Похищение Пуха

– Как это без нас?! У тебя дети есть?! У тебя я есть?! – возмутилась мама.

– Ну понимаешь… – начал папа издали. – Ты, конечно, есть, и дети, конечно, есть, но так мы смотаемся быстро, а если с вами, то…

Но мама громко сказала:

– Дети, голосите! Папа не берёт нас в поход!

Слово «поход» подействовало на юную часть семейства Гавриловых, как появление тележки с едой на зверей в зоопарке. Все забегали, засуетились. Вика тоненько запищала. Алёна завыла, как полицейская сирена – «иу-иу-иу!». Костя долго-долго набирал воздуха, кратко и страшно гаркал прямо в ухо папе и снова начинал долго-долго набирать воздуха.

Саша колотил молотком по кастрюле.

Рита, воспитанница школы Станиславского, прежде чем кричать, решила как следует себя огорчить. Для этого она стала бродить из комнаты в комнату, отыскивая публику.

– Я плачу! Я плачу! – сообщала она всем спокойным бубнящим голосом.

Публика хорошо знала Риту и разбегалась от неё. Рите это не нравилось. Она хмурилась, скрещивала на груди руки и повторяла «Я плачу!» всё грознее и грознее.

Пете кричать не хотелось, но он автоматизировал процесс. Подключил свой телефон к колонке, что-то нашёл в Интернете, и дом наполнился ужасающими воплями. Кто-то рыдал, голосил, бился о землю.

– Африканские жёны оплакивают мужа. А у них традиция такая, что та, которая голосит тише всех, должна отправиться с ним в загробный мир, – объяснил он, ненадолго выключая колонку.

Папа Гаврилов был человек ко всему привычный. Он ходил по дому и ставил на бумажке точки, отмечая, кто из детей производит больше звуков.

– Катя, а ты чего молчишь? – удивлённо спросил он.

Катя хмыкнула, качаясь на стуле:

– А что я, вопить должна? Пускай хотя бы моего крика в этой какофонии не будет!

Костя жадно зашевелил губами, радостно запоминая, а потом и повторяя новое слово, а Рита, перестав страдать, побежала ябедничать маме, что Катя учит Костю плохим словам. Видимо, Рита шептала маме что-то не то, потому что мама ничего не поняла.

– Катя, какое ты слово сказала? – крикнула она из кухни.

– Какофония!

– Сама ты такая! Я холосяя! – запищала Рита и наконец получила желанный повод разораться.

Непривычный к воплям, Лепот спрятался за холодильник и стоял за ним, бледный и напуганный, зажимая пальцами уши.

– Давай возьмём их с собой! – сказал он Гаврилову.

– Да запросто! – уступил тот.

Лепот вздохнул:

– В плане быта я не капризен. Как-то я через Аравию ехал на верблюде и жил в полотняном шатре. Не читал мою книгу «Жаркий поцелуй»?

– В процессе! – ответил папа Гаврилов. – Эй, дети, дядя Роман согласен! Мы вас берём!

Юные Гавриловы покосились на папу, проверяя, правда ли это, убедились, что правда, и почти сразу в доме воцарилась тишина. Только Рита по инерции взвизгнула ещё раз пять, но, сбитая с толку тишиной, замолчала и сунула палец в рот.

– У меня жуб шашается! Или эшо не жуб. Или эшо яжык шашается, – произнесла она задумчиво.

Петя вытащил из колонки шнур и намотал его на палец.

– Ну что? – спросил он. – Идём, значит, собирать рюкзаки? А куда мы едем-то?

– В Соколиное, – ответил папа.

– Мы же там были. Это где мечеть, горы и прудики такие, вокруг которых куча лошадей? И лягушки в камышах орут? Может, куда-то в другое место?

– Неееет! Туда-туда! – завопили Саша и Костя, давно мечтавшие поймать лягушку. Ради одной-единственной лягушки они готовы были пешком пройти весь горный Крым. Неосторожно упомянув лягушек, Петя потерял двух ценнейших союзников.

– Да, правда, а почему именно в Соколиное? Что за старушка там? – спросил папа.

Лепот, выдвинувшись из-за холодильника, прошествовал к столу и смущённо присел на краешек стула. Забавно было смотреть на известнейшего писателя, сидящего на краешке стула и указательным пальцем трогавшего на столе засохшую булочку.

– Чаю нальёте? Я расскажу. Тут такая запутанная история, что надо с мыслями собраться… – сказал он.

