Bohemian Trip

Глава первая.

Поздно пить Боржоми,

когда тачки отказали.

Выхватываешь руль у водителя и крутишь резко вправо. На скорости двести километров в час. На тёмной, безлюдной и мокрой трассе.

Группируешься, терпишь десяток кульбитов в стальной капсуле, теряешь сознание от перегрузок и просыпаешься с сильнейшей грудной болью, сквозь которую выбираешься наружу, забираешь рюкзаки, попутчицу и исчезаешь в неизвестном направлении.

Провоцировать смертельные аварии нужно аккуратно. И только в бронированных автомобилях. Иначе есть риск стать фаршем с перемолотыми костями.

Мы были где-то под Боржоми и, стоя в кромешной тьме, проклинали водителя, бросившего нас посреди высоких скал. «Дальше сами, – сказал он. – Мне нужно возвращаться». Он торопливо развернулся и проводил нас задними ослепляющими противотуманными фарами, которые исчезли в лёгком дыму. Мы накрылись дождевиками, и я стал думать, где разбивать палатку.

– Ты шо рофлишь, – воспела Соня. – Я не уйду с дороги

в эту глушь. – Она жалобно, как капризный ребёнок, заскулила. – Там змеи, пауки и скорпионы. И медведи с гиенами.

Мы не спали вторые сутки и ещё пару часов назад ютились за столом странной семьи, один из членов которой вознамерился на ночь глядя отвезти нас из Хашури в Боржоми, но по каким-то веским, известным только ему причинам водитель высадил нас в горах и уехал в обратном направлении.

– Я устала, – продолжила она. – Хочу в горячую ванну. И деняк.

Мы не ходили в душ несколько дней, зато были сыты и всё ещё пьяны от нескольких шотов чачи, выпитых за дружбу народов. Когда свет от фонарного столба упал на обочину, я заприметил картонку. Мокрую, грязную и одинокую.

– Деньги? – заорал я. – Зачем тебе сейчас деньги?

Я достал из сумки маркер и, протерев грязь ногами, написал «ДАЙТЕ ДЕНЯК». Мысли, перенесённые на бумагу, сбываются с большей вероятностью. Даже самые абсурдные. Особенно, если написать их за тысячу километров от дома. Ночью. В дождь. На огрызке того, в чём обычно тут возят фрукты.

Локальная шуточка «дайте деняк» преследовала нас всю поездку и иронично вырывалась из наших уст, а началось всё с момента, когда мы ещё на Родине зашли в приёмную тракторного завода, связались с кабинетом директора и произнесли «дайте попить». Затем, не спеша, с серьёзными лицами, вышли с КПП и залились животным смехом. Тупейший юмор.

Как и ситуация, в которую я влип здесь, посреди красивой холмистой местности, наедине с пизданутой пьяной девочкой, уволившейся с работы и оборвавшей все связи лишь затем, чтобы свалить из страны с мутантом, которого она знала пару недель. В её ноздре торчало бычье кольцо, на предплечье и икрах чернели портаки, а за спиной громоздился большой рюкзак, который иногда её перевешивал. По ходу поездки я усёк, что её эмоциональное состояние не всегда стабильно, особенно учитывая то, что незадолго до выезда она призналась в полугодичном употреблении антидепрессантов. «Иногда у меня бывают срывы, – говорила она. – Мне нельзя нервничать». Я всегда был начеку и ожидал от неё неожиданных выходок, наподобие внезапной депрессии или суицида, но это было не самым гнусным, что могло произойти в таком водовороте событий между мужчиной и женщиной.

– Если я в тебя влюблюсь, – сказал я, удерживая картонку, – то привяжу на цепь к дубу и оболью свиной кровью. Хищники быстро тебя вычислят. – Я её приобнял. – Твари сожрут тебя заживо в память о всех хороших парнях, которых ты кинула.

Она с отвращением оттолкнула меня и послала на три буквы, едва сдерживая слёзы. С виду Софья была настоящим невинным ангелочком, которого хотелось нянчить и баловать – но только до того момента, пока она не начинала перегибать палку и вести себя, как грудничок. Вместо соски она требовала то, что удовлетворяло её желание, а когда получала отказ, надувала губы, как дошкольник у прилавка с импортными игрушками.

Мои грубые слова никак её не обижали, ведь она знала, что свиной крови в этих краях нет. Как нет и намерений её убивать, потому что мы договорились держаться вместе. И потому что я её не любил.

