Полная версия
Сильные духом. Современная проза. Продолжение книги «Камышенские сибирячки»
– Ой мамочка! – вскрикнула она, но голод был сильнее страха.
Вооружившись небольшой палкой, она стала бить ею по паутине и паукам, наконец, лаз стал свободен.
Держась руками за края пола, она стала опускаться, яма оказалась глубокой, и её ноги болтались, где-то внизу.
Вдруг она ощутила, по ее шее ползет холодный и огромный паук, от страха она лихорадочно завизжала.
Все твари, находившиеся в этой яме, наверное, были оглушены ее криком и перепуганы не меньше чем она, попрятались в свои норки. А она свалилась на дно ямы. Придя в себя, стала искать картофель, обследовала каждый сантиметр дна ямы, но под руку ничего не попадалось.
В яме было очень холодно, она села на корточки, обняла пустой чугунок и сказала:
– Господи, помоги мне найти картошку, у нас совсем есть нечего! – с ее глаз скатились слезы.
Она просидела в таком положении, пока не почувствовала неприятную колику и тяжесть в ногах, когда уже собиралась вылезти из ямы, вдруг увидела в самом углу маленькие тоненькие картофельные стебельки, а под ними небольшой бугорок.
– Господи, откуда он взялся? – спросила она вслух, – я же всю яму прощупала, и ничего не было!
Кустик был один, она подползла к нему и начала разрывать пальцами землю, нащупала одну картофелину с голубиное яйцо, от радости у нее перехватило дыхание, а сердце стучало так, как у её Мани, когда она прощалась с ней.
Ей попалась еще картофелина, за тем еще и еще! А она гребла под бугорком все глубже и глубже, боялась, вдруг все закончится, и не хватит на ужин. И вот бугорок стал пуст, но и картофеля было, как раз полный чугунок, хотя размер клубней был с голубиное яйцо и мельче, она чувствовала себя счастливой.
– Как обрадуются ужину мама с Юрой! – думала она и посмотрела вверх, – теперь, как выбраться из ямы и не рассыпать картошку?
Попытки выпрыгнуть из нее и ухватиться за край не удавались, наконец, она смогла поставить чугунок наверх и выбралась сама. Не теряя времени, растопила группку, помыла картошку и поставила варить, к приходу матери с Юрой ужин был готов.
Лицо Матрены было угрюмым, она прошла к столу,
– Ну, дети, чем вас кормить сегодня? – огорченно спросила она, – в моем кармане даже крошки нет! – она села на табурет, опустила руки.
На лице Тони засияла улыбка, она подбежала к ней, прильнула к щеке.
– Мамочка, не горювай, я картошки сварила в штанах целый чугунок!
Некоторое время Матрена сидела неподвижно, потом посмотрела на сверкающиеся глаза Тони.
Юра подскочил к группке, снял крышку с чугунка и радостно воскликнул:
– Картошка, мам, правда, картошка и горячая!
От удивления мать широко раскрыла глаза,
– Кто дал тебе картошку и за что? – строго спросила она.
Тоня с гордостью рассказывала о своем подвиге, и, как бы снова пережила то время, проведенное в темной яме.
Юра всегда боялся темноты и, при упоминании, больших пауков, да еще ползущих по телу, у него невольно расширялись глаза.
Мать обняла Тоню и погладила кучерявую голову.
– Чтобы я делала без тебя, помощница, ты моя?
После ужина она ласково посмотрела на неё,
– Спасибо, доченька, накормила всю семью! А теперь нам надо, как-то продержаться еще три дня, директор школы обещал привезти продукты, сказал, выхлопотал в районе для сирот, дай Бог ему здоровья!
– Я же говорила, что директор добрый! Говорила? – выкрикнула Тоня.
– Говорила, дочь, а про все, как ты живешь и, что ты сирота говорила?
– Он сам меня расспрашивал, а я ему отвечала!
