Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести

Никогда прежде такой груз таскать им с собой не приходилось, поэтому вопросы безопасности всплывали как-то сами собой. Решили, что пересечь почти восемьсот километров Японского моря спокойнее будет с его негласным начальником…

Стресс и напряжение только что пережитого снимали испытанной «Столичной», заготовленной заботливым Мефодичем вместе со знакомыми им морскими деликатесами.

– Вы как неделю не жрали, – удивлялся и радовался Мефодич волчьему аппетиту друзей.

– Адреналин, Мефодич, аппетит поднимает, – с полным ртом пытался объяснить Мыч.

– Ешь, ешь, – улыбался тот, – только потом гейшу не проси, нету, а то я знаю, у тебя адреналин не только аппетит поднимает…

За папульку, за Раджиду, за дочурку, за Мефодича, за море, за Галину, за Родину – так незаметно вошли в свои территориальные воды, и золотодобытчики захрапели в уютной кабине «Галины».

Частное от деления количества выпитой «Столичной» на вес могучего тела у Мефодича было просто смешным, поэтому он держал нос по ветру, ибо знал, как притягивает к себе этот тусклый жёлтый металл. Его мудрёная техника позволяла идентифицировать приближающиеся плавсредства, но замеченный им сейчас на экране радара силуэт моторной яхты он встречал первый раз.

Через час силуэт пошёл на сближение с ними. Погранцов на их радарах он без нужды не интересовал, они его знали, уважали и доверяли. Этой же посудине явно было что-то от них нужно. «Вряд ли “Столичная”», – резонно рассудил Мефодич, но сладко храпящих пассажиров своих пока решил не тревожить.

Часа через полтора расстояние между ними уменьшилось до видимости в бинокль. Мефодич не стал на этот раз испытывать судьбу, а, включив пару раз свой знаменитый форсаж на закиси азота, легко оторвался от любопытных.

На скромной, но трогательной церемонии передачи золота в руки архиепископа Климента выяснилось, что в похищенный золотой оклад иконы Божьей матери, хранительницы дома Романовых, были вделаны несколько крупных рубинов, изумрудов и сапфиров. Драгоценными этими камнями щедро одарена родина Раджиды, поэтому у неё и родилась идея обратиться за помощью к землякам.

Спустя пару месяцев очередная аналогичная экспедиция в Японию прошла без приключений, а вот в третий раз их «Галину» за несколько миль от родных берегов встретила средних размеров быстроходная яхта.

«Сориентировались, сволочи», – подумал Мефодич, когда им по громкой связи было приказано остановиться.

– Кто говорит? – прогремел в мегафон Мефодич, не сбавляя, однако, хода.

Последовала завораживающая пауза, во время которой Мефодич успел обдумать варианты своих ответных действий.

– Говорит Тунгус, – раздался, наконец, голос с идущей следом яхты.

– Приказываю остановиться или буду стрелять.

«Да нет, не будешь ты стрелять, паразит. Тебе золото нужно, а не наши трупы», – решили на «Галине». А когда Мефодич не спеша поднялся на верхний мостик и встал, расставив ноги и выкатив грудь, Гриша и Мыч поняли: он знает, что делать.

– А я начальник Японского моря, поэтому приказываю следовать за мной! – и дал «Галине» максимальный ход.

Что Тунгус, не догнав их в прошлый раз, подготовился теперь основательней, стало понятно, когда его яхта стала медленно настигать «Галину».

Бронзово-каменная фигура Мефодича с устремлённым в сторону берега хищным взглядом прищуренных глаз внушала спокойствие и уверенность, несмотря ни на что.

Мефодич гнал свою верную «Галину» вдоль родного берега, лихо обходя отдельные торчащие из воды камни, и вдруг… запел. То была единственная песня, которую он знал, и пел её в минуты наивысшего азарта. Не просто песня то была, то был его персональный боевой клич, его «Банзай!»

– Сте-е-ньки Ра-а-а-зина челны-ы…. – перекрывая рёв моторов, грохотал над водой, отчаянно фальшивя, его голос.

– Хорошо, что «Варяга» не запел! – сквозь грохот моторов и Мефодича прокричал Мыч на ухо Григорию.

– Потому что не знает! – проорал тот в ответ.

– Не-е, эта статуя что-то задумала, и песня эта – верняк Тунгусу реквием, держись крепче на всякий случай.