Во всяком случае сейчас, спустя несколько недель знакомства и осознания того факта, что она – грёбаная колдунья, использующая мужиков для своих нужд. Подлинный дискомфорт она могла причинить только в случае, если у меня съедет по ней крыша. А сейчас она являлась моим другом, с которым я познакомился на почве кокетливого безумства и помешательских мыслей – например, отправиться в малобюджетное скитание в южную часть бывшего Советского Союза, выискивая при этом смысл жизни и показывая один фак платному проезду, а другой – всем людям, которые не в состоянии понять кайф такой свободы. На двоих у нас было четыре руки, поэтому остальные факи мы показывали друг другу.

– Пошёл ты, – буркнула она. – Тебе нечем меня привязывать.

Действительно, единственная цепь, которая у меня была – это цепь запутанных событий, не поддающихся быстрому объяснению. Без спокойного анализа происходящего было не обойтись. За последние пару дней произошло столько всего странного, что ночная горная трасса являлась не самым удобным местом для того, что рассудительные люди подразумевают под «разбором полётов». Нам требовался ночлег или место, где можно укрыться от накрапывающего дождя, но ввиду параноидальной фобии моей спутницы это сделать не удалось бы в ближайшие три часа – вплоть до рассвета. Она боялась темноты, и ей двигал страх неизвестности.

Люди боятся спать в темноте. Они включают таймер на телевизоре, укутываются в одеяло и ложатся с мыслями о смерти, несчастьях и какой-нибудь неловкой ситуации, которая приключилась с ними много лет назад – а потом просыпаются среди ночи, где-нибудь в 3 часа, и в панике ищут пульт, чтобы осветить комнату мерцаниями ночных новостей.

Так происходит не с каждым. Но людей, ощущающих ночью потустороннее присутствие, настолько много, что больше только тех, кто в этом никогда не признается. Никто не хочет оказаться непонятым и высмеянным обществом. Когда-нибудь британские учёные докажут, что страх для кого-то такая же пища, как для человека хлеб.

Проблема Сони была внутри неё. И пока существовала проблема, существовало и то, чего она так опасалась. Я посмотрел на испуганную, уставшую и надутую девочку и выставил картонку перед собой, в сторону надвигающейся машины. Она проехала мимо нас.

– Ты угораешь? – гаркнула она. – Я же пошутила. Выкинь эту херню, нам так никто не остановит.

Я продолжал держать надпись «ДАЙТЕ ДЕНЯК» в знак какого-то протеста, причину которого не смог бы объяснить даже на трезвую голову. Эти слова – последнее, чем следовало бы завлекать водителей на тёмной трассе. Они не имели никакого положительного веса и выставляли нас обнахалившимися туристами, которые ищут помощи в час ночи по грузинскому времени, используя требовательный текст с корявым шрифтом. Неожиданно засверкала яркая и одинокая фара. Мы перестали трепаться и застыли на мгновение, а потом, спустя несколько секунд бездумного взгляда, я произнёс:

– Езжай одна. На мотоцикле мы не поместимся.

Передвигаться в мокрую погоду на двух колёсах – не самая безопасная затея. Одно неверное движение и заднюю часть мопеда поведёт в сторону, и какой бы хорошей ни была резина, падение неизбежно, даже если вы профессиональный гонщик. В таком случае помогает хорошая защита и грамотная группировка, – а если этого нет, то асфальт делает с телом то же самое, что наждачная бумага с деревом.

Но ехать с мотоциклистом я отказывался не по этой причине. Я был уверен, что Соня ни за что в жизни не согласится проводить время с незнакомым человеком, который подобрал бы её ночью с огромной сумкой за спиной в компании с сутулым бродягой, которого она променяла бы на возможность быстрее добраться до душа и кровати.

– Ладно, – злила она меня испуганной ложью. – Доеду до Боржоми, сниму номер, приму ванну и дождусь тебя. А ты тут сам как-нибудь со своими шакалами.

Я с каменным лицом приподнял табличку и ожидающе начал всматриваться в фару. Слова на картонке вселяли в меня некий детский авантюризм, который появляется в ходе каких-то непонятных, но правильных, по некоторым меркам, вещей. Когда фара приблизилась до расстояния в сто метров, я стал подозревать, что это вовсе не мотоцикл, а машина с одним сломанным фонарём. Звук двигателя был далёк от двухколёсного рёва, какой обычно бывает от любого вида байков.

