Тайна Шато де Виль

Пролог

Франция, особняк коллекционера Седрика Буше, апрель1922 года

Седрик Буше сидел за столом в своем кабинете и задумчиво перебирал монеты, приобретенные им у частного коллекционера в Бельгии две недели назад. Это была отличная подборка: античные шедевры, которые так редко удавалось найти, несколько медалей чеканки великого гравера Августина Дюпре с изображениями Марианны – символом Франции – и даже российские рубли эпохи Александра III, выпущенные в память о его коронации. Ради этих кружочков из драгоценного металла стоило совершить это небольшое путешествие, даже несмотря на сильную усталость, которую нумизмат теперь чувствовал все чаще и чаще. Седрику Буше было пятьдесят шесть лет, и большую часть своей жизни он посвятил собиранию ценных монет, жетонов, медалей. Его коллекция была одной из лучших в Европе, и через два месяца на аукционе в Лондоне он планировал выставить на продажу несколько экземпляров – они должны были взволновать публику и привлечь на торги самых искушенных ценителей.

Но сейчас Буше не хотелось думать об этом; все клады и сокрытые в земле сокровища не интересовали его в эту минуту. Мужчина закрыл глаза и попытался представить, как Люси Дюбуа могла выглядеть сейчас, спустя почти тридцать лет с их последней встречи.

В те юные годы он был пленен ею, и неудивительно, ведь девушка была поистине прекрасна: длинные темные волосы до пояса, пухлые щечки и соблазнительные от природы ярко-красные губы. С тех пор не проходило и дня, чтобы Седрик Буше не вспоминал о ней. Было ли правильным то, как он поступил тогда? Но ведь это сделало ее счастливой! Должно было сделать… Коллекционер вздохнул. Отложив монеты в сторону, он дотянулся до нижнего ящика секретера и достал оттуда письмо. Месяц назад Седрик написал Люси, и ответ пришел почти сразу. Значит, он должен ехать к ней. Кто знает, возможно, это будет их последняя встреча. Нужно подготовиться как следует.

Буше в волнении прошелся по комнате, а затем резко остановился, наклонился и отодвинул лежащий по центру ковер. Одна из половиц отличалась от остальных, и нумизмат надавил на нее двумя руками, после чего дощечка с щелчком отскочила. Мужчина запустил руку в открывшийся тайник и достал какой-то листок. Закрыв свой потайной сейф, он вернулся за стол и, положив перед собой бумагу, принялся тщательно выводить слова. Когда Седрик Буше закончил писать, было уже половина двенадцатого ночи. Нумизмат устало взглянул на настенные часы и, сложив листок, убрал его во внутренний карман пиджака. Завтра он отправляется к ней, к своей Люси, они встретятся вновь, а там будь что будет. Какое теперь имели значение вся его коллекция и огромное состояние, если перед лицом смерти все равны.

Подумав о смерти, Буше вздрогнул. Он достал из комода небольшой револьвер и положил его на край стола. «И все-таки эта поездка необходима», – пробормотал мужчина и, резко поднявшись, покинул кабинет.

Глава 1

1

Франция, пригород Каора, замок Шато де Виль, июнь 1922 года

– Зачем Жаку потребовалось так срочно ехать в Лондон? – молодая француженка приятной наружности сидела в соломенном кресле возле живой изгороди в удивительно красивом саду, окружающем старинный замок, и перелистывала свой альбом с семейными фотографиями.

Ее собеседник, молодой человек лет двадцати восьми, пожал плечами и небрежно бросил:

– Поведение твоего брата в последнее время довольно странное, ты не находишь? От него теперь можно ожидать чего угодно!

– Не понимаю, о чем это вы, – девушка резко выпрямилась и захлопнула альбом. Эти двое уже давно обращались друг к другу на «ты», но сейчас ей хотелось подчеркнуть разницу в их положении и немного осадить кавалера. Ее лицо исказила гримаса отчаяния, и девушка тихо застонала.

– Неужели все это связано с приездом месье Буше? – воскликнула она наконец. – Но Жак всегда был благоразумен, к чему заводиться по пустякам?

Молодой человек пожал плечами и потер лоб рукой.

– Мне трудно судить об этом. Мы с Жаком познакомились в непростое время. На войне люди быстро сходятся, но суть человека не всегда можно распознать за дымом пушек и бесчисленным количеством убитых солдат.