Рита мгновенно перестала расшатывать зуб, за который она планировала получить от зубной феи мзду, и кинулась к чайнику с кипятком.

– Не надо! – мягко сказала мама.

– Почему вы не разрешаете? Пусть девочка нальёт! – умилился Лепот. Он до сих пор не выучил имена детей и называл их просто «девочка» и «мальчик».

– Пусть-то пусть. Но не факт, что она его нальёт в чашку, – сказала мама, отодвигая Риту с чайником подальше от колен писателя.

Получив наконец чашку, Роман Лепот кончиком ложечки выловил из неё чаинку, после чего долго рассматривал поверхность чая на свет.

– Видите эту плёнку? Это называется микробная пленка. Страшнейший яд! – сказал он детям, но всё же отхлебнул и, решившись, тряхнул головой. – История такая! Неделю назад я и не планировал ехать в Крым. Мне нужно было срочно готовиться к международной книжной ярмарке. У меня же книги на английский будут переводиться, я не говорил? И вот я сижу на обычной рядовой встрече в книжном. Стол стоит посреди зала, а позади меня стеллаж. И я слышу, как за стеллажом разговаривают двое. Догадываюсь, что они понятия не имеют, что мне их слышно. Прислушиваюсь и понимаю, что эти двое задумали преступление. Здесь, в Соколином, в Крыму!.. Я в замешательстве. Прошу у организаторов прощения, встаю и пытаюсь заглянуть за стеллаж. Но поздно! Успеваю только зацепить взглядом удаляющиеся женские ноги. И вижу татуировку в форме морды пумы на правой голени. И всё.

– И вы не побежали следом? – жадно спросил Петя.

– Нет. Неловко сознаваться, но я вернулся на своё место и продолжил раздавать автографы. Но эта история не давала мне покоя. Несколько дней я колебался, не зная, как поступить. Оповестить полицию? Но что я им скажу? Про встречу в магазине? Но я не могу описать ни внешности преступницы, ни даже поклясться, не является ли всё это шуткой. Хорошо, если мне просто не поверят, а если поверят, заведут какое-нибудь дело, меня сделают свидетелем и я не смогу осенью улететь за границу? Но и ничего не предпринять я тоже не могу… Совесть заест! И вот я взял билеты и прилетел в Крым. А перед этим написал тебе письмо, а ты предложил меня встретить.

И, приподняв чашку, Лепот сквозь её ручку умоляюще взглянул на Гаврилова.

– Ты всё сделал правильно! – похвалил Гаврилов. – И ты молодец, что мне написал, и мы молодцы, что тебя встретили. Ты только секрета не раскрыл: что за преступление планируется в Соколином.

Лепот передвинул чашку и посмотрел сквозь ручку уже другим глазом.

– Нет, не могу сказать… Прости, но не могу… Пока не могу – а может, и никогда не смогу! – решительно произнёс он.

– Почему?

Писатель замялся:

– Видишь ли… Это не того рода преступление, когда нужно вооружаться дробовиком или брать с собой сторожевых собак… нет… напротив, это изящное, тонкое, кружевное преступление. Оно всё на полутонах, всё на воображении! Я бы даже назвал его деянием злого гения! Такие преступления бывают раз в сто, нет – раз в двести лет!

– Так в чём же оно? – нетерпеливо воскликнул Гаврилов.

Лепот заёрзал на стуле:

– Скажу тебе правду. Я не хочу рассказывать потому, что ты писатель. При писателях нельзя даже рта раскрывать. Ты похитишь у меня этот замысел и напишешь книгу. А я хочу написать её сам.

– Не похищу, – пообещал Гаврилов.

– Нет, похитишь. Захочешь не похитить, но всё равно похитишь. Это у писателей в крови. Меня уже обокрали один раз. Знаешь Мишукова? Я как-то случайно рассказал этому графоману свой сюжет. Там смысл в том, что муж уходит от жены! Какова тема? Блеск! И что же? Через полгода открываю новую книгу Мишукова, и там у него жена уходит от мужа! Изменил мой сюжет, гад, исковеркал, да ещё и следы замёл!

Гаврилов хотел осторожно заметить, что муж, сбежавший от жены, – сюжет в литературе довольно обычный и в его книгах тоже такое встречается, хотя он не читал ни Лепота, ни Мишукова. Однако Лепот был мужчина физически крепкий, а на столе во множестве лежали вилки и другие опасные предметы, так что он не стал рисковать.