– Вот видишь, Танина, так Господу Богу было угодно, что вместо меня пошла ты! Он и записал в своей тетрадке все о нас, теперь решил нам помочь! Сама бы я никогда не посмела пожаловаться ему на нашу жизнь! Дай Бог ему здоровья и счастья! Надо же, такой человек! А обращается ко всем на «вы», а к ученикам относится, как отец родной! – она перекрестилась перед образом иконы Пресвятой Богородицы и прочитала молитву за его здравие.
Глава четвертая
Письмо без марки
Прошло четыре года, как Мария отбывала наказание. За это время она не прислала матери ни единого письма, и никто ничего о ней не знал.
Матрена ни одного дня не пропустила, чтобы не почитать молитвы, стоя на коленях перед иконой. Она просила за дочь, о ее благополучие и скорейшего возвращения домой.
И вот в её дом, наконец, заходит почтальонка с платным письмом от Марии.
Как всегда, у Матрены не было ни копейки.
Тоня обежала всех соседей, но денег тоже ни у кого не было. Она просила почтальонку, чтобы поверила на слово:
– Отдадим рубль попозже.
Но та наотрез отказала.
Одна надежда была на Коробовых. Они богатые, у них уж точно есть деньги! – подумала Тоня.
Матрена не любила их за язык, грязь и пьянство.
Но Тоня, минуя разрешения матери, решилась все-таки пойти к ним.
В кухне за большим столом сидел мужчина лет сорока, черноволосый с карими глазами и пухлыми губами, одет в рубашку серого цвета. На столе в сковороде лежало жареное мясо, хлеб и бутыль с бражкой. На полу валялась грязная посуда.
Тоня чуть было не наступила в чашку, подняв ее с полу, не знает, куда можно поставить, все вокруг завалено одеялами, одеждой и грязной посудой.
Мужчина усиленно прожевывал мясо, а после пальцем вытаскивал его из-за щеки, снова отправлял в рот и дожевывал. Наконец он заметил её, и недовольно спросил:
– Чете надо? Зачем пришла?
– Дядь, дайте пожалуйста мне один рубль! – дрожащим голосом сказала она.
– Рубль? Хм, рубль ей дай! Зачем тебе деньги? – с ухмылкой спросил он.
– Письмо выкупить, оно пришло без марки, почтальон сказала, не отдаст, если не заплатим!
Он рассмеялся,
– На бутылку бы дал, а вот на письмо не дам!
Тоня подумала:
– Он шутит, – и решила подождать.
Внезапно дверь отворилась и в комнату вошла высокая худая женщина, узел ее синего платка завязан выше уха, и еле держался на косматой черной голове, из-под носа до верхней губы остался след зеленого табака, она постоянно нюхала его, а иногда и жевала. Она узнала Тоню. Удивляясь её приходу, спросила,
– Ты к нам, зачем пришла?
– Дайте мне, пожалуйста, один рубль, а мама получит, я вам отдам!
– О! Откуда у нас деньги? – она вытерла табачный нос тыльной стороной руки, – отец, у тебя есть деньги? – обратилась она к мужчине, жевавшему мясо.
– Я уже сказал:
– На бутылку бы дал, на письмо не дам!
– Ну, вот видишь, у дяди тоже нет! – безразличным тоном сказала она.
Тоня металась по своей деревне в поисках несчастного рубля, но долгожданное письмо так и не получили.
Как и обещал директор школы, Матрена получала на Тоню с Юрой каждый месяц продукты и не стала ходить на подработку, завела пять курочек, теперь каждый день одно, а то и два яйца несут.
Но простому народу жить не давали. Каждый месяц приезжали сборщики налогов забирали молоко и яйца. Если не было молока или яиц, забирали деньгами, ну, а если и денег нет, начисляли проценты за недоимку.
Народ был в отчаянии, но пожаловаться было некому.
Летом Тоня тяжело заболела, у неё было сильное головокружение и слабость.
Матрена щупала ладонью ее лоб, заговаривала молитвами воду и давала пить. В то время все было в руках Божьих.
