Черновик беса

Появилась горничная, поставила кофейник, разлила кофе и удалилась.

– Ну-с, дорогой мой, что скажите? – вопросил Толстяков, засыпая табак в новый прямоугольный кусок папиросной бумаги. Его пальцы слегка дрожали.

– Насколько я понял, вы считаете, что в романе указан Твёрдохлебов, а подразумевался Сырокамский?

– Это очевидно. Как и то, что «Невская газета» – «Петербургская газета».

– А почтовый конверт последнего письма у вас сохранился?

– Извольте.

– Так-с, – разглядывая штемпели, рассуждал присяжный поверенный, – Письмо отправлено из Петербурга 17-го июня, то есть за девять дней до гибели первого секретаря. Если следовать вашим предположениям, то получается, что преступник заранее знал о предстоящей кончине Сырокамского, так?

– Именно. Мало того, что знал. Он был в ней уверен и потому пишет о его смерти как о свершившемся факте тогда, когда последний ещё здравствовал. – И вы, как я понимаю, не придали значения этому письму и не стали звонить в газету, так?

– Конечно! Я же не придал этому значения. Мало ли сумасшедших на свете!

– Осведомлённость автора о будущем удивляет. Он подробно излагает то, что случится много позже. Однако ни на секунду в этом не сомневается и опускает конверт в почтовый ящик. Поистине дьявольская расчётливость при совершении смертоубийства!

– Вы тоже считаете, что Сырокамского отправили на тот свет? – дрожащим голосом спросил Толстяков.

– Очень на это похоже.

– Послушайте, – встрепенулся Толстяков, – а что, если почтовый штемпель на конверте поддельный и меня просто разыграли? И вторая глава написана уже после пожара в редакции? А? Может всё не так страшно? – с надеждой в голосе вопросил издатель.

– Нет, это настоящая почтовая отметка Петербурга, а уж про сочинскую я и не говорю. Но знаете, даже эти две детали не самые главные доказательства убийства первого секретаря. – Ардашев сделал маленький глоток кофе и продолжил: – Видите ли, с самого начала я усомнился в том, что произошёл несчастный случай. Керосиновая лампа может взорваться только при строго определённых условиях: во-первых, в резервуаре должно быть совсем мало керосина, поскольку для взрыва надобно достаточное количество паров, а не жидкости; во-вторых, горящий фитиль должен упасть в резервуар, а он, как вы знаете, на резьбе и закручивается. Следовательно, для этого придётся вставить фитиль меньшего диаметра и закрепить его таким образом, чтобы через несколько минут он провалился вниз вместе с внутренней частью. Скорее всего, это можно сделать либо с помощью воска, либо, что лучше, с использованием бумаги. Взрыв мог произойти в любой момент, стоило только Сырокамскому поднести спичку.

– То есть вы хотите сказать, что злоумышленник приготовил орудие убийства и просто ждал, когда жертва приведёт его в действие?

– Совершенно верно. Хотя он мог и помочь потерпевшему. Допустим, сам занёс к нему уже переделанную лампу.

– Но зачем он это сделал?

– Если судить по рукописи, то мотив один – отомстить за то, что его оскорбили отказом напечатать роман.

– Господи! Но вам известно, сколько в России развелось новых Шерлоков Холмсов? Этот сыщик теперь уже не проживает в Лондоне. Ему там тесно. Он в Петербурге, Рязани, Пензе, Самаре и Бог знает, где ещё …. Теперь мистер Холмс говорит на русском языке так, что даже сибирские мужики – сплавщики леса – принимают его за своего работягу. Вы можете себе представить такую чепуху? А ведь пишут, пишут и пишут… И уверены, что их бумагомарательство заслуживает внимания. Знаете, совсем недавно я читал ещё одну подобную галиматью. Так вот, в ней, господа Холмс и Пинкертон вместе ищут пропавшую русскую княжну и по этой причине ныряют в аквалангах на дно Невы, и там – представляете! – случайно отыскивают подводную трубу, по которой в столицу, минуя таможню, откуда-то из-за границы гонят мадеру, малагу и белое вино. А? Каково? Ладно бы в море, а то в реке!.. И что же, по-вашему, я должен уделять внимание каждому такому щелкопёру? Да! По всем вероятиям, я, находясь в дурном расположении духа, и наложил слегка грубоватую резолюцию. Не спорю. Такое могло произойти. Но разве я обязан соблюдать вежливость к авторам бездарных произведений?

– Тут, Сергей Николаевич, дело уже не в вежливости. Как видите, Бес – позвольте мне его так называть – прекрасно осведомлён обо всех обстоятельствах работы Сырокамского.

– К сожалению, это так, – грустно согласился Толстяков.

– Но как вы это можете объяснить?

