Пепел

Чем это было? Посланием? Дневником? Я не знала. Просто вдруг откуда-то появилась потребность немедленно изложить все произошедшее на бумагу. И пусть это совсем не было художественной литературой – никто не требовал поэтичности, да и художественного в случившемся не было. Нужно было записать, как будто назавтра я забуду все и начну жизнь заново – на самом деле, это было бессознательной надеждой каждого, находящегося здесь.

Я зевнула и посмотрела на написанное. Буквы к концу стали неровными, и вся бумага начала расплываться перед глазами. «Надо бы найти себе место для сна» – подумала я, занося руку, чтобы написать последнее предложение, но веки сами собой закрылись, и я, упав головой на стол, тут же заснула.

…Сон был беспокойным, в нем снова разрывались снаряды, и уже я буквально тащила на себе Березова, а он упирался, бормоча что-то непонятное и прибывая в полубессознательном состоянии. В конце концов, на нас упала стена, и я проснулась от того, что раненую руку свело болью. В абсолютной темноте мне таки удалось найти себе место на полу, и я, чувствуя, как по щекам текут слезы, свернулась калачиком и снова забылась. Но всю ночь, даже во сне, меня преследовало ощущение, что за мной кто-то внимательно и неотрывно наблюдает.

Глава 3

Я не открывала глаз, хотя и проснулась. Да, я надеялась, что все произошедшее – просто слишком реалистичный кошмар. И пусть я знала, что точно могу отличить сон от реальности, хотелось верить в эту безумную идею. Конечно, боль во всем теле и то, что я лежала на жестком холодном полу, уже почти разбили надежду, но я не хотела принимать то, что случилось.

Голод. Вот что я испытывала в первую очередь – дикий голод. И я была уверена, что не одна. Откуда-то слева донеслось урчание живота и следующий за этим болезненный вздох. Помня о том, что чем быстрее мы разберем завал, тем быстрее можно будет достать еду, я открыла глаза, сразу же садясь и обводя глазами подвал в поисках Березова. Все еще спали, но пиджак историка аккуратно висел на стуле гардеробщицы, а его самого след простыл.

Я встала, разминая затекшие и ноющие мышцы, и пошла к коридору, переступая через спящих. Оттуда уже доносился стук камней, и я ускорила шаг.

– Доброе утро, – обернулся Березов, когда я подошла. Он был бледный и серьезный – совершенно не удивительно…

– Утро, – кивнула я. Голос был хриплым после сна. – Вы рано…

– Кушать хочется, – односложно ответил мужчина. – Можешь придержать вот это, пока я сдвигаю тут?

Просвета было уже почти достаточно, чтобы я могла пролезть наружу. Я сделала, как меня просили, и с каждым новым отодвинутым камнем проход становился все больше.

– Ты правда хочешь туда? – не прекращая работу, спросил Березов.

Я вздохнула:

– Рано или поздно нам всем придется выйти на поверхность. Мы же не можем сидеть тут вечно.

– Там опасно.

– И? – я опустила кирпич на пол, тут же кладя вокруг и на него еще несколько, тем самым создавая опору. – Нам повезло выжить один раз. Повезет второй – случайность станет закономерностью.

– Я бы не был так уверен, – хмуро сказал историк.

– Вот увидите, – как же мне самой хотелось верить в то, что я говорила.

Я потянула на себя ближайший торчащий кирпич, и вскрикнула: часть завала со страшным грохотом начала рушиться прямо передо мной. Если бы не Березов, мощным рывком оттащивший меня за капюшон кофты назад, это все упало бы на мою голову.

Обрушение подняло облако белесой пыли, окутавшей нас, словно туман, и мы начали отчаянно кашлять. Только когда оно более-менее улеглось, историк развернул меня к себе, пристально оглядывая – видимо, на предмет ранений.

– Закономерностью, говоришь?

Я посмотрела наверх. Проход стал настолько большим, что теперь в него можно было войти, просто согнувшись, а не проползая, как мы намеревались сделать сначала.

– Закономерностью, – кивнула я.

– Что произошло?..

Из-за угла выбежал взбудораженный Колосовский, за ним опасливо выглянули остальные. Все выглядели заспанными, осунувшимися, напуганными и очень потерянными – даже Лосев растерял свою надменность, моргая и щурясь от попадающей в глаза пыли.

– Мы расчистили проход, – ответил Березов, отряхивая рубашку, которая уже из черной бесповоротно превратилась в серую.