– Вы хотите сказать, что вы оба притворялись там, сражаясь за мир? – отчаянно воскликнула француженка. – Но я думала, что во время боя человек становится бесстрашнее и сбрасывает с себя все маски, которые нужны ему, чтобы прятать свое истинное лицо в светском обществе.

– Отчасти вы правы, – кивнул молодой человек, – но, чтобы выжить на войне, иногда приходится вычищать свою душу от всего лишнего, становиться бесчувственным и циничным, даже жестоким.

– Значит, вы считаете, что мой брат тоже мог стать таким? Жестоким и бессердечным? – упавшим голосом пролепетала мадемуазель.

– Зря я напугал вас, – широко улыбнулся ее собеседник, – не берите в голову! Война закончилась четыре года назад, все уже потихоньку возвращаются к обычной жизни, и ваш брат снова стал прежним, таким же славным малым, каким вы знали его раньше. Пойдемте-ка лучше в дом, становится прохладно.

Из-за угла замка показалась тоненькая фигурка горничной в белом переднике. Разглядев молодых людей в саду, она прокричала:

– Мадемуазель, вас зовет мадам. Кажется, какие-то новости от вашего брата.

– Спасибо, Сесиль, уже иду, – махнула в ответ девушка, и служанка исчезла так же незаметно, как и появилась.

– Сегодня во сне я видела мертвых птиц. Это дурной знак, – покачала головой француженка, и ее невыразительное бледное лицо приняло тревожное выражение.

– Сейчас мы все узнаем, – устало протянул молодой человек. – Уверен, с Жаком все в порядке, а ваши сны – это просто результат мигрени, от которой вы страдаете уже два дня.

Он поднялся и потянул девушку за собой. Француженка с тоской взглянула на семейный альбом, небрежно бросила его на кресло и поспешила вслед за своим другом.

2

Англия, Лондон, госпиталь Святого Варфоломея

Я открыл глаза и с трудом смог перевести взгляд из стороны в сторону. Яркий свет настолько ослепил меня, что я ничего не сумел разглядеть, кроме плохо выкрашенных белых стен, и это навело меня на мысль, что я нахожусь в больнице. Все тело жутко ныло, я попробовал пошевелить пальцами на руках, и острая боль пронзила меня насквозь. «У меня сломана рука, – пронеслось в голове, – наверное, еще и нога. Но что со мной случилось? Как я оказался здесь?»

Как я ни старался, вспомнить ничего не удавалось. Моя жизнь началась с чистого листа в больничной палате.

Вдруг дверь отворилась, и несколько человек, по виду медицинский персонал, буквально влетели в комнату. Они обсуждали что-то в полголоса, и я с трудом мог их расслышать. Язык, на котором они говорили, был не мой родной, но все же я его хорошо знал и прекрасно понимал. Одна приятная молодая девушка, по всей видимости, медсестра, подошла ко мне и бодрым голосом прощебетала:

– Как хорошо, что вы наконец пришли в себя! Теперь вы быстро поправитесь!

Я сделал над собой усилие и попытался ее о чем-то спросить, но мои губы только безмолвно зашевелились.

– Ничего-ничего, вы слишком слабы для разговоров. Надеюсь, что вам скоро станет лучше и мы выпишем вас домой, – подбодрила меня медсестра.

Когда она произнесла слово «домой», я вдруг осознал, что не могу вспомнить, где мой дом и вообще кто я такой. Даже мое имя выплывало откуда-то из глубин моей памяти как нечто чужеродное, что было до жути странно и пугающе. Я захотел спросить эту приятную особу, может она знает, как меня зовут, но из-за сильной усталости не смог заговорить, а только беспомощно промычал какую-то бессмыслицу.

Между тем группа медиков приблизилась ко мне. Один из посетителей сел на стул рядом с моей кроватью и начал измерять мне пульс и давление. По его лицу я понял, что мои показатели в норме. Потом он начал задавать мне разные вопросы: как я себя чувствую, не болит ли у меня голова, не хочу ли я есть, не двоится ли у меня в глазах и так далее. Я пытался кое-как отвечать, иногда просто кивал головой в знак согласия, но все равно быстро утомился. Доктор это заметил, пожелал мне скорейшего выздоровления и вышел из палаты, позвав за собой всех остальных.

