Киев – Бердичев. Сахалин – Хабаровск. Рассказы старого офицера. Бытие. Книга 3

При всей своей физической силе и выносливости Саша отличался большим терпением и добродушием. Не было случая, чтобы он возмутился или бурно отреагировал на шутку товарищей. А шутили над ним постоянно.

Еще со времен Великой отечественной войны в воинских коллективах сложилась традиция при братании обмениваться (махнем не глядя) часами, табакерками, огнивами и другими нехитрыми солдатскими пожитками. Хмызов, однажды:

– Саш, давай махнэмось часами.

– Давай, махнэмось.

– Махнулись. Через некоторое время Марченко обращается к Хмызову:

– Мыкола, а чого цэ мойи часы клацалы, а твойи нэ клацають?

– Так ты йих накруты, воны и заклацають.

– Та я йих накрутыв, а воны всэ ривно нэ клацають.

– Так ты зипсував мойи часы, то воны инее клацають. Пэрэкрутыв.

– Нэ можэ буть. Ты дывысь, яки воны тэнтитни (нежные)

– Добрэ. Виддасы мэни в получку пивсотни, та махнэмось назад.

– А скилькы цэ пивсотни, сто рублв?

– Ну, да, сто рублив.

– То добрэ, у получку виддам та махнэмлсь назад.

В те времена члены танковых экипажей получали достаточное денежное довольствие, чтобы купить за пару месяцев модные тогда и единственные Советские наручные часы «Победа»

И на этом, может быть и закончилось бы это надувательство, если бы не командир взвода, который знал, что Хмызовские часы уже побывали у трех – четырех «махальщиков» и каждый раз это вызывало бурю возмущения у обманутых. Хмызова заставили вернуть Саше часы, разъяснив, что наивность не стоит коварности, да еще близкого сослуживца. Так воспитывались чувства лучшие.

Во время стрельбы штатным снарядом с коротких остановок Саша зарядил пушку, и докладывает: «Готово, готово, (выстрела нет), та туды твою мать, готово, кажу!». Он в горячке не заметил, что у него ларингофоны не подтянуты, и, естественно, звука в наушниках нет. Так он в танке сумел пробраться к наводчику и доложить о готовности орудия жестами. Выстрел, попадание с первого снаряда, уложились во время. Отлично. Было известно, что если Саша зарядил пушку с раздельными снарядом – гильзой, то разрядить или экстрагировать снаряд нет никакой возможности. При его силе, он так швырял в ствол сорокавосьмикилограммовый снаряд, что он врезался в нарезы на всю глубину своего корпуса. Потом – гильза, отдельно. Гильзу вытащить при помощи затвора еще можно, а снаряд – только выстрелом. Такой был уникальный заряжающий и хорошо натренирован.

Вспоминался случай, когда во время первой своей самостоятельной с Хмызовым стрельбы, когда выехали на огневой рубеж, Саша надышался пороховых газов, забыл включить вытяжной вентилятор и освещение, запутался в экстрагированных гильзах, валявшихся на полу, и не смог зарядить последний снаряд. Выстрела не произвели, цель не была поражена, экипаж получил двойку, а Саша месяца два боялся, что экипаж откажется с ним работать, и все старался показать лучший результат на тренировках. Даже когда объявлялся перерыв, все отдыхали, курили, Саша продолжал себя тренировать и достиг натренированности, близкой с автоматизмом, время показывал удивительное. Экипаж ценил Сашу, и все старались в обиду его не давать. Служили, ведь, единой семьей три года. Пошутить беззлобно могли. Этой участи в армии еще никто не избежал.

Разговор между Николаем и Сашей в перерыве между занятиями и построением на обед.

– Саш, а ты, часом, не женатый?

– А якже, жонатый, у нас в висимнадцять рокив у сэли всих женять. Бо молоди – дурни, а як женяться, то оброзумляться.

Это поверие в украинских деревнях было: «Женыця – оброзумыться».

