bannerbanner
Блин – секретный агент
Блин – секретный агент

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

– Я готова.

И тут Николай расстроил Ирку еще сильнее. Он сказал:

– Ты что, в кроссовочках собираешься по деревне ходить? Сапоги бери! Митек, вон, сапоги взял. Понимает, куда едет. А ты, Ираида, не понимаешь.

Оказалось, что из своих резиновых сапог Ирка выросла, а кожаные, на тонких каблуках, Николай не одобрил. Он сказал, что сапоги нужны не для форсу, а чтобы ноги не промочить.

– Осенние же сапоги, непромокаемые, – пыталась возражать Ирка.

– Может, и непромокаемые, но короткие, – ответил Николай. – Голенищами черпать будешь. Ступишь разок – и дальше пойдешь босиком, а твои сапожонки утонут. Знаешь, как наша деревня называется? Малые Грязюки!

– Малые – это еще ничего. Малые – не Большие, – заметил Блинков-младший. Ему хотелось утешить Ирку.

– Они Малые, потому что дураков мало там живет, – с непонятной гордостью сообщил Николай. – А грязюки там столько, что мало не покажется. Доставай-ка, Ириадна, папины форменные сапоги. У него должны быть.

У Ириадны-Ираиды-Иренции губы прыгали от огорчения. Она принесла великанские сапожищи Ивана Сергеевича и демонстративно засунула в них ноги. Снимать кроссовки для этого не понадобилось.

– Смотри, как практично! – обрадовался Николай. Было совершенно непонятно, говорит он всерьез или валяет дурака.

Ирка с убитым видом связала сапоги за ушки и перекинула через плечо.

– Присядем на дорожку. – Николай символически опустился над чемоданом и тут же вскочил, как будто танцевал вприсядку. – Теперь, кажется, ничего не забыли. Побежали, детки-конфетки!

Он схватил чемодан в охапку и действительно побежал.

Блинков-младший с Иркой отстали, потому что надо было запереть квартиру. Когда они вышли во двор, Николай уже завел мотор старого «Москвича», такого же рыжего и грязного, как его хозяин.

– Садитесь назад, оба, – скомандовал он. – Рядом с водителем – место смертника.

Они нырнули в душное нутро машины, и Николай помчал, как на пожар. Дверцу Блинков-младший захлопывал уже на ходу.


В городе машинам негде особенно разогнаться. Кто кого обгонит – решает не столько мощность двигателя, сколько мастерство и нахальство водителя. У Николая хватало и того, и другого. Он обгонял даже «Мерседесы». А когда большегрузный трейлер не пожелал уступить дорогу рыжему «Москвичу», Николай решил пугнуть его мигалками. К большому его удивлению, мигалок на «Москвиче» не оказалось.

– Забылся, – обескураженно объяснил он. – Думал, я на служебной.

Тут и выяснилось, что еще совсем недавно младший лейтенант был водителем полицейской машины, где имелись и мигалки, и сирена. Поэтому и привык водить напористо.

Трамвайные рельсы Николай перескочил с такой скоростью, что колеса выбили барабанную дробь. В машине повисло облако пыли. Ирка мазнула по сиденью пальцем и застонала. Палец стал серый.

– Николай, – спросила она, – ты хоть раз мыл машину с тех пор, как ее купил?

– А зачем? – удивился полицейский. – Во-первых, инспектора дорожного движения меня не штрафуют. Как увидят мои документы, так берут под козырек. А во-вторых, я к бабушке мотаюсь каждую неделю. Малые Грязюки, они ведь чем хороши? Они только в дождь Грязюки. А в хорошую погоду они Пылюки. Заскочишь на часок, подкинуть бабуле продуктов, а потом целый день машину пылесосить надо. У меня на это времени нет.

– Ты как хочешь, а я убегу, – шепнула Ирка Блинкову-младшему. – Я еще только начинаю жить и не хочу потом до смерти мучиться воспоминаниями ни о Грязюках, ни о Пылюках.