Она лежала на печи, укрывшись теплым одеялом прислушиваясь к голосам с улицы через открытую дверь.
Ближе к полудню к Матрене пришла ее сестра Аксинья.
– Я слышала, Моть, у тебя Тонька заболела, – просто спросила она.
– Заболела, – с тяжелым вздохом ответила Матрена, – не дай Бог не умрет!
Ответ матери Тоню просто убил, ей казалось, она перестала дышать.
– Мама, моя мама, ты не хочешь, чтобы я жила? Ну, почему? Чем я провинилась перед тобой? – думала она, сердечко у нее забилось, и на глаза накатили слезы, – никому я не нужна!
– Ты, Моть подумай о своем сыне! – продолжала Аксинья.
– Тонька тебе обуза, лишний рот, отдай ее в приют!
– Отдать, Сина, нетрудно, а, что я Мане скажу, когда она вернется домой?
– Так и скажешь, что спасала своего сына от смерти!.. А так они могут оба умереть!
– Ничего, начнется учебный год, директор школы поможет с продуктами!…
– А мы, Моть, сейчас стали лучше жить! Толька с Петькой работают в поле, каждый вечер привозят домой почти по ведру зерна, я развела птицу и поросят держу! Голодом не сидим.
– Да, сестра, а помнишь, как вы с Иосифом еще до войны приехали к нам в деревню из села Турбово? Детей пятеро, один другого меньше ни еды, ни на чем поспать, ничто надеть и обуть!
– Да, Моть, такую жизнь, никогда не забудешь! Настрадались мы, если бы не ты со своим Иваном, нам бы не выжить! Спасибо твоему Ивану, пусть земля ему будет пухом! – она перекрестилась, – нам комнату свою отдали, а сами вы на печке ютились!
– Это хорошо, Сина, что ты добро помнишь. И теперь ты живешь хорошо, а я, бьюсь, как рыба об лед, и помощи мне ждать неоткуда!..
– После короткой паузы спросила:
– А ты, сестрица, не могла бы дать мне ведро корма для курей? С вас не убудет, а нам, какая никакая поддержка!
Аксинья, как бы опомнилась оттого, что наговорила и нахвасталась, стала отговариваться:
– Да сколько там этого зерна? Один мусор, больше разговора! Толька везёт и боится, что проверят и осудят! Сама знаешь, Мане твоей считай, ни за что добавили шесть лет! А ты, Мотя, наверное, и не знаешь, – перевела она разговор на другую тему:
– «Мытора» не посадили! Полька его откупила за очень большие деньги. Но его проверяют, на каком фронте был и откуда прибыл к нам! Наверное, еще не скоро выпустят. Вот, Маня, молодец, отомстила этому паразиту!
– Да пусть, он провалится в тартарары! – озлобленно сказала Матрена. – Занялась бы им контрразведка, это пострашнее тюрьмы!
– Ну, я пойду, Моть, а ты Юру пришли попозже, я насыплю ему пшеницы!
– Спасибо, сестра, дай Бог тебе здоровья!
Как, только смерклось, Юра побежал к тетке за обещанным кормом. Вернулся очень быстро, так, как жили сестры друг от друга в метрах пятидесяти.
Он положил сумку к ногам матери.
– Вот, мам, принес!
Она заглянула в сумку, – что ты принес мне, сынок? – лицо ее побледнело, – откуда тетя насыпала зерно?
– Она не насыпала, а вынесла ведро из сарая и высыпала в нашу сумку, – виновато проговорил он.
Ничего, не говоря, Матрена взяла сумку и пошла к сестре.
Юра побежал следом за ней.
Аксинья знала характер сестры, и поджидала ее у своего крыльца, недовольно разговаривая сама с собой:
– Ничего сказать нельзя, сразу начинают жаловаться, клянчить!