– Ну и вали, – произнёс я, понимая, что это тачка на дизельном топливе. – Может тебя наконец скормят людоедам.

Рядом с нами остановился тонированный гелендваген, из полуоткрытого окна которого сверкал лысый человек. Он громко слушал музыку и манерно жевал резинку, сочно скаля зубами.

– Залезайте, – крикнул он. – Тут одна дорога, мне

в Боржоми.

Он истерично засмеялся, откинув голову от света, который исходил от потолочной лампочки, а мы с Соней переглянулись и, неловко поблагодарив его за помощь, ринулись в салон.

Самое утомительное в автостопе – это необходимость рассказывать одну и ту же историю. Ты садишься к незнакомцу, благодаришь за великодушие и… вынуждаешь себя начать разговор – хоть о чём-то, лишь бы не молчать и не превращаться в мёртвый груз, а иначе ты – бесполезный кожаный багаж, нагружающий стойки и мотор.

Установите в машине спойлер, откройте все форточки, и из-за сопротивления воздуха увеличится расход топлива. Посадите в неё стопщика и в расход пойдут ахуительные истории о том, каково это – сопротивляться усталости и путешествовать без денег.

Я рассказывал десятки одних и тех же сюжетов нашим водителям. Она молчала. Сквозь сон слушал их бубнёж и поддерживал диалог. Она спала. Смеялся над тупыми анекдотами и соблюдал негласные заповеди автостопа. Единственное, что соблюдала она – это распорядок мочевого пузыря, который требовал бесконечных опорожнений.

– У девочек всё напрямую, – сказала Соня, когда мы уже тронулись. – У вас есть кранчик, вам легче.

Перед этим мы долго спорили – есть ли в траве, где она хочет поссать, рептилия. Она с натугой отстёгивала рюкзак, кривила лицо и держалась за живот. «Посвети туда! Змея только и ждёт, чтобы я оголила зад. – Я тоже. – Блять, я хочу ссать!».

– Моя подруга – зассыха, – объяснил я водителю. – Она рассказывает, почему девушкам нельзя терпеть. У них нет кранчика.

Он ухмыльнулся, а я выдохнул с каким-то странным наслаждением бывалого автостопщика, который наконец-то начал общение с нестандартных слов.

На самом деле разговаривать мне не особо нравилось – нравилось слушать. В основном музыку. Или пьяные рассказы Сони о том, как она тащится по аниме и техно. Мы могли часами гулять по Тбилиси и разговаривать о Грузии, её приятном голосе и будущем, а потом заткнуться – чаще всего это происходило после ругачки – и молча брести в сторону ночлега: палатки, хостела или хаты знакомого из интернета.

На самом деле её голос был близок к тошнотворному, уродливому и противному спектру высоких частот, но умение пользоваться связками позволяло ей вибрировать ими на нужных тёплых тонах, словно вилка, которая лопает пузырчатую полиэтиленовую упаковку на стекле – приятно, если не доводить до скрежета.

Возможно, она вовсе и не могла ими пользоваться, а лишь интуитивно, с чутьём соблазнительной суки, меняла тембр под стать настроению. Так или иначе, мне это нравилось. Как и нравилось то, что сейчас она разговаривала с водителем, что случалось не так часто, ибо до этого момента в машину она усаживались трезвой и молчаливой. Я вдруг представил, как вставляю флешку в мафон гелендвагена, включаю дикий нойз, прибавляю на максимум, поворачиваюсь к Соне, беру из её рук шуруповёрт и вкручиваю саморез в разъём аукса.

– У вас есть шнур? – спросил я лысика. – Мини-джек.

– Джек Дэниэлс, – он захохотал, а затем вытащил виски из подлокотника и сделал пару глотков. – Будешь?

Я застыл на пару секунд и дал отрицательный ответ. По разговору он напоминал нашего соотечественника. Бандита из 90-ых, который вдруг оказался в 2018 на грузинской земле в немецкой машине с российскими номерами. Бутылка спиртного мигом пошатнула атмосферу и мне захотелось как можно скорее покинуть автомобиль – не из-за страха попасть в аварию, а из-за несуразного смеха, который, как я понял только сейчас, был вызван алкоголем. Ну или тупым флиртом. Я обернулся и прочитал на лице Сони: «расея».

