Теорема (из записок частного детектива Александра К.)

– Мне бы хватило, я не умею плавать.

– Вот как. Значит, у тебя все просчитано… И все-таки, зачем тебе умирать?

Она долго молчала, потом что-то пробормотала в подушку.

– Что? Я не расслышал.

– Я беременна.

Такие дела. Женщина-математик залетела от своего коллеги и побежала топиться, как какая-нибудь белошвейка из 19 века.

– А он что, не хочет ребенка?

– Очень хочет! Но мы… Мы бедные, нам негде жить. Он живет с мамой, а я здесь, с родителями.

– Кстати, где они?

– На даче, картошку выкапывают. Завтра вернутся.

– Это хорошо.

Вся надежда этой ученой пары была на грант, но получение гранта все оттягивалось, а с ребенком нужно было решать. Он уговаривал ее сделать аборт, она на словах соглашалась, но не могла на это пойти. История старая, как мир.

– А почему ты выбросила портфель?

– Не знаю… Я хотела, чтобы ему было так же больно, как мне. Я ужасная женщина! – Она уткнулась лицом в подушку.

Женщину перед собой я видел, ужасную – нет.

Я погладил ее по плечу.

– Успокойся и послушай меня. Завтра с утра вернешь документы своему мужику. Первым делом, слышишь?.. И завязывай с этими драмами. Подумаешь, жить негде! Устроитесь как-нибудь, не вы первые. Как говорила моя бабка, лишь бы не было войны.

Я еще разглагольствовал некоторое время, стараясь ее подбодрить, приводил положительные примеры из жизни и литературы, пока не заметил, что она крепко спит.

Я ехал домой, понимая, что моя заветная бутылка обречена. Когда я спасаю беременных женщин-математиков, мне необходимо как следует выпить.

Утром я вышел не за хлебом, а за пивом.

С похмелья, на нетвердых ногах, я чуть не угодил под колеса вывернувшей из-за угла машины. Однако машина меня давить не собиралась, она аккуратно затормозила, даже не облив меня грязью из лужи.

Все бы хорошо, но я узнал машину. Это она, с двумя службистами, третьего дня назад стояла у кафе, поджидая математика.

Я и так был не в форме после вчерашнего, а тут мне совсем поплохело.

Меня окликнули, назвав по имени, и предложили сесть в машину.

Можно было броситься бежать или начать сотрясать воздух всякими бессмысленными вопросами вроде: «Кто вы такие?», «Что это значит?», «На каком основании?» – но я просто подчинился. Когда зверь попадает в силок, ему лучше не дергаться, потому что от этого петля на ноге только туже затягивается. Впрочем, если не дергаться, то шансы у зверя все равно не велики.

Допросная комната не была каким-то мрачным казематом, а скорее напоминала номер дешевой гостиницы. Стену украшала большая репродукция картины Левитана «Золотая осень». Я это оценил: такие детали помогают создать обстановку доверия. Я обещал себе тоже украсить свой офис какой-нибудь располагающей картиной – если мне доведется туда вернуться.

– Ну что же вы, Александр. Один раз органы безопасности поверили вам, отпустили, а вы опять…

Я малодушно надеялся, что та история не сохранилась в компьютерах ведомства, или что эти ребята не сподобятся заглянуть в старый файл, но нет: и сохранилась, и сподобились.

Однажды, когда я еще был опером, меня навестил знакомый монгол. В молодости мы были на одном курсе в училище, потом он уехал в свой Улан-Батор и, в отличие от меня, сделал там карьеру. А тут прилетел на какую-то межведомственную конференцию и заехал ко мне. Мы изрядно выпили, он интересно рассказывал об особенностях монгольского сыска, а на прощание подарил мне дубленку. Дубленка была красивая, но он предупредил, что не успел ее обработать и, если этого не сделать, ее сожрет вредитель.

Был не сезон, я засунул дубленку на антресоль и забыл про нее до тех пор, пока по квартире не начали летать стаи моли.

Я уже совсем было собрался подвергнуть монгольский сувенир должной обработке, когда меня взяли люди из госбезопасности. Дубленку прихватили в качестве вещдока.

Чекисты склоняли меня к чистосердечному признанию, но сами не могли определиться насчет состава преступления: шпионаж в пользу Монголии был интересной, свежей версией, но слишком экзотичной даже для них, а контрабанда дубленок – как-то мелковато.

В управлении меня продержали несколько дней, и держали бы дольше, но моль от дубленки, покоившейся в помещении для вещдоков, презирая решетки, разлетелась по коридорам. Насколько я понял, это не понравилось начальству; во всяком случае, до меня доносился чей-то грозный голос, распекавший подчиненных за то, что те развели в служебных помещениях антисанитарию.

Меня с дубленкой выставили вон, пригрозив, что в другой раз я так легко не отделаюсь.

