Билеты в поезд достались неудачные. А может быть, и удачные, с какой стороны посмотреть. Плацкартные, но в четыре разных вагона: 2, 11, 12, 1331. Мы втроем с Витькой и Сергеем попали в 11-й. Пришли, там, естественно, сонное царство – четыре утра, как же еще. Всунули лыжи на третью полку, вложили рюкзаки, и молоденькая, испуганная появлением этаких мавров32, проводница сообщила, что у нее только два места, и те – верхние боковые, а соседние вагоны она уже обегала, и там нет ничего, так что… Да, но может молодые люди соблаговолят подождать два часа, на такой-то станции у нее выйдет уйма народу… Проводнице было явно неудобно. Еще бы: двое с лыжами, особенно, в ее невыспатых глазах, виделись ей, наверное, чем-то очень большим. Я большим видеться не мог, но держал нож в ножнах на поясе33, а об оплывших за время сна в Горе лицах и говорить не приходится.

Коротко говоря, два часа мы болтали в тамбуре. Сначала разговор был пристоен, но когда фаза совсем взыскрила, посыпались реплики очень выразительно многоточного класса. Сперва Сергей только вскрикивал: «Какая пошлость!…», а уже через полчаса то же самое говорили ему мы.

Плохо вспоминается, как я очутился на нижней боковушке, где и проснулся часов в одиннадцать. Вроде бы ехала там какая-то бабушка, а может, дедушка, или не дедушка вовсе… Да не все ли равно? Главное, что некоторая «провинность» ни в чем не повинной проводницы (два часа в тамбуре стояли, ах они бедные34!… – было написано на ее лице всякий раз, когда она проходила мимо) толкнула ее на нарушение инструкции, и мы валялись на матрасах, не взяв белья, что строго воспрещено.

Утро было тяжеловатым. Несмотря на былую долгую практику недосыпов, голова погудывала, и хотелось есть. Сходили в буфет, оставили там трояк35 и запаслись чем-то не слишком вкусным, но съедобным. Во время поедания этого, мимо, в тот же буфет, прошла другая делегация, но лимонада ей уже не досталось. Воистину, Господь знает, кому дает: они-то всю ночь спокойно спали…

За окошками стали появляться возвышенности, снега на которых было до обидного мало. И зачем, спрашивается, брали мы лижи – на смех окружающим? Солнце светит ярко, каждое дерево обтаяло до земли, и остатки снега быстро и верно превращаются в воду. Ладно, кэп знает, что с собой брать, а что – нет.

Помня, что на билетах было ясно написано – до станции Бокситы, мы на этой станции похватали вещи и вылезли из вагона. Сонный командор тоже вылез, почесывая пузо, но… без вещей. Увидя нас, он растерял остатки сонливости и, после пары комплиментов, объяснил, что на Бокситах кончается власть МПС36, а дальше, до Североуральска, куда мы, собственно, направляемся, нас повезет по заводской ветке мотовоз, а посему надо залезть в вагон и не рыпаться, а что насчет сообразительности…

Лыжи мы втащили не к себе, дабы не вводить в смех проводницу, а в 13-й вагон, где ехали Эдик, Коля, Юля и Славик. Погуляв на улице и полюбовавашись на открывающийся из-за маленького вокзального домика вид на горы Золотая и Пумпа37, соединенные провислой перемычкой, пожужжав кинокамерой, мы вошли в вагон. Там было маревно и томно.

Слава, явно чем-то не совсем довольный, сидел на лавке. Напротив с краю сидела Юля с непроспавшимся лицом и смотрела отчужденно. Головой на коленях у нее приютилась Ирина, за которой в углу сидел помятого вида Эдик. При нашем появлении он издал тихий стон и нежно прилег (да простят меня!..) на таз к Головиной38. Та повела бедром, и Эдик, дабы не улететь на пол, сел. После повторной неудачной попытки он восстенал, что ему было так удобно, а она… Она промолчала. «Какая пошлость!» – хором подумали мы и удалились в тамбур. Очумел Эдуард… как там его по батюшке, не знаю.