Когда я остался один, то попытался отбросить все сумбурные мысли и вспомнить самое главное – как меня зовут. На ум пришло имя «Жак», и оно мне почему-то не понравилось. Если бы меня действительно так звали, то я определенно был бы не рад этому. Но я немного успокоился: если мне удалось вспомнить свое имя, то не все потеряно, и у меня лишь частичная амнезия, а значит, постепенно можно восстановить и остальное – откуда я и кто моя семья. Следующее имя, которое всплыло в моей голове, было «Анабель». Может, это моя сестра? Не знаю, как это объяснить, но я сразу подумал о сестре, а не о жене. Хотя я ничего и не помнил, мне казалось, что я не женат и, тем более, у меня нет детей.

За дверью в коридоре я слышал голоса. Несколько человек продолжали что-то бурно обсуждать: кажется, говорили обо мне. Чей-то противный визгливый голос перекрикивал все остальные. От этого у меня снова закружилась голова, и внутри нее как будто все затрещало и надломилось. Пытаясь не вслушиваться, я стал рассматривать унылые белые стены вокруг, и мне вдруг показалось, что я просто умер и попал на небеса – настолько нереальным все это было. Я снова закрыл глаза и, видимо, провалился в глубокий сон.

Видения, посетившие меня на этот раз, сильно отличались от той розовато-серой дымки, застилавшей мне глаза последние несколько дней и ночей, пока я был без сознания. Сейчас я сумел различить какие-то смутные очертания, похожие на замок на отвесной скале. Мне захотелось непременно заглянуть в одно из окон, и, как это обычно бывает во сне, я внезапно оказался близко-близко от оконной рамы и смог вплотную прижаться к стеклу. Картина, возникшая передо мной, была настолько жуткой и в то же время реальной, что я закричал, но из разинутого рта не вылетело ни звука. Пытаясь открыть окно, я случайно разбил стекло и поранил руку. Видя, как кровь стекает по моей руке, я в ужасе снова беззвучно сорвался на крик, и сон в одно мгновение улетучился.

Резкий больничный запах и чей-то голос заставили меня открыть глаза, и я с усилием стал всматриваться в окружающие лица. Пожилой врач и все та же молоденькая медсестра смотрели на меня с нескрываемым изумлением, что-то говорили друг другу вполголоса, читали историю болезни, переглядывались и снова начинали шептать. Похоже, то, что я жив, было невероятно, и ни врач, ни медсестра не ожидали, что я приду в себя в такой короткий срок. Мне снова стали задавать вопросы и светить фонариком в глаза. Все данные в обязательном порядке фиксировались в журнале, и с каждым новым обследованием, будь то давление или сухожильные рефлексы, лица медперсонала становились все более и более просветленными.

Пожилой доктор, по-видимому, самый опытный из всех, кто меня осматривал, подал какой-то знак, и они уже собирались выйти в коридор, когда вдруг я услышал собственный голос, будто со стороны. Доктор и медсестра обернулись и с удивлением посмотрели на меня, отчего я понял, что они не могут истолковать мои слова. Я говорил как в тумане, как в бреду, плохо соображая и совсем не осознавая значение сказанного. Медсестра подошла поближе и склонилась надо мной, пытаясь лучше расслышать то, что я силился вымолвить. Видимо, я говорил тихо и нечетко, поэтому ей пришлось несколько раз переспросить, а потом, все-таки разобрав мои слова, она повернулась лицом к пожилому седовласому доктору.

– Это французский? Что он спросил, сестра Бланш? – не выдержал тот.

Девушка боязливо огляделась по сторонам, а затем, словно опасаясь, что ее услышат, тихо-тихо проговорила:

– Он спросил: «За что я убил его? За что я убил этого человека»?

3

Миссис Бланш вымыла руки и, устало вздохнув, присела на стул в помещении для медицинских сестер. Ночное дежурство давно закончилось, и девушке хотелось поскорее поехать домой и броситься на кровать. Ночь выдалась крайне тяжелой. Три раза приезжала скорая помощь, два сложных случая: холецистит и гнойный абсцесс, а третий пациент так вообще чудом остался жив, после того как упал в Темзу и чуть не утонул. Каждого поступившего больного требовалось оформить, подготовить палату, проследить за выполнением всех назначений и процедур, кого-то без промедления везти в операционную. Поэтому миссис Бланш даже не удалось хоть чуточку вздремнуть. Но не все дежурства были такие, иногда случалось, что к ним в отделение общей хирургии за ночь никого не привозили, и вот тогда персонал на посту мог позволить себе немного отдыха.