Выехали за город, и Николай немного успокоился. Если можно сказать «успокоился» о человеке, который гнал машину со скоростью сто двадцать километров в час. Но полицейский водитель чувствовал себя, как в кресле перед телевизором. Откинулся на спинку сиденья, выставил в открытое окно локоть и сидел себе, посвистывал, касаясь руля одной рукой. А потом вспомнил, что голодный, и потребовал у Ирки:

– Ну-ка, Ириска, давай сюда картошку!

– Погоди, – сказала Ирка, – я тебе сейчас бутерброд сделаю с селедкой. А то как же ты будешь есть за рулем?

– Не переживай за меня, – бодро ответил Николай. – Было бы что есть, а уж мимо рта не пронесу. Давай сюда всю кастрюлю, я разберусь.

Он поставил кастрюлю на сиденье рядом с собой и, не глядя, стал кидать в себя что под руку попадется. Попадался кусок селедки, кидал селедку, попадался хлеб, кидал хлеб. Большую картофелину он уничтожал в два укуса и приговаривал:

– Эх, картошечка! Нет ничего тебя вкусней! Ведь я, детки-котлетки, вырос на картошке. Нас, курян, так и зовут: «Картофельное пузо». Бывало, мамка в поле, а мы с братом наварим картошечки и давай наворачивать. Всухомятку, даже без постного масла. Такое было время. Нам с братом один портфель на двоих купили, и то мы были счастливы. Кто первый встал, тот и в школу пошел.

– Где-то я это уже слышала, – сказала Ирка. – Только не про портфель, а про валенки.

– Так не одни мы трудно жили, – не растерялся Николай. – Весь народ так жил, детки-сеголетки!


Врал Николай вдохновенно и беззастенчиво, не особенно надеясь, что ему поверят. Это было вранье из любви к искусству. В следующие четыре часа Блинков-младший с Иркой услышали:

– Нас, рязанцев, так и зовут косопузыми. Потому что от картошки живот на сторону ведет. Помню, в детстве иду из школы. Брат, значит, всю ночь картошку пек и с утра проспал. А я схватил наш общий портфель и – учиться, учиться, учиться. Сильно к знаниям тянулся. Так вот, возвращаюсь к себе в Малые Грязюки, а за мной волк увязался. Бежит как собачонка. Я его гоню, а он плетется за мной. Морда жалкая. А мне, как назло, нечем его покормить. Дать бы ему хоть пирожок, он бы так и бежал за мной до дома. Волки в наших местах сильно привязчивые, даже поговорка есть: «Тамбовский волк тебе товарищ». Видали, какие леса?! Бескрайние! Это, детки-пистолетки, Мещерские леса. Тянутся до самой Индии!


Между тем рыжий «Москвич» приближался не к Рязани, не к Тамбову и не к Индии. На синих дорожных указателях самая жирная стрелка упиралась в слово «Псков». А на белых, которые устанавливают при въезде в населенные пункты, стали попадаться смешные и милые названия: «Рямешки», «Мараморочка», «Лудони». В этом ряду «Малые Грязюки» никому не показались бы ни странными, ни лишними.

Аккуратные бревенчатые домики с резными наличниками утопали в садах. Ветер, врывавшийся в окна машины, одуряюще пахнул яблоками. Их было так много, что отяжелевшие ветви яблонь лежали на заборах, и заборы эти кое-где даже прогнулись. Казалось, что за ними яблоки валяются горами, и вот-вот они прорвут серые подгнившие доски, как вода – плотину, и на дорогу хлынет яблочный потоп. По обочинам стояли корзины яблок, детские ведерки яблок и большие ведра яблок. Николай остановился у одного ведерка, погудел, но к машине никто не вышел. Тогда он высыпал яблоки на пустое сиденье, бросил в ведерко деньги и поставил его на то же место у дороги.

