал из-за этого нападения.

Россия. Москва

9 января. Воскресенье

В метро оказалось свободнее обычного. По выходным народу здесь было гораздо меньше, чем в будни. Гейтлер сидел в углу вагона, с любопытством наблюдая за пассажирами. Ему было интересно слушать, о чем они говорят, спорят, узнавать, что их волнует. Публика за последние годы сильно изменилась, это было заметно. С одной стороны, появилось много молодежи, а с другой – еще больше плохо одетых людей, попрошаек, бродяг. Молодые вели себя абсолютно раскованно, громко смеялись, свободно общались. Попадались невероятно красивые молодые женщины, которыми Гейтлер откровенно любовался.

Он доехал до нужной станции и вышел на улицу. Место встречи было назначено в небольшом ресторанчике «Елки-Палки», в двух кварталах от метро. Проверив, нет ли за ним наблюдения, Гейтлер вошел в ресторан, где его уже ждала Рита. Она сидела в углу с отсутствующим видом. Гейтлер быстро прошел через зал, уселся рядом с ней.

– Здравствуй, – он легко дотронулся до ее руки, – как у тебя дела?

– Спасибо, – улыбнулась Рита, – все в порядке. Живу на две квартиры. А встречаюсь с тобой в каких-то непонятных отелях, маленьких ресторанах, на станциях метро. Ты считаешь, это нормально?

– Я тебе все объяснил, – устало заметил Гейтлер, – не будем больше об этом говорить.

– Хотя бы сегодня побудешь со мной?

– Нет.

– Ты не боишься, что я начну тебе изменять?

– Не начнешь, – улыбнулся Гейтлер.

– Когда мы с тобой увидимся?

– Через две недели. Я приеду к тебе домой и останусь на ночь.

– В какую квартиру?

– На северо-западе. Про другую я даже не хочу вспоминать. Там меня никогда не будет. И никого из посторонних не будет. Ты делаешь все, как я сказал?

– Конечно. Я помню твои инструкции.

– Теперь расскажи мне, что было в театре?

– Может, ты сначала поешь? Возьми что-нибудь, на нас обращают внимание.

Гейтлер согласно кивнул. В зале ресторана сидело всего несколько человек. В эти дневные часы посетителей было меньше обычного. Гейтлер почувствовал, что проголодался. Через несколько минут он уже с аппетитом поглощал рассольник, запивая его холодным пивом.

– Ты была в театре? – снова уточнил он.

– Конечно. Я ходила на все спектакли, как ты и велел, – ответила Рита. – И сидела на местах, открывавших хороший обзор. Когда закончился второй акт, все привычно зааплодировали. Президент поднялся и повернулся к своей жене, чтобы выйти вместе с ней.

И в этот момент к ним бросился какой-то тип. Среднего роста, в узком пиджаке, мятых брюках. Редкие волосы на покатом черепе, узкие глаза, выступающий подбородок. Он что-то кричал, но я не расслышала что. В руках он держал нож, но было сразу заметно, что это не боевое оружие.

– В первом отделении этот тип себя никак не проявлял?

– Никак. Во всяком случае, я его не видела.

– Что было потом?

– Видимо, в первом антракте он стащил нож в буфете. А после второго акта побежал с этим ножом к президенту. Но не успел сделать и нескольких шагов. Как только он закричал и побежал, к нему сразу бросились люди из охраны. Его сбили с ног, уложили на пол, отняли нож. Он что-то кричал, плакал, пытался вырваться – не оставалось сомнений, что он не в себе. Этого типа мгновенно нейтрализовали. Должна заметить, что сотрудники охраны работали исключительно профессионально. Быстро и надежно. Никакой паники, никакой растерянности. Мгновенная реакция.

– Дальше, – потребовал Гейтлер.

– Его увели. Начало третьего акта задержали на полчаса. Но никто из зала не уходил. Президент тоже не ушел. Он мужественный человек. Остался вместе с женой и досмотрел спектакль. Хотя было заметно, как нервничала его охрана.

– Это очень важно, – тихо произнес Гейтлер. – Значит, он не покинул здание театра?

– Нет, не покинул. Но я видела, как охрана пыталась его изолировать и увести. Он прошел в кабинет директора и через полчаса вернулся. Я думала, что в таких случаях охраняемое лицо эвакуируют сразу, без промедления.