Матрена была в гневе, и решила высказать сестре все, что думает о ней. Она почти вплотную подошла к Аксинье и высыпала ей под ноги содержимое сумки,
– Это тебе, сестра, сдача! Надеюсь, ты не забыла эту сумку? В ней, мой покойный, украдкой от меня носил тебе продукты, а – я, от него носила, так же украдкой, кормили тебя и твою семью! Когда вы строили себе вот эту землянку, в которой ты благодаря нам сейчас живешь, кто вам горбыли доставал? Кто на горбу носил и помогал строить? Твой Иосиф даже не знал, с какой стороны гвоздь забить! И у тебя руки не оттуда выросли! Я своими руками выравнивала твою землянку, привела в Божеский вид, видать память у тебя отшибло, дорогая сестрица! У вас, даже огорода не было, кто тебе вспахал огород, и кто засеял его своей картошкой, забыла?
– Я знала, что ты будешь мне упрекать, уже, сколько лет прошло, а ты все по глазам бьешь своими продуктами! Ты же видела, как нам было трудно?
У неё задрожал подбородок, а из черных хитрых глаз брызнули слезы.
– Нет, сестра, я не упрекаю тебя! Было нам, чем помочь тебе, мы помогли ну и, слава Богу! А вот за твою щедрость спасибо! Зачем ты насыпала ребенку мусор? Лучше бы сказала, что нет зерна!
– У нас и, правда, нет!
– Нет? – Матрена оглянулась на Юру, – залезай, сынок, на бричку, посмотри в ящике, есть зерно или пусто! Не уходить же нам с пустыми руками, тем более тетя Сина сама хотела дать! Матрена не помнит себя такой решительной и наглой, что очень удивило сына и даже её саму.
Юра, как котенок запрыгнул на бричку, поднял крышку,
– Мам, пшеницы полный ящик!
Она бросила ему сумку,
– Набирай, сынок, полную!
Аксинья набросилась на сестру, ухватилась за волосы,
– Я тебе наберу!
Юра набрал пшеницы, подбежал к матери, чтобы защитить её от злой тетки, но не знал, как. Он с силой потянул её за юбку, она расслабила руки и Матрена отскочила от нее. Взяв сумку с пшеницей, отошла в сторону, за что услышала скверную брань Аксиньи.
– Вы нищие! Вы воры и убийцы! Я пожалуюсь на вас!
– Иди, сестра, жалуйся, только спрячь пшеницу подальше, не то срок заработаешь, да и мы может, еще придем за пшеницей!
– Воровка, оборванка, да, чтоб вы подавились этой пшеницей!
– Не подавлюсь, сестра, не твое зерно взяла! Бог видит, кто кого обидел!
После встречи с сестрой, Матрена вела себя, как-то по-другому. По своей натуре, она была молчаливой и очень строгой. Теперь ко всему этому добавилась озабоченность и вина за то, что она обидела сестру, высказала ей то, что та забыла о том, что не должна была забывать. Она была очень огорчена своим поступком и не знала, как избавиться от стыда, упрекала себя:
– Пшеницу нагло набрали, и как я могла дойти до такого уровня? Хотя сердцем понимаю, что поступила правильно.
– Мама, ну пшеница же не тетина и мы не воровали, а просто взяли! Я теперь каждый вечер буду ходить к ним за пшеницей!
– Что ты, сынок, никогда этого не делай! Мне хотя бы этот позор пережить, и зачем я связалась с ней? Да, и тетя, теперь замок на ящик повесила, или сама будет сидеть на нем ночами! – она усмехнулась и покачала головой.
Глава пятая
За так и чирей не садится
От болезни Тоня оправилась почти через месяц. Стала сама слезать с печи, выходить на улицу.
После слов Матрены:
– «Не дай Бог не умрет», в ее маленьком сердечке затаилась обида, хотя давно поняла, что никому не нужна. Она старалась уединяться от всех родственников и общалась с любимым котом Васькой и коровой Розкой. Она заходила в сарай, ложилась в ясли на сено, гладила ее большую голову и чесала за ушами, подолгу разговаривала с ней, жаловалась на своих обидчиков, а она облизывала ее своим шершавым языком, как своего теленка, будто понимала и тревожно вздыхала.