Информатик осторожно подошел ближе, смотря на белесо-желтое небо, отразившееся в стеклах его очков вместе с нескрываемым слепым ужасом в глазах.

– Молодцы, – тихо сказал он. Кажется, он хотел что-то добавить, но остановил себя и обернулся к остальным. – Идите обратно, нам нужно поговорить.

Все переглянулись и беззвучно повиновались. Один только Лосев задержался, неприязненно смотря на Василия, но и он вскоре последовал за остальными. Только убедившись, что все ушли, мужчина повернулся к нам с Березовым и покачал головой:

– Это было плохой идеей, разбирать этот завал. Вы в курсе, что там, наверху? – информатик снизил голос до шепота. – Чувствуете запах?

Мы с Березовым принюхались. Тот же дождь… и металлом отдает чуть-чуть. И тот самый странный запах. Не сильный, едва уловимый, но раньше я его никогда не чувствовала, поэтому так заметно. Я повернулась к историку.

– Что это? – еле слышно спросила я.

Мужчины переглянулись.

– Мы не знаем, – наконец, так же тихо ответил Василий. – Это радиация и, судя по всему, какое-то химическое оружие.

Вот оно. Теперь все стало ясно: и их страх, и нежелание подниматься на поверхность, и этот самый странный запах.

– Но ведь мы уже разобрали эти руины. Радиация и химикаты уже здесь, – я дернула плечом, еще до конца не осознавая смысл своих слов. – Что еще может случиться?

– Там опасно, – упрямо сказал Колосовский. – Мы не знаем, как действует это химическое…

– Плевать, я иду, – я помотала головой, – попробую найти еду. Но без вас, и вы меня не остановите.

– Интересно, с чего бы? – выгнул бровь информатик.

Я закатила глаза:

– С того, что вам нужно следить за остальными. Меня они слушать не будут, Зинаиду Николаевну – тоже. К тому же, случайность уже стала закономерностью, – с нажимом закончила я, глядя на Березова.

Тот поджал губы:

– Благодаря мне. Предлагаешь пойти с тобой?

– Нет, – я замахала руками. – Пусть идет… ну хоть Лосев.

– Почему? – в один голос спросили мужчины. Колосовский – с любопытством, Березов – настороженно.

– Его не жалко.

Произнеся это вслух, я действительно поняла, что мне откровенно все равно, умрет он или нет. На него мне всегда было плевать, а вот ему на меня, похоже, нет. Все знали, что он так и не свыкся с тем, что не победил в выборах главы ученического совета. Лосев искренне и наивно полагал, что людей можно склонить в свою сторону природной харизмой и симпатичной внешностью. Считал, что высокий рост, атлетическое телосложение, черные волосы и зеленые глаза вкупе с искрометным юмором сделают его королем школы. Вот только люди не пойдут за шутом, им нужен руководитель. И им стал мой брат, а не он, хоть к этому не стремился, а Лосев с этого момента возненавидел и брата, и меня.

Кажется, учителя не поверили, но на это мне тоже было плевать. Я просто хотела наверх; еда – это все, чем были заняты мои мысли. Пусть даже она пропитана радиацией, как и все на поверхности, а теперь и здесь.

– Мы не можем отпустить вас, – сказал информатик.

– Мы уже достаточно взрослые, чтобы принимать такие решения самостоятельно, – озлобилась я.

– Я пойду с ними, – вздохнул Березов, глядя на Василия. – Проследи за остальными.

По лицу Колосовского можно было легко прочесть, что он о нас думает, но и на этот раз он смолчал.

Я перевела взгляд на историка – я не хотела, чтобы он выбирался на поверхность – Василий в чем-то прав, там опасно. На самом деле, из всех выживших он был тем, чья жизнь мне действительно небезразлична. Связано ли это с тем, что он уже дважды за последние двое суток спас меня?

– Я позову Лосева, – наконец, нарушил тишину Василий и, развернувшись, ушел.

Прошло немного времени, прежде чем он вернулся. Одиннадцатиклассник следовал за ним, уже с привычной кисло-надменной миной.

– Что там? – прямо спросил он, подходя и кивая головой наверх.

– Радиация и какое-то неизвестное химическое оружие, – сказал Березов, освободив меня от необходимости отвечать. – Если боишься – не иди.