Североуральск встретил ветром, солнцем и обилием конкурентов. Насчитали групп семь, не меньше. Рюкзаки свалили в кучу, кэп побежал в КСС39, приказав накормить народ в близлежащей столовой. Народ поел в столовую, мы с Виктором остались дежурить над рюкзаками и посоветовали Наташке остаться с нами – был разговор по поводу котика, и вообще провести время в разговоре с ней приятнее, чем с другими девушками. Ей не особенно хотелось идти есть во вторую очередь, а может быть, просто постеснялась, но все же начала склоняться к воплощению нашего совета, да Ленка увела под шуточку. Вот спасибо-то…

Туристы трапезовали долго. Мы успели завершить тему разговора, хотели написать «клеветон» на этот случай, я даже слазил в рюкзак к Наташке и уже почти добрался до маленькой записной книжки-дневника, как вдруг наткнулся на тугую скрутку розовой туалетной бумаги. Это привело меня в такое смущение, что я поспешил застегнуть карман, и больше туда не совался, дабы не найти еще чего этакого40. Еще я успел поговорить с какой-то общительной бабушкой, которая сообщила, что город большой, «большой город – на шахтах, поселках вон народу сколько», люди хорошие, лучше, чем на европейском Урале, а сын у нее в Березниках в танковых служил, и люди в тех Березниках – нелюди, и вообще, Североуральск лучше, жрать, конечно, нечего, только в Европе еще нечегее… Все бы ничего, но какие такие танковые в Березниках? Никогда их у нас не было. Служил, наверное, шофером в стройбате или на автобазе колодки клепал…

Толпа начала возвращаться. Сходили и мы, поели. Не особо качественно, но и недорого. Что самое интересное, что здесь, то в Гороблагодатской – чистые вилки и ложки. Нонсенс – после Москвы, конечно. В столовой подсел кэп и после недолгих уговоров поделился планами. Выедем мы не во Всеволодо-Благодатское, как все нормальные туристы, а в Баяновку. Туда и автобусы ходят чаще, и есть возможность проехать в обман МКК41 40 км на машине до Крива Сосьвинского, а там – 10 км до Сольвы, куда нам и надо. Стандартный же вариант – уехать на Всеволодку и 44 км пешком за два дня, и машин там быть не может. Вся глубина замысла руковода раскрылась потом, тут же я мысленно пожал плечами – плохо еще представлял, какая разница – 40, или 50, или 10…

Вернулись. Люди стояли, пели. Мне что-то не захотелось, но я бы встал в круг, да одному вдвигаться неудобно было, а Витька наотрез отказался. Интересная у него метода – в поведении мало считаться с окружающими, если нет ничего военного. На мой взгляд, все-таки нужно слегка придерживаться в рамках, которые делает коллектив или даже просто собеседник. Но на сей раз я отошел на середину привокзальной площади, снял панорамку, а потом мы прогулялись по лиственичной аллее до центральной площади городка, метров четыреста, поглазели и вернулись обратно. А городишко-то махонький, зря та бабушка его преувеличивала.

Туристы отпелись, разошлись кучками. Влад объявил время автобуса – до него оставалось минут сорок. Мы выпросили у Наташки листок и ручку и принялись сочинять клеветон на события прошедшего времени, так как в дневнике, что мы читали, было написано довольно скупо и неинтересно. Клеветон вышел ядовитый. Не помню его дословно, но был он лаконичен, и каждое второе слово несло по две нагрузки. Сначала описывался теплый вечер, а потом через две-три фразы шли слова типа холодало или ночь обещала быть холодной, а далее – кто, как и об кого грелся. Про «котика», дабы не заострять особо внимание, было всего несколько предложений, но из них брызгал яд. Что-что, а съязвить мы еще могём42…

Поданный Наташе43, клеветон выявил некоторый интерес к этой проблеме, но наблюдать долго мне не удалось, поскольку Эдик тоже проявил интерес, и пришлось его деликатно убрать подальше от места, где девчонки читали и фыркали.

Пришел автобус, и набилась в него чертова уйма народу. Сначала думал, что не уедем, но, оказалось, влезли чудным образом все, и поехали все. Основная масса вошла в переднюю дверь и пела песни, а я залез сзади с лыжами, Костей Катаевым и еще некоторым контингентом, включая Эдика. Разговор зашел смазливый, и как-то подошло под руку – высказал ему насчет мартовского кота. Он внимательно осмотрел меня, себя и тоскливо подумал, что бы мне в ответ этакого отмочить, но не нашелся ни сразу, ни потом44.

На заднем сидении сидел один интересный товарищ и походя вел экскурсию по проезжаемым местам45. Ничего, занимательно. Вокруг то, что раньше читал в книжках про всяких сибирских геологов, аляскинских промысловиков и т. д. Грязь невозможная, автобус ковыляет по дороге еле-еле, параллельно идет одноколейная железнодорожная ветка, пустая и даже без столбов…

Баяновка – домов семьдесят, наверное, большое село, магазин, клуб. Девушки сразу же смотались в промтоварный, Татьяна какую-то тушь для ресниц даже приобрела. Вот ведь девичья натура: надо-не надо…

Влад куда-то ушел искать машину на Крив, мы остались в маленькой будке на остановке. Прогретый солнцем павильон, чистый и ветхий, согревал душу теплом отполированных временем досок. Было приятно расслабиться и расползтись мыслею по давно некрашенному древу. Рядом, на крыльце клуба, пристроилась пермская группа, ребята – школьники, собрались с нами до Крива. Наши порасселись в будке после посещения магазина и всего остального, как делать нечего стало. Лена гадала на картах Эдику. Степа как ремонтник что-то подштопывал, Ирина подавала ему иголки46. Мы отвели Наташу в сторону, спросили – как клеветон47? Хорош, ответила, но не для дневника, а для общего образования. А что насчет котика? – Скажу, говорит, Иринке уже намекала. И так это все сухо и с чувством собственного немалого достоинства. Вот ничего себе, думаю, командирский тон проявляется. «А какое, – говорит, – вам вообще дело до них?» Типа того, что пусть что хотят, то и делают. Я немного растерялся от такой постановки вопроса и, надо сказать, очень нескоро нашел приемлемые доводы насчет того, что дело есть, и как же без этого48. Вобщем, разговор не получился, Наташа явно не захотела обсуждать эту тему. Вольному воля.

Пришел мрачный начальник. Почти договорился с каким-то шофером, но у нас, русских, чуть-чуть, как известно, не считается. Последовал приказ – топать за околицу в лес, а утром, может быть, уедем.

Пошли. Я все бегал, пожужживал кинокамерой49, а туристы обнаруживали неумение ходить кучно и быстро растянулись на приличное расстояние.

Костя явно не знал, куда ему девать сумку с теми самыми курами, за которыми Таня с Надей лётали в городе. Ему эту сумку доверили донести до леса. Он тяжело пыхтел и часто перебрасывал авоську из руки в руку.

– Закинь на рюкзак, – посоветовал я. Он попытался, но малоуспешно.

– Да. Так. Я. Еще. Не. Ходил, – сказал он с передыхами.

Поскольку прошли всего метров триста, я с интересом представил, что же он будет делать завтра на десяти километрах, и поинтересовался, ходил ли он вообще в походы. Костя рассказал, что ходил – в какие-то парусные, где, коротко говоря, довозили до места и назад от места. Да, весело ему будет завтра.

Пришли в лес. Сосенки стоят приятные такие, душистые, полянка, как для нас приготовлена, и две группы – пермяки и еще одни пермяки – уже кашу варят. Побросали вещи, вытащили топоры. Бог мой, ну и молодежь пошла! Стоит от (имярек) около сушины и тяп… тяп… тяп… То ли дело – Виктор подойдет, прицелится, ррраз – неси, имярек, а топор-то оставь, ни к чему он тебе…

Дрова напластали быстро, Славки принялись костровать, а большая половина принялась за палатку. Витька пролез вовнутрь, встал временно вместо кола, вернее, около него, и все кричал, что он – золотая рыбка в океане, и его поймали неводом. Под неводом, очевидно, подразумевалась палатка.