– Ладно! – уступил Гаврилов. – Пусть это будет твоя книга! И твой секрет!

Весь день и весь вечер они собирались. Каждый из детей составлял себе собственный список вещей, которые хотел взять с собой.

Саша и Костя намеревались захватить шесть контейнеров с богомолами, один со сколопендрой, коробку с шипящими тараканами, со сверчками, круглую железную банку с пауком-волком, аквариум с вьетнамскими палочниками, тёрку и несколько морковок для тараканов и сверчков. Кроме всего упомянутого, вместе с Сашей и Костей в поход отправлялись два сачка для бабочек и один резервный сачок с отломанной ручкой, который Костя носил на голове как кепку.

Алёна захватила крыс, черепаху Мафию, кролика Чудика и шиншилл.

– А нельзя их с собой не брать? Просто покормить и дома оставить? – предложил папа, но Алёна заявила, что с животными дома может произойти куча случайностей. Кролик сам открывает клетку, после чего сразу бежит перегрызать электрические провода, шиншиллы опрокидывают поилку, а черепаха Мафия спит и видит, чтобы кто-нибудь из сбежавших крысят попытался напиться из её аквариума, а ещё лучше – в нём искупаться.

Катя взяла с собой этюдник, кисти, краски и два альбома для зарисовок. Ну и на всякий случай два фотоаппарата. Вика, кроме своих собачек и всего, что к ним прилагалось, набрала целую коробку шампуней, бальзамов и расчёсок. Петя прихватил настоящий – действительно настоящий! – монгольский лук, который мама сама подарила себе на прошлый день рождения, но который почему-то перекочевал к Пете, и знаменитый рюкзак на железном каркасе, который раньше принадлежал американскому солдату Тэду Джейсону, о чём сообщала бирка. Рюкзак был куплен в секонде и, кроме массы плюсов, имел два существенных минуса. Первый минус – в него мало что помещалось, и второй – он был никак не защищен от дождя.

Папа надеялся, что хотя бы у Риты не будет с собой особенных вещей, но ошибся. Очень скоро выяснилось, что Рита собирается взять с собой:

1. Акулу чёрную, набитую ватой, размером с две Риты – 1 шт.

2. Цветные карандаши – 1 кофейная банка, альбомы, точилки и т. д.

3. Восемь толстых книг с картинками по 200–300 страниц каждая.

4. Одежда зимняя, одежда летняя, резиновые сапоги, зонтик, ещё одни сапоги на размер больше, ещё один зонтик, ещё одни сапоги на два размера больше.

5. Горшок – 1 шт.

6. Кровать железную, раскладную.

О том, что кровать раскладная, папа узнал, только когда увидел, что Рита, не без помощи Саши, который скромно прятался за шторой, раскрутила её шуруповёртом и вместо кровати на полу лежит теперь куча отдельных железок.

– А зонтики зачем? И столько сапог? – спросил папа.

– Всё очень просто, – объяснила мама. – Рита будет попадать под дождь и расти как гриб. Попала под дождь, подросла – сапоги стали малы. Опять попала, опять подросла – и снова сапоги малы. Обязательно их надо взять, тем более что она старалась – сама всё собирала.

Поняв, что от сапог не отвертеться, папа попытался покуситься на акулу:

– А эта штука? Она занимает в машине отдельное место! Проще впихнуть в машину дополнительных двух Рит, чем одну такую акулу.

Рита попыталась заупрямиться и даже отыскала глазами место, чтобы улечься на пол и подрыгать ногами, но в этот момент Костя стянул кофейную банку с её карандашами, собираясь насыпать туда окуклившихся мух на корм богомолам, и Рите пришлось с воплями за ним гоняться. Ей сразу стало не до акулы.

Собираясь в дорогу, Лепот обнаружил под газовой плитой запылённые весы. Встал на них и наклонился, чтобы посмотреть на результат.

– Восемьдесят килограммов? – невинно поинтересовалась Катя.

Писатель изумлённо уставился на неё. Катя стояла далеко и никак не могла видеть, что показывают весы.

– Восемьдесят один. Откуда ты знаешь?

– Угадала, – таинственно ответила Катя.

* * *

На другой день утром папа, Петя и Роман Лепот встали рано и стали загружать в автобус рюкзаки, палатки, клетки. Они выстроились в ряд от ворот до машины и по цепочке передавали вещи друг другу. Когда они закончили погрузку, папа отошёл на пять шагов, посмотрел на автобус и тяжко вздохнул. Загруженный почти до стёкол, автобус лаял, взвизгивал, подпрыгивал, шипел, плескался водой в аквариумах и скрёбся множеством лапок. Из окон торчали зонтики, сачки для бабочек и стрелы монгольского лука. Не верилось, что в автобус смогут ещё втиснуться мама, семеро детей и великий писатель Роман Лепот.