– Зачем тебе картонка? – спросил водитель.

Увидев под ногами кусок спресованной бумаги, я растерялся. Перед заходом в тачку я забыл его выкинуть и на радостях забрал с собой. Я поразмыслил над его вопросом пару секунд и ответил, что это на удачу.

– Она меня никогда не подводила. Тащу её прямо из Мордовии.

– Девушку? – заржал он.

Я глупо ухмыльнулся и зачем-то продемонстрировал

ему надпись, понимая, что он, скорее всего, осмотрел её, когда к нам приближался. Водитель прищурился и нахмурил брови. Повисла тишина с запахом солярки, алкоголя и вонючих сырников – я снял кроссовки.

– А вот это ты зря, – выпалил он.

– Что? – я уставился на носки. – А, я сейчас обуюсь.

– Зря пишешь такие вещи. – Он закурил сигарету. – Или ты всерьёз думаешь попрошайничать деньги? По-твоему, это нормально – взрослому парню просить милостыню?

Я в полной мере осознал, что это тупая шутка. Перед уездом мой друг советовал нам готовиться к тому, что придётся клянчить бабки у прохожих, ведь долгие безденежные путешествия к этому и ведут. Нельзя просто так слоняться по миру без копейки в кармане и рассчитывать на выживание. Но он не говорил о возможной негативной реакции людей. Да и написал я это по приколу. Деньги-то у нас были. Ничего клянчить, кроме бесплатного проезда, мы не хотели, хотя всё шло к тому, что мы нарвались на трудолюбивого человека со сложной судьбой, который всего добивается сам. Возможно, он вырос в семье обычных рабочих и испытал долголетнюю тяжесть физического труда, а затем, найдя в себе предпринимательскую жилку, заработал на иномарку и поехал отдыхать в Грузию, чтобы встретить ночью каких-то халявщиков, которым всё достаётся слишком легко.

Автостопщики – хитровыделанные, меркантильные создания, считающие себя самыми умными и ловкими. Они думают, что за их смелость – решиться выйти на трассу – они будут вознаграждены безвозмездной добротой. Хичхайкеры почивают на лаврах восхищения, которое превозносят им люди, не способные набраться духу осуществить давнейшую мечту, и чувствуют себя героями на фоне их бытового страха. Так, я полагал, думал наш водитель.

– Смотрел я ваши «В диких условиях», даже Керуака

читал… – он убрал виски и уставился на спидометр. – Думаешь, мне было это интересно? – Он обратился ко мне. – Да ёб я ваших битников вместе с их короткостволым королём.

Я понимал, о чём речь, но всё ещё не мог сопоставить образ пьяного быдлана с его анатомическими знаниями американских писателей. Обернувшись на подругу, я увидел испуганный взгляд, означавший, что она ни черта не врубается в происходящее. До грузинского трипа Соня путешествовала исключительно на поезде и спала только в комфортных отелях. Про Джека Керуака и подобных людей, освещающих маргинальный образ жизни, она даже не слышала. Если для писателей потерянного поколения «плыть по течению» означало закинуть вещи в сумку и отправиться в другой штат, то для неё незапланированная прогулка за хлебом, после десятичасового стрима на твиче, оборачивалась увлекательным приключением, вырывающим из зоны комфорта. Контакт с кассиром, презрительные взгляды прохожих, позолоченные гривенники, усталость, красные глаза. Быстрее возвращаться домой и капсить в общий чат о том, какие же люди убогие существа.

Обожжённая игла всасывает разогретый раствор со столовой ложки, укол в вену, кровь разгоняет джанк по всему телу. Наркотик всегда плывёт по течению. Как Берроуз в Бит Отеле или как те, кого имел в виду наш водитель под «битниками». Или, в конце концов, как мы с Соней – течение жизни в данные минуты нашего дебютного авто-стопа было сравнимо с гольфстримом, который внезапно образовался в реке Инсар. Помнится, мы сидели на его берегу неделями ранее и попивали вишнёвый сидр, как вдруг кто-то из нас сказал:

– Пора уезжать. Арендуем два больших рюкзака, палатку, спальник, горелку, затаримся гречкой и прохерачим несколько тысяч километров на попутках. На сэкономленные деньги будем покупать продукты.