Казалось, Лосеву даже в голову не приходила мысль, что кто-то может подумать, будто он чего-то боится. Со всем презрением он произнес:

– Еще чего. Иду, естественно.

– В таком случае, вперед и с песней, – я решительно сжала кулаки, поворачиваясь к проходу и ставя ногу на первый кирпич. За спиной послышался сдавленный звук – кажется, Березов хотел что-то сказать, но передумал. Я полезла дальше.

Что ждало нас наверху? За ту минуту, что я карабкалась, мою голову успел посетить целый рой мыслей и эмоций – от страха до какого-то нездорового и абсолютно странного, неуместного и полностью отрицательного предвкушения. Но самой ужасающей была мысль «что, если мы не достанем еду?», она стучала и стучала в виски, как бы я ее не пыталась выгнать из головы. Наконец, я выбралась, и мои ноги коснулись земли. Слишком мягкой и рассыпчатой, чтобы быть асфальтом.

***

…Это был пепел. Я не поднимала головы, неверяще смотря под ноги и понимая, что то, серое, на чем я стояла, было пеплом. Ноги погрузились в него почти по щиколотку, как в песок, и я почувствовала, как он, еще теплый, попал в кеды.

За мной послышалась возня – на поверхность выбрались Лосев и Березов.

– Боже… – ошалело произнес последний, и я все же решилась поднять глаза.

Новый мир был не таким, каким я его представляла.

Было страшно.

От тех домов, в которых раньше жили люди, остались только каменные коробки с чернеющими окнами – из тех, которые не разрушились до основания. Деревья, только вчера покрытые нежными маленькими и только проклюнувшимися из почек листочками, сейчас были обуглены, и их черные ветки перечерчивали решеткой белесое, грязно-желтое небо. Из-под обломков, не выдержавших бомбежки, и разрушенных домов торчали человеческие руки и ноги. Но даже это не было самым страшным. Самым страшным был воздух – тяжелый, мутный настолько, что дальние руины уже расплывались в желтом тумане, и липкий. В нем кружилась черная пыль, как будто взметнулась только что. Казалось, черные точки просто зависли в воздухе, но приглядевшись, можно было увидеть, что на самом деле они просто очень медленно движутся к земле. А еще стояла абсолютная, глухая тишина.

Березов закашлялся, прерывая ее, и я обернулась.

– Нужно чем-то прикрыть нос и рот от этого, – историк потыкал пальцем в воздух, видимо, имея в виду черные точки.

– У меня ничего нет, – я пожала плечами и приложила согнутую в предплечье руку к лицу. Березов повторил мое движение, а Лосев демонстративно сунул руки в карманы.

– Идем, – проговорил Березов.

Я сделала пару шагов по новой земле, и кеды оказались напрочь испачканы. Пепел, к тому же, взметнулся в воздух, но, видимо, был тяжелее, чем черная пыль, так что осел обратно. Я старалась передвигаться как можно осторожнее, чтобы поднимать как можно меньше пепла, впрочем, помогало это мало, поэтому я очень скоро плюнула и зашагала привычными широкими шагами, вздымая за собой серую дорожку, на некоторое время повисающую в воздухе.

От дома, отделяющего школу от проезжей части, остались только груды обломков с лежащими под ними людьми. Перейти дорогу обойдя их, чтобы оказаться в продуктовом, не представлялось возможности.

– Нужно лезть через это, – озвучила я очевидный факт.

– Да ты что, – язвительно заметил Лосев, но его я даже не слышала, пытаясь забраться на ближайший камень. Это мне удалось только открыв нос, куда тут же залетела черная пыль. Я чихнула, но карабкаться не прекратила, и вскоре уже оказалась чуть ближе к середине обломков. По характерным звукам даже не оглядываясь, можно было понять, что Березов и Лосев лезут следом.

Вскоре я оказалась на самой высокой точке руин. Оттуда была видна вся улица, терявшаяся в тумане, точнее, то, что от нее осталось. Перевернутые и сгоревшие редкие машины с трупами внутри. Обугленные деревья на аллее. Желтый свет. Вся открывшаяся жуткая картина парализовала, и я смогла только прикрыть рот рукой, широко раскрыв глаза от ужаса.