И вот этот другой раз наступил.

Я старался не раздражать моих собеседников, но все-таки должен был спросить, в чем, собственно, дело. Мне сказали, что дело ясное: с помощью сотрудника закрытого научного учреждения я организовал похищение секретных документов. Осталось узнать, кому и как я должен был их передать.

Я, как мог, изобразил удивление, и объяснил, что сотрудник научного учреждения обратился ко мне, частному сыщику, с просьбой проследить за его девушкой, которую он подозревал в симпатиях к другому коллеге.

– Александр, вы нас удивляете, – сказали мне бойцы невидимого фронта. – Ничего умнее не могли придумать? Это уж совсем убогая туфта.

Я был согласен, что это убогая туфта, но никакой другой туфты предложить им не мог.

Один из двоих чекистов был постарше и, видимо, в более высоком звании. Сказав коллеге: «Ладно, тут все понятно. Работай», – он вышел.

И младший коллега приступил к работе.

Метод у него был, на первый взгляд, очень простой. Он без конца повторял одно и то же: «Когда и кем вы были завербованы?», «Кто еще входил в состав группы?», «Каким образом вы собирались переправить секретные документы в иностранный центр?», – и так далее, всего десяток вопросов.

Идея была не в том, чтобы подловить меня с помощью какого-то неожиданного, хитрого захода, а в том, чтобы, долбя в одну точку, в конце концов пробить мою психологическую защиту.

Я реагировал предсказуемо, говорил: «Товарищи, это какое-то недоразумение!», «Какая иностранная разведка, о чем вы?», «Ну, какой я агент? Я всего лишь частный сыщик!».

Потом я возмущался, грозил пожаловаться в высокие инстанции, восклицал риторически: «Интересно, как посмотрит на это Европейский суд по правам человека!», и тому подобное.

А следователь все долбил свое. Хотя вопросы были одни и те же, записать их на магнитофон и прокручивать запись не получилось бы. Тут все дело было в какой-то особой интонации, с какой они задавались. Вопросы падали кирпичами в мозг и в душу, отмахнуться от них было невозможно. Молодой следователь дело свое знал, перспективный был товарищ.

В психологии различают пять стадий принятия неизбежного. Четвертая стадия – депрессия. Дойдя до нее, я замолчал, уставился в какую-то точку на стене и отключился от происходящего. Вернее сказать, хотел отключиться, но не получилось. Вопросы следователя продолжали звучать у меня в голове, как удары колокола.

Я не знал, сколько прошло времени, как потом выяснилось – целый день, с утра до вечера. Я дошел до пятой стадии, когда согласие с неизбежным видится самым разумным и даже по-своему оптимистическим выходом.

Я уже открыл рот, чтобы во всем признаться, когда распахнулась дверь и показался старший офицер. Жестом он вызвал коллегу в коридор. Хотя дверь они прикрыли, я слышал их разговор, который они даже не старались приглушить.

– Давай, заканчивай это, – сказал старший подчиненному.

– Как заканчивать? Он уже потек, скоро все подпишет.

– Заканчивай. Я не могу тут всю ночь торчать. Кстати, из института звонили – документы нашлись. А бедолага этот нам сейчас без надобности: в этом квартале палка у нас уже есть. Не волнуйся, в следующий раз мы его оприходуем, никуда не денется.

– Что мне написать в отчете?

– А что он там говорил? Следил за неверной бабой? Так и напиши.

– Но он же врал!

– Конечно, врал! А вот моя жена не врет. Если я еще раз не приду домой ночевать, она меня выгонит.

Так закончилась, едва начавшись, моя карьера иностранного агента.

Соломон говорил: «Все проходит». Нужно было зарабатывать, я погрузился в другие дела и постепенно забыл об этой истории, но, как оказалось, кое-кто не забыл.

Через полгода дверь моего офиса распахнулась и явилась целая группа: математик и его ужасная женщина с младенцем на руках.

Они рассказали, что получили большой грант и взяли ипотеку, так что ребенка из роддома привезли уже в собственную квартиру.

– Вы настоящий ангел нашей семьи, – сказала женщина.

Она пополнела и похорошела, теперь всякий мог увидеть в ней то, что когда-то разглядел математик.

Он протянул мне конверт:

– Примите с нашей великой благодарностью.

Я заглянул в конверт.

– Здесь в три раза больше, чем нужно!

– Но ведь и нас теперь трое.

Они все, включая малыша, улыбались.

Я спорить не стал. В конце концов, они математики, в числах они разбираются лучше.

Когда они ушли, Елена Ивановна сказала с убеждением:

– Все-таки, Александр, вам нужно жениться.

– Я подумаю, – откликнулся я, созерцая свою любимую репродукцию «Золотой осени» Левитана.

Примечания

1

Не выйдет, милая. Не в мою смену. (англ.)