Вероятно, это сказал я. Потому что на тот момент ещё не знал, что для комфортного отдыха с человеком, который лягается во сне как скотина, необходимо два спальных мешка. «А мы точно уместимся? – Конечно. – Ты специально хочешь брать один, чтобы меня обнимать? – Че? Больно надо…»

Какое-то странное чутьё мне подсказывало, что резкое предложение странствовать автостопом осуществится. Раньше, когда я планировал импульсивные вещи, они часто не сбывались. В большинстве случаев из-за лишнего трёпа и слабого намерения. Я понял, что для совершения чего-либо необходимо грамотно хранить тайну задуманного и правильно выбирать людей, с кем ей можно поделиться – а иногда делиться вовсе нельзя.

– Никому. Я повторяю: никому не говори, что мы скоро свалим, – сообщал я Соне уже спустя пару дней, когда мы планировали маршрут, сидя у ноутбука. – Скажешь какому-нибудь болвану и всё полетит в тартарары. У меня сто раз так было. Люди часто сами не знают, что искренне желают неудач каждому. Особенно друзья – блять, да это какое-то животное соперничество, дешёвая конкуренция. Я и сам в школе с ехидным злорадством желал двойки одноклассникам. А ведь они были моими друзьями! Понимаешь, о чём я? Я сам был двоечником. Те, кто будут сидеть всё лето в жарких офисах и гнить от безделья… Как они отреагируют на твою новость о Чёрном море?

– Пиздец ты загоняешься. Своей тёлке также будешь мозги промывать? – спрашивала она. – Но я с тобой согласна.

Поводов свалить из страны у нас было предостаточно. Ей поднадоело окружение и дни сурка с работой, видеоиграми и однообразным досугом. К тому же она не хотела проводить надвигающийся отпуск с роднёй. «Я увольняюсь,– говорила она ещё спустя пару дней. – Сдаю билеты, отменяю бронь в отеле и говорю маме, что еду в Грузию».

Почему в Грузию, мы тогда не очень понимали. О ней нам рассказывали друзья и картинки гор в интернете. По-видимому, этих аргументов Соне было достаточно, чтобы рискнуть покорить Кавказ с человеком, которого она ещё не успела узнать и который, при самых непредсказуемых обстоятельствах, мог бы сдать её тело в сексуальное рабство.

Но тогда я не задавался такими вопросами и не хотел вдумываться в истинные причины её решительности, а позже, узнав об отношенческом бэкграунде, предположил, что расклады с рабством для неё могут оказаться

не самыми плохими.

Для меня же самое плохое могло бы случиться тут – в Саранске. Несколько недель я был под колпаком спецслужб, которые вышли на меня через местную тусовку. Сначала они конфисковали музыкальное оборудование, потом допросили лично, а затем я несколько раз встречал маячащие тонированные иномарки с правительственными номерами. Преимущественно они бывали там, куда я вызывал такси.

Но ко всему этому прибавлялась моя статья для лондонского журнала, где я сравнил нынешнюю Россию со сталинским режимом – а затем объявил, что даже самые кровожадные императоры прогибаются под народ, если он сплочённо сопротивляется.

Писать об этом не было необходимости. И изменить этот текст вряд ли что-то мог. Но когда ты втягиваешься в писательское ремесло и учишься у людей, которые используют правду, как беспощадное оружие, то внутри загорается огонь какой-то всеобщей справедливости и совесть давит таким образом, что не писать правду не получается, даже если она в конечном счёте играет против тебя.

– Дмитрий, вы же понимаете, вы иностранный агент, —

говорил мне сотрудник центра Э. – Простыми словами – шпион. Писать так о своей стране нельзя. Тем более во вражеские государства.

Он закуривал сигарету и доставал книжку с несколькими закладками. Ухмыляясь, смотрел на обложку, а затем спрашивал: «знаете, что это?».

– Моя книга.

– Правильно. А знаете, сколько статей можно навешать за её публикацию?

Сидя в одном из кабинетов здания около стадиона «Жилищник», я замолчал. Тогда я работал изолировщиком труб и водителем грузовика. Меня буквально вырвали с рабочего места на разговор, поэтому допрос после грязной ямы, колкой стекловаты и запаха масла пришёлся не очень кстати. Я предполагал, что под первым уровнем этой постройки существовали звуконепроницаемые камеры пыток.

– Розжиг ненависти к русскому народу, клевета на действующую власть, употребление наркотиков, критика армии. – Открыв первую закладку, он стал читать: – «Зайдите в книжный магазин. Ополосните прилавки бензином. Подожгите. Взгляните на огонь и паникующих людей. Это интереснее и более захватывающе, чем большинство произведений, которые вы подожгли. Это интереснее книг в целом». – Он захлопнул книгу и посмотрел мне в глаза. – Вы, писатели, по-хорошему не можете. Что вам о добром не пишется? О любви там, природе. Такой хернёй занимаются в основном в столицах. Как тебя угораздило выпустить тираж в нашей деревне? Ты же никому не нужен, и за тебя никто не заступится, если у нас появится желание по тебе работать.

Как оказалось, желания особого не было и они всего лишь запугивали меня, чтобы я выдал им имена тех, кто продаёт наркотики на наших вечеринках. Мой текст в журнале и выпущенная книга была отличным рычагом для манипулирования, но выдать нарколыг я не смог бы, даже если сильно этого хотел – на наших вечеринках никто не употреблял. По крайней мере, я об этом не знал.

Тем же вечером после допроса я встретился с Соней и с железной уверенностью сказал, что мы обречены на поездку.

– Надо срочно покинуть страну, – говорил я, продолжая тихим голосом. – Не хочу сгнить в подвале чекистов.

– Че?

– Ниче.

И вот сейчас, неделями позже, мы ехали по ночной Грузии в черном гелендвагене в окружении холмов и пьяного водителя, у которого, как оказалось, в путешествии автостопом погиб сын.

– Я не знал, как дальше жить, – продолжал орать он, – я стал читать этих авторов, из-за которых он поехал дикарём. Все эти фильмы! Я ненавижу это всей душой, они погубили его, – он демонстрировал фото и от отчаяния жал на газ, – я давал ему деньги на самолёт, но он просто сбежал из дома и оставил в своей комнате эту макулатуру.

От его слов веяло безысходностью и ненавистью ко всему, что связано с автостопом, а залитые глаза краснели от напряжения и ярости. Встретить такого психа на трассе довольно сложно и нужно постараться, чтобы попасть именно к тому, кто хейтит подобный способ передвижения. Обычно противники автостопа просто не тормозят и с презрением сигналят стоящим на обочине людям, а самые безбашенные паркуются в ста метрах от них, выжидают, пока стоперы доковыляют с тяжелыми сумками до машины, а потом с унижающим треском стартуют прочь. До этого момента со странными водителями мы не сталкивались, но нас предостерегали, что в некоторых районах Кавказа случались изнасилования и похищения людей. Преимущественно это случалось с девушками, которые путешествовали в одиночку.

Садится к незнакомцам – отбитая. Одна – значит, нет парня. Нет парня – давно не было сношения. Ломается – значит, заигрывает. Так рассуждают горячие ребята с гор, и девушки, которые знакомы с этой деревянной психологией некоторых кавказцев, сразу чуют неладное и просят остановить машину. Либо находят уважительные причины и вообще не садятся в остановившийся автомобиль.

Если бы Соня путешествовала одна, её бы изнасиловали в первой же машине. Это сделал бы даже самый старый и немощный дед, ветеран войны. «Доча, потрогай меня вот тут. Ну что же ты брыкаешься. У тебя такие гладкие ноги. А зачем тебе кольцо в носу? Я не сделаю тебе больно. Вытри слёзки».

Она делала грубые ошибки, даже находясь со мной – с лёгкостью утверждала, что у неё нет парня, что означало возможность к ней подкатить. На одной вписке в Тбилиси она поплатилась за это и была вынуждена терпеть флирт грузина, который рассчитывал на удачу со свободной девушкой, так и не узнав, что чуть не попал в лапы настоящей ведьмы.

Подобные ошибки совершал и я, когда окружающие люди спрашивали, в гражданском или официальном браке мы состоим. «Что? Нет. Она моя сестра». «Да, сводная». «У неё не ладится с мужиками».

В парном трипе единственное правильное решение этого вопроса – легенда о том, что между вами есть любовные отношения. В противном случае вас ожидают непредсказуемые последствия, которые могут кончиться принудительным сближением с кем попало.

– Лучше сближаться с тем, кого знаешь, – объяснял я ей за день до уезда. – Возможно, нам придётся пососаться.

– Че?

– Прилюдно. В доказательство того, что мы крепкая семья.

– Это обязательно?

– Да, сейчас все так делают.