Нужно было идти. Магазин, к счастью, был разрушен только наполовину, и вход был завален лишь отчасти. Мы спустились с обломков и направились прямо туда, обходя то, что осталось от машин и деревьев на аллее. Было непривычно и неестественно тихо, и тишина не нарушалась даже нашими шагами по асфальту, покрытому пеплом. Подойдя к супермаркету, я остановилась перед входом. Внутри было темно и грязно, сквозь большие окна можно было разглядеть сваленные стеллажи с едой и питьем, которые, видимо, не были прикручены к стенам, как некоторые.

– Здесь же никого нет, кроме нас? – тихо спросила я.

– Вроде, – ответил Березов и оттащил от двери приваленный к ней небольшой обломок стены. Путь был расчищен.

Мы вошли внутрь. Там было еще страшнее, чем снаружи, хоть и не висела в воздухе черная пыль, но я уверенно направилась к полкам. На них еще была еда, и тут я потеряла волю, падая перед стеллажами на колени. Ближайший ко мне уже жесткий батон хлеба был беспощадно разорван и съеден целиком, та же участь постигла и булочку с каким-то повидлом, и снек, и коробочку сока, и полпакета чипсов… я набивала свой живот всем подряд как какое-то животное, не в силах остановиться, и чувствуя, что желудок начинает дико болеть от того, что так внезапно наполняется.

– Крис, стой, прекрати, – Березов перехватил мою руку прежде, чем я высыпала в рот оставшиеся чипсы.

– Что? – я перевела на него мутные глаза. Вокруг его рта были крошки, и я поняла, что ела не одна.

– Не так быстро. Ты же не хочешь, чтобы тебе стало плохо?

В это же мгновение я отвернулась, и меня вытошнило прямо на пол.

– О Боже…

– Вот об этом я и говорю, – покачал головой историк, глядя, как я неловко отодвигаюсь и вытираю рот рукавом кофты, делая лицо серым от пыли.

– Вода, – прохрипела я, бросаясь к стеллажу, прикрученному к стене. На нем стояли чудом не свалившиеся пластиковые бутылки с водой, и я сразу же взяла одну, опустошая почти полностью, и остатками умывая лицо. Горло неприятно саднило, желудок, казалось, скрутился в узел, и все так же хотелось есть.

В соседнем зале послышались кашель и булькающие звуки – кажется, Лосев повторил мою ошибку.

– Но я хочу кушать, – чуть не всхлипнула я, переводя глаза с Березова на еду, с нее на лужу рвоты, и с нее обратно на Березова.

– Съешь вот это, для начала, – он протянул мне несколько кусков хлеба, и я осторожно съела каждый. Вроде, все было нормально. – Вот видишь.

Он сам отправил в рот оставшийся хлеб, и запил водой со стеллажа.

– Нужно собрать еду для остальных, – продолжил историк. – Бери с кассы большие пакеты или, если их нет, корзины, и все, что найдешь пригодного в пищу, – он с грустью посмотрел на разбившиеся банки с кока-колой и солеными огурчиками, плавающими в луже рассола, смешанной с пылью, грязью и крошкой штукатурки.

– Все-все? – переспросила я, направляясь к кассам.

– Что унесем, – кивнул мужчина.

Я увидела торчащие из-под обломка пакеты, и уже протянула к ним руку, как вдруг наткнулась на что-то мягкое, липкое и холодное, напоминающее кусок мяса. С тихим вскриком я отдернула ладонь – она оказалась испачкана в крови. Я с опаской посмотрела на это место. Это была сломанная шея кассира, с выглядывающим наружу позвоночником и облитая кровью – кусок потолка просто проломил ему голову вместе с шеей.

Я попятилась. Это было слишком… страшно. Отвратительно и тошнотворно. Я отвернулась, зажав рот рукой, не испачканной в крови, и медленно пошла обратно к стеллажам, где уже собирали провиант бледный Лосев и Березов.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил историк, отвлекаясь от сбора еды в корзину.

– Там… – я не смогла больше ничего сказать, только махнула рукой в крови в сторону касс, и почувствовала, что она, как и все мое тело, мелко дрожит.

Березов тут же поставил корзину на пол, и подошел ко мне, беря мои руки в свои – у него были теплые и мягкие ладони, и это почему-то успокаивало.

– Успокойся, – тихо сказал он. – Я туда пойду, а ты пока собирай еду.

– Хорошо… – почти прошептала я.

Лосев, находившийся тут же, рядом, презрительно фыркнул и закатил глаза, но на него мне было откровенно наплевать. Я начала брать с полок и с пола еду и питье, кладя их в корзину.

