Чучело совы

Как же меня достала эта вечно ноющая обезьяна с изжогой! Клянусь, в нашем санатории нет даже мусорных баков, от которых несло бы просроченной селёдкой так же сильно, как от него", – подумал Всеволод и потыкал остывшую картошку вилкой.

Сосед по палате, сидящий с ним за одним столиком, ныл, как фальшивая скрипка. Он крючился за столом, то и дело взвывая, как побитый койот:

– О-о-ой, боже, как у меня всё болит изнутри-и-и!

– Это скулит твой сопливый желудок, идиот! Откуда тебе вообще знать, что такое "болит изнутри"?! Желудок пройдет через пару недель, "болит изнутри" – это навсегда.

Всеволод раздражённо покрутил в руках перечницу. Ему необходимо было высказаться.

– Лет пятнадцать назад я заблудился в лесу. Было лето. Недавно прошёл дождь, я поскользнулся на траве и от боли в ноге потерял сознание. Когда очнулся, услышал пение. Ходить я мог с трудом, поэтому похромал, можно даже сказать, пополз, на звук. Вижу, стоит девушка. Волосы длинные, как яркая каштановая накидка. Я попросил вывести меня из леса. Она приветливо улыбнулась:

«Пойдём, я посмотрю, что у тебя с ногой. Может, и вылечу. Мой дом тут недалеко». Я кивнул и захотел взять ее за руку, но та отскочила со словами: «Нет, нельзя тебе меня трогать».

Она по-прежнему улыбалась, но в её глазах просматривалась какая-то непонятная грусть. Я пожал плечами и поковылял за ней. Незнакомка привела меня к небольшому бревенчатому домику и открыла дверь, поманив за собой. Попав в дом, я с облегчением рухнул на кровать. Она пропахла травами, которые сушились под потолком и ярко, но успокаивающе пахли. Девушка что-то размешивала в глиняном кувшине.

– Как тебя зовут-то?

Я вдруг удивился, что обратился к ней сразу так по-дружески, на ты, но почему-то это казалось правильным.

– Я Арейя, – ответила она какими-то низковатым древесным голосом. – А ты ведь Всеволод?

Тут мне, честно говоря, захотелось поскорее сбежать от этой лесной телепатки с треугольной чёлкой и разноцветными точками на лице (они напоминали ритуальные африканские узоры). Но, к сожалению, вывих в ноге помешал бы моему бегству. Поэтому мне пришлось застрять в этом логове на пару недель.

Как-то я проснулся посреди ночи и увидел Арейю за изготовлением свеженького чучела совы. Спать больше не захотелось. Девушка сидела в полупрофиль. Я видел, как её губы шевелились, напевая странную песню на непонятном языке:

Керра шинато крата.

Ферок! Керт со джиата…

Вдруг мне подумалось: «А не сделает ли она такое же чучело из меня?» В следующий раз надо будет присмотреться к еде, которую Арейя мне даёт: вдруг там плавают вороньи лапки…

Я не выдержал и крикнул:

– Как ты поймала эту сову?! У тебя даже ружья нет!

– Это была очень рассеянная сова. Рассеянность сгубила её, – ответила она с милой улыбкой.

Почему-то эта жутковатая особа мне нравилась. Она была, как фильм ужасов: очень страшно, но не оторваться.

Арейя шаманила каждую ночь. Видимо, это очень благоприятное время для шаманства. Судя по всему, питалась она так: что поймает, то и съест. Когда я выходил на крыльцо, то видел тушки кроликов, мышей, уток и корзины с ягодами.

Мне начинали нравиться точки на ее лице: одна ярко-жёлтая под чёлкой и по три зелёные под глазами. Она была грациозна, как молодая медведица. Мне захотелось спросить, о чём она поёт по ночам. Оказалось, что это древняя охотничья песня благодарения: «Теперь голод уйдёт. Ферок! Спасибо за добычу». Как я понял, Ферок – это божество охоты, которому поклонялись «древесные люди».

– Откуда ты всё это знаешь? – изумлённо спросил я.

– Мой дядя – известный этнолог…

Я постарался ей поверить, но немного настораживали точки на её лице. Всё было не так просто.

С каждым днём меня всё больше тянуло к Арейе. Так хотелось узнать её получше, сблизиться с ней.

– Мы сможем ещё увидеться, когда я поправлюсь? – спросил я.

– Тучи серые, скоро дождь пойдёт, – вздохнула она.

– Так мы ещё увидимся?

– Земля будет скользкая, я не смогу охотиться.

После этих слов она куда-то ушла. И так каждый раз. От любого вопроса на подобную тему она постоянно увиливала. И трогать Арейя себя никак не давала. Даже прикоснуться пальцем к её руке было нельзя: постоянно отскакивала, как кошка, в которую кинули огурец.

Моя нога почти прошла. Слегка прихрамывая, я уже мог ходить, а значит, скоро должен покинуть избушку Арейи. Мои мысли были лишь о том, как уговорить её пойти со мной, в деревню. Я предлагал – она отказывалась.

В четверг я собрался идти домой и предложил Арейе проводить меня. «Ладно, тогда простимся у переправы», – легко согласилась она. Этой разукрашенной деревяшке совсем не было жалко меня терять.

Мы молча дошли до ручья. Арейя протянула мне букетик желтых цветов и то самое чучело совы:

– Ну вот и всё, дальше ты иди сам: не хочу мочить ноги.

– Не волнуйся, тебе и не придётся.

Я вдруг осознал, что мы видимся в последний раз. Это было ужасно. Сердце стучало, как мина, которая вот-вот взорвётся. Я подхватил Арейю на руки, наплевав на запрет прикосновений.

Лицо шаманки исказилось от злости. Она оттолкнула меня. Показалось, что в мою грудь ткнули раскаленной кочергой. Я зажмурился от неожиданности, а когда открыл глаза, Арейи уже не было. Всё, что от неё осталось – это чучело совы, букет и огненные шрамы на груди. Мы с совой были похожи: я так же пуст, во мне не осталось ничего живого.

– Да всё ты выдумал! Не может это быть правдой! – воскликнул плаксивый сосед.

– Шрамы показать? – спросил Всеволод, расстёгивая верхние пуговицы рубашки.

Собеседники замолчали, и лишь каштан за окном о чём-то шелестел своим древесным голосом.