Кот мурлыкал ей под ухо, старательно массажируя обеими лапками ее курчавую кипельно-белую голову, и сосал волосы, от чего они становились еще больше закрученными.
Окончательно выздоровев, она погрузилась в свои домашние обязанности. К матери ее отношения не изменились, она, как и прежде любила, и жалела ее, но слова:
«– Не дай Бог не умрет», останутся в памяти на всю жизнь.
Матрена также работала в школе.
Летом Тоня оставалась дома на правах хозяйки. Пропалывала огороды, их было два, а после поливала грядки, и так было каждый день. Подружек у нее не было. Иногда прибегала к ней Рая – племянница Матрены, но ей было неинтересно, у Тони, постоянно была какая-нибудь работа и она уходила.
Единственным другом и, как Тоня считала её своей сестрой, это была Галина, дочь дяди Вани, ненавидевшего Марию и, конечно же, он ненавидел её.
Тоня не понимала его перемены настроения, когда приходила к ним, хотя ловила на себе его злой взгляд.
Тетя Катя наоборот, была рада ее приходу, она спрашивала:
– Ты, почему так долго не приходила к нам?
– Некогда было, тетя Катя! – оправдывалась она.
– Мать совсем загрузила тебя работой и, в школе ты ей помогаешь и по дому все делаешь, погулять ребенку не дает!
Это был ее излюбленный трюк, похвалить и подготовить ее к работе.
– Да нет, тетя Катя, не всё я делаю, маме тоже достается!
– Как всегда при её появлении, у тети сразу находилась работа, она обращалась не к ней, а к дочери.
– Галка, что ты не моешь полы? В доме как в сарае! Я что должна, напоминать тебе об твоих обязанностях? – и шлепнет ей подзатыльник.
Галя посмотрит снизу вверх на мать и промолчит.
У неё полиомиелит с младенческого возраста, передвигается ползком на четвереньках, или опирается на руки, подтягивая заднюю часть туловища.
Тоня понимала, почему тетя Катя заставляла Галю работать именно тогда, когда она приходила к ним.
Она знала ее привязанность и жалость к Галине, и что не бросит ее, пока не поможет. Не поможет, это мягко сказано. Полы были затоптаны потому, что ходили в доме обутыми. Разувались только когда ложились спать, бросая обувь у кровати.
Конечно, эта работа отнимала у Тони немало усилий и времени, но делать, как попало, она не могла. Во-первых, мать ее учила так, чтобы не приходилось краснеть за проделанную работу, а здесь, еще тетя смотрит, как надзиратель. Если вдруг, она делала не по её, тут же ругала Галю, хотя бедняжка не имела к этому, никакого отношения, а просто сидела на полу возле ведра и временами перебрасывалась словами с Тоней.
От волнения Тоня чувствовала себя скованно и жалела, что пришла.
Тетя Катя оставалась довольной ее работой, а после кормила вкусными щами на мясном бульоне, и давала кусочек хлеба. За стол никогда не приглашала, а где-нибудь в закутке или на печке, нальет в чашку, подаст и закроет занавеской, чтобы не видел дядя.
А ей, какая разница, где поесть, наелась и побежала домой! Вообще, по большому счету, спасибо тете, она очень поддержала ее, подкармливала, правда не задаром, но за так и чирей не садится!
Глава шестая
Поплатиться головой
Юра рос, как в сказке ни по дням, а по часам, но был трусливым и глупым. Попал под влияние взрослых деревенских парней, они заставляли его красть. Очень часто Юра не ночевал дома, боялся встречи с матерью, она была строгая и очень жестокая.
И, как в той басне, про стрекозу:
– «Оглянуться не успела, как зима катит в глаза». Ночью выпал снег.
Утром Тоня вышла во двор, видит на скирду кизяков сидит Юра в изношенной рубашке, босой, ноги красные как лапки у гуся, дрожит от холода, зуб на зуб не попадает.