– Ему важно общественное мнение, – возразил Гейтлер, – и я думаю, что охрана верно все просчитала. Этот сумасшедший тип больше не представлял для президента никакой опасности. Поэтому им разрешили досмотреть спектакль. Но ты права: все равно это нарушение установленного порядка охраны.

– Они вызвали подкрепление, – сообщила Рита, – в театре появились новые лица. Их стало в три раза больше, чем раньше. Я думаю, президент сам не захотел уйти. Когда он снова появился в своей ложе, его встретили аплодисментами.

– Очень интересно, – задумчиво проговорил Гейтлер, – значит, он остался и досмотрел спектакль до конца. И ты все время была в зале?

– Да. Когда спектакль закончился, все опять бурно зааплодировали. И актерам, и ему.

Ему – за то, что остался. Актерам – за то, что смогли доиграть, и играли очень неплохо. В общем, аплодировали минут пять или шесть. Потом всех задержали, а президент с женой ушел. Охрана никого не выпускала из зала еще минут десять. Потом разрешили выходить, но все равно за всеми следили.

– То есть сотрудники охраны не уехали, – уточнил Гейтлер, – остались в театре?

– Часть охранников осталась. Они следили за всеми выходящими из зала. Я боюсь даже предположить, но, кажется, нас всех снимали видеокамерой. Двое сотрудников стояли на выходе и проверяли у выходивших документы. Фамилии и номера паспортов переписывали. И, повторяю, по-моему, нас всех засняли на пленку.

– Черт возьми! – вырвалось у Гейтлера. – Они работают гораздо более профессионально, чем я мог предположить. Про камеру я даже не подумал. Тебе больше нельзя появляться в театре. Ты меня поняла?

– Мне уже надоел этот спектакль. Я видела его восемь раз. Ходила на каждое представление. Трижды покупала билеты с рук, переплачивая в несколько раз.

– Спасибо. Ты мне очень помогла. А ты обратила внимание, как они выстроили систему охраны, откуда появились эти офицеры?

– Конечно. Я даже набросала для себя схему.

– Напрасно. Нужно запоминать, а не записывать. Помнишь, как я тебя учил?

– Конечно, помню. Но я так сделала, что, кроме меня, никто не сможет прочесть эти записи.

– Если понадобится, прочтут, – недовольно заметил Гейтлер, – постарайся все запоминать. Мы увидимся с тобой через неделю.

– Ты говорил – через две.

– Я передумал. Так будет лучше. Ровно через неделю.

– Опять в каком-нибудь ресторане?

– Я приеду к тебе на квартиру, как и сказал. Часам к трем или четырем. Ты заранее закупи продукты и напитки, чтобы не выходить в воскресенье из дома. Но не сразу, а ежедневно небольшими порциями. Чтобы не было заметно, что ты ждешь гостей.

– Ясно, – кивнула Рита.

– И еще. Паспорт, который я тебе дал и который у тебя проверили, можешь спрятать. Больше им не пользуйся. Я дам тебе другой. Постараюсь его найти за две недели, если получится. Квартиры ты снимала на русский паспорт или на немецкий?

– На немецкий. Иностранцам сдают охотнее, но просят больше денег. С меня за каморку в центре города взяли тысячу долларов в месяц. Это много.

– Так нужно, – возразил Гейтлер. Он еще раз дотронулся до ее руки. – Я тоже скучаю без тебя. Если все будет нормально, уедем куда-нибудь далеко. Например, на острова в Тихом океане. И останемся там навсегда. Вдвоем.

– Обещаешь?

– Я тебя когда-нибудь обманывал?

– Нет. Ты просто исчезал, и надолго. На всю прошлую жизнь. Не исчезай и на этот раз.

– Не исчезну, – он сжал ее руку, – ты нужна мне гораздо больше, чем я тебе.

Россия. Москва

11 января. Вторник

Вернувшись в Москву, Дронго заперся в своей квартире, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Об инциденте, случившемся в театре, он уже знал. Об этом сообщили все ведущие мировые телеканалы, написали все известные газеты, и не только в России. Аналитики дружно сходились на том, что появление подобных неуравновешенных людей возможно в любом обществе и при любой ситуации. Дронго внимательно читал эти сообщения, обращая внимание на самые незначительные детали. Но ничего подозрительного в них не нашел, такой тип действительно мог появиться где угодно. От подобного нападения не может быть застрахован ни один президент, ни один политик.