Присцила Бланш работала в госпитале Святого Варфоломея уже три года, куда ее взяли медсестрой, после того как она прошла курсы в колледже при этом госпитале. Во время войны девушка получила бесценный опыт ухода за ранеными и успела понять, что оказывать помощь больным может стать делом всей ее жизни.

Присцила всегда придерживалась мнения, что каждый человек должен найти свое призвание, и считала, что в данном случае ей несказанно повезло, ведь эта работа была для нее смыслом всего существования, любимой профессией, которой она отдавалась всей душой. Сестринское дело давалось девушке легко, ей нравилось помогать людям, поэтому присмотр за больными она не воспринимала как рутину, а скорее, как возможность исполнить свой человеческий долг, и радовалась каждому дню, проведенному в госпитале. Все, чему научили ее делать во время учебы, миссис Бланш выполняла с большим удовольствием и старанием. Единственное, к чему она так и не смогла привыкнуть еще со времен войны, – это смерть своих пациентов.

Люди умирали почти каждый день: кто-то в день поступления, кто-то через сутки после госпитализации, а кто-то мог пробыть в больничной палате и три недели, получить необходимое лечение, но все равно уйти в загробный мир. Присцила Бланш переживала смерть каждого пациента как потерю своего самого близкого человека. Это было ужасно тяжело. Чувство сожаления и ощущение беспомощности приводили молодую медсестру в отчаяние, но это было частью ее работы, поэтому ей оставалось только смириться.

Порой даже самый лучший уход, современные лекарства и искусно проведенные операции не давали результата, и тогда смерть брала верх над стараниями докторов и медсестер. Почти всегда за пациентов приходилось бороться, и в этой схватке, к сожалению, медицина и желание человека жить не всегда одерживали победу. Сестра Бланш знала, что на все воля Божья. Но она никогда не сдавалась и даже в самых безнадежных случаях делала все от нее зависящее, чтобы помочь умирающему и дать ему шанс на спасение.

Сейчас ей почему-то вспомнился тот парень, которого привезли два дня назад. При нем не было документов, но так как он говорил по-французски, Присцила решила, что он иностранец. В тот день она, как обычно, сидела на посту медсестры, когда по скорой помощи доставили этого молодого человека лет двадцати восьми. Его сбила машина, и от полученных тяжелых травм и переломов он впал в кому, состояние его оценивалось как критическое. Было понятно, что парень вряд ли скоро сможет встать на ноги. Но почему-то Присцила Бланш не могла поверить, что он умирает. Его лицо было разбито, нос и губы исцарапаны, а щеки содраны в кровь. Автомобиль, сбивший беднягу на высокой скорости, даже не остановился, водитель скрылся с места происшествия. Состояние молодого человека оставалось очень тяжелым два последних дня. И вот теперь он очнулся и даже заговорил.

Слова пациента о том, что он кого-то убил, были, конечно, плодом его измученного болью сознания. Парень не был похож на преступника, тем более на убийцу, скорее, на маменькиного сынка из состоятельной семьи, живущего в полном достатке и благополучии. Подумав об этом, Присцила Бланш пренебрежительно скривила рот: ей хорошо был знаком такой тип молодых людей, и она не испытывала к ним ничего, кроме презрения.

Ее муж Виктор Бланш не относился к числу таких холеных молодых повес. Он служил во флоте, за время войны был дважды приставлен к награде, и по всему было видно, что молодой человек сделает успешную военную карьеру. Они поженились во время войны, когда каждый прожитый день мог стать для Виктора последним. Но все обошлось, вновь созданный союз пережил невзгоды и разлуку, а теперь, в мирное время, каждый из супругов продолжал заниматься тем, что они делали во время боевых действий – она спасала людские жизни, а он ходил по морям и океанам на военных кораблях. Последний раз Виктор был дома месяц назад – приезжал в двухнедельный отпуск, а затем снова вернулся на борт эсминца. В ближайшее время молодой жене даже не стоило надеяться на скорую встречу. Миссис Бланш оставалось только смириться и коротать время в ожидании горячо любимого мужа.

