Заложники войны 1941—1945 гг.

Я помню, как вдруг какой-то молодой человек спросил начальника конвоя, который успел к тому времени уже одеться, тогда как немецкие солдаты ещё ходили раздетые (они расхаживали в трусах, сапогах и в касках, с автоматом на пузе): «Долго мы будем еще здесь стоять и ждать?» Начальник ответил, что не знает. Тогда этот мужчина спросил, может ли он привести сюда свою корову. Офицер ответил, что это возможно, но спросил, где находится его дом. Мужчина ответил, что его дом недалеко отсюда. Немец выразил сомнения, что тот вернется обратно, на что последний сказал: «Я вернусь! Честное слово!» Переводчица сказала, что знает этого молодого человека, так как они вместе работают в школе учителями, он учитель физкультуры. Моя мама также сказала, что знает этого учителя и ручается за него как за порядочного человека. Немец сказал молодому человеку, что может разрешить привести сюда корову только за пятнадцать минут, на что мужчина ответил, что пятнадцати минут ему достаточно, и что через пятнадцать минут с коровой или без коровы он вернется. Тогда немец спросил переводчицу и мою маму, ручаются ли они за то, что учитель вернется через 15 минут. Получив утвердительный ответ, он сказал: «Всё, можешь идти. Через 15 минут ты должен быть здесь с коровой или без».

Минут через десять после того, как учитель ушёл, офицер спросил переводчицу и мою маму, кто из членов их семей находится с ними вместе в колонне. Переводчица сказала, что с нею дочь. Моя мама, скрыв факт присутствия в колонне как членов семьи Верниковского и его сына, сказала, что с ней двое детей. Немец велел всем нам выйти из колонны и стать поближе к нему. Между нами и колонной стали двое немецких солдат. Офицер сказал, что будет вынужден нас расстрелять, если ушедший за коровой не вернется через обещанные 15 минут. Мама спросила:

– Почему расстрелять?!

А немец ответил:

– Но вы же за него поручились?

Мама ответила утвердительно.

Тогда немец сказал:

– Чем же вы поручились? У вас что, есть золото? Драгоценности?

– Ничего этого нет, – ответила мама.

Переводчица ответила точно так же.

– Тогда залог вашего поручительства – ваши жизни, раз больше ничего нет.

– Но ведь когда мы за него ручались, он не знал, что нас расстреляют в случае его опоздания!

– Должен был знать, что, кроме ваших жизней, у вас ничего нет.

– Ведь его может задержать, ранить или убить ваш же патруль!

– Может. Но вы разве не знали об этом раньше?

Переводчица спросила офицера:

– А что, если он все же придет, но опоздает? Вы ведь нас уже расстреляете!

На это он невозмутимо сказал:

– Тогда я расстреляю и его.

В толпе начали роптать: одни обвиняли в жестокости немецкого офицера, другие обвиняли в глупости и легкомыслии поручителей. К концу тринадцатой минуты нас поставили к забору, готовясь расстрелять, один из солдат уже передернул затвор автомата, приготовившись стрелять. И вот идет уже пятнадцатая минута, два солдата уже готовы расстрелять переводчицу, её двенадцатилетнюю дочь, мою двадцатишестилетнюю маму, моего пятилетнего брата и меня. Вдруг из хвоста колонны кто-то кричит: «Остановитесь! Не стреляйте, он бежит!» И, в самом деле, все увидели, как тот мужчина бежит с коровой. Он подбежал к начальнику конвоя и сказал:

– Я пришёл! Прошло не более пятнадцати минут.

Тогда немецкий офицер сказал нам:

– Становитесь обратно в колонну. Вы, как я вижу, поручились за честного человека, и он пришел вовремя.

В колонне начали ругать этого учителя:

– Зачем же ты, дурак, пошел за этой чертовой коровой?! Ведь их уже готовились расстрелять! Ладно они, женщины, дуры, поручились за тебя, но ты-то сейчас видел, как они стояли у забора, и их бы обязательно расстреляли, если бы ты пришёл позже хоть на две минуты! И тотчас же расстреляли бы и тебя!

– Я просто знал, что за меня поручились люди: я дал честное слово и был обязан прийти вовремя, и пришел.