– Даже не знаю, что и сказать. Предполагать, что он был дружен с кем-то из редакции? Может быть, хотя это и маловероятно.

– Почему?

– Понимаете, в таком случае Сырокамский сам бы мог посмотреть рукопись и вполне по-свойски отказать этому litteratus homo[5] и даже не направлять её мне.

– А что если Бес – один из ваших близких знакомых, тот, кто хорошо знает редакционную жизнь, но стесняется признаться, что пишет и потому послал роман в газету под псевдонимом?

– Конечно, чисто теоретически такой возможности отрицать нельзя. Но я ума не приложу, кого в этом можно подозревать.

– А родственники?

– Нет-нет, дорогой Клим Пантелеевич, поверьте-с, таковых среди них нет. Никто из них не отважился бы на смертоубийство… Но знаете…

– Что?

– В Петербурге мне часто надоедал визитами один поэт – Петражицкий Рудольф Францевич. Он всегда крутился в газете и всем был друг. Известен под псевдонимом Аненский. Не слыхали?

– Аненский?

– Да.

– Но как можно брать для литературного псевдонима фамилию известного русского поэта?

– Я говорил ему об этом. Но Петражицкий ответил, что, во-первых, Иннокентий Фёдорович Анненский скончался ещё в 1909 году, а во-вторых, что он пишет псевдоним с одной «н», а не с двумя…. Но не в этом суть. Дело в том, что Аненский, не имея успеха в поэзии, решил переключиться на прозу и стал заваливать нас бездарными уголовными романами о сыщиках-полицейских. Мы пытались вежливо намекнуть ему, что художественная ценность его произведений не высока, но он не соглашался, а лишь слегка переделав свою повесть или роман, присылал (теперь уже по почте) вновь, но под псевдонимом. Сырокамский просто стонал от него и всячески избегал. А тот не давал ему проходу, и, как мне рассказывали, однажды даже угрожал убийством. Но тогда никто серьёзно к его словам не отнёсся.

– А вы не вспомните, есть ли у Петражицкого какие-либо особые приметы, по которым мы могли бы его опознать?

– Но зачем? Я его и так узнаю.

– И всё же?

– Он слегка прихрамывает на правую ногу. Это результат пьяной драки в каком-то ресторане. Стихотворец повздорил с гвардейским офицером, и тот спустил его с лестницы.

– Да-а, – задумчиво проронил Ардашев, – от такого недуга быстро не избавишься. А может, припомните ещё какого-нибудь недовольного автора уголовных романов?

Толстяков посмотрел в потолок, пожевал губами и сказал:

– Два года назад в Суворинском театре ставили мою драму «Ночная прогулка». Главную мужскую роль исполнял Фёдор Лаврентьевич Бардин-Ценской. Играл замечательно, и, как это часто бывает, зазнался. Стал скандалить и требовать дополнительных выплат. В итоге, его уволили из труппы. Актёр запил. Но примерно через год с ним произошла невероятная метаморфоза: пить бросил и начал писать уголовные романы. Не скажу, что уж совсем бездарные, нет. Но так себе. Ни сюжетных поворотов, ни лёгкости слога, ни загадок, ни сочных персонажей. Предложения громоздкие и неповоротливые, точно вагоны на мостовой. Как вы понимаете, он тут же пришёл ко мне и стал просить прочесть рукопись. Я сослался на занятость и отослал его к первому секретарю. Результат почти такой же, как с Петражицким. Возникла ссора. Гипотетически он тоже мог убить Сырокамского. Такой на всё способен. И ещё: Бардин-Ценской сейчас в Сочи. Устроился в наш местный театр. Несколько дней назад нанёс мне визит. И, конечно, явился с новой рукописью. Пришлось взять. А я всё недоумеваю, как можно столько писать? Ну вот вы, как автор, ответьте, сколько вам понадобиться времени, чтобы сотворить роман в десять авторских листов, и при этом не бросать адвокатскую практику?

– Примерно, год.

– Вот! И я так думаю. А артист «печёт» по три романа! Да ещё и в Народном Доме в спектаклях участвует.

– А как он в Сочи оказался?

– Он как-то приезжал сюда на гастроли. По его словам, директор местного театра, узнав о его увольнении, пригласил актёра к себе художественным руководителем. Теперь ставит водевили и сам в них играет.

– С ним пока всё понятно. А какие отношения были у Кривошапки и Сырокамского?

– Да никакие, служебные.

– А как вы думаете, Кривошапка способен на преступление?

– Аверьян Никанорович? Да вы же его знаете. Упаси Господь! Он комара убьёт и тут же перекрестится, да и к писательскому обществу относится весьма скептически, и, я бы сказал, с некоторым пренебрежением.