– Вот какие люди у нас на Псковщине, – с гордостью сказал он, разгоняя машину. – Доверчивые и ленивые.


Было розовое закатное время. Николай включил фары, и сначала казалось, что он поторопился с этим делом. Но уже через несколько минут подкралась темнота и скрыла проносящиеся за окнами машины сельские домики. А села или, может, деревни (Блинков-младший не видел разницы) пошли подряд: не успеваешь выехать из одного, как начинается другое.

Дорога была так себе. Николай снизил скорость и вовсю работал рулем, объезжая колдобины, но машину все равно потряхивало. Потом они свернули на какое-то идущее среди поля шоссе. Рыжий «Москвич» побежал резвее. Ровный асфальт пел под шинами, в окнах свистели быстрые сквознячки. Впереди сияли огни поселка, вот уж точно поселка, а не деревни: дома в нем были кирпичные, двух- и трехэтажные, с башенками, как старинные замки, и со шпилями, как высотки в Москве.

– А вот и моя историческая родина – Малые Грязюки! – объявил Николай. И свернул в сторону от симпатичного поселка.

Машину сразу же стало кидать по ухабам. Блинков-младший, который в этот момент грыз яблоко, прикусил язык. Ирка стукнулась головой о потолок. Блинкова-младшего тоже подбрасывало, но он почему-то до потолка не долетал. Наверное, был тяжелее Ирки. При каждом таком толчке из сидений выбивались клубы пыли. Вцепившись в корзинку с кроликом, Блинков-младший наперегонки с Иркой подпрыгивал и чихал, подпрыгивал и чихал.

Самое главное, все эти мучения казались напрасными. Они все равно так приблизились к поселку, что стала слышна громкая музыка из чьих-то окон. Наверное, можно было проехать подальше по хорошей дороге, а потом свернуть, если надо.

Воздух почему-то пахнул сыростью и тиной, как на море. В темноте замелькали силуэты покосившихся домишек. Ни одно окно не светилось. Блинков-младший понял, что это и есть Малые Грязюки.

Из-под самых колес шарахнулась тощая, одичавшая кошка.

– Приехали, – сказал Николай и затормозил.


Дом, у которого они остановились, был с просевшей посередине крышей, похожей на кавалерийское седло для великана. Когда Николай выключил фары, стало видно, что в нем слабо светится занавешенное окошко. Все вышли из машины и стали разминать затекшие ноги. В эту минуту из дома послышался глухой удар, как будто на пол уронили мешок с картошкой.

– Это, наверное, бабуля упала, – забеспокоился Николай. – Пошла нас встречать и споткнулась на радостях.

Пока он отворял калитку и бежал к дому, бабуля упала еще два раза.

– Быстро поднимается, – заметил Блинков-младший. А Ирка учительским тоном сказала:

– Стыдно, Блинков!

Как будто он специально хотел подшутить над старушкиной немощью.


Ночь была душная и влажная. Быстрые рваные облака то и дело закрывали луну, и тогда Малые Грязюки совершенно утопали в темноте. Блинков-младший плохо видел даже стоявшую рядом Ирку. Зато шагах в двухстах, на пригорке, сиял всеми окнами трехэтажный особняк с верандой и остроконечной башенкой. Прожектор на шпиле башенки освещал медно-розовую сверкающую крышу.

В особняке крутили «техно», а такую музыку не ставят, чтобы просто послушать. Там, по совести говоря, нечего слушать – никакой мелодии, одни ритмы. Это музыка для ног. Под нее обязательно нужно прыгать и визжать, иначе и связываться нет смысла. Люди в особняке так и делали. Было слышно, как они с грохотом подпрыгивают, визжат и аплодируют, если грохот получался особенно громкий.

– Группа «Свистящие», – определила Ирка. – Дрянь музычка, для умственно отсталых.

Голос у нее был завистливый.