Палатка, кстати сказать, была у нас интересная – белый двенадцатиугольный шатер с дном и дыркой под трубу, «нулёвый50» – могу представить, сколько усилий понадобилось Владу, чтобы взять его в турклубе51! Существенным неудобством являлось то, что шатер приспособлен был для постановки на снегу, в который легко втыкаются лыжные палки, а не на мерзлой земле, куда и кол-то топором не загонишь, не попотевши. Молодежь встала по углам, а я бегал кругом с мотком киперной ленты, подвязывал углы, колотил колышки, но все равно постановка вышла не слишком ровная. И Бог с ним: стоит, и ладно. Внешний вид – белый шелковый купол, один сегмент, противоположный выходу – оранжевый, чтоб впотьмах выход не искать, по стенке не бегать – скрадывал небрежность постановки. Соседи тихо завидовали: их брезентушки не имели ни вида, ни вместительности, а только немалый вес, как любая советская палатка для массового туризма.

Ужин поспевал. Саша махал топором, тщетно борясь с сучками. Славка усердно дул в костер. Девушки стаскали рюкзаки под одну сосну, собрав их с большой площади, по которой их разбросали мастера-туристы. Сильные девушки. Мы при помощи Лены раскидали пену и спальники по палатке и устроились поваляться, и тут произошел небольшой инцидент.

Дело в том, что кэп, лишенный на два года армии общения с культурными штабными людьми, приобрел привычку говорить некоторые выражения. Одно из них, наиболее цивильное, которое он регулярно употреблял, это «нафиг» и все его комбинации, какие только возможно придумать. И падкие на подобные вещи штабисты, и мы вместе с ними, стали употреблять то же где попало. Вот кто-то слишком громко послал кого-то нафиг, и раздался металлический голос Наташи, обещавший смертные кары нафигистам. Но угораздило же Витьку почти что вслед за этим, в приватной беседе в палатке, но чересчур отчетливо, повторить данную реплику, и предупреждение последовало уже в персональный адрес. Да таким жестким голоском… Он обиделся, но промолчал. Командирша – пусть ее командует. Но долго еще ходил и про себя возмущался – вот ведь, зубы, что ли, режутся…

Солнце садилось. Куры варились, побулькивая в котелке. Мы с Витькой и Леной сидели в шатре и душевно беседовали. Вылезать не хотелось – все же несколько намотались за день, да и ночь была не в лучшем варианте. Но желудок, ясно расслышав призыв к вечерней трапезе, шуро выгнал нас наружу. Куры были ничего, если учесть, что давно уж не ели. Во время ужина кэп воспоминал былые похождения – как ходили, как их на вертолете откуда-то вывозили, как «Уралкалий52» за это полторы тысячи выложил53… Витька фыркнул и сказал, что не любит людей, которые обмениваются в одностороннем порядке воспоминаниями с малознакомыми личностями. Я бы и послушал, но тон кэпа мне отчего-то тоже не понравился, и я с ним пошел заниматься благородным делом – обрубать нетолстые сухие пенечки на костерок. Народ не очень понял наш порыв, но мне было как-то все равно. Пусть-ка и народ голову поломает, что это нам в голову ударило, а то уж и думать разучились, как издали посмотришь. А может, кажется: старики, и штабные тоже, всегда горазды на молодежь поворчать54.

Ночь приближалась. Немного похолодало, и стал поддувать легкий, но препротивный из-за своей температуры ветерок. Начальник приказал – спать и полез в палатку, распределив на первые два часа дежурных по паре на час: Баяновка рядом, а кто, что там – кто его знает. А рюкзаки на улице и т. д. и т. п. Все, короче, правильно. Мы попали дежурить с часу до двух ночи, а перед нами – Лена с Наташкой, у которых было некоторое настроение для бесед. Мы немного поговорили, и около половины одиннадцатого они залезли спать. Мы спать не хотели, да и углубляться в спальник, где мерзли Эдик с Сашей, не допущенные до лучшего места, не было желания.

Ирина со Степой дежурили, жгли на соседней березе шахтерку – мыли посуду. Вот чудики, нет чтобы экономить электричество, которое нужно будет еще целую неделю55, подтащились бы к костру поближе – да и теплее у него. Помыли. Степан уселся сушить резинки Ирины, я сушил валенки Кости, в которых он сегодня походил весь день. Не шибко веселое было занятие, если учесть, что литра два воды в них было. Сидели и тихонько беседовали на не помню уже какие темы, изредка отходили искать в темноте пеньки, или сучки, или что другое горящее, но поиски, как правило, были безуспешны. Если бы просто темнота, то еще ничего, а то над баяновской автобазой засветили здоровенной мощности осветитель, и он прилично слепил глаза.