В этот вечер он читал последнюю книгу Брауна, когда раздался телефонный звонок. Дронго удивленно посмотрел на аппарат, но автоответчик, включившись, уже сообщал кому-то, что хозяина нет дома.

– Я знаю, что ты дома, – прозвучал знакомый голос Машкова, – если разрешишь, я к тебе заеду.

– Добрый вечер, – поднял трубку Дронго, – что у вас опять произошло?

– Долго рассказывать. Я лучше к тебе приеду. Примешь?

– В последний раз мы виделись почти месяц назад. Можешь приезжать. Только учти, что пить я с тобой больше не буду. Мне все равно за тобой не угнаться, а все время проигрывать я не люблю.

– Посмотрим. – У его собеседника явно не было желания шутить. – Буду у тебя через час.

Виктор Машков приехал, как и обещал, ровно через час. Он вошел в квартиру и снял пальто, даже не пытаясь придать своему лицу хотя бы подобие приветливого выражения.

Дронго понимающе усмехнулся, но ничего не спросил и проводил гостя в гостиную.

– Давай на кухню, – вдруг предложил Машков. – Там как-то уютнее.

Генерал Виктор Машков и эксперт Дронго были знакомы уже много лет. Но сегодня гость был явно не в настроении.

– Что ж, пойдем на кухню, – согласился хозяин квартиры.

Кухня примыкала к столовой, где можно было усесться за удобным столиком и поговорить по душам. Машков сел лицом к окну. Дронго уселся напротив.

– Может, предложишь хотя бы кофе? – попросил гость.

– У меня нет кофе, – ответил Дронго, – я его не люблю. А держать специально для гостей глупо. Выглядит как-то слишком подобострастно. К тому же сюда почти не ходят гости. У меня есть чай. Хороший чай – зеленый, с жасмином, черный… Есть даже черный с китайской красной розой.

– Лучше зеленый, – выбрал генерал. Дронго включил электрический чайник и вернулся на свое место.

– У тебя сегодня плохое настроение, – заметил он.

– Не очень хорошее, – согласился Машков.

– Ты генерал. У тебя в любое время должно быть хорошее настроение. Ты знаешь, я всегда представлял себе в детстве генералов пузатыми и лысыми. А ты у нас подтянутый красавец с хорошо уложенной шевелюрой.

– Завидуешь? – улыбнулся Машков, взглянув на своего лысоватого собеседника.

– Конечно. Давно мечтаю сделать пересадку волос. Как Берлускони. Но почему-то не решаюсь. Боюсь выглядеть глупо.

– Тебе идет лысина. Становишься похожим на ученого, интеллектуала. Я, между прочим, всегда представлял себе умных людей лысыми и в очках. Такой распространенный образ.

– Очки я пока не ношу, а Эйнштейн, между прочим, был с волосами.

– Растрепанный, – поправил его Машков, – может, он специально не причесывался, чтобы не были видны его залысины?

– Убедил. – Чайник выключился. Дронго поднялся, снова прошел к кухонной стойке и через минуту, вернувшись с двумя чашечками зеленого чая, спросил: – Варенье хочешь?

– Не нужно. У тебя всегда хорошие конфеты. Говорят, что шоколад даже полезен.

Дронго достал две небольшие коробки с шоколадными конфетами и положил на столик. Затем опять сел напротив Машкова.

– А теперь начни рассказывать, зачем ты сюда приехал, – предложил он. – Судя по твоему виду, у тебя не очень приятные новости.

– Совсем неприятные, – буркнул Машков. Затем, сделав несколько глотков чая, спросил: – Ты слышал о ЧП, случившемся в театре?

– Конечно. Об этом написали все газеты. Но, кажется, это был какой-то псих. Я, во всяком случае, понял именно так. Или я ошибся?

– Нет. Он действительно не совсем нормальный человек и, судя по всему, одиночка. Случайно оказался в театре, а когда увидел президента, решил, что нужно действовать. У него с собой не было даже оружия. В буфете стащил обычный нож из столового набора. Небольшой и не слишком острый. С таким ножом он не справился бы с нашим президентом, даже если б рядом не оказалось ни одного охранника. Этому кретину пятьдесят лет, он страдает одышкой, у него незалеченная язва, холецистит. В общем, полный набор всех болезней. Если бы он даже прорвался к президенту, то вряд ли успел бы замахнуться. Президент справился бы с ним без всякой помощи, учитывая, что он владеет дзюдо и самбо. Этот нож был глупой и пустой угрозой. Президент мог запросто сломать ему руку.