– Допустим. А с кем дружил Сырокамский?

– Знаете, этот, как вы изволили выразиться, Бес очень правильно описал натуру Петра Петровича. Он жил анахоретом и друзей у него почти не было.

– Почти?

– К нему приходил один студентишка-словесник. Секретарь обучал его корректуре. Видел я его – неприятный тип – чем-то хорька напоминал. Такие чаще всего маньяками бывают или судьями.

– А почему судьями? – с улыбкой осведомился адвокат.

– Не знаю. Но лица у них всегда насупленные и взгляд не в глаза, а куда-то мимо, точно видят перед собой не человека, а статью Уголовного Уложения. Для них люди делятся на две категории: виновные и невиновные. Причём, себя они виновными не считают, хотя сам видел: грешат, как черти на ярмарке.

– А как его фамилия?

– Глаголев.

– А звать?

– Феофил Матвеевич.

– А где он сейчас?

– Не знаю, – пожал плечами Сергей Николаевич. – Но, если хотите, я могу позвонить Кривошапке и осведомиться.

– Сделайте милость.

Толстяков поднялся и прошёл в комнату. Ардашев так и остался сидеть в кресле. Он допил кофе, вынул из кармана коробочку ландрина, и, выбрав красную конфетку, положил её под язык.

Хозяин отсутствовал недолго, и, появившись, сказал:

– Редактор поведал, что студент, вероятно, был на похоронах Сырокамского. Во всяком случае, он венок оставил. А потом позвонил новому секретарю и сказал, что уезжает в имение к родителям. Вакация у него и всё такое…

– Послушайте, Сергей Николаевич, а почему бы вам не обратиться в полицию по месту совершения преступления? Пошлите письмом эти главы и приложите собственноручное объяснение.

– Да ну! – махнул рукой Толстяков. – Кто в это поверит? И потом заставят ещё в Петербург ехать на допрос, а мне сейчас совсем не до этого, «Историю танца» заканчивать надо.

– Как знаете.

Задребезжал телефон. Толстяков поспешил в комнату и долго не появлялся.

Устав ждать, присяжный поверенный поднялся и подошёл к самому краю террасы, откуда открывался лучший вид на окрестности.

Солнце начало нестерпимо жечь, и море поменяло краски. В ста саженях от берега нарисовалась чёткая линия, разделившая воду на бирюзовый цвет у берега, и синий – у самого горизонта. Чайки шумели и радовались беззаботному лету.

Глава 5

Гости

Утро нового дня началось для Ардашевых рано и шумно. Слышалась беготня горничных, хлопанье дверей и чьи-то радостные возгласы. Клим Пантелеевич приподнялся с кровати и посмотрел на часы: без четверти семь. «Вчера, примерно в это же время приехали и мы. Стало быть, у Толстяковых ещё одни гости», – мысленно рассудил он.

Присяжный поверенный оказался прав. Уже через час, за завтраком, Ардашевы познакомились с родственниками хозяина «Петербургской газеты». Пантелеймон Алексеевич Стахов – младший брат жены Толстякова. Податной инспектор из столицы был среднего возраста, высокий, но уже растолстевший; носил красивые в нитку усы и маленькую бородку, напоминающую перевёрнутый треугольник. Взгляд имел цепкий, как у сыщика или таможенника, и потому встречаться с ним глазами лишний раз не хотелось. Но дабы произвести впечатление человека общительного, он всё время рассказывал анекдоты, давно набившие оскомину даже старым попугаям, сам же над ними смеялся, правда, только ртом, а глаза следили за реакцией окружающих. Его жена – Екатерина Никитична – выглядела моложе супруга лет на десять, хотя, на самом деле, разница в возрасте составляла всего пять лет. Стройная, зеленоглазая, улыбчивая дама со слегка вздёрнутым носиком и лицом в виде сердечка, внешне была прямой противоположностью мужу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Надо отметить, что во многих городах Черноморского побережья Кавказа были проблемы с горячей водой и потому горничные готовили горячие ванны за дополнительную плату, т. к. в номера поступала только холодная вода. В более дешёвых гостиницах вообще отсутствовала ванна, и постояльцы нередко привозили с собой складную каучуковую ванну, по форме напоминающую большой резиновый таз. Уже в советское время такую ванну с собой на гастроли брал поэт В. Маяковский.

2

РОПиТ – (сокр.) – Российское Общество Пароходства и Торговли (прим. авт.).

3

Порттабак – коробочка для ношения табака (прим. авт.).

4

Так чаще в России до Великой войны называли сигареты, которые скручивали вручную. Для этого носили с собой порттабак и книжечку с отрывными листами папиросной бумаги (прим. авт.).

5

litteratus homo – (лат.) писатель (прим. авт.).