Мефодич меж тем орать-то орал, но сощуренными глазами, как радаром, рыскал между прибрежными скалами и носом «Галины», будто отыскивая одному ему известный азимут.

На полсекунды можно было уловить паузу в его пении – есть азимут! Точно при прохождении этой точки и налетела на невидимый камень более глубоко сидящая яхта Тунгуса, шедшая по их форватеру. Раздался скрежет металла о камень, потом взрыв, потом плюхание о воду осколков, потом крик потревоженных на берегу птиц; это всё заняло секунд двадцать…

А потом пещерный рёв Мефодича:

– А-а-а …Грёбаный женьшень!!! (наверное, хотел сказать: Тунгус!) Навигацию изучать надо, а не ушкуйничать на море!

Сделав боевой разворот, вернулся на место взрыва, заглушил мотор; масляное пятно, обломки, чайки…

– Стрелять он будет, сучара… – И, не спеша закурив и оглядев ещё раз всё вокруг, как бы подвёл итог: – Писец, однако, Тунгусу, гражданин начальник.

– И ч-что теперь делать? – спросил потрясённый Гриша.

– Ты пока разливай, а я доложу погранцам по форме, – невозмутимо пробасил Мефодич, будто каждый день скармливал крабам родного моря по вору в законе.

Глава 8.

«Хлопотно, однако, с золотом дело иметь», – подумал Гриша спустя пару месяцев, когда морское приключение уже стало и забываться, а его машину на Ленинградском шоссе вдруг стали брать в коробочку два похожих на бульдогов джипа.

– Григорий Борисович! С вами хотят поговорить, пересядьте, пожалуйста, вон в ту машину, – вежливый, крепкий, одет прилично, глаза смышлёные. Кто бы это?!

– Ба-а, старые знакомые! Здравия желаю, товарищ полковник! – садясь в джип и узнав в штатском полковника Ряшенцева, воскликнул Григорий.

– И вам желаю здравствовать, Григорий Борисович! Простите, что захватили вас на дороге, но так, знаете ли, проще. Ну, что, нашли колчаковские ордена?

«Знает, конечно», – успел подумать Гриша.

– Нашёл кое-что, – с неподдельной гордостью сказал вслух.

– Поздравляю, поздравляю. И золото, значит, тоже?

– И золото, значит, тоже, – Гриша сам удивлялся своей наглости.

– Молодца, молодца. Распорядились, надеюсь, по совести?

– Ну, как же, товарищ полковник! Мы же с вами патриоты России и законы уважаем…

И чтобы побыстрее прояснить ситуацию, достал из кейса всегда там лежащие квитанции о передаче драгметалла Управляющему делами Русской Православной Церкви.

Полковник внимательно изучил квитанции, лицо его неожиданно просветлело; ему явно понравилась идея наших золотодобытчиков передать Церкви отнятые у неё когда-то ценности. Хотел он сам погреть на этом руки или нет, теперь это уже не имело никакого значения…

– Я искренне рад, Григорий Борисович, что не ошибся в вас. Позвольте поздравить вас с успехом и пригласить к сотрудничеству.

Полковник вытащил из кармана визитку и протянул её Грише: «Охранно-сыскное бюро “Русич”».

– Да-да, Григорий Борисович, я в отставке, а поскольку сил и опыта невпроворот, ведомство рекомендовало вот задействовать в такой форме.

«Интересная форма, – подумал Гриша, – мимикрирует контора».

– Всегда к вашим услугам, Григорий Борисович, все проблемы и затруднения в ваших изысканиях, по первому зову. Думаю, и ваши знания нам будут полезны, не откажите проконсультировать при надобности по старой дружбе.

«Поживём – увидим», – непроизвольно подумал Гриша, пожимая крепкую руку полковника и выходя из его машины; «это если только “экшена” опять захочется».

А пока период у него был другой. Лучи славы «золотого» дарителя продолжали греть, дочура всякий день умиляла сорокалетнего молодого папу всё новыми откровениями, не забывали и друзья.