Этот эпизод на меня произвел очень сильное впечатление. Страха не было, ведь я тогда был маленький и толком не осознавал близость смерти. Я понял, что ручаться за человека можно только в тех случаях, когда есть стопроцентная уверенность в результате, а лучше вообще ни за кого не ручаться. В серьёзных случаях поручиться за другого просто невозможно, а в несерьезных – никакого поручительства и не требуется. Ещё на меня произвело большое впечатление то, что этот учитель оказался честным и порядочным человеком, в его своеобразном противостоянии с немецким офицером он вышел победителем. Он доказал, что он человек чести, держащий своё слово.

Примерно через десять минут после случившегося нас подняли и велели идти по мосту через Друть, а дальше – «идите куда хотите». Конвой за Друть с нами не пошёл.

Глава 2

Куда идти – совершенно неизвестно. Последнее напутствие немецкого конвоя было «Идите nach Бобруйск». Видимо, имелось в виду, что Бобруйск – это глубокий немецкий тыл. Но нас там никто не ждал, и мы никого там не знали. Колонна рассеялась, и каждый пошел, куда хотел. Мама, поскольку была человеком местным, предложила идти в какую-то деревню, её названия я уже не помню, и мы пошли туда. В селе располагалась немецкая войсковая часть. Группа немецких солдат купалась в речке, которая там протекала. Верниковский со своим сыном остался в роще на окраине села, а мы втроем зашли в село. Подошли к немцам, часть из которых находилась в воде, а другая часть отдыхала на берегу. Все немцы были в трусах. Они остановили нас и пытались заговорить с мамой. Один немец сказал, что у него дома остались жена и двое детей примерно такого же возраста. Один из купавшихся немцев вышел из воды, подошел к нам, достал из кармана трусов бумажник и вынул из него фотографию, на которой был он со своими женой и детьми примерно нашего возраста. Затем один из уже одетых немецких солдат подвел нас к рядом стоящим на грунтовой площадке самолетам. Видимо это был какой-то временный небольшой аэродром. Там стояло около десяти самолётов, половина из них были советские: два маленьких биплана и несколько истребителей. Несколько самолетов были немецкими истребителями «Мессершмитт». По площадке ходило достаточно много людей. Немецкие солдаты, показывая самолеты, сравнивали по внешнему виду немецкие истребители и наши самолеты. Говорили «Ваши самолеты – это «русфанер!» и что вообще в немецкой армии техника гораздо лучше, чем в Красной Армии, и поэтому поражение Советского Союза в этой войне неизбежно. Действительно, на внешний вид немецкие самолеты выглядели более изящными и мощными.

Мы встретились с Верниковским и с его сыном и пошли дальше. Прошли две небольшие деревни – никто нас к себе на постой не принимал. Никто не предлагал ни поесть, ни попить, а у нас еще были остатки засахаренных сухарей, и мы не просили. Мы стали искать место, где остановиться, и нашли здание школы. Это было новое здание в три этажа, выстроенное примерно в двух-трёх километрах от расположенных вокруг нее трех-четырех деревень. Школа располагалась как бы в центре, почти на равных расстояниях от окружавших ее деревень. Здание пустовало, и мы решили в нем расположиться. Мы нашли помещение наподобие кухни, в котором имелась плита. Когда мама, решив растопить плиту, открыла дверцу топки, она нашла там пакет с какими-то продуктами. Там было что-то сладкое вроде изюма. Рядом со школой были поля, засеянные рожью, и мы пошли и набрать колосков, а мама сварила из них кутью – без соли, без жира, но животы мы кое-как набили.

Вечером того же дня к нам пришла тетя Женя с подругой. Оказалось, что немцы ещё раз собрали горожан в ещё одну колонну, и туда попала тетя Женя со своей подругой, также девушкой лет шестнадцати. По какому-то наитию они пошли в то же село, что и мы, и именно в эту школу. Они остались с нами. На следующий день я с тетей Женей и с её подругой пошел в ближайшее село, чтобы купить какой-либо еды. Но нам никто ничего не продал и даром не дали, хотя мы говорили, что нас немцы выгнали из Рогачева и что мы совсем без еды. В деревне же выяснилось, что немцев не было ни в селе, ни рядом с селом. Дня через три у нас в школе появились трое молодых мужчин. Они были в гражданской одежде, но Верниковский распознал в них красноармейцев, и они разговорились. Оказалось, что они шли из-под Бреста. Это были три танкиста. В разговоре с Верниковским они сказали, что с их танков в июне сняли моторы и увезли на капитальный ремонт, а новых к началу войны поставить не успели (об этом рассказывал Верниковский в Рогачеве в первых числах июня). Танкисты оказались безоружными перед врагом. Многие сдались в плен, а некоторые ушли из Бреста, шли по оккупированной немцами территории до Днепра.