– А что делать с этим? – спросила я у Лосева, показывая на пятилитровые бутылки, стоявшие внизу.

– Хрен знает, – буркнул парень. – Возьмем одну, на день, надеюсь, хватит.

Я кивнула и прошла в соседний отдел – там продавались предметы гигиены, вроде влажных салфеток и носовых платков. Там же были и спички, и дешевые носки, и маломощные фонарики без батареек, и все, что душе угодно, кроме действительно нужных и качественных вещей. Я собрала упавшие коробки спичек, положив их в карман, в корзину же отправились несколько фонариков, мыло и носки.

Из ниоткуда возник Березов. Он одобрительно покачал головой, глядя на меня, и протянул пакеты, которые держал в руке:

– Возьми, не будем оставлять их тут.

Я тут же взяла один и переложила все из корзины в него:

– Хорошо. Возвращаемся?

Историк кивнул и забрал одну корзину из двух у подошедшего Лосева, который нес еще и пятилитровую бутылку, я взяла свой пакет в не замотанную бинтом руку, и мы, последний раз оглянувшись на магазин, вышли на улицу.

…Перед тем, как спуститься в бункер, я посмотрела на небо. Оно оставалось таким же страшным, белесым, желтоватым и мутным. Не верилось, что когда еще вчера я шла сюда, оно было моего любимого светло-голубого цвета. А теперь все так. Прежняя жизнь с ее красками закончилась, осталось только желтое небо, красная кровь и серый пепел.

Глава 4

– Не ешьте все сразу! – воскликнула я, глядя на то, какими голодными глазами смотрят на еду все в бункере, начиная от Василия и заканчивая безвинным Нежиным. – Вам станет еще хуже.

Информатик и Дорога кивнули. Остальные же, как будто не слышали, что я сказала. Никто даже не спросил, что там наверху, когда мы вернулись. Все просто уставились на еду так, как будто готовы разорвать нас на месте, только бы добраться до пищи.

– Каждый сейчас получит немного. В ваших же интересах есть аккуратно, чтобы не получить заворот кишок, – перевел мои слова на доступный им язык Березов. – Если все будет в порядке, сможете взять еще. Совсем не хочется оттирать тут все от вашей рвоты, тем более что нам тут, похоже, придется жить.

– И долго? – спросил с полным ртом хлеба Жуков некоторое время спустя. – Долго нам тут придется жить?

– Не знаю, – пожал плечами историк. – Нам всяко нужно будет куда-то передвигаться, потому что еда в супермаркете рано или поздно закончится.

– И есть вероятность, что мы тут не одни, – вставил Колосовский, отрываясь от поедания паштета из банки.

Я вспомнила книги и фильмы про подвергшихся воздействию радиоактивного излучения людей и животных, и какие у них проявлялись мутации. Кто знает, может, мы теперь можем встретить двухголового метрового монстра вместо обычной бездомной дворняжки? Я внутренне содрогнулась – кинофобия давала о себе знать. А вот если передо мной действительно появится что-то большое, страшное, мутировавшее от собаки и к тому же агрессивно настроенное, я, наверное, умру на месте.

Хотя, почему только собаки? Ведь людей сейчас даже больше, чем собак… зомби-апокалипсис? Я тряхнула головой, прогоняя откровенно глупые мысли.

– Думаешь, есть еще выжившие? – тихо спросил Березов.

Я зажмурилась, сидя в углу и уткнувшись носом в колени. Родители. Они вместе со всеми были на параде – нетрудно догадаться, куда стали бы кидать ракеты в первую очередь. Чертов парад ко Дню города. Мне не хотелось думать, что они погибли там. Они не могли погибнуть так. Может, они в тот момент решили уйти и спустились в метро… и они хоть и получили какую-то дозу радиации, как и мы все, но хотя бы живы. Да, пусть будет так. Пожалуйста, пусть будет так.

– Нужно это проверить. Ведь если есть выжившие, у нас больше шансов выйти из зоны радиации и прийти туда, где бомбежки не было. И узнать, что произошло, – информатик сжал кулаки.

– Радиации? – спустя повисшую в воздухе паузу осторожно переспросила Маша.

Колосовский широко распахнул глаза, когда понял, что только что сказал, но отрицать очевидное было уже поздно.

– Да, радиации. Вы все равно бы узнали, и все равно уже все облучены, – вздохнул Березов. – На поверхности нас всех ждет покрытая пеплом земля, разрушенные дома, обугленные деревья, черная пыль, мутный туманный воздух и – радиация.