Любимая жена быстренько нашла себе нишу в пёстром московском обществе и даже организовала некий международный клуб, куда среди прочих деятелей умело привлекла и скучающих жён дипломатов. Теперь они пытаются там решать всякие локально-глобальные проблемы…

Одно время Гриша заметил, что от жизни такой стал поправляться. Светские рауты по любому поводу утомляли: темп не его, да и «Шампанскому» он предпочитал «Столичную». Поэтому когда случалась очередная ходка с Мычом и Мефодичем за драгметаллом в Японию, он, как застоявшийся жеребец, бил копытом, прял ушами и раздувал ноздри…

Каждый раз, держа в руках холодный, тускло-загадочный брусок золота, он, казалось, впускал в себя жизненную энергию, накопленную в нём…

Правда, вернувшись из очередной экспедиции в Японию и передав несколько очередных слитков архиепископу Клименту, ставшему недавно митрополитом и Управляющим делами Русской Православной Церкви, Гриша почувствовал адскую усталость. Два дня отлёжки не вернули, как раньше, былой настрой, а даже наоборот, пожалуй, переросли в болезнь.

Голова гудит, сердце проваливается, давление не спадает, психика на взводе, ночью кошмары…

Сначала крепился и не показывал, а когда уж равновесие стал терять, Раджида забила тревогу.

Доктора, анализы, обследования – кровь дурная, иммунная сбоит, гормоны взбесились: обозвали синдром хронической усталости. Гриша не понимал: от чего усталость-то и откуда хроническая?! Уколы, таблетки, процедуры – ноль эффекта. Потом светила хотели было, поддавшись моде, обозвать чем-нибудь атипичным, да никаких ни вирусов, ни возбудителей не нашли…

Гриша уже с остановками перемещался по квартире…

Заходил Мыч, уверял, что все болезни от недопития, хотя и поволок в онкоцентр, потом не знали, радоваться или нет, когда получили отрицательный ответ.

Вождь со товарищи убеждал, что Гриша погряз в сытости и спокойствии и что он, Гриша, как акула, жив только в движении, и звал на передовую.

Худенькая Раджида, всегда рассчитывавшая на надёжную Гришину спину впереди себя, выглядела растерянной, в основном от недостатка информации; с добротным диагнозом она готова была на многое.

Однажды походкой каменного гостя возник в комнате Мефодич с выцветшим мешком восточных снадобий и с порога начал по-своему вдохновлять Григория.

– Послушай, Гриша! – после раздачи подарков от домашних начал он многозначительно. – Какого хера ты тут, дружок, разлёгся, когда Дальний Восток просто-таки кипит от моря проблем! Я тут подготовил краткий список местных казусов, которые, окромя вас с Акимычем, решать ведь некому. Вставай, милок, да впрягайся, пока у меня крыша от обиды не поехала. Грёбаный лангуст! У японцев ни хера нет, а как живут?! У нас-то чего не хватает, а?! Вот и я говорю: совести! Да, ладно тебе ручонками-то разводить! Найдётся и к твоей хвори ключик, не бывает иначе! У вас тут в Москве вообще здоровых нет, есть недообследованные; а твоя кукушка и вовсе ещё не родилась! Один дед, помнится, бухтел, что есть вообще только три болезни: лихоманка, почесун и нутряная грызь; всё остальное доктора себе для зарплаты понавыдумывали. Наша ж медицина, она только развлекает больного в то время, как организм его сам себя лечит. Китайцы уже четыре тысячи лет так живут, и, ничего, вона как плодятся!

Слушая необычайно разговорившегося Мефодича, Гриша как бы забывал о немощи, подпитывался, что ли, от восточного здоровяка.

Каким-то боком разговор коснулся Мыча.

– Удивляюсь я на него, – не давая разговору затихнуть, продолжал Мефодич. – По службе своей давно уже должен быть по уши в дерьме. А к нему уж сколько годов не пристаёт ничего. За это время уж сколько таких, как он, или в могиле, или в тюрьме или в бегах… А как тут иначе, когда зарплата смешная, а подпись серьёзная. Уж я-то знаю, какие гроши ему предлагали и наши, и японцы. Тебе одному скажу один раз: при мне пятьсот тысяч баксов в чемодане втюхивали за одну только подпись… Не обиделся, но и не взял. Зато вот когда у детдома здание забирали какие-то крутые рыбачки, приехал к их главному и только тихо сказал: «Не обижай сирот!» – враз отцепились. Знают, барбосы, по миру пустить может! Ты, Гриш, не знаешь, у них в Калуге все такие?!

Заговорились за полночь; ночей Гриша стал бояться, сна не было, одно кошмарно-мятежное полузабытьё с холодным потом. Поэтому он уговорил Мефодича остаться у них ночевать, Раджида постелила тому на здоровенном кожаном диване в Гришином кабинете.