– Охрана не успела вмешаться? – уточнил Дронго.

– Конечно, успела. Все было кончено за несколько секунд. Идти с таким ножом против президентской охраны – такая глупость!

– Он был с кем-то связан?

– Конечно, нет. Но сейчас его проверяют. Самое интересное, что никто, кроме начальника охраны генерала Пахомова, не мог знать о предстоящем визите президента в театр. Об этом сам президент сказал Пахомову всего несколько дней назад. А для таких акций нужна подготовка. Иголкин действовал самостоятельно, в одиночку. Тоже мне «патриот» чертов!

– Ты специально приехал, чтобы рассказать мне об этом?

– Нет.

– Тогда честно скажи, почему ты появился у меня с таким выражением лица.

Машков замолчал и помрачнел.

– У нас к тебе дело, – не очень уверенно начал он.

– Опять «у вас»! – насмешливо заметил Дронго. – После того как меня в последний раз выгнали из твоего учреждения, я думал, что «у вас» ко мне больше не будет никаких дел.

– Это совсем не то, о чем ты думаешь, – еще больше нахмурился Машков, – дело в том, что наши оперативные сообщения совпадают с выводами, которые ты сделал. Генерал Гельмут Гейтлер – один из самых талантливых специалистов по организации террористических актов. Своего рода «мастер». И похоже, на этот раз кто-то решил использовать его опыт.

– Значит, мы не зря ездили в Берлин, – отозвался Дронго. – И ты появился у меня только для того, чтобы сообщить эту новость? Или чтобы рассказать, какой талантливый этот немецкий генерал?

– Нет. После случившегося в театре решено бросить все силы на поиски Гейтлера. По распоряжению руководства проверяются все возможные варианты, отрабатываются все версии.

– Прекрасное вступление. А теперь сообщи наконец, зачем ты явился ко мне?

– Они считают, что ты слишком многое узнал. – Машков не отвел глаза. Он говорил честно и прямо. – Ты ездил в Берлин, ты один из лучших аналитиков, ты знаешь о работе нашей совместной группы.

Дронго молча смотрел на своего гостя и друга. Но тот снова не договорил.

– Да, я многое знаю, – досказал за него Дронго, – в том числе и о том, о чем не должен знать. Верно?

Машков молчал.

– Генералы должны уметь брать на себя ответственность, – напомнил Дронго, – и поэтому я жду твоей последней фразы.

– Принято решение о твоей «нейтрализации», – сухо ответил Машков.

– Это означает «ликвидацию»?

– Нет. Но тебя посадят под домашний арест. И начнут прослушивать все твои телефоны. Отключат Интернет. Одним словом, создадут комфортную обстановку. Будешь, как на отдыхе.

– И долго я буду так «отдыхать»?

– Пока не возьмут Гейтлера. Наши специалисты считают его возможное появление в Москве исключительно опасным. Он способен придумать все, что угодно. Абсолютно все. В одном из сообщений из Берлина его назвали «гением» подобных разработок. А с «гениями» всегда трудно. Поэтому, пока его не возьмут, тебе нужно немного отдохнуть.

– Приятная перспектива! А если его вообще нет в Москве? Если он разрабатывает свои операции, сидя где-нибудь в Канаде или в Португалии? Мне нужно ждать, пока вы его не найдете?

– Да. Похоже, другого варианта у нас нет.

– А если я не согласен?

– Тогда тебя посадят в тюрьму. Мне с трудом удалось их убедить, что лучше тебя оставить дома. Ты всегда мечтал посидеть дома, читая книги. Вот сейчас у тебя и появится такая возможность.

– Издеваешься?

– Нет. Делаю все, чтобы ты остался в живых, – честно признался Машков. – Согласись, для них гораздо удобнее и дешевле, если ты случайно попадешь под машину или выпадешь из окна.

– Спасибо за откровенность.

– Генерал Богемский настаивал, что тебя нужно «изолировать». Он считает, что нельзя доверять иностранцу такие секреты. Извини.

Дронго поднялся, забрал обе пустые чашки и отнес их к кухонной стойке, чувствуя на своем затылке взгляд Машкова. Еще раз наполнив обе чашки зеленым чаем, вернулся к столу и поставил чашку гостя перед ним.

– Спасибо, – поблагодарил его Машков.

– У меня есть варианты? – поинтересовался Дронго.

– Похоже, что нет.

– Мне не разрешат даже уехать?

– Нет.

– Вы думаете, что таким образом обеспечите должную безопасность вашего президента?

– Пока не найдут Гейтлера, мы все будем на особом положении.

– Ясно. Я могу принимать гостей?

– Меня можешь. У тебя есть какие-то конкретные пожелания насчет женщин?

– Нет. Джил я не позову, а остальным здесь появляться необязательно. Но у меня бывает домработница, которая должна убирать в квартире.

– Ее будут пускать.

– А Вейдеманис? Или Кружков? Ты знаешь, что они бывают у меня довольно часто.

– Ты попросишь их пока не приходить. Твой водитель тоже может получить отпуск.

– Похоже, вы все продумали.

– Почти все. Поэтому я к тебе и приехал. Не пытайся делать глупости. Тебя просто не поймут. И никуда не уезжай. Гулять можешь во дворе, перед домом.

– Меня будут прослушивать?

– Не знаю. Думаю, да. Телефоны обязательно, а насчет квартиры не уверен. Хотя у тебя есть новые скремблеры, и ты можешь их использовать. Но на твоем месте я не стал бы этого делать.

– А продукты, вода? Или вы берете меня на государственное обеспечение? Если я не смогу выходить из дома, то кто будет доставлять мне продукты? И на какие деньги? А еще учтите, что я частный эксперт и зарабатываю на жизнь консультациями. Ваше ведомство готово возместить мне мои издержки?

– Будет лучше, если ты попадешь в больницу? – разозлился Машков. – Я с трудом уговорил их не арестовывать тебя. Что касается продуктов – к тебе будет приезжать наш водитель, которому ты можешь сообщать, что именно нужно купить.

– И деньги ему буду платить тоже я?

– Разумеется. У нас нет такой статьи расходов.

– Прямо как в Америке. Частная кооперативная тюрьма, за которую еще и платит сам заключенный. Ты не думаешь, что это абсолютный идиотизм?

Машков поднялся.

– С тобой невозможно разговаривать. Я хочу тебя спасти, а ты валяешь дурака. Пойми, когда речь идет о безопасности главы государства, такие «мелочи», как твой комфорт, никого не волнуют. И твои затраты также никого не беспокоят.

Дронго тоже поднялся.

– Ладно, – буркнул он, – поговорили. Наручники будешь надевать или дома я могу ходить без них? Может, достанете мне тюремную одежду, такую полосатую робу, чтобы я чувствовал себя более «комфортно»? Можно придумать какой-нибудь знак для заключенного. У евреев в фашистских концлагерях были шестиконечные звезды. Может, вам пора вводить такой особый знак для кавказцев? Например, рисунок горы. Или нечто в этом роде. А может, такие «мелочи» тебя тоже не волнуют?

Машков повернулся и пошел к выходу. Надевая пальто, он сильно побагровел, но ничего не сказал. Дронго молча следил за ним. Машков открыл дверь и, не проронив ни звука, вышел, с силой захлопнув ее за собой. Дронго повернулся и пошел в гостиную. Через несколько минут раздался телефонный звонок. Это снова был генерал.

– Я зайду сегодня еще раз к руководству, – коротко пообещал Машков. – Постараюсь снова убедить их, чтобы тебя выслали в Италию к твоей Джил. Уезжай к чертовой матери, если дашь подписку о неразглашении всех полученных тобою сведений! Скажу, что у тебя язва и тебе нужна особая пища.

– Типун тебе на язык, – улыбнулся Дронго, – у меня абсолютно здоровый желудок. Еще накаркаешь!

– Иди ты к черту! – разозлился генерал и разъединился.

Дронго прошел в кабинет и сел за компьютер. Он решил узнать все, что написали об инциденте в театре. И все проанализировать. Если в деле замешан Гейтлер, то случайность в театре может быть не совсем случайной. Похоже, это понимают и в ФСБ. Именно поэтому они так встревожились и пытаются проверить все возможные источники информации.