На огонек прибегали парами и более местные собаки и живо интересовались нашим бытом. Молодежь их шугала, кидала дефицитными сучками; мы с Виткой мирно с ними беседовали и в конце концов договорились, что они после часа уже не появлялись.

Время шло. Валенки сохли, портянки я уже мимоходом высушил. В гости пришли соседи – пермяки, трое юношей: два – десятый класс, один – девятый56. Мы тихонько посидели, и пришло время будить следующих дежурных, что Степа, забираясь спать, и сделал. Вылезла Наташка, страшненькая после часа сна, и Ленка – не лучше. Полязгивая зубами, присели у костра на заранее принесенные нами чурки. Пригрелись. Почти одновременно вылезла Юля по причине неумения спать в тесном спальнике. Странные люди – готовы не спать, поджариваться со стороны костра и подмерзать – с другой, только бы не пихаться в спальнике. Тут мораль одна: спать захочешь – и стоя уснешь.

Пермяки с малоскрываемой тоской посматривали на наших девушек, ибо группа у них была моноандрическая.

Кто-то предложил поиграть в откровенности. Смысл игры такой, что в кругу кто-нибудь называет первое попавшееся число, это количество отсчитывают по часовой стрелке и тому, на кого попадет, называвший вопрос задает вопрос, считается, что любой, и отвечать надо только искренне. В принципе, игра ничего, только играть надо ограниченным кругом, только свои, и система распределения вопросов должна быть другая, ибо в кругу до десяти человек (а больше-то и не надо) каждый элементарно просчитывается, и получается, что вопрос задаешь тому, кому захочешь, только скрывая это. Какая уж тут откровенность, если с невинным видом говоришь «пятнадцать» и твердо заранее знаешь, у кого и что будешь спрашивать.

Эта игра гостей наших укачала. В самом деле, что спрашивать у незнакомых людей? Имя – фамилию? Смех. Одно было развлечение – около половины второго подъехали два баяновских камикадзе на мотоциклах, один – без света, постояли десять минут у костра. При их приближении я аккуратно нащупал и придвинул поближе к себе топор, но ожидания не оправдались57

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Секретарь райкома комсомола г. Березники, опытный турист.

Членов Березниковского городского комсомольского штаба «Трубачи», командиром которого я когда-то был.

Все правильно, «на штаб». То есть на еженедельное заседание штаба

Captain, то есть капитан, руководитель похода.

Святая простота (лат.) Так Джордано Бруно приветствовал ледащую старушку, привнесшую свой вклад – вязанку хвороста – в его инквизиторский костер.

Да. Тогда считалось, что лучше станкового рюкзака «Ермак» и не бывает. «Бобы» советская промышленность стала выпускать через несколько лет, а чтобы шить самостоятельно, было невозможно достать материал.

Вполне нормальная манера поведения, как я сейчас понимаю. Абсолютно точно, что я сейчас тоже и так же кому-нибудь не нравлюсь.

Очередность дежурства расписывалась заранее и строго соблюдалась. Нарушить ее мог только какой-то серьезный проступок, «попадание в черный список», за которое руководитель мог назначить дежурство вне очереди. Руководитель вообще много, что мог, и никто не спорил с этим.

Десятиклассница, в описываемый момент – командир штаба. Это важно помнить для восприятия тонкостей дальнейшего текста.

То есть уже восемнадцатилетним. Я и Витя были первокурсники МВТУ им. Н. Э. Баумана, все остальные упоминаемые персонажи, кроме Влада – школьники 8—10 классов.

Мы так любили нашу учительницу биологии, что просто не было выбора, чьим именем торжественно наречь сей продукт.

Плацкартного вагона, используемого в качестве общего.

1988-й год, напоминаю. Комиссарам управлять Советским Союзом еще целых три года.

Право, это казалось очень много. Пять самостоятельных походов школьников с ночевками, обычно на 1 мая и 7 ноября, брезентовые палатки, ночлег на ватных одеялах, вот это всё.