– Слухай! А ты свою жинку Йибав?

– Не. Нэ йибав.

– Як же так?

– Та, колы свадьба булла, то повна хата людэй, вроди нэвдобно, а потим, то я нароботаюсь та нэ хочу, то вона нароботаеться, та нэ хоче, та так я йийи й нэ йибав. А потим в гармию прызвалы.

– Саш, а з кым жэ твоя жинка жывэ?

– Як, з кым? З батьком, з мойим.

– А маты дэ твоя?

– А мамо вмэрлы.

– А скилькы ж твойому батькови рокив?

– Та сорок чотыры.

– Ха! Так твий батько там твою жинку йибэ.

– Нэ можэ буть!

– Як жэ цэ нэ можэ буть, батькови сорок чотыры, у твоейи жинкы чоловика нэма, и батькови трэба, и йий трэба, то вин йийи и йибэ.

Разговор закончился командой старшины строиться на обед и Сашиным унынием и тяжкими раздумьями. Ребята из роты посмеялись над этим диалогом, и забыли. Но Саша не забыл. Размышлял.

Идут политические занятия по животрепещущей теме. «Девятнадцатый съезд ВКПб и переименование ВКПб в КПСС». Эта важная тема разбиралась на всех политических занятиях сразу по ее возникновении, в 1956 году. Ведущий политические занятия, командир взвода, закончил рассказ по теме, и спрашивает: «Вопросы есть?». И Саша Марченко, который никогда ни по одному теоретическому предмету не имел вопросов, с места провозглашает: «В мэнэ е!»

– Слушаю, тебя.

– От мэни кажеця, товарыш старший лейтенант, що, колы мий батько там мою жинку йибэ, то хай, всэ ж такы родыч.

Это умозаключение, плод многодневных его раздумий и сомнений, Саша вынес на суд товарищей и руководителя политических занятий, чтобы снять все сомнения со своей души и убедиться в правильности жизненных процессов. Участники занятий долго не могли успокоиться, настолько Саша задал вопрос по теме и к месту.

Надо было успокоить парня, разъяснить основные принципы построения общества, начиная с ее первичной ячейки – семьи. Все это довести до аудитории доступными выражениями, доступным языком.

Шутки солдат по этой тематике продолжались до окончания срочной службы Саши и до отъезда его на родину. Правда, шутки были незлобливы.

Служба наших героев продолжалась, стойко переносились тяготы и лишения солдатской жизни. В те поры не было такого понятия, как «дедовщина», а молодые солдаты оберегались старшими от посягательств на их человеческое достоинство. Существовало понятие гордости за свое подразделение, за своего командира.

Однажды, во время инспекторской проверки, Саше попался теоретический вопрос по теории стрельбы, так Хмызов вызвался отвечать, доложив: «рядовой Марченко». Все присутствовали, все поняли, а Саша порывался оспорить право ответа, хотя, о теме не имел ни малейшего понятия, и только вмешательство командира роты отвело подразделение от разоблачения. Очковтирательство было у Хмызова воспитано жизнью беспризорника, фэзэушника, детдомовца. И изменить его идеологию за три года так и не удалось.

Хмызов был талантливый баянист – самоучка. Играл по слуху любую услышанную мелодию, и это создавало вокруг него ореол незаменимого в роте человека, способного объединять вокруг себя солдат, которые всегда тянутся туда, где музыка, песни, другие простейшие развлечения. Баян ему подарили во время призыва в армию в его родном детдоме. Этим баяном он длительное время развлекал своих братиков и сестричек по приюту, и там был, очевидно, не на последнем месте.