На сегодня она завершила свою работу и могла спокойно ехать домой. Но что-то не давало ей покоя. Слова этого парня без конца крутились у нее в голове. «Почему он так сказал? – думала Присцила, складывая свои вещи в сумку. – Он спросил: “За что я убил его?” Просто невероятно! Неужели такой неженка мог кого-то убить? Как жаль, что он ничегошеньки не помнит!»

Неожиданный стук в дверь прервал размышления медсестры. «Войдите!» – крикнула она, и на пороге сестринской показался новый пульмонолог доктор Харрис, который явно питал симпатию к этой хорошо сложенной медсестре и слишком неумело это скрывал.

– Извините, сестра Бланш, но вас зовет к себе доктор Томпсон, – нарочито сухо проговорил Рональд Харрис, и девушка, одобрительно кивнув, с готовностью вышла в коридор.

Не совсем понимая, зачем доктор Харрис сопровождает ее до кабинета профессора, миссис Бланш недовольно поджимала губы и упорно молчала, а пульмонолог шел рядом с ней смущенно и неуверенно, видимо, осознавая, что его присутствие ничем не оправдано. Но расстаться с Присцилой Бланш, пробыв рядом с ней так мало времени, он, похоже, просто не мог.

Все больше раздражаясь и чувствуя неловкость ситуации, Присцила решила отвлечься и начала непринужденный разговор:

– А для чего я потребовалась доктору Томпсону? Надеюсь, с той женщиной из двадцать пятой палаты все хорошо? Я совсем недавно меняла ей повязку, шов не воспаленный. Температура тоже в норме.

– Я полагаю, профессор хочет еще раз расспросить вас о том молодом человеке, который признался в убийстве, – вкрадчиво произнес доктор Харрис и, помедлив, добавил: – Доктор Томпсон советовался со мной, стоит ли сообщать об этом в полицию.

Миссис Бланш круто повернула голову и недоуменно посмотрела на семенящего рядом доктора.

– Что вы хотите этим сказать? Неужели вы считаете, что слова этого парня, находившегося в коме столько часов, могут быть правдой? – с возмущением воскликнула Присцила.

Опешив от такой бурной реакции своей собеседницы, доктор Харрис тут же начал оправдываться:

– Я всего лишь передаю вам слова главного хирурга, лично мое отношение к сложившейся ситуации самое нейтральное. Доктор Томпсон был сильно озабочен тем, что его пациент может оказаться преступником. А вдруг он и в правду кого-то убил?

Присцила Бланш смерила Рональда Харриса презрительным взглядом.

– Вы прекрасно знаете, что полиция уже была здесь. Служители закона выяснили все, что им было нужно по поводу этого несчастного случая с машиной, сбившей парнишку. Если бы речь шла еще и о каком-то убийстве, то они бы обязательно приставили к молодому человеку полицейского, но они этого не сделали.

– Да, все верно, – доктор прочистил горло. – Но, как вы знаете, личность пострадавшего до сих пор не установлена, а убийство, о котором он говорит, могло произойти раньше. Просто теперь в таком состоянии он не контролирует свои слова и сам признался в преступлении.

Миссис Бланш хотела что-то возразить, но в этот момент на нее налетела совсем юная медсестра Лестридж, которая должна была заступить на свой пост еще десять минут назад, но, как всегда, опоздала и теперь неслась по коридору, сталкиваясь со всеми и создавая переполох.

Миссис Бланш никогда не сердилась на Барбару Лестридж, несмотря на все ее опоздания, недочеты в работе и иногда даже обычную рассеянность. Девушка была слишком утонченной для этой профессии, странно, что она вообще закончила медицинское училище. Вся такая тоненькая и аккуратная, она была как тростинка в этом огромном море пациентов, капельниц, назначений и процедур. Миссис Бланш всегда помогала сестре Лестридж, иногда даже делала за нее ее работу: не потому что хотела оградить ее от наказаний и штрафов, а просто потому что она жалела эту девушку, которой следовало бы танцевать в балетной труппе или исполнять романтические песни о любви, но никак не выносить судна и перестилать больничные койки. Барбара Лестридж постоянно витала в облаках, часто что-нибудь забывала и редко делала все вовремя.

