Я не знаю…

Конечно, жители деревни ели кое-что кроме овсянки, у всех были сады и огороды. И к тому же рядом был великолепный Плумбергский лес.

Лес был похож на громадный колонный зал. Прямые, как по линейке, толстые стволы устремлялись высоко вверх и где-то там, на высоте птичьего полета, виднелась густая крона, почти скрывающая небо. Но всё-таки иногда лучи солнца пробивали лес до земли и ложились пятнами на густой, по колено, травяной ковер у подножия деревьев. Трава была ярко изумрудного цвета. Вообще-то, в довольно сумрачном лесу не должно было быть такой густой травы, но она тем не менее была. По-видимому, всё дело было в почве. Здесь было много ягод и грибов. Из грибов, помимо прочего, хозяйки делали грибовицу, единственный крепкий напиток, который здесь употребляли. Варили также земляничное пиво, не такое крепкое, но очень веселящее.

– Кстати, – сказал Дональд, – заодно надо его допросить. Ведь он мог встретить по дороге в город кого-то подозрительного.

В магазинчике Магнусена за прилавком стояла его дочь Евлагния, очень сдобная, хотя она, как и все, была вегетарианкой. Просто она ела столько овсянки, что та не успевала усваиваться и оседала на всех возможных местах. Евлагния была замужем за лесничим Парамоном, который и держал собаку, здоровенного лохматого пса, который работал, не покладая лап на трех работах: сторожил ночами магазин Магнусена, днем инспектировал с хозяином лес, а также сопровождал Магнусена в его поездках в город. Звали пса Зубариком. Вся деревня знала, что Зубарик – сумасшедшая собака. Он никогда никого не кусал, лаял только на подвыпивших и орущих мужиков. Был также вегетарианцем, ел овсянку, траву и грибы. Сумасшедшим его считали из-за сверхразвитого чувства справедливости. Если кто-то из детей обижал домашнюю живность, Зубарик сажал того под домашний арест на три дня и не помогали ни ходатайство родителей, ни самого Парамона, пёс выпускал из дома всех, кроме провинившегося. Арест заканчивался ровно через три дня.

– Скажи, Евлагния, в последние дни Зубарик не вел себя как-нибудь подозрительно, не выл ли ночью, не нервничал?

– С чего бы ему нервничать, Дональд, – громко воскликнула девушка, сверкнув в мою сторону глазами. -Зубарик, слава богу, у нас воспитанный. Не хуже некоторых иных людей. Да и при деле он всё время, некогда ему глупостями заниматься.

– Он нам нужен. Где он сейчас?

– С Парамоном в лесу.

– Вот, кстати, и с Парамоном заодно надо побеседовать.

– Если вы о покойниках, то напрасно. Если бы они убежали в лес, Парамон с Зубариком давно бы их обнаружили. Нет их там.

– И прекрасно, – сказал Дональд, – значит будем искать в другом месте. И прекрати говорить ерунду, покойники не бегают. Где твой отец сейчас?

– В подвале. Пошел за пивом.

– Мы спустимся к нему, заодно надо горло промочить.

Подвал у Магнусена был огромный, ведь это был склад для всего, что требовалось плумбергцам для жизни тела и духа. Магнусен сидел на стуле, наклонившись над пятилитровой бутылью, из которой цедил пиво.

– Шериф! Я думал, вы навестите меня раньше. Ведь я дружил с Петрушеком.

– Ну и что ты можешь о нем сказать?

– Что он умер. А мертвые не нужны никому. Догадываюсь, что вам нужен наш Зубарик. Он парень головастый, он вам поможет, только без Парамона он не пойдет.

– Конечно с хозяином! Я, честно говоря, собак боюсь.

– Налить вам пива?

– Не откажусь, а ты как, Роберт?

– С удовольствием.

Попивая замечательный напиток, я разглядывал Магнусена. Крепкий мужик, скорее похожий на пахаря, чем на торговца. Пожалуй, он один мог уволочь одного или даже двух мертвецов на себе, но на что они ему… И потом их было трое.

– Когда Парамон вернется? – Дональду не терпелось начать розыск.

– Как только он вернется, я ему всё объясню и пришлю их к вам.

Выйдя из магазина, я спросил Дональда, что будет, если мы не отыщем похищенных.

– Я боюсь об этом думать, ведь тогда меня уволят и жизнь окончательно потеряет смысл.

– … Это сделал я, – тихо произнес я и положил руку на плечо Дональда. – Я почувствовал, как он вздрогнул.

– Что это? – Дональд напрягся.

– Это я их похитил.

– Зачем?

– Хотел посмотреть, что будет.

– Я скажу тебе, что будет, – он сделал ударение на первом слове. – Сначала ты отведешь меня на место, где ты их прячешь, потом я посажу тебя под замок, а потом будет народный суд. – Тут он посмотрел на меня как на убогого. – Идиот! Ты думаешь – это смешно?

