Синдром выгорания любви

Находились даже такие, что писали на нее жалобы, мол, шантажирует директриса стариков, заставляет подписывать «дарственные» на квартиры, но свидетелей и подтверждения этому не было.

– Наши клиенты – народ особенный, с возрастными фантазиями, – утверждала Антонина и любила добавлять: – Это я вам как медик говорю.

Спорить с ней и возражать никто не собирался. С медиками, как с судом, не поспоришь. Медику всегда виднее.

Глава 4

Много чаешь, да ничего не знаешь.

Поговорка

28 лет назад

Лучше всего парикмахеру Прасковье Щукиной удавались женские стрижки. Сама она называла себя женским мастером, мастером на все руки. Сделать окрашивание волос, уложить в кудри длинные волосы, сделать прическу Паша тоже могла, но по стрижке она давала фору любому.

– И как это у тебя получается?

Прасковья смеялась:

– Девчонки, секрет я знаю! Самая коммерческая – какая, по вашему мнению, стрижка?

– Ну, это как посмотреть! Какой-нибудь «боб» или «каскад»!

– Вот в том-то и дело, что нет! Самая коммерческая – это простая стрижка. Подровнять косу ученице до уровня лопаток – это тоже простая стрижка, значит, простая стрижка – самая что ни на есть народная.

– Что-то я не помню у тебя народных стрижек, – фыркнула сменщица Лена.

– Ты плохо смотришь! Стихия локонов и волн берет начало в простой стрижке! Это тебе не обрезка кустарника, Леночка! – парировала Прасковья Петровна, намекая на последнюю жалобу недовольной клиентки, которую стригла Лена. Прасковья клиентку успокоила, чуть подровняла ей волосы и убедила жалобу в отдел по защите прав потребителей не писать.

В свою работу Паша была влюблена, ее руки легко порхали над головой клиента, словно сами собой расчесывая, отделяя, срезая пряди. Она никогда не контролировала свою позу во время работы, манипуляции рук, наклоны, потому что знала, что работает без усилий, с интересом и любовью. Клиенты это чувствовали, понимали и ни на кого не хотели променять «свою Пашечку». Клара Андреевна Гулько сначала не была ее клиенткой, а ходила в парикмахерскую только на маникюр, но потом как-то сказала:

– Красиво работаешь, Прасковья Петровна, любо-дорого посмотреть!

– Можно просто Паша, – откликнулась мастер.

– Хорошо, Паша, – улыбнулась женщина.

Клара Андреевна была завидной клиенткой. Муж у нее работал в торговле, жену баловал, одета она была как игрушечка, к тому же денег на себя не жалела.

– Сделаете мне завтра стрижку?

– Нет проблем!

Так впервые Клара оказалась в кресле у Щукиной, и уж Паша расстаралась. Дамочка осталась довольна, и теперь к списку важных Пашиных клиенток добавилась еще одна – Клара Андреевна Гулько.

Обычно женщины приходят в салон перед каким-то новым, поворотным событием, например перед свадьбой, при переходе на новую работу, то есть тогда, когда жизнь вступает в новую фазу и дамочка должна выглядеть так, чтобы все окружающие просто остолбенели при ее появлении. Такая клиентка смотрит на мастера, как на чародея, потому что его искусство имеет сильное влияние на женскую судьбу. Мастер должен угадать желание клиента, его суть, определить имидж: продавщицу нельзя подстричь как директора школы. Чтобы разгадать эти загадки, у парикмахера должна быть развита интуиция, без нее в профессии делать нечего – пустой звук, как будто звенят парикмахерские ножницы, звенят, но никого не стригут. У Прасковьи Щукиной интуиция была, и она позволяла ей не только видеть затылком, но и мгновенно ориентироваться в ситуации, чтобы обстоятельства работали на мастера, а не наоборот.

Клара Андреевна относилась к клиенткам другого направления – постоянным, но и отличалась от них тем, что в разговоры особо не вступала.

О чем говорят женщины в парикмахерской? Да о чем угодно! Когда колдуют над твоей головой, хочется расслабиться, полениться, получить удовольствие от того, что за тобой ухаживают. Бывало, за смену можно услышать от клиенток всякое: про сложности с бывшими и нынешними мужьями, о ложной беременности у собаки, о нерадивом враче и о том, что волосы на бровях стали расти в другую сторону.

Прасковья обычно улыбалась приветливо, поддакивала, кивала, всем своим внешним видом проявляя заинтересованность. Она очень любила рассказывать старый анекдот про парикмахера, который дважды порезал клиента и пытается развлечь его разговорами:

– Вы уже у нас были когда-нибудь?

– Нет, – спокойно отвечает клиент. – Ногу я потерял на войне.

Прасковья сама весело смеялась над своим же рассказом, но вот Гулько рассказать этот глуповатый анекдот она не посмела. Ей хотелось, чтобы у клиентки не было ощущения, что обслуживается она в дешевой парикмахерской. Прасковья знала, как и с кем себя вести.