Звучал баян, вокруг Николая собирались сослуживцы и солдаты других рот. Звучали озорные частушки, солдатский фольклор, часто танцевальная музыка народов СССР, типа барыни, казачка, лезгинки, гопака и полька – краковяк. И танцевалось солдатами различных национальностей от души. Иногда удавалось растанцевать и Сашу, но он уважал из своих деревенских времен только два танца – «кадрэль» и «польку – задрыпанку», которые ему с удовольствием, в качестве барышень, подтанцовывали другие солдаты, повязавшись какой – либо тряпкой, наволочкой, или платочком на манер косынки. Саша относился к танцам, как и ко всем делам, с большой ответственностью. Пыль подымалась столбом, и жаль было дежурному по роте выполнять приказ командира или старшины – строиться для того или другого мероприятия по распорядку дня.

Во время зимнего тренировочного (опытные армейские учения) преодоления водной преграды по дну Гаркушина моря танк старшего лейтенанта Чанова потянуло назад, в озеро, двигатель, ранее заглохший, провернулся в обратную сторону, дизельные газы заполнили боевое отделение. Это было определено уже потом, во время расследования, а, пока, всем было очевидно: танк заглох в полынье, находится подо льдом, экипаж на связь не выходит, радиостанция молчит.

Этот метод преодоления водной преграды только начинали применять, зимой 1955 – 1956 года еще не были разработаны четкие инструкции и методики, были несовершенны противогазы с регенерационными химическими патронами, производящими, якобы, кислород. Трубы для забора воздуха в боевое отделение и питания двигателя были двух конструкций – по диаметру люка, для аварийной эвакуации экипажа со скобами – подножками внутри, и диаметром малым, около двухсот миллиметров, только для забора воздуха. Считалось, что труба по диаметру люка – только для тренировочных заездов, чтобы экипаж, в случае непредвиденных обстоятельств мог покинуть танк. Вторая труба – для боевых действий. Так, в этом случае была использована боевая труба, и экипаж не мог покинуть танк, да и воздуха поступало в десяток раз меньше.

Учения проходили в зимний период, для труб были проделаны во льду полыньи, а для танков берега – въездные и выездные аппарели. Танк не выдержал нагрузки, запас его мощности по уже использованному пробегу не был учтен. Слабый, изношенный в других занятиях двигатель не выдержал нагрузки. Связи с экипажем не было, проникнуть в танк – значит, его затопить. Единственное решение – эвакуировать танк из глубины озера. А троса еще надо зацепить за крюки буксировочного приспособления. Водолазы и водолазные команды в сухопутных частях в те времена, еще не были предусмотрены. Первым, кто вызвался нырнуть в ледяную воду и закрепить трос был Николай Хмызов.

Один конец троса оставили на берегу, второй – на лодке со спасателями. Лодка десантная, надувная. На берегу – Хмызов, в тулупе, без одежды, в одних трусах и сапогах, потом он их сбросит. Лодка движется по полынье между разбитыми льдинками, достигла до места, где торчит труба, и ныряльщик с серьгой троса в руках бросается в воду. Тяжелая деталь сразу потянула его вниз, на дно. На берегу собралось большое количество начальства, ведь, учения были показными и присутствовали командиры всех полков 8-й танковой армии, заместитель командующего, все командование 64 —го танкового полка. Все напряженно ждут появления из воды ныряльщика, а его нет уже более минуты. Всплыл. К нему бросаются саперы с лодкой, вытаскивают из воды, сразу набросили на него тулуп. В лодке находился полковой доктор, который сразу дал ему проглотить добрую порцию спирта. По прибытии парня на берег, его сразу затащили в будку летучки, там было жарко натоплено, растерли несколькими полотенцами, в четыре руки. Одели в сухую одежду. Простудных последствий не было.

А танк, тем временем, начали буксировать двумя последовательно сцепленными друг с другом тягачами – танками Т-54. Вот, показалась из воды башня, вот башня полностью над водой, дотащили танк до берега, и трос обрывается, но, на счастье, танк не покатился обратно. Немного съехал назад, но уже можно было приступать к эвакуации экипажа, придвинув в воде вплотную другой танк.

На стуки и голос они не откликались, люк открыли внешним ключом, все три члена экипажа были на своих штатных местах, без признаков жизни.