Сердце её сжалось от жалости, она подбежала к нему,
– Юр, ты, что здесь сидишь, почему в избу не идешь?
– Я маму боюсь, она меня опять бить будет!
– Не будет, я заступлюсь, пойдем, а то совсем замерзнешь!
– Нет, не пойду, лучше ты вынеси мне что-нибудь из обуви!
Голос его дрожал, а зубы цокали, он не мог выговаривать слова.
Она сняла с себя теплый платок и набросила ему на плечи,
– Ты подожди, я попробую, что-нибудь найти.
Вернувшись в избу, она залезла под печку, там лежала старенькая обувь.
– Танина, зачем ты залезла туда? – прозвучал голос матери.
От неожиданности она замерла.
Мать стояла рядом с её ногами и догадалась, что она ищет.
Тоня не знала, что ей сказать, обмануть ее было невозможно, она видела своих детей насквозь, и пришлось признаться честно,
– Ищу калоши для Юры, он разутый, а на улице мороз и снег.
– Ничего ему не носи! – строго сказала она, – он вор, пусть ноги у него отмерзнут, может, не будет воровать!
– Мам, пусть он домой зайдет, он уже ходить не может!
– Тебе вора жалко? – закричала она, – отдай ему свои калоши!
– Они ему маленькие! – заплакала она.
Мать отошла от нее к окну и смотрела на улицу. Ей жалко было сына, но она не знала, как его проучить. Чтобы он не крал, она шла на всё, но ничего у нее не получалось.
Тоня со слезами вышла к Юре, он увидел ее с пустыми руками, и отвернулся.
– Юр, пойдем в избу!
– Не пойду, она меня опять будет бить! – цокая зубами, проговорил он, его серо-зеленые глаза стали темными, а на них появилась слезная пелена.
– Не будет, я заступлюсь, Юр, ну пойдем! – она ухватилась за его руку и потянула, – да пойдем же!
– Не пойду, сказал! – он оттолкнул ее от себя, кинул ей платок, спрыгнул со скирды и вприпрыжку побежал по снегу в сторону скотской базы.
Друзья у него были все старше лет на пять, а то и больше, лепили из него всё, что хотели, заставляли красть овощи в чужих огородах и у матери деньги. А если у него что-то не получалось, они его били. Когда удавалось матери поймать его, она также била, он всего и всех боялся.
Матрене было стыдно ходить по деревне, многие жаловались на его проделки.
Дошло и до директора школы, он вызвал её к себе на беседу. Разговор с ним вывел ее из себя.
Юра узнал, об этом и на ночь домой не пришел.
Утром мать, Тоню послала в магазин за хлебом,
– Погоди, дочь, я деньги вынесу, – через минуту она вышла, и Тоня испугалась ее виду, такой она не видела её никогда. Она была растерянная, злая и обиженная, ее изумрудные глаза наполнились слезами.
– Танина, деньги пропали, все до копейки пропали! Их забрал Юра, ах, паразит, поэтому он и домой не пришел! Убью, как обещала, отрублю голову! – решительно сказала она, – а ты не видела, когда он брал деньги?
– Нет, не видела! К нему приходил Фоминских Шурка, о чем-то говорили, а немного позже ушел Юра.
Лицо матери стало мрачным.
– Теперь мне ясно, кому этот паразит отдает деньги! Поэтому он и дома не ночует, ну ничего, сукин сын, от меня никуда не убежишь!
Раньше глубокой ночью Юра, как кот тихонько пробирался в избу и ложился на кровать к Тоне. Она с вечера готовила для него кусочек хлеба и прятала от матери ему под подушку. Он знал об этом и, как только ложился, доставал хлеб, укрывался с головой одеялом и ел. Каждый раз ему удавалось встать раньше матери и убежать, но в этот раз ему не повезло.
Она поймала его уже на выходе и, как ягненка волоком подтащила к столу. На столе лежала толстая дубовая разделочная доска, а рядом с ней острый отточенный топор.