В школе мы прожили дней пять, питаясь зерном из колосков с окрестных полей. 15 июля я, тетя Женя и её подруга пошли в деревню. По пути в деревню из глубокого кювета рядом с дорогой нас кто-то окликнул. Мы посмотрели, кто нас зовет – оказалось, что там были трое вооруженных красноармейцев, которые представились разведчиками и спросили нас, есть ли в деревне немцы. Мы им ответили, что, во всяком случае, до сегодняшнего дня никто в селе немцев не видел, но немцы пришли в Рогачев и выгнали нас оттуда. Они сказали, что наши войска уже вошли в Рогачев и 14-го июля полностью освободили его от немцев, а их послали в разведку, т.к. планируется наступление наших войск на Бобруйск. Тетя Женя спросила, каким образом они перешли линию фронта и добрались сюда. Они спросили, почему нас это интересует.

Тетя Женя ответила:

– Немцы выгнали нас из Рогачева сюда, в свой тыл. Мы находимся здесь почти неделю, живем в пустой школе. Местные жители нам совершенно не помогают, мы голодаем, питаемся колосками, чтобы совсем не умереть с голоду. Мы хотели бы вернуться в Рогачев, тем более что наши войска выгнали оттуда немцев.

Разведчики рассказали, что сплошной линии фронта нет, сказали, каким путем они дошли до этой деревни, и объяснили, каким путем нам идти в Рогачев. На радостях мы не пошли в деревню, а вернулись в школу и рассказали обо всем маме, Верниковскому и трём танкистам. Услышав наши слова, мама тотчас начала собираться со словами «Пропади пропадом эта школа, эта деревня! Чтоб все тут подохли!» Такие были эмоции. Выяснилось, что Верниковский идти в Рогачев не хочет, танкисты тоже.

Верниковский сказал:

– Я не хочу на войну, ведь там действительно могут убить. Я пойду к своим родным в деревню.

Он взял своего сына и ушел в Свислочский район в свою деревню, которая была к тому времени в глубоком немецком тылу. Три танкиста тоже сказали, что навоевались, что советское командование их фактически предало, и они ему не доверяют. А теперь они хотя бы не в плену и пойдут в свой родной город Воронеж. На недоумение моей мамы о том, что Воронеж ещё не занят немецкими войсками, они ответили, что идут они медленно, пешком, и немцы займут Воронеж быстрее, чем они до него дойдут.

Мы распрощались с Верниковским и танкистами и примерно в шесть утра мы двинулись в путь. Танкисты тоже двинулись в путь в неизвестном направлении, видимо, побоявшись, что мы кому-нибудь о них расскажем. Куда они ушли, я не знаю, а мы пошли в Рогачев. По пути мы переправлялись через реку Друть как раз в том месте, где она течет почти перпендикулярно Днепру, и моя мама, тетя и её подруга, которые выросли на Днепре и очень хорошо плавали, переносили нас, детей, через русло реки. По пути мы не видели никаких солдат, и лишь однажды увидели, как примерно в пяти километрах от нас проскакало подразделение немецких кавалеристов, примерно эскадрон. Командир приостановился, минуты две-три посмотрел в бинокль в нашу сторону (мы шли вдоль опушки леса) и проскакал со своим подразделением в лес.

Часов в десять вечера, пройдя около сорока километров, мы пришли в деревню с названием Новое Село. В этом селе не было ни немцев, ни наших войск, хотя считалось, что там должны быть немцы. Вот в этом селении люди встретили нас чрезвычайно дружелюбно. Нас пригласили в избу, накормили вареной картошкой и напоили молоком. Причем я до сих пор помню, как выпил так много молока, что все удивлялись, как в меня, такого худого, влез целый кувшин. Я же просто соскучился по молоку. Там мы переночевали и стали расспрашивать местных. В этом селе оказалось много рогачевских, так как Новое Село было примерно в пяти километрах от Днепра и Рогачева. Идти из Нового Села в Рогачев нужно было таким маршрутом: по лесу по мощеной дороге, сбоку которой шли столбы, после чего дорога выходила на просеку шириной около двух километров; по просеке нужно было идти три километра до Днепра и, поворачивая направо, заходить в город.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.