Их отвезли в Житомирский госпиталь, где официально была констатация смерти из-за отравления угарным газом.

А, что же Хмызов?

На следующий день подводились итоги учений, предварительные, основной разбор командованием армии был еще впереди. Все организаторы, командование полка, дивизии, да и батальона были соответственно наказаны за целый ряд нарушений по безопасности проведения подобных мероприятий.

У Чанова осталась жена с двумя детками – пяти и трех лет, а погибших с ним в танке солдат срочной службы хоронили в Бердичеве, правда, обеспечив присутствие родителей.

Хмызову присвоили звание сержанта, назначили на должность командира танка и предоставили краткосрочный отпуск с поездкой на родину – в родной детдом. С ним от командования полка были переданы подарки для детей различного возраста и благодарственное письмо на имя дирекции детдома. После его возвращения восторженный прием в детдоме был проиллюстрирован в большущей стенгазете с фотографиями. По окончании срока службы наш герой остался на сверхсрочную, в должности командира танка, и, пожалуй, это для него был лучший способ устроить личную жизнь.

А Саша после окончания срока службы уехал на Западную Украину, домой. Общественное, политическое и другие виды развития, вплоть до умения и желания читать, он получил. Сослуживцы проводили его с почетом.

Эдуард

Очень интересный человек, Эдуард Грановский. Студент – заочник одновременно трех государственных институтов. Да тогда и не было не государственных. Он не чужд ничего земного, ничего, что могло принести удовольствие, или, на худой конец, приключение. Чем бы оно ни кончилось. Приключения и сомнительные мероприятия, граничащие с аферой, были его слабостью, для участия в любом приключении. Ради приключения он готов был бросить любое дело, которым занимался в каждый данный момент. Кроме института механизации и электрификации сельского хозяйства он осваивал программу Донецкого горного института по специальности геологоразведка и грыз юридическую науку, в каком-то из Московских вузов. И каждый из институтов он заканчивал в угоду родным и близким, а сам мечтал о карьере спортивного обозревателя на радио. У него были талантливые репортажи с международных соревнований, он числился корреспондентом Московского радио, прекрасно рисовал пером и кистью, но постоянного места работы у него не наблюдалось, поскольку, как минимум, четыре месяца в году он проводил на сессиях в учебных заведениях, благо, ему удавалось лавировать во времени. В Кишинев он приезжал к началу сессии и задерживался, обычно, на неопределенное время. Его дядя в сороковые годы был министром КГБ республики, потом – министром сельского хозяйства, в пятидесятые вышел на пенсию, и по его настоянию Эдик поступил в сельхозинститут, он не мог многоуважаемому брату матери отказать, когда тот почти насильно обеспечивал его будущее, хот Эдик в этой помощи не очень нуждался. Угождал матери и дяде. Родня даже не знала и не интересовалась его делами и учебой в других вузах. Отставной министр требовал окончания именно этого института и гарантировал высокую должность в коридорах сельскохозяйственной власти, поскольку, когда в КГБ разобрались в его полнейшей неграмотности и некомпетентности, он возглавлял сельское хозяйство. В СССР была тенденция направлять в сельское хозяйство самых бездарных руководителей. Дядя был по советским временам, «номенклатурный работник», это когда человек, однажды включенный в состав номенклатуры – всегда обеспечен должностью, не зависимо от уровня квалификации и знаний. Каким бы он ни был бездарным. Нечто вроде средневековой католической «синекуры». А Эдуарду все давалось легко. Предметы первых двух курсов в горном и сельхозе совпадали, и несложно было взятием справки засчитывать марксизм или историю партии, да и математические науки, то там, то здесь. И проходило, а Эдику легче было крутиться. И жил он активной жизнью светского льва, благо, материально помогали и родители, и родственники. И сам подрабатывал то репортажами, то оформительской работой.