– Есть только одна причина, по которой я сажусь за руль этого бешеного вагончика. Водительское место – единственное, где у тебя никто не будет прыгать на коленях! – сказал папа.

Катя успела застолбить себе почётное место рядом с водителем, однако сильно порадоваться не успела. Чтобы Кате не было очень просторно, мама положила ей в ноги две сумки с продуктами, матрас и пять свернутых одеял, которые захватила на всякий случай. Остальные дети и мама привычно загрузились назад, рассаживаясь между клетками и двумя визжащими собачками Вики, которые то облизывали всех, то визжали, то вываливали языки и от волнения часто-часто дышали.

Лепот, не капризничая, протиснулся на крайнее место заднего ряда, пристегнулся и двумя руками обхватил свой чемодан с колёсиками и выдвижной ручкой.

Последним явился Петя, закрывавший дом и проверявший, чтобы всё было выключено. Он плюхнулся на сиденье у раздвижной двери. Рядом с ним сидел Саша и грустно держал на коленях банку, в которой самка богомола только что отъела самцу голову и теперь, дожёвывая её, размышляла о чём-то извечном женском.

– Никогда не женюсь! Я же только хотел их познакомить! – возмутился Саша.

– Чего ты смотришь? Спасай его скорее! – засуетилась Алёна.

Однако Саша считал, что спасать самца уже поздно.

– Ладно уж. Пусть доедает. Тогда сегодня можно не кормить. А вылупившихся мух мы сможем отдать пауку-волку! – сказал он.

Петя решительно двинул брата бедром и захлопнул двери.

– Чего так долго? Две минуты тебя ждали! – заявила Катя.

– Ну и что? Сейчас ещё мама чего-нибудь забудет! – хладнокровно парировал Петя.

– Нет, ничего не забыла, – мама невольно задумалась, поскольку слова Пети пробудили в ней беспокойство. – Погодите! Надо в холодильник заглянуть! У нас остался недоеденный омлет!

– Нет! Омлета наша машина точно не выдержит! Мы и так уже скребём днищем асфальт! – испугался папа и, тронув автобус, стал пробираться сквозь тугие сплетения винограда и шиповника.

Глава третья

Новое покушение на Романа Лепота

В детстве меня ужасно раздражало, когда мама или бабушка лезли ко мне обниматься. А теперь по мере того, как я становлюсь старше, я понимаю, как это важно, когда дети тебя приласкают, скажут тебе что-то хорошее, и как не часто это бывает. И очень жалею, что не обнимала тогда маму и бабушку.

Мама Аня

Ехать в переполненном микроавтобусе удовольствие ниже среднего. Маме и папе приходилось проявлять чудеса дипломатии, чтобы уставшие дети не ссорились. Потому что там, где ссорятся двое, вскоре начинают ссориться трое, затем четверо, а потом кто-нибудь обязательно начнёт требовать: «Выпустите меня отсюда! Я пойду пешком! Я не могу слушать этот ор!» И это при том, что до ближайшего населённого пункта километров тридцать.

Бедный Роман Лепот, не привыкший к детям, улыбался так, словно его заживо бальзамировали, и пытался спрятать голову в чемодан. Он не понимал, как родители Гавриловы могут терпеть весь этот зоопарк и не сойти с ума.

Больше всех жару задавала Рита, вспомнившая с большим опозданием, что её акулу так и не взяли. И железную кровать не взяли. Не успели Риту убедить, что обязательно поймают ей акулу в ближайшем же озере («Враки! Враки! Враки! Они там не водятся!» – сразу влез Костя), как Рита увидела у Пети на ключах какую-то свою жёлтую игрушку.

– Моя! – заорала Рита.

– Моя, моя, моя, моя! – сразу подал голос Саша. Просто на всякий случай подал, потому что тут же шёпотом спросил у Алёны: – А про что это она?

Алёна не знала. Зато Рита ухитрилась задрать ногу – она сидела рядом с Лепотом, на третьем ряду сидений – и сверху вниз лягнула Сашу по голове пяткой. Сашина голова тотчас скрылась – точно шляпка гвоздя, по которой метко тюкнули молотком.