Клара Андреевна была исключением из правил – она вроде как и не молчала, но из ее рассказов Паша никак не могла уловить главное: что Клара делает целыми днями. Ведь скучно это – не ходить на работу, лежать на диване, уставившись в телевизор. Даже если ты целый день проводишь в косметическом кабинете, времени остается очень много. Прасковья Петровна любила, чтобы день был разложен по полочкам: утром сына – в школу, мужа – на работу, сама тоже на работу, а если выпадала вторая смена, то занималась домашними делами, а их, как известно, никогда не переделать. Клара Андреевна охотно поддерживала разговор о современной моде, о том, каким шампунем лучше мыть голову, но как только разговор заходил о доме, замолкала. Прасковья была женщиной любопытной, и когда понимала, от каких тем уклоняется клиентка, то любопытство начинало ее раздирать, и создавалось впечатление, что здесь имеется какая-то тайна. Это шептала Пашина интуиция, шептала тихо, на ушко, только ей одной, подогревая еще больше женский интерес. Тайна окружала семейную жизнь Клары Андреевны. В ее глазах была такая тоска, что обмануть Прасковью досужими разговорами было нельзя. В парикмахерской про постоянных клиенток знали многое, вот только про Гулько – чуть-чуть: муж у нее – важная шишка и зарабатывает так хорошо, что жене может позволить сидеть дома и заниматься только собой. Однажды Прасковья все-таки не выдержала и задала вопрос, который ее мучил.

– Кларочка Андреевна, вам не скучно дома?

– Нет, милая, мне не скучно.

– Если бы я не работала, то не знала бы, чем заняться.

– Это тебе так только кажется. У меня очень много дел.

– Кларочка Андреевна, у каждой женщины дела всегда найдутся. Ну вот, например, вы проснулись, и что же вы делаете дальше? Думаете, чем заняться? Или у вас каждый день распланирован – массаж, парикмахерская, бассейн? Чем-то вы себя занимаете ведь целый день?

Расческа, которую держала в руках Прасковья, просто парила над Клариной головой, прикасаясь то к затылку, то к макушке, то к вискам, и Клара Андреевна расслабилась, и ее словно на мгновения подменили. Она вдруг сказала:

– А ты приходи ко мне завтра утром. У тебя ведь смена с обеда. Считай, что это вызов парикмахера на дом, – дочку мою пострижешь.

– А у вас есть дочь? – удивилась Паша. – А лет ей сколько?

– Познакомишься завтра, – уклончиво ответила Клара Андреевна.

К десяти утра Прасковья звонила в дверь, обтянутую дорогим дерматином. На звонок открыли быстро, и молодая девушка в строгом синем платье приветливо улыбнулась:

– Вы к Кларе Андреевне? Проходите. Сейчас я позову хозяйку.

Прасковья видела дорогие квартиры, но в этой квартире все было по высшему разряду. Стены холла, переходящего в гостиную, были украшены рельефным цветочным орнаментом. Тонкая художественная роспись в гостиной была выполнена золотистой краской, поэтому она выглядела парадной и нарядной.

– Нравится? – Клара Андреевна подошла незаметно.

– Конечно! – с восторгом сказала Паша. – Такая красотища! Невозможная красотища! Это же сказка у вас, Кларочка Андреевна, а не квартира! В такой жить да радоваться.

Кофе они пили на кухне, да не из банки, растворимый, к которому она привыкла в своей парикмахерской, а настоящий, из кофемашины. Такую машину Паша прежде не видела, слышала от клиентов о такой диковинке, но вот чтобы сидеть на белоснежной кухне, вдыхать аромат кофейных зерен и пить настоящий кофе – это впервые. Она ощущала себя не парикмахершей по вызову, а важной гостьей, и ей очень нравилась белая кухня, цветы и свечи в изящных бокалах, расставленные повсюду.

– Клара Андреевна, ну просто праздник вы мне сегодня устроили! Спасибо большое, – Паша расчувствовалась. – Дочку вашу подстригу бесплатно, так сказать, за доставленное удовольствие.

– Я сейчас позову Сашеньку.

В комнату вошла маленькая сухонькая старушка с необыкновенным лицом. Ее бледная кожа была истончена до такой степени, что сквозь нее просвечивали кровеносные сосуды. По сравнению с туловищем голова была очень большой, а лицо, наоборот, очень маленьким с мелкими-мелкими, словно «птичьими» чертами и таким же маленьким, острым подбородком. Косматые пряди волос едва доставали до плеч.

– Это моя дочь Александра, – представила старушку Клара Андреевна.

Прасковья так растерялась, что не могла сказать ни слова. Девочка-старушка смотрела на нее пронзительно-грустным взглядом. Словно в каком-то тумане, Паша услышала слова Клары Андреевны:

– У дочери редкая болезнь – прогерия, преждевременное старение.

Глава 5

Немой караул закричал, безногий на пожар побежал.