Его в Кишинев влекла не только учеба. Здесь жил и предмет его воздыханий и мечтаний, и он подбирался к «предмету» с настороженностью борзой, боясь спугнуть или навредить. Это была далекая родственница дяди со стороны жены, как он говорил – гений чистой красоты, но за мужем за знаменитым в молдавских спортивных кругах футболистом, благо, муж постоянно находился на играх или тренировочных сборах, что давало Эдику возможность исподволь готовить любовно – наступательную атаку, и она, атака, была к определенному времени подготовлена.

У Надежды болел ребенок, она находилась на больничном листе по уходу за ребенком, более никого дома не было. И это создало предпосылки Эдику не только присутствовать на первом часе установочных лекций и мчаться домой, навстречу своим мечтам, которые его никак не обманули. А на следующий день он просто вышел из дома, якобы в институт, и вернулся через полчаса. Уже в Надюшкину квартиру, и любовь вспыхнула с новой силой, а муж, пусть тренируется, а Эдик и Надя любят друг друга весь божий день, с перерывами для ухода за нездоровым ребенком, который, впрочем, тихо играл у себя в вольере, и был обеспечен игрушками в достатке. Мальчик был спокойный. Надо было лишь время от времени заглядывать к нему, сухой ли, да покормить во время. Любовница отдавалась со страстью, будто годами не имела мужчины и не прикасалась к мужскому телу. А мужчина, надо быть справедливым, был на высоте, дорвавшись, до предмета своих неоднократных ночных грез. Они могли весь день не прекращать любовных игр, и это говорило не только об их физических возможностях, но и об уникальном влечении. Так молодожены могут не останавливаться в любовных играх, так они, уже взрослые опытные люди не могли насытиться друг другом Он был женат и разведен, она третий год за мужем, но все было, как впервые.

Ребенок подозрительно быстро выздоравливал, и надо было зарывать больничный лист и выходить на работу, а не хотелось. Мальчик уже был большой, почти двух лет, бодро передвигался по комнатам, говорил отдельные слова и фразы. Во всяком случае, мог высказать желаемое.

А мама в это время познавала чувственные радости от близости с Эдиком. Эдик был неутомим, и оба они фантазировали в своей любви, не повторяясь, но и не прерываясь. Позы менялись без нарушения внедренности органа размножения, напряженность момента была не моментом, а вечностью, и хотелось, чтобы мгновение остановилось, и было таким прекрасным всегда. Так длилось и день, и два, и три, и еще…

Эдик сидел на диване, Надежда находилась на его коленях, руки любовника были на ее чувствительных грудях. А ее руки летали, то к его ягодицам, то пытались захватить как можно больше сзади себя его тела, и, не получив в руки его плоти, она вращением на члене, повернулась к нему лицом, определив свои ноги ему на плечи, и так они находились в состоянии блаженства, уже почти не шевелясь. Надежда обхватила Эдичку за шею, но постоянно поглаживала любимого то одной, то другой рукой, стараясь оставить у него как можно больше впечатления от ласки и отданности. И было уже не понятно, что – же сильнее, или счастье обладать, или величайшая радость принадлежать.

Так, или приблизительно так происходило ежедневно, матери приходилось ухитряться продлевать больничный лист дважды по трое суток. Ребенок был уже совершенно здоров.