Россия. Москва

11 января. Вторник

Гейтлер сидел перед компьютером, вчитываясь в очередную статью. Он уже два дня работал за письменным столом. Во вторник появились газеты с подробным описанием неудачного покушения на президента в театре. Иголкин дружно признавался всеми психически невменяемым типом. К тому же выяснилось, как он попал в театр: его брат-электрик достал ему билет на престижный спектакль. Во время первого действия Иголкин сидел в амфитеатре, а в антракте умудрился найти местечко в партере и украсть нож в театральном буфете. Журналисты где-то раскопали, что Иголкин некоторое время состоял членом одной из «патриотических» организаций, но был исключен из нее за недисциплинированность.

Все газеты издевались над несчастным «террористом», решившимся на нападение с почти бутафорским оружием. Обыгрывалась и тема президента – мастера по дзюдо и самбо. Одна газета даже представила примерную схему боя, если бы несчастный сумел добраться до президента, и пришла к выводу, что президент в лучшем случае сломал бы напавшему руку, а в худшем – вообще мог бы его убить. Журналисты справедливо считали, что для защиты от такого «террориста» главе государства не нужна была его охрана. Более того, оказалось, что Иголкин состоит на учете в психиатрическом диспансере. И в результате почти сенсационная трагическая новость обернулась настоящим фарсом.

Дзевоньский читал все газеты подряд и потихоньку успокаивался. Он понимал, что нападение Иголкина никак не связано с деятельностью Гейтлера. Это была та самая случайность, которая возможна в любом деле.

К вечеру одиннадцатого января Гейтлер вышел к ужину мрачный и сосредоточенный.

– Я почти закончил, – сообщил он генералу Дзевоньскому.

– Надеюсь, – пробормотал тот, – наша кухарка сегодня приготовила отменный ужин, а через два дня обещает порадовать нас праздничной едой. По-моему, даже собирается сделать индейку. Никогда не могу понять этот странный русский обычай – праздновать Новый год два раза. У всех Новый год – это первое января, а у них есть еще и старый Новый год.

– Вы, поляки, хоть и славяне, но католики, – пояснил Гейтлер, – и поэтому не можете понять русских. Ваши противоречия основаны на разделении цивилизации на католическую и православную. В России отмечают Новый год как во всем мире, а потом празднуют православное Рождество и свой старый Новый год. Их церковь так и не признала замену юлианского календаря григорианским.

– Это я знаю, – ответил Дзевоньский, – мне непонятно, как можно после официального Нового года отмечать Рождество и старый Новый год.

– А мне нравится, – улыбнулся Гейтлер, – прекрасная русская традиция! Зимние праздники растягиваются почти на три недели…

– Россия – самая непредсказуемая страна в мире, – проворчал Дзевоньский, – никто и никогда не сможет их понять. Нужно много лет жить в этой стране, чтобы начать понимать их ментальность.

– Это народ великой культуры и литературы, – напомнил Гейтлер, – почитайте Достоевского, Чехова, Толстого, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Горького, Шолохова, Булгакова, и вы многое поймете.

– Неужели вы читали всех этих русских писателей? – изумился Дзевоньский. – Правда, читали?

– И даже на русском языке, – усмехнулся Гейтлер. – Я все время хочу вам сказать, что в вас сидит очень сильная неприязнь к русским – такая традиционная польская неприязнь к своим восточным соседям.

– А вы, немцы, всегда очень любили русских? – зло осведомился Дзевоньский. – Или нас, поляков? И вообще, кого вы любили в вашей истории? Французов? Англичан? Вы умудрились воевать даже с австрийцами.

– Почему вы сразу огрызаетесь? Я говорю вам об устоявшихся привычках, об особенностях вашего менталитета, а вы сразу вспоминаете мне всю историю Германии. Может, тогда заодно вспомните, что крупнейшие философы и почти все музыкальные гении тоже были немцами? В вас крепко сидит этакий ясновельможный местечковый пан. Ну почему не признать, что русские и немцы два великих народа? А вы волею судеб оказались между ними и потому так много страдали в своей истории. Две империи не могли позволить существовать польскому государству. Поэтому вас все время брали в тиски и с востока, и с запада. Поляки тоже великий народ, но их место в Европе оказалось достаточно уязвимым.