Поговорка

Наши дни

Так сложилось, что журналист Юлия Сорнева была далека от темы домов престарелых: социальные темы не были ее коньком. Материалы, которые она писала, были о людях ярких, интересных, так сказать, героях своего времени. Встречались среди ее статей и запутанные детективные истории, центром которых оказывались люди, о которых она рассказывала. Каждый раз Юлька находила выход из замысловатых ситуаций, а герои ее материалов, в эти хитросплетения попадая, иногда оказывались то Персеями, то Святогорами, а то и Соловьями-разбойниками. Старух и стариков среди них не было. И дело совсем не в том, что журналист Сорнева не почитала преклонный возраст, а в том, что она боялась себе признаться – старость ее страшила. Ведь в молодости кажется, что это состояние вечно, впереди еще много времени, которое исчисляется не годами – десятилетиями. Старость была каким-то абстрактным, мифологическим будущим – тревожным, смутным, зловещим, ускользающим. У старости не было привлекательного облика с маленьким домиком за городом, путешествиями, утренним чаем на веранде, она ассоциировалась со стонами умирающей бабушки, запахом лекарств и беспомощностью окружающих. Юльке казалось, что старость наступает внезапно, точно так же, как зима – раз, и пришла. О ней все знают заранее, но подготовиться почему-то не успевают. Во все эти сказки про то, что «осень жизни, как и осень года, надо не скорбя благословить…» она не верила, но редакционное задание – дело святое, и отступать было некуда.

– Что имеем на сегодня?! – Она была в редакционном кабинете одна и могла себе позволить размышления вслух. – Акт о пожаре – это раз. – И в этом «раз» указано, когда был зафиксирован пожар, когда пожарная бригада вызвана и прибыла на место и даже какие средства пожаротушения использовались. Что же касается причины пожара, то она уложилась в штампованную фразу: «Причина пожара устанавливается».

«Ну вот!» – Юля не на шутку расстроилась.

Самого важного в акте не было. Далее отмечалось количество жертв при пожаре, и была отметка, что дело передано следователю при районном Отделе внутренних дел.

Ни слова о том, что кого-то убили, не было. Может, у главреда информация неверная? Нет, такого быть не может! Заурский никогда не доверял «туманным» источникам, а знал все наверняка. Сорнева начнет с того, что встретится со следователем, чтобы получить ответ на вопрос: какова причина пожара? Кто виноват в происшествии? Она по прошлым историям знала, что задача следствия – не установка причины пожара, а наличие умысла в его возникновении. То есть им важно кто, а не как. Дела по поджогам имеют малый процент раскрываемости, и дела эти следователи не любят, стараются быстрей закрыть, порой с формулировкой «за отсутствием подозреваемого лица». Вот такие перспективы.

– Ты еще здесь? – в кабинет заглянула корректор Надя Метеля.

– Что значит – еще? – удивилась Юлька. – Я никуда не собиралась. Сижу, обдумываю, как к дому престарелых подобраться. Пока не придумала.

– Да, сложная это работа – из болота тащить бегемота. Там бегемот – ого-го, директриса, на козе не подъедешь.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Юля.

– Знаю. Земля слухами полнится, – уклончиво ответила Надя.

– А у меня даже слухов нет. Просто задание главреда, обязательное к исполнению.

– Статью когда сдашь? В этот номер?

– Нет, не в этот точно. К следующему постараюсь.

Утром Юлька все-таки приняла решение ехать на интервью прежде к директрисе, а не к следователю. Следователи с журналистами общаются неохотно, информацией не делятся. Не может ведь журналист Сорнева взять и выдать свой источник и ляпнуть вот так запросто: мне наш главред Заурский шепнул, что бабушка умерла не своей смертью.

Нет, в такие игры она не играет и поэтому разведку проведет с другого конца. А вообще она правильно определила свою задачу – разведка, только информационная, где из обрывков фраз, домыслов, намеков, окончаний и вздохов надо собрать важную и ценную информацию, соответствующую реалиям. Это была ее журналистская работа, и работу свою Юлия любила.

Директор дома престарелых Антонина Михайловна Котенкова не выразила восторга от предложения дать интервью.

– У нас горе, понимаете! – с придыханием говорила она по телефону. – Пожар унес десятки жизней, комиссия работает, а вы со своим интервью. Как не стыдно!

На такое «слабо» Сорневу было не взять. Как не понимают эти чиновнички, начальнички, что нет такого понятия у журналиста – «стыдно, неловко». Журналист – проповедник, звонарь, плакальщик и судья. Его первая обязанность – говорить правду и проверять факты. Правду в этом случае придется вытаскивать клещами.

– Мне не стыдно! – отчеканила Юля. – Это вам должно быть стыдно отнекиваться от встречи. Такая трагедия, такое горе (Юлька точь-в-точь повторила интонацию директрисы), горожане переживают, сочувствуют, хотят узнать, как вы там. Может, какая помощь нужна?

В общем, через полчаса журналист Сорнева сидела в кабинете директора Антонины Котенковой и задавала свои вопросы. Юля сразу поняла, что Котенкову она раздражает и была бы ее, котенковская, воля, с удовольствием выставила бы журналистку за дверь. Антонине Михайловне совсем не нравились задаваемые вопросы, и она пыталась перехватить инициативу.