Сна не было и у Мефодича. Обидно ему было до слёз: и так толковых мужиков с гулькин хер, и те уходят… Может, в самом деле кто-то на небесах забирает лучших в другую жизнь?! Тогда это не по-честному: разве здесь дел не хватает?! Вот тебе и планида: живёшь, живёшь, думаешь, вечно так будет, ан, нет… Вот тебе и медицина: понастроили-понавыдумывали, а коснись конкретного человека – и ничего сделать не могут! Правильно умные люди говорят: учиться надо столько, как будто будешь жить вечно, а жить надо, как будто живёшь последний день!

Проснулся Мефодич от шороха бумаг на столе. Протерев глаза, разглядел Григория, пишущего что-то за письменным столом. Заметив, что Мефодич проснулся, тот почему-то засмущался:

– Бумаги кое-какие надо привести в порядок…

– А-а, успеешь ещё сто раз! Ты мне лучше вот что скажи, мил человек: ты в этой квартире давно живёшь?

– Дольше не бывает – я в ней родился, а что?

– Так, интересно…

После тихого семейного завтрака всех развлекала непоседливая Лиза. Каким-то своим детским нюхом она почуяла, что от Мефодича знакомо пахнет детьми, и ползала по нему, как муравей по памятнику.

Потом Мефодич пошёл купить сигарет, и если бы Гриша мог в этот момент за ним понаблюдать, немало был бы удивлён странноватыми манёврами начальника Японского моря. Вначале он обошёл весь квартал и очень внимательно осмотрел крыши, подвалы и первые этажи прилегающих домов. Потом тот же маршрут проделал с остановками, во время которых смотрел, как качается его обручальное кольцо, подвешенное на нитке.

Вернувшись, он неожиданно попросил поночевать ещё одну ночь в Гришином кабинете; от радости Гриша даже забыл удивиться. После затянувшихся опять за полночь разговоров Мефодич, оставшись один, стал что-то в комнате искать; так в детективах ищут прослушку.

Ничего не обнаружив, так и заснул с задумчивым лицом…

Обнаружив утром Гришу, опять сидящим за своим столом, Мефодич стал опять задавать ему странные вопросы:

– Скажи мне, друже, что изменилось в твоём питании после женитьбы на Раджиде? К чему-нибудь своему она тебя приучила?

– Да нет, пожалуй… Ну, чуть поострее пища стала, а так всё наше, обычное. Наоборот, это я её приучил водку солёным огурцом или блинами с икрой закусывать…

Мефодич не отставал:

– Тогда пораскинь мозгой и вспомни, нет ли среди твоих знакомых, имеющих выход на спецов по обнаружению электронных приборов типа прослушки?

Раскинутые Гришины мозги вспомнили полковника Ряшенцева с его новой конторой. В вопросах здоровья Гриша был дремуч до безобразия, плюс к тому же болезненная апатия ко всему, поэтому он даже не удивился необычным вопросам Мефодича. Под его же натиском позвонил полковнику и кратко обрисовал свою просьбу.

В течение получаса прибывшие незамедлительно молчаливые сыскари, обвешенные с головы до ног электроникой, нашли в настольном автоответчике миниатюрный генератор каких-то негативных сверхнизких частот, который и имел целью крепко подорвать Гришино здоровье и который за две ночи вычислил или учуял бдительный Мефодич.

Кто?! Зачем?! Тунгуса нет, с полковником дружба… По старой дружбе полковник за отдельную оплату пообещал ему найти и злодея.

Профессиональным его ищейкам понадобился один день, и к его исходу техник городской телефонной сети уже кололся, что какой-то индеец за сто баксов попросил его это сделать.

Какой, к чёрту, индеец?! Откуда в Москве индейцы?! Почему он решил, что это индеец?! «Ну, он такой как Индира Ганди…» Тьфу ты, господи, этнограф хренов – индиец, индус, а не индеец!

Ещё через два дня вышли на студента РУДН, который и назвал, наконец, заказчика – своего родственника из Калькутты.

Когда же всё ещё ничего не понимающий Гриша ради интереса рассказал дома обо всём Раджиде, по её реакции он понял: она что-то знает. «Вот планида моя, – думал Гриша, слушая рассказ своей супруги, – собирался понаслаждаться покоем, а тут ещё один Тунгус, только импортный…»

А история стара, как мир. С детства, как и все дети знатных родов в Индии, Раджида была родителями обручена с одним таким же родовитым отпрыском, который теперь сын какого-то министра и который, соответственно, рвёт и мечет, что какой-то бледный босяк увёл у него принцессу. Видно, сильно хотел повысить сословие, а тут Гриша, вот он по обычаям Востока и решил извести соперника и вернуть себе принцессу…

Гриша смотрел на жену, любовался её поистине царской выдержкой и достоинством и думал, не перебрал ли он с экшеном в своей жизни…

Договорился сам с собой: кто ищет, того и находят…

Раджида решительно взялась своими путями прекратить эти дикие средневековые разборки и, видимо, сказала в посольстве своё венценосное слово.

Только вот с этого случая она вдруг так же решительно ввела в их семье культ здоровья…

Глава 9.

С каждым днём Гриша всё больше и больше поражался, как много знает его «сокровище» – эта смуглая миниатюрная принцесса древней и загадочной страны. Необычность её воспитания и образования Гриша почувствовал с самого начала их близких отношений.

Как и все мы, Гриша слышал с детства: Кама Сутра, позы, процедуры и прочее, и иначе, как к древнему чудачеству к этому не относился. Первый же год их интимных отношений заставил его понять, что есть культура секса, а что есть бескультурье. Почувствовав к своему стыду пещерный уровень своего сексуального опыта и образования, он в дальнейшем безропотно отдал инициативу своей любимой и экзотической жене, своему «сокровищу».

Она точно знала, что, когда и как надо делать, чтобы партнёр по сексу в беспамятстве проваливался в нирвану и возвращался оттуда умиротворённым. Ей трудно было понять, почему русских девушек не учат, например, развивать смолоду оргастические мышцы, или почему русские мужчины, кроме «Виагры», никак больше не могут усиливать свою потенцию. Ей обидно за русских женщин зрелого возраста, которые вообще ставят секс в зависимость от возраста… Сексуальным же образованием детей занимаются только родители, а чему могут научить сами необразованные…

– Как же этого не знать, если из-за сексуальной неудовлетворённости распадается треть браков… – вполне искренне не понимала Раджида.

– Согласись, Гриша: мир так устроен, что «Where there’s marriage without love, there will be love without marriage – Брак без любви чреват любовью вне брака». Так сказал Франклин.

– Вот чем тебе надо заниматься, сокровище ты моё! Откроешь школу сексуального образования, будешь больше меня зарабатывать!

Раджида отмалчивалась в неуверенности… Она никогда не позволяла себе обсуждать с мужем внутрироссийские политические или хозяйственные вопросы – для неё это была Terra inkognita, земля неизвестная и непонятная. Однако в житейских вопросах она была просвещена вполне солидно.

Теперь же, с устранением причин расстройства Гришиного здоровья, Раджида устроила ему мощный реабилитационный период силами народной медицины:

– Гриша чистил сосуды, выпивая в день два литра лимонного сока и два литра дистиллированной воды – и всё;

– Раджида сказала: будем чистить печень, и Гриша героически проглотил триста миллилитров оливкового масла;

– Раджида до мелочей отрегулировала его питание, и Гриша послушно начинал день с овсянки с отрубями и заканчивал его кефиром, съедая в промежутке лошадиную дозу всякого силоса;

– Раджида научила его разным оздоровительным йоговским позам, и Гриша безропотно пытался завязать в узел все свои конечности – слава богу, никто этого не видел!

– Раджида по два часа без перерыва капала ему на лоб тёплое, душистое масло, отчего Гриша засыпал, как ребёнок;

– пил Гриша только свежевыжатые натуральные соки, а также «живую», талую воду, и сам себе удивлялся, почему ему не хочется пива;

– каждый день у Гришы получасовая ванна с солями Мёртвого моря;

– а ещё аромотерапия индийскими благовониями, аэроионотерапия лампой Чижевского, и ещё, и ещё…

Прости, дорогой читатель, за подробности, но поражённый воочию результатами, устоять соблазну поделиться с тобой нет никаких сил. Как оно там повезёт нам с вами найти такое своё сокровище, не знаю, но знаю теперь точно, что может сделать сам для себя человек.

Урок, преподанный мудрой восточной женщиной, собравшей по крупицам вековой опыт целительства, очень наглядно показал, что можно и нужно управлять своим здоровьем.

Спустя месяца четыре к ним вновь ввалилась статуя Мефодича, принеся с собой неистребимый запах моря, ветра, табака, водорослей и рыбы.