Вот и сегодня эта коротко подстриженная брюнетка пришла на работу позже всех и, боясь встретиться с главной медсестрой больницы мисс Хамбл, летела на всех парах. Столкнувшись с миссис Бланш, Барбара поняла, что уже сильно опаздывает, и ужасно испугалась.

– О, сестра Бланш, доброе утро! Простите, я задержалась, но через минуту буду готова, вот увидите! – она тараторила с невероятной скоростью, словно надеясь, что чем быстрее она произнесет это, тем скорее действительно окажется в своей униформе на сестринском посту.

– Доброе утро, сестра Лестридж. Все в порядке, я подготовила утренние таблетки для пациентов доктора Харриса, вам осталось только разнести и раздать их по палатам, – приветливо ответила миссис Бланш, и радостная улыбка озарила лицо Барбары.

– Спасибо огромное! Вы всегда выручаете меня! – пролепетала Барбара и со всех ног побежала дальше по коридору.

– Какое нелепое создание, – недовольно покачав головой, вымолвил доктор Харрис. – Надо пожаловаться главной сестре, а то эта Лестридж скоро совсем перестанет выполнять свои обязанности.

Присцила Бланш, казалось, пропустила слова пульмонолога мимо ушей и спокойно заметила:

– А вот и кабинет доктора Томпсона.

– Да, он ждет вас, – с трепетом произнес Рональд Харрис и, кисло улыбнувшись, попрощался с миссис Бланш.

– Всего хорошего, – сквозь зубы процедила она, а про себя подумала: «Неужели ему не надоело ходить за мной по пятам? Ведь я замужняя женщина!»

Доктор Харрис скрылся в операционной, а миссис Бланш постучалась в дверь главного хирурга и, услышав разрешение войти, проскользнула в кабинет.

Чарльз Томпсон восседал за своим столом и просматривал истории болезни пациентов, которые готовились к выписке. Это был самый опытный хирург во всем госпитале, и его операции были предметом обсуждения и восхищения всех его коллег. Он брался даже за самые сложные случаи, когда, казалось бы, пациента ничто не могло спасти. Но в руках доктора скальпель начинал творить чудеса, и даже аппендицит, осложненный перитонитом, или разрыв желчного пузыря завершались без трагических последствий для больного. Весь персонал больницы прислушивался к суждениям главного хирурга, и многие даже считали своим долгом советоваться с ним не только по сугубо медицинским, но и по административным, управленческим вопросам. Поэтому сейчас миссис Бланш немного струсила, ибо не была уверена в том, что знает, как правильно вести беседу с таким прославленным специалистом, доводы которого могут не совпасть с ее собственным мнением.

Увидев миссис Бланш, профессор вышел из-за стола и пригласил медсестру присесть на небольшой диван, располагавшийся справа от его рабочего места у окна.

– Не хотите ли выпить кофе, сестра Бланш? Вы, наверное, очень утомились за это дежурство, а чашка ароматного напитка взбодрит вас, – учтиво произнес доктор Томпсон и присел рядом на диван.

Миссис Бланш вежливо отказалась от кофе и, не раздумывая, первая прервала неловкое молчание:

– Вы хотели о чем-то поговорить со мной, профессор?

Чарльз Томпсон замялся и пригладил волосы на затылке. От Присцилы не ускользнуло, что тот не знает, как начать неприятный для него разговор, и не уверен в том, что медсестра правильно отреагирует на его слова.

– Сестра Бланш, – наконец решился главный хирург, – я действительно хотел с вами посоветоваться.

– Я внимательно вас слушаю.

– Понимаете, у нас складывается неприятная ситуация с пациентом из двадцать первой палаты.

– А, это тот молодой человек, который попал под машину. А что с ним не так? Я думала, что у него-то как раз все замечательно. Он пришел в сознание и уже даже начал немного говорить. Это первый признак того, что его выздоровление пойдет в ускоренном темпе.

– Все верно, но я не могу оставить без внимания то, что он сказал, когда мы с вами вернулись к нему в палату после осмотра, – доктор Томпсон старался как можно более деликатно вести беседу, но, несмотря на это, миссис Бланш уловила, к чему он клонит.