– Рита, не приставай к брату! Ты вышибешь у него мозги! – не отрываясь от дороги, сказал папа.

– У Саши мозги? Откуда? И Рита не пристаёт. Она выражает свои чувства! – поправила Катя. – Ведь правда же, Рита?

– И-и-и-и! – воинственно взвизгнула Рита.

Они ещё не доехали до поворота на Севастополь, а Алёна уже заявила, что её укачало. Причём укачало её почему-то рядом с единственным в этих краях магазином. Пока Алёна бродила туда-сюда и дышала, все остальные юные Гавриловы ринулись в магазин с такой дикостью, словно никогда в жизни не бывали ни в одном магазине.

Когда они стали всё хватать, продавщица, понимая, что за всеми ей не уследить, ринулась к дверям и расставила руки, чтобы никого не выпустить. Она решила, что в магазин хлынул цыганский табор. Мама Аня едва её успокоила.

– Откуда вы вообще приехали? – спросила продавщица, переводя дух.

– Из очень глубоких джунглей, – объяснила мама, из-за спины которой уже лезла Алёна, спохватившаяся, что все сейчас закупятся, а она останется ни с чем.

Тут же в магазине Костя и Саша поймали в банку здоровенную пчелу-плотника, бьющуюся в стекло. Пчела была огромная, с синеватым отливом, размером с трёх обычных пчёл, деловая и сердитая. В автобусе она вылетела из банки и, летая туда-сюда, врезалась в стёкла, как пуля. Когда она наконец вылетела в приоткрытое окно, все, кроме Саши и Кости, испытали огромное облегчение.

– Уф! – сказал Лепот, трогая пальцем уши. – Дети – это, конечно, отдельная страница мироздания! К ним, как ко всякой новой странице, нужно привыкать.

– У вас нет детей? – заинтересовался Саша.

– Нет.

– На вас что, никто не согласился пожениться?

Алёна толкнула Сашу локтем.

– Молчи! Что ты говоришь? – зашипела она. – Ему нельзя жениться! У него так в издательском контракте написано, чтобы он холостой был! Он должен быть мечтой каждой женщины, и если он когда-нибудь выберет какую-нибудь одну, это будет крах!

– Алёна! – укоризненно воскликнула мама, а Лепот недовольно покосился на неё и на Гаврилова, соображая, откуда к ребёнку могла поступить такая информация.

– Неправда! – произнёс он с большим достоинством. – Нет такого пункта в контракте! Это всё необоснованные сплетни! Если я захочу, никто не помешает мне жениться. Но я не хочу. Мне только тридцать пять лет. И у меня неудачный опыт в прошлом.

Саша понимающе закивал. У него тоже имелся в прошлом один неудачный опыт. Это когда он хотел совсем немножко взорвать дверь, а оказалось, что сера от десяти коробков спичек – это очень даже «множко». Эту мысль потом разделяли и доктор в травмпункте, и плотник, и вообще все.

Писатель опасливо косился на проплывавшую мимо автобуса степь с низкими горами, скрывавшими искусственное водохранилище. Прямо сквозь горы и долины вела наполнявшая водохранилище толстенная труба. Гаврилову, в этот момент случайно увидевшему Лепота в зеркальце, показалось, что тот жалеет, что сел у окна. Гость как будто боялся и этих гор, и зарослей кустарника.

– Нельзя ругаться с женой! – строго сказал Саша. – Если мужчина не ругается, тогда жена ему кого-нибудь родит и у него будет большая популяция.

– А если не захочет? – вяло поинтересовался Лепот.

– Тогда надо ей строго сказать: «Ты хочешь популяцию или не хочешь? Как мы с тобой договаривались?»

Косте тоже хотелось принять участие в разговоре, суть которого он не очень понимал. Он поёрзал-поёрзал и потом выпалил:

– Пап, знаешь, что я видел? Я три раза видел женитьбу мух!

Папа кивнул.

– Ясное дело, все видели… Хотите заедем на водохранилище? Оно, правда, обмелело сильно, – предложил он.

– Нет-нет-нет! – выпалил Саша. – Это там, где я по пояс в грязь провалился! Деревьями в меня бросали, чтобы я вылез! Нет уж, больше вы меня в грязь не заманите!

– Мы не бросали в тебя деревьями! Мы давали тебе опору! – заметил Петя.

Саша предложил ему самому провалиться в грязь и пообещал, что будет кидаться в него пнями и брёвнами, пока у Пети не возникнет опора.