В самый неподходящий момент, когда мама со своим партнером была в состоянии близости, к ним подошел сынок и попросил: «Хочу какава», и прерываться не было никакой возможности, и отказать ребенку нельзя. И встал новый Геракл с мамашей на причинном месте, развернул ее к себе лицом, обняв за талию, чтобы не мешали ноги, их водрузили на плечи любовника, и так они двинулись на кухню, вернее, двинулся он, неся впереди себя сложенную вдвое любимую, и не прерывая функцию любовной страсти, дошли до кухни, здесь надежда склонилась над плитой, а Эдик продолжал орудовать сзади, хорошо, мальчишка остался в комнате, дожидаясь своего какао. Факт довольно циничный, Но характеризует доминанту любви. Говорят, что в момент икрометания лягушки, ее обхватывает самец передними лапками, для совмещения икрометания с оплодотворением икры молоками, и в это время им можно отрезать задние лапки, но они не прекратят своего святого действа. У человека тоже бывает, что страсть превыше всего. Наступило время, когда им надо было искать возможности встреч вне дома, это по многим причинам могло избавить от неприятностей и домыслов остальных родственников. Хорошо, у Надежды рабочий день заканчивался в четыре часа дня, а все собирались дома к семи, и даже к восьми. Вот только Игоречка надо было забирать из яселек не позже шести вечера. Но с этим можно было устроиться, они знали, что в состоянии влюбленной ежедневной эйфории они не смогут пребывать вечно. Ведь и его сессия уже закончилась, и ее семейная жизнь не может быть остановлена, хотя в летнее время тренировки у Валентина были длительными и ежедневными, много приходилось выезжать на игры с другими командами. Это пока их выручало. Все физические силы муж оставлял на футбольном поле.

Однажды они возвращались домой поздно, были в гостях у подруги, которая жила одна, но была в юношеские годы влюблена в Валентина, и они хотели, но не рискнули с ней говорить о любезности и предоставлении им своего жилья для любовных свиданий. Это могло кончиться доносом, они только ее посетили, выпили по бокалу шампанского, и ушли домой, хотя уже было около полуночи. Остановились на межэтажной лестничной площадке, не прекращая целоваться, устремились к еще большей близости, прямо здесь, в темноте лестницы, и начав страстно этот акт, услышали с верхнего этажа голос мужа: «Где ты там заселась?». Валька был иудей, и его русский язык очень желал быть лучшим. И здесь пришлось быстро, испуганно и нагло говорить всякую чушь, чтобы не появилось подозрение в супружеской неверности. Вроде, с соседкой заболталась. А Эдик, тихонько перешел в другой подъезд, этого – же дома, где проживал во время своих учебных сессий у дяди.

Пришли для Валентина смутные времена, когда он был уличен в супружеской неверности, и это произошло по доносу одной из доброжелательниц, которая точно указала время и место его предстоящей любовной встречи с буфетчицей оперного театра, в подкинутом письме на имя Нади. И, для того, чтобы ему не повадно было жену подозревать и преследовать, Надежда пришла точно к назначенному сроку и убедилась в супружеской неверности своего футболиста. И, показному горю ее не было конца, и муж тысячекратно перед ней извинялся, а она призывала в свои союзники родственников, в том числе и Эдика, который, ее защищая, стал одновременно и советником в поведении Валентина. Карта ангела семейного мира была разыграна, а Эдуард стал другом и поверенным в делах мужа своей любовницы, и это принесло всем приличные выгоды. А в разговорах между Надеждой и Эдиком, конечно, они благословляли Валентина на связь с буфетчицей, и пусть это продлится сколь возможно долго, а Эдичка задержится в Кишиневе на неопределенный срок. Родным он написал бодрое письмо, якобы хочет получить максимальные возможности написать работы за следующий курс, не уезжая из Кишинева, и получил горячую поддержку, с приложением денежного перевода для безбедного существования. Средства ему нужны были только для развлечений, ведь кормился он и жил в дядиной семье, а дяде, как бывшему министру Двух министерств, неограниченно поставлялась продукция спецсовхоза, созданного для удовлетворения потребностей верхушки ЦК ВКП (б) и министров Молдавской республики. Все поставлялось по себестоимости. Этот совхоз был организован лично усилиями дяди в бытность его министром сельского хозяйства, и его с благодарностью вспоминали и в ЦК и в совхозе, который процветал, поскольку снабжался и техникой, и семенами, и удобрениями, и кормами для животных вне всяких лимитов. Планы всегда выполнялись, жестких норм поставок у совхоза не было. Так было при «справедливой Советской власти».