– Я не шучу!

– Да? И как же ты это сделал? Сложил их в корзинку для пирожков и отнес… Кстати, куда ты их отнес? Как ты открыл дверь? Почему сторож тебя не видел? Видишь, сколько вопросов.

– Я влез через окно. Оно было только прикрыто. Сторож храпел, заглушая даже кваканье лягушек. Ключи лежали на столе. Я открыл дверь и с помощью тачки…

– … Тачки? – переспросил Дональд. – Где ты взял тачку?

– Во дворе валялась… с её помощью поочередно вывез всех троих в лес.

– Но ведь все окна и дверь были закрыты изнутри.

– Да, я закрыл дверь изнутри, положил ключ на стол. Вылез через окно и, когда прикрывал его, то шпингалет сам упал в затвор… так бывает.

– Да… так бывает, – Дональд, наконец, поверил, что это безумие сотворил я.

– Но зачем?… Зачем?! Впрочем это всё равно. Веди меня немедленно туда, где ты их оставил.

Я повел Дональда в сторону Плумбергского леса. Было еще довольно светло, когда мы, наконец, вышли к тому месту, где я оставил похищенных. Но на месте их не было. Дерево, вокруг ствола которого я их усадил, было, а трупов – не было.

– Вот здесь я их оставил, – сказал я растерянно.

– Ну и где они? – в голосе Дональда послышались угрожающе-насмешливые нотки.

– Не знаю…

– А ты уверен, что это здесь?

– Ну да! Вот отметина на дереве, я сделал её перочинным ножом.

– А где нож?

– Вот он… – хотел сказать я, но не обнаружил его в кармане, моя рука наткнулась только на маленькую стеклянную штучку.

– Тебе не кажется, что шутка затянулась и вообще это кощунство. Мало того, что ты затягиваешь следствие, ты к тому же смеешься над умершими.

Я молчал. Дональд прав – следствие затягивалось. С остальным я был не согласен. Вернее, не совсем. Ведь я собирался вернуть покойников как раз к моменту похорон. Всё было как-то нереально… Единственное, что я ощущал физически, это мою стекляшку. Тут я вспомнил, что собирался подарить её Флоренсии. Я вдруг сорвался с места и помчался к ней домой. Сзади доносился крик Дональда, но слов я не разобрал.

Прибежав к дому Флоренсии, я увидел Феофанию, её мать. Феофания верховодила в доме, но это только в доме. Она была женщина застенчивая. На людях она позволяла своему мужу покрасоваться. Муж её, Гастон, был душой любой компании, хорошо сложенный – настоящий «первый парень на деревне». Феофания позволяла ему танцевать с другими женщинами, веселиться с дружками. Она только следила, чтобы он не перебрал грибовицы.

Хотя никто и никогда не видел Феофанию беременной, рожала она регулярно. У Флоренсии было уже семь братьев и сестер, а ведь Феофании не было еще и сорока.

– Флоренсия дома? – с ходу выпалил я, не поздоровавшись.

– Флоренсия в огороде собирает клубнику для салата. Зачем она тебе?

– Я хочу жениться на ней.

– Прямо сейчас?

– Да. Вот и свадебный подарок, – я протянул Феофании мою стеклянную штуковину.

– А что это по деревне ходит слух, что вы с Дональдом ищете сбежавших покойников, – спросила она, не обратив внимание на подарок.

– Покойники не бегают.

– Похоже, что эти как раз бегуны.

– Что вы знаете об этом?

– Я – ничего! Мне просто жалко Мартавию. При жизни покоя в душе не было, так и сейчас не дают упокоиться. Иссидора надо судить всем миром. Если у нас начнут воровать покойников, то и умирать-то станет страшно.

***

В это утро я проснулся поздно. Торопиться мне было некуда. Вчера вечером Дональд, настигнув меня у дома Флоренсии, отвел под конвоем Зубарика, которого он получил в свое полное распоряжение вместе с Парамоном, ко мне домой и посадил под арест. Хоть он не верил в мой рассказ, но у него всё равно не было других подозреваемых. По крайней мере будет, чем отчитаться перед начальством в случае чего. Он взял с меня честное слово, что я не сбегу, но я не собирался сидеть сложа руки, пока поблизости бродят трое покойников, за которых я чувствовал себя ответственным.

В дверь постучали. Это была Флоренсия. Вчера я её не дождался и не успел вручить свадебный подарок. Она была очень кстати.

– Это правда, что говорит Дональд?

– А что он говорит?

– Что ты украл усопших и спрятал их в лесу.

– Да, так и было. – Она повеселела.

– А зачем?

– Хотел посмотреть, что будет. – Флоренсия оживилась еще больше, в глазах появился отчаянный блеск.