– От, Раджидочка, ты и врезала этим докторишкам! – загудел он, уже безбоязненно обнимая своими лапами реабилитированного Гришу. Тот болтал в воздухе ногами, нешутейно задыхался где-то под мышкой у гиганта, а по ноге того пыталась вскарабкаться маленькая Лиза.

Поставленный на пол Гриша, отдышавшись, робко спросил:

– А что, мне теперь и пятьдесят граммов нельзя за встречу?

– Почему нельзя? Здоровому человеку как раз можно больше, чем другим, – порадовала его жена.

Как Мефодич коптил, солил и вялил дары своего моря, знал он один, а только когда он выложил всё это на стол да разлил настойку на пантах и лимоннике, аромат, казалось, парализовывал людей на улице. Неожиданный энтузиазм к этим яствам проявила Лиза, в маму смуглая и худенькая. Мефодич тут же хлопнул кулачищем по столу и заявил:

– Решено, едешь летом к нам на откорм, будешь, как мои хлопцы!

Насладившись общением и дарами, потянулись закурить, смачно затянулись. В блаженстве Гриша изрёк:

– Раджида сказала, что здоровый организм две-три сигареты в день нейтрализует без последствий, я теперь только так, потом вообще брошу.

Мефодич сыто улыбался и согласно кивал головой: дескать, хорошо тебе с такой жёнкой…

Лёгкая на помине, в комнату неслышно вплыла Раджида и, улыбаясь, положила на стол перед Мефодичем маленький красный футляр:

– Это тебе, Ме-фо-ди-евич, за смекалку на здоровье и на память…

Диковатый Мефодич смущался от всяких знаков внимания, от принцессиных же вообще растерялся и не знал, что делать. Гриша за него открыл футляр и достал оттуда блестящий золотой кулон на цепочке в виде клешни краба, крепко зажавшей чёрный матовый камень неправильной формы.

– Это твой камень – агат – он будет оберегать тебя от хвори и помогать тебе принимать правильное решение, – словно сказочная богиня произнесла Раджида и повесила кулон на богатырскую бронзовую шею Мефодича.

Явно растроганный, гигант вспомнил было, что по этикету в таких случаях полагается вроде бы целовать руку женщине, встал для важности, да лучше бы сидел, потому что заставил Раджиду задрать высоко вверх голову, сам смутился, потом согнулся пополам и уже привычно чмокнул её в щеку.

Все засмеялись: Гриша от удовольствия, что угодили другу с подарком, Раджида от щекотки душистой бородой, сам Мефодич от счастья, что теперь и у него есть свой оберег, и маленькая Лиза, громче всех, за компанию.

Мефодич подошёл к зеркалу, выкатил грудь колесом, оглядел себя и так, и эдак, сказал:

– Йеэх! – и переполненный эмоциями, хлопнул Гришу по плечу, отчего тот схватился за край стола, чтобы не упасть со стула.

– Замочим?!

– Замочим! Пока не убил, – и не думал перечить Гриша, потирая плечо.

Все чокнулись рюмками-бокалами к удовольствию Лизы, обожавшей этот обычай.

– А как ты, Раджидочка, узнала, что агат мой камень? – залюбопытствовал Мефодич.

– О! Это целая наука, ей много веков. У разных народов всегда были мудрецы, которые по дате рождения, ещё по некоторым признакам подбирали каждому человеку свой камень, свою стихию, свой цвет, своё дерево….Эти знания передаются из поколения в поколение и есть в каждом народе. Смотрите, в каждой короне царя, короля, эмира, шаха, махараджи только свои камни. Фамильные драгоценности зачастую имели целые истории, подтверждающие их магическую силу. Сейчас наука уже более точно, а, главное, честно об этом говорит. Вот, например, недруги наши, о которых ты догадался, дали каждой клеточке Гришиного тела негативные колебания, чтобы разрушить их. А свой камень в противовес разрушительным действиям даёт положительное влияние – это как бы индивидуальный резонатор, подавляющий негативные и усиливающий позитивные колебания. Как говорят наши учёные, свой камень облегчает его обладателю доступ к определённым слоям реальности. Кстати, а вы знаете, почему перстни и кольца в первую очередь надевают на четвёртый палец? А почему в йоговских оздоровительных позах – асанах – держат вместе большой и четвёртый палец? По этой же причине христианские священники при крещении тоже соединяют эти же пальцы.

Мужчины, пришибленные загадочностью и важностью вопроса, а также полной своей дремучестью, слушали, как первоклашки учительницу…