№112, Соликамск – Казань. Давно отменен, как и многие другие поезда, и даже березниковский вокзал.

Все правильно. Мы же с Урала, а тут в ходу «мараться», «играться», «стираться»…

В ГКШ «Трубачи» под гитару пели все, и каким-либо образом мешать песне считалось крайне дурным тоном. Песня это святое, она должна дозвучать. Впрочем, слово «святое», разумеется, не столько употреблялось, сколько подразумевалось.

Евгений Матвеев: «Последней баррикады бой утих, и воздух смолк»…

Да. Очень широко тогда употреблялось слово «цинично».

И пролетели, как известно. Всей страной.

Да. Сейчас за такие слова можно схлопотать уголовное дело, наверное. По статье о разжигании. Но нет уж тех цыган, о которых речь, и нет уж того первокурсника, которого можно было бы привлечь к ответственности. А слово из песни не выкинуть.

Да. Нетолерантно. См. предыдущее примечание.

Не было в электричках автоматических дверей, ограничивающих свободу передвижения. Обычная дверь с нажимной ручкой, в любой момент можно открыть и подышать свежим воздухом. Считалось, что пассажиру вполне можно доверить заботу о собственной жизни и здоровье.

Конечно, от хребтов там уже мало что остается, на этой широте, но станции-то с такими названиями и сейчас есть.

Однако ж трезвая молодежь, распевающая песни, в те времена пользовалась уважением. Сейчас правила проезда это запрещают.

В карты то есть. Школьники. В электричке.

Да. Строгие тогда были нравы. Домострой, фактически.

Просто бесподобно в такой ситуации ехать, приспустившись из открытой двери вагона на пару ступенек лестницы. Жаль, что теперь это невозможно.

Не Степаном, но реальных имен без повторов уже не хватает, а фамилии я решил не писать. Хотя, к моему огромному сожалению, этот герой повествования уже точно не привлечет меня к ответственности за свои персональные данные. Инсульт в сорок лет плюс оптимизация медицины в Березниках. Каким ты был, таким остался: Орел степной, казак лихой… Поэтому пусть здесь будет Степаном.

Сам не верю, когда читаю, что и насколько меня беспокоило триста лет тому назад (С)…

А ведь не было возможности эти билеты взять заранее, вообще и никакой. Единственное – ехать до станции отправления, наперегонки бежать в кассу, кто успел, тот и взял. Кто не успел, за три часа до отправления будет первый сброс билетов, надо именно в этот момент оказаться у окошка. Не повезло – за час будет второй сброс, в шутку называемый бронь обкома… Если и тут не повезло, из вокзала никто не гонит, он на ночь не закрывается (ни один!), сиди сутки до следующего поезда.

Сам себя не похвалишь – кто же осмелится?

И ни один милиционер не находил повода придраться. А полицейских тогда не было, то ли уже, то ли еще.

Не был я специалистом по физиогномике, что поделать.

То есть жутко много. В столовой можно было поесть копеек на 80, рубль съедался с трудом.

Министерства путей сообщения, в вольном толковании – РАО «РЖД»

Специально не исправляю. Конечно, Кумба. Но тогда не было ни бумажных карт, ни мапс. гугля. Незнакомые названия вновь увиденных гор приходилось выяснять в разговорах с аборигенами, а разговаривают они всегда невнятно.

Эх, ну почему ж он, почему на я?!

Контрольно-спасательная служба, в вольном толковании – подразделение современной МЧС. Они тогда были, работали, спасали, и отмечаться у них было обязательно.

Чудо чудное. Неужели это был я?

Маршрутно-квалификационной комиссии, общественным органом выпуска на маршрут, оценки походов, аттестации туристов и присвоения разрядов. Это был очень влиятельный орган, он имел печать, что в СССР было редкостью, и эта печать имела вес. И у милиционеров на вокзале, и в кассе на автостанции, да и просто слова «у меня тройка участия» наполняли произносящего гордостью. Всё куда-то делось, на момент корректирования книги МКК это одна из неглавных и нищих комиссии соответствующей федерации, разряды не присваивает, да и немного где осталась.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3