Из-за бесконечных остановок дорога к Соколиному растянулась часа на четыре.

Дети, чтобы не ссориться, играли в города. Их названия почему-то часто заканчивались на «А», и Саше разрешалось все время повторять «Алма-Ата», чтобы он не думал по два часа и не задерживал игру. Алёне это надоело:

– Чего он всё время «Алма-Ату» повторяет?! Есть ещё Аддис-Абеба, Алупка, Алушта, Акапулько, Америка, Антарктида… Ой, Акапулько на «о»!

– А Антарктида вообще не город! – ехидно добавила Катя.

– Как это не город? Она уже утонула!

– Утонула Атлантида! Антарктида пока ещё плавает. Ладно, всё, мелочь, играем дальше!

Однако города уже всем поднадоели, и Петя объявил Вику проигравшей на том основании, что она не может придумать город на мягкий знак, хотя раньше из этого проблемы не делали и говорили слово на предшествующую букву.

Километрах в десяти от Соколиного, там, где уже угадывалась близость гор, которые то там, то здесь вылезали из земли отдельными каменными пластинами, мшистыми тысячелетними обломками или глубокими узкими оврагами, папа вдруг услышал позади рёв. Посмотрев в зеркальце, он увидел, как мимо них пронеслась красная, просто до боли алая машина-«копейка» и, совершив тройной обгон, ушла в точку. Папа протёр глаза.

– И это «Жигули»! В горах! Почти на серпантине! И машине, между прочим, уже лет тридцать! – изумлённо воскликнул он.

– Да-а, – протянул Петя. – Между прочим, я читал: первые автомобильные гонки были очень медленными. Перед гоночными машинами бежал человек, звенел в колокольчик и кричал: «Осторожно! Автомобили!» Иногда он отбегал слишком далеко, и ему приходилось возвращаться, чтобы гонщики не слишком отстали.

Пытаясь представить себе эти гонки, папа не заметил доски с гвоздями. Переехал её передней шиной и – пшшш!

– Прокол! – буркнул он, съезжая на обочину.

Поменять колесо оказалось делом нелёгким. Домкрат был зарыт глубоко под вещами, и, чтобы найти его, требовалось разгрузить автобус. К счастью, недалеко от дороги обнаружилась отличная поляна с круглым озером, заросшим камышом. Вокруг озера паслись четыре непривязанные лошади, одна из которых была с жеребёнком.

Поляна Алёне очень понравилась. Она сразу легла и приложила ухо к земле.

– Чего ты делаешь? – спросила Катя.

– Слушаю, как растёт трава! – голос у Алёны был мечтательным. Таким же, как в минуты, когда к ней прилетал дракон и пил воду из таза у неё под кроватью.

– Ля-ля-ля, жу-жу-жу, я с мозгами не дружу! – проворчала Катя и растущую траву слушать не стала.

А вот Костя и Саша стали. Они прикинули, что на большой поляне трава каждую минуту совокупно подрастает минимум на пару сантиметров. И что, может, действительно слышно, как сок травы поднимается по многим тысячам стеблей.

Но потом, конечно, все вспомнили, что тут ещё есть лошади.

Пока Петя, папа и очень недовольный Лепот перетаскивали рюкзаки и клетки с животными, Катя, Вика, Рита и Костя окружили лошадей и полезли их гладить. Рита срывала травинки и, вставая на цыпочки, совала их лошади в нос.

– Кусяй! Кусяй, лосядка! – повторяла она.

«Лосядка» отворачивалась от травинок и скалилась, прижимая уши.

– Рита, отойди от неё! Катя, возьми Риту за руку! – велела мама.

– Лошадь же улыбается!

– Это она угрожает!

Саша, не обращая на лошадей внимания, прошёл к озеру и, скрестив руки на груди, остановился у камышей. В камышах квакали лягушки. Было слышно, как, срываясь с места, они прыгают в воду. На лице у Саши было написано искреннее страдание.

– В болото меня заманить хотите? Я к нему даже близко не подойду! – произнёс Саша мрачно.

Он сделал шаг в сторону, собираясь демонстративно повернуться к озеру спиной, но тут послышался особенно громкий плюх. Большущая, с кулак, лягушка, сидевшая у его ног, тяжело прыгнула в воду. Саша, не заметивший её прежде, а точнее – заметивший, но принявший её за камень, застонал, провёл ладонью по лицу, а мгновение спустя озерцо покачнулось и заходило волнами от ещё одного, совсем уж гигантского, плюха.