На этот раз молчание было куда дольше. Все словно думали, верить его словам, или нет – как будто можно было создать из воздуха другую, подходящую для них реальность происходящего.

– Мне страшно… – еле слышно прошелестела Ника, обращаясь к Маше, но услышали это все.

– Нам всем страшно, – кивнула Дорога. – Но выход всегда найдется.

– Какой? – горько спросил Жуков, разрывая батон хлеба руками и отправляя кусок в рот.

Ему никто не ответил.

Действительно, какой? Да, если захотим, мы можем за сутки выбраться из города, но ведь зона радиации куда больше, чем он. Куда нам идти? Что делать? Как выжить? Что произошло с остальным миром? Я достала из кармана телефон и нажала на кнопку включения, но он так и оставался безгласным черным куском металла и пластика. Сети не было, связи, как можно было сразу понять, тоже. Я вздохнула и, проведя пальцем по треснувшему экрану, убрала телефон обратно. Как же было хорошо раньше. Сеть была даже здесь, в подвале, сюда хорошо доходил сигнал, даже у гардеробщицы постоянно играло радио… радио?!

Я вскочила и кинулась к столу, за которым совсем недавно писала. После меня он был еще больше завален бумагами и газетами, но скинув половину, мне удалось откопать приемник. Все присутствующие неотрывно и испуганно наблюдали за мной.

– Ну же, включайся… – я вытянула вверх антенну и нажала на главную кнопку.

Из приемника донеслось нечленораздельное шипение.

– Нужно вынести его на поверхность, – Березов понял, чего я добиваюсь, и подхватил его со стола, направляясь к выходу.

Мы снова были на поверхности, но на этот раз нас не волновало небо, воздух, пыль и пепел – мы были заняты приемником.

– Давай же, – историк включил радио, но ничего, кроме шипения, мы не услышали, как и в бункере.

Я начала крутить ручку настройки частоты. Неужели мы так и не узнаем, что произошло?.. Ведь можно гадать сколько угодно, кто бросил эти бомбы, что случилось со всем остальным миром. Иметь все, чтобы это узнать, но в то же время не иметь возможности это сделать.

– О Господи, – услышали мы и обернулись. Возле входа в бункер стоял Колосовский и потрясенно смотрел по сторонам, пытаясь осознать эту реальность. Его глаза были расширены, и в них без труда угадывался страх и желание, чтобы все происходящее оказалось сном, фантазией, не более.

– Да, – ответил Березов, – все так.

Информатик на негнущихся ногах подошел к нам, зарываясь ботинками в пепел, и без слов взял из наших рук приемник, осматривая его.

– Он не будет здесь работать, – наконец, сказал он.

Я почувствовала, что мое сердце рухнуло куда-то вниз. Пока мы с историком крутили его и пытались поймать сигнал, была какая-то надежда, а сейчас она испарилась совсем.

– Совсем не будет? – переспросила я.

– По крайней мере, в городе, – покачал головой Колосовский. Он снова поднял голову, смотря на этот страшный новый мир, и приемник бы выпал из его внезапно ослабевших рук, если бы Березов не подхватил его.

Я знала, что он чувствовал. Самой большой эмоцией был не страх. Отчаяние – вот то самое, что мы все ощущали в самой большей степени. Можно было бояться происходящего, и было бы даже странно, если бы кто-то не боялся – но ощущение безнадежности было сильнее всего. Отсюда нет выхода. Выйдем мы из города, да даже из зоны радиации – и что с того? Мы все облучены и скоро умрем. Наши близкие, скорее всего, тоже умерли. Какой теперь смысл за что-то бороться? За себя?

Я почувствовала, что меня начинает тошнить. Неужели опять еда? Все же уже было нормально… я согнулась пополам, отчаянно кашляя тем небольшим количеством хлеба, который съела. Наконец, когда я уже начала думать, что сейчас меня просто вывернет, все закончилось, и я подняла голову, пытаясь отдышаться.

Учителя очень странно и испуганно на меня смотрели.

– Все? – спросил Василий.

Я только кивнула.

– Идем обратно, – тихо сказал Березов.

***

– Нужно выбраться из города, – сказал Колосовский через несколько часов, когда все собрались в кругу на середине подвала, чтобы покушать еще не закончившейся принесенной еды.