– А почему же ты не хочешь их вернуть?

– Их украли! – крикнул я раздраженно. – Понимаешь, их у меня увели, это меня бесит!

– Почему? Ведь ты сам хотел посмотреть, что будет. Это произошло и это потрясающе! Такого еще не бывало. Тот, кто украл их у тебя, тоже хочет посмотреть, что будет. Логично!

– Да, но кто мог знать, куда я их притащу… Это было ночью. Меня никто не видел.

– Значит, видел, ведь результат налицо. Да, кстати, мама сказала, что ты приходил к нам, чтобы на мне жениться. Это правда?

– Сейчас это не имеет значения. Я под домашним арестом. Меня ждет суд и наказание за глумление над мертвыми.

– А вдруг они живы?

– Как ты это себе представляешь?

– Ну… Плумбергский лес и не такое может с людьми сотворить.

– Ты это серьёзно?

– Ну как насчет жениться и где твой подарок?

Я достал из кармана стеклянную штуковину и поставил ее на стол. У Флоренсии заблестели глаза. – «Ой, а что это такое?»

– Сам не знаю, но это самое дорогое, что у меня есть, и оно – твое.

– Нет, выходит оно дороже меня, оставь его себе.

Я, конечно, любил Флоренсию, но она меня постоянно раздражала. Хотя это и свидетельствовало о том, что я к ней не равнодушен, но будет ли жизнь с ней счастьем для меня. Может от постоянного раздражения у меня откроется язва или я превращусь в зануду и брюзгу.

– Ну как знаешь, – сказал я обиженно.

– Приходи свататься, когда я буду самым дорогим для тебя, а не эта нелепая стекляшка! – Флоренсия упорхнула, я еле успел заметить в дверях кончик её юбки.

***

Сидеть одному становилось невыносимо, но я никак не мог решить, что предпринять. В конце концов, умыкнуть моих покойников мог кто угодно. В Плумберге уйма народа. Я стал перебирать жителей деревни, вдруг у меня мелькнула мысль: а не тузлуки ли это сделали. С них станется. Они постоянно тащат всё, что плохо лежит. Тузлуки обитали у нас на окраине Плумберга, в доме Корнепулоса. Он и его жена Настерция жили уединенно и считались самой тихой и крепкой парой. Но однажды в один несчастный, по мнению Настерции, день к ним постучался странник, назвавшийся Сурганом. Он попросил воды и спросил, не нужно ли им чего сделать по хозяйству. И хотя Корнепулосу ничего такого не требовалось – он сам имел… нет, не золотые руки (золотыми ничего сделать невозможно), а крепкие и умелые, он проникся симпатией к путнику, пустил его в дом и выслушал его историю. Сурган был из Тузлукии – бедной соседней страны, имел большую семью, но не мог её прокормить, а потому отправился в нашу страну и, к несчастью, набрел на нашу деревню. Больше всех не повезло Корнепулосу. Его дом стоял на отшибе. Для Сургана это, наоборот, было счастливым стечением обстоятельств, поскольку Корнепулос был именно тот, кто был ему нужен. Корнепулос поселил его в доме и помог найти работу. Плумберг приличное поселение и всегда найдется какая-нибудь работа. Осенью, когда стало холодать, Сурган подался к себе на юг, Корнепулос как-то даже заскучал без него, у них было много общих тем для беседы, хотя поначалу Сурган и не все понимал. Его язык очень отличался от нашего. Но постепенно он его настолько хорошо освоил, что мог и без помощи Корнепулоса объясняться с заказчиками.

На следующее лето Сурган «прилетел» с юга обратно в Плумберг к Корнепулосу, да не один – с ним «прилетела стая» его родственников. Похоже, это было единственное его богатство. Их было человек двадцать. Корнепулос поначалу растерялся, не говоря уж о его жене. Но будучи абсолютно незлобивым и гостеприимным человеком, а, главное, очень стеснительным, он не смог отказать этой «шобле» в жилье. И хотя дом у него был не слишком просторным, тузлуки умудрились расположиться в нем, как у себя дома. Спали они в большинстве на полу (не всем хватило кроватей), еду готовили сами и отнюдь не вегетарианскую. От этих запахов Настерцию подчас тошнило, но она не могла перечить мужу, поскольку застенчивым он был только с посторонними, с ней же его реакции были непредсказуемыми, она его побаивалась.

Это все продолжалось до очередного похолодания, когда стая тузлуков дружно снялась с места и улетела к себе на юг. На следующее лето Настерция с ужасом ожидала появления тузлуков, поскольку расставаясь осенью с Сурганом и его бандой, Корнепулос очень тепло с ними простился и взял с них слово, что летом они должны вернуться только к нему и не принимал никаких возражений, впрочем, никто и не собирался ему возражать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.