– Вот видишь, а ты не хотела ехать. Всюду жизнь, Ирка, – бодро сказал Блинков-младший. – Завтра познакомимся с местной молодежью…

– А чего откладывать? Пойдем прямо сейчас! – подхватила Ирка. – Погоди, я только папины сапоги надену и выпрошу у бабки ватник пострашней… Митек, на тебя уже действует благодатный сельский воздух. Ты становишься бараном, скоро сенца запросишь.

– Не понял! – повысил голос Блинков-младший, хотя все уже понял.

Ну, конечно, их не ждут в особняке с распростертыми объятиями. Там живут очень богатые люди, а это довольно нервная публика. Они справедливо считают, что многие хотят их обворовать. Ведь самые опасные преступные группировки на своих джипах «Лендкрузерах», с мобильными телефонами и автоматами, не станут, к примеру, тырить белье с веревки. Они охотятся за богатыми людьми. Могут заслать к ним своего наводчика под видом случайного знакомого или монтера. А когда все разузнают – бац, и обворуют дом. А может, украдут сына или дочку богача, чтобы потребовать выкуп. Поэтому богатые очень подозрительно относятся к посторонним.

Так что правильно Ирка обозвала Блинкова-младшего бараном. Не видать им дискотеки в особняке под медной крышей. Хотя за «барана» стоило бы съездить ей по шее. Раньше Блинков-младший делал это запросто и не считал несправедливым, потому что Ирка могла дать сдачи. Но последнее время у него рука на Ирку не поднималась. В самом прямом смысле: его ударная левая будто чугуном наливалась. Тащишь ее, тащишь, как мамину пудовую гирю, – а результат плачевный: рука так и норовит не стукнуть Ирку, а погладить. Короче, мужчины о таких делах не треплются. Кто переживал это, тот поймет Блинкова-младшего, а у кого нос не дорос, тому ничего не объяснишь.

– Ну и плюнь. Подумаешь, танцы-шманцы, – утешил он Ирку и решил сменить опасную тему. – А странный этот Николай.

– Да ничего в нем странного нет, – с досадой сказала Ирка, – разве что язык без костей. Я его сто лет знаю, еще с тех пор, как он водителем был у папы. Вечно у него шуточки, а в этот раз он сам себя переплюнул. Тамбовский волк ему товарищ!..

– Значит, Николай ведет себя не как обычно? – поймал ее на слове Блинков-младший.

– Обычно рядом папа, а при нем не больно-то пошутишь… Ты что, Митек, вообразил себя секретным агентом? – поинтересовалась Ирка таким ехидным тоном, что Блинков-младший решил помалкивать.


Вернулся Николай и сообщил:

– Так и есть, упала. Совсем одряхлела старушонка, в чем только душа держится. Эх, давно забрал бы я ее в Москву, а она упрямится. Может, говорит, последнее лето живу я на свете, проститься хочу с родимым домом.

Почему-то голос у него был совсем не грустный.

Блинков-младший с Иркой взяли свои рюкзаки и пошли знакомиться с одряхлевшей старушонкой.

Глава 4

Полицейская бабуля

Домик был поделен пополам стеной из коричневых от старости бревен. Блинков-младший догадался, что это и есть изба-пятистенка, о которой он слышал в одном рассказе по радио и не мог сообразить, почему она «пятистенка» – пятиугольная, что ли? А оказалось, что пятая стена внутри, только и всего.

В первой комнате была печка, посудная полка, стол и шкаф с мутным зеркалом, во второй – другая сторона печки, этажерка с тремя книжками и кровать. Бабушка Николая лежала на этой кровати, до подбородка накрытая одеялом, и тяжело дышала. Лицо у нее было красное и потное, как у человека, только что поднявшегося на высокую гору.

К ужасу Ирки, сбылись ее самые мрачные предчувствия: ни телевизора, ни телефона в доме не оказалось. На подоконнике стоял жалкий транзистор. А под потолком, на крюке, висела нелепая в старушечьем обиходе вещь: туго набитый брезентовый мешок.

Блинков-младший сразу же сообразил, что на мешке отрабатывал удары какой-нибудь каратист или боксер. Другого применения ему выдумать было невозможно. Ну а раз так, то ясно, почему старушке понадобилась их с Иркой помощь в конце лета. Раньше у нее кто-то жил – Николай или какой-нибудь дачник. А потом у него кончился отпуск, и бабушка осталась одна.

Молчание затянулось. То ли старушка изучала ночных гостей, то ли еще не пришла в себя после того, как упала.

– Смотрите, Мария Петровна, каких я вам постояльцев привез! – сказал Николай таким ненатурально бодрым голосом, что булыжник прослезился бы от жалости. Сразу стало ясно: совсем плоха Мария Петровна, а любящий внук хочет ее подбодрить.

Несчастная улыбнулась и сказала, строго глядя на внука:

– Колюшка – моя гордость. Подумать только: дослужился до младшего лейтенанта, и до сих пор со мной на «вы»!

– Да, – подтвердил Николай, – такие уж патриархальные нравы у нас в семье. Мы с братом, пока не подросли, даже кошку на «вы» звали. Про нас и поговорку сложили: «Доброе слово и кошке приятно».

– Шутник, истинный крест, шутник, – без улыбки сказала Мария Петровна. – Ну иди сюда, мой голубчик, бабушка тебя расцелует!

И она громко расцеловала наклонившегося к ней внука, для удобства взяв его обеими руками за уши.

Блинков-младший во время этой семейной сцены потихоньку толкал мешок. Рука упиралась как будто в каменную стену. Пришлось налечь плечом, и только тогда мешок чуть-чуть качнулся. Похоже, он был набит песком и весил килограммов сто.

– Это мой, – заметил Николай, оторвавшись от бабушки. – Приезжаю иногда и балуюсь, чтобы форму не потерять.

Он шагнул к мешку, явно собираясь постучать для разминки. Но бабушка поймала внука за штаны и притянула к себе. На вынырнувшем из-под одеяла рукаве было три адидасовских полоски. Блинков-младший чуть не расхохотался: старушка ползала по дому в спортивной куртке! Потом он представил себе, как ей одиноко и страшно в ее неухоженном доме, во всей этой деревне с темными окнами, где то ли рано ложатся спать, то ли вообще никто больше не живет. Истосковалась бабушка по внуку, вот и надела его куртку.

Старушка тем временем что-то горячо шептала на ухо Николаю.

– Само собой, бабуля! Абсолютная независимость и необременительное деловое сотрудничество! Я и полковнику так обещал: поселю, сказал, ребят на сеновале, – в полный голос ответил ей любящий внук и обернулся к Блинкову-младшему с Иркой. – Эх, и завидую я вам, детки-тарталетки! Будете спать на свежескошенном сене, пить парное молоко!

– Какое сено, какое молоко?! Я ведь козу пять лет как продала, Колюшка! – поджав губы, напомнила внуку старушка.

– Ах ты, незадача какая! – огорчился Николай. – То-то я давно нашу Лизку не видел! Раньше, бывало, только подъеду, а она уже тут как тут, бородой трясет, морковку выклянчивает. Большая охотница до морковки была наша Лизавета!

– Николай, – устало сказала Ирка, – борода у козлов, а у коз бороды не бывает. И вообще, хватит сказок для самых маленьких. Если мы здесь лишние, то поехали обратно. А если нет, уложи нас где угодно – я спать хочу.

– Вот это деловой подход! – обрадовался Николай, словно только и ждал, когда Ирка оборвет поток его завиральщины. – Пошли, ребята, на колодец, покажу вам, что к чему. Попьем чайку, да поеду я. А бабуля пока решит, куда вас устроить.

Он сказал «ребята» вместо «деток-драндулеток-тарталеток». Это уже можно было считать Иркиной победой.


А в особняке веселились вовсю! В тот самый момент, когда Блинков-младший с Иркой вышли на улицу, лидер группы «Свистящие» Таракан так лихо бацнул по струнам, а танцующие так дружно подпрыгнули и хлопнулись об пол, что на веранде особняка взорвалась лампочка.

Позвякивая пустым ведром, их догнал Николай.

– Вот и кончаются мои мучения, а ваши начинаются, – довольным голосом объявил бабулин внук.

– Ты почему фонарик не взял? – спросила его Ирка. – Что же мы, так, в темнотище, и пойдем?

– Вон тебе фонарик. – Николай кивнул на спрятанный за облаками размытый блин луны. – Могу, если хочешь, посветить фарами, только это не нужно. Мимо колодца ведром ты и так не промахнешься. Привыкай к деревенской жизни, Ирэн. У бабули фонарика нет, потому что встает она с солнышком и ложится с солнышком.

И они пошли попадать ведром в колодец. Ирка ворчала, что она не рабыня на плантациях – вставать с солнышком. У нее, в конце концов, каникулы! Когда захочет, тогда и встанет!

Она по-женски не проникала в суть явлений. А Блинков-младший проникал и уже прекрасно понял, что рано вставать – никакая не трудность здешней жизни. Рано вставать совсем легко, если перед этим рано ложиться. А поздно лечь в деревне просто невозможно, потому что по вечерам тут совершенно нечего делать, и в этом-то как раз главная трудность!

– Надо все-таки познакомиться с этими, из особняка, – шепнул Ирке Блинков-младший. – А то через неделю мы на самом деле заблеем и начнем по травке скакать.

– Ну-ну. Флаг тебе в руки, – хмыкнула Ирка.


Николай привел их к колодцу и начал объяснять, как детям неразумным: эту крышку открываете, сюда цепляете ведро, эту ручку крутите, нет, бросать ведро нельзя, нужно потихоньку опускать, а то колодец старый, стенки грибами заросли, посшибаете их ведром, и будет вам грибной суп вместо чистой воды. В какой-то момент Блинкову-младшему показалось, что полицейский опять врет, но, когда они с предосторожностями подняли из колодца ведро воды, там плавал темный кружок размером с банкину крышку.

– Видал, какие здоровенные опята у нас в колодце?! – похвастал Николай, вылавливая кружок. – Можешь поджарить и съесть. Будешь потом рассказывать в Москве, как за грибами на колодец ходил!

И он торжественно вручил кружок Блинкову-младшему. Это действительно была шляпка гриба, трухлявая от старости.

Нести ведро досталось Блинкову-младшему. С непривычки он расплескал почти четверть, и в основном – себе на ноги. Когда они дошли до дома, в кроссовках у него хлюпало. Еще чуток – и лягушка заквакала бы…


А дома, за столом, покрытым белой скатертью с неразгладившимися складками, сидела розовенькая благостная Мария Петровна в цветастом сарафане. Ее заплетенные в косицу седые волосики были скручены на затылке в бублик.

– Проходите, ребятушки, – произнесла бабуля полицейского певучим сказочным голосом. Казалось, что сейчас она продолжит: «Козлятушки, ребятушки» и все такое. – Колюшка, ставь самовар, Иринушка, накрывай на стол, а ты, Митенька, слазай в подпол за вареньем, помоги мне, старой.

– Я сейчас, Марьпетровна, – спохватился Блинков-младший. – У меня в машине кролик.

– Неси его сюда, Митенька. Пускай в сенях переночует, – решила старушка. – А завтра сделаешь ему клетку.


Само собой, кролик не сидел в корзинке паинькой, дожидаясь, пока о нем вспомнят. В машине попахивало. Блинкову-младшему пришлось вытряхнуть все коврики и чехлы с сидений, потому что кролик обследовал свою тюрьму, рассыпая по пути орешки. А еще надо было нарвать для кролика клевера и устроить его в сенях под лавкой. Когда Блинков-младший вошел в комнату, вся компания уже пила чай с вареньем.

– Кроликовый папа, – отметила его появление Ирка.

– Кроличий, – механически поправила ее Мария Петровна.

Блинков-младший подумал, что, наверное, до пенсии она работала учительницей. Но полицейская бабушка вдруг добавила прежним сказочным тоном:

– Ты кушай повидлу-то, Иринушка. Повидла у меня страсть какая сладкая, истинный крест!


Окно вдруг озарилось ярким белым светом. По занавеске снизу вверх побежали тени от веток растущей у дома яблони. На улице кричали: «Ура», – конечно, это развлекалась компания из особняка.

– Армейская ракета, осветительная, – заметил Николай.

– Каждый вечер так, – пожаловалась бабуля, прихлебывая чай из блюдечка. – Подожгут дом, вот и будет освещение.

Ракета опускалась долго, не то что китайские шутихи. Похоже, она была с парашютиком.

Ирка вяло ковырнула ложечкой повидлу, шмыгнула носом и сказала:

– Действительно, ну что мы там не видели? Марьпетровна, научили бы вы меня вязать. Говорят, это успокаивает нервы.

– Конечно, конечно, Ирина Ивановна, в вашем солидном возрасте пора сидеть дома и учиться вязать, – поддакнул Николай. – Ну что могут вам предложить эти буржуины в особняке? Музыкальный центр на четыре киловатта да синтезатор, по-моему, «Ямаха». Ну и компьютер с примочками: монитор – двадцать один дюйм, четырехкнопочный джойстик, руль и педали…

О компьютере полицейский говорил уже явно для Блинкова-младшего, и говорил неспроста. Он завлекал, он интриговал, он хотел, чтобы Блинков-младший с Иркой спали и видели, как бы им познакомиться с людьми из особняка!

– Николай, а ты там был? – заинтригованно спросила Ирка.

– Был разок. Там одна молодежь, мне с ними неинтересно, – голосом ветерана первой империалистической войны проскрипел Николай.

Блинков-младший догадался, что на его глазах происходит самая настоящая вербовка «втемную»! Полицейский уже так обработал Ирку, что она сама обязательно, непременно попросит его… И ни о чем не подозревающая Ирка заныла даже раньше, чем Блинков-младший успел додумать эту мысль:

– Николай, Николайчик, ну познакомь нас!

Блинков-младший читал психотехническую комбинацию полицейского, как по книге. Сейчас Николай станет отнекиваться… Так и есть!

– Да нет, Ир, я для вас плохой посредник, – вздохнул Николай, даже забыв переделать Иркино имя. – Если бы я запросто ходил к ним в гости, тогда другое дело. А то ведь меня туда звали починить им тележку для гольфа. Видела в кино – такие электрические автомобильчики? Ну вот, папа Букашин раз в месяц играет в гольф, а все остальное время сын Букашин на этих тележках девочек катает. Раз докатался до того, что въехал в бассейн…

– Там и бассейн есть? – с острым любопытством спросила Ирка.

Вербовка шла как по маслу, а тут еще простоватая бабуля нечаянно подыграла внуку.

– Я тебе что скажу, Иринушка, – запела она своим сказочным голосом. – Букашин Данилка – сын, значит, – он сильно балованный, но в душе неплохой. Только надо ему окорот дать. Кто ему даст окорот, с тем он друг-приятель, а кто за ним бегает, как собачонка, с тем Данилка сам как есть пес!

– Он, в общем, несчастный парень, но и негодяй еще тот, – вмешался Николай. – Мать за границей, отец в своем банке, приезжает сюда на выходные, и то не каждый раз. А сынок всю неделю за старшего остается и дурака валяет. Собрал компанию, все оттуда же, из дачного поселка. – Николай кивнул в сторону особняка. За окном снова запустили ракету, но «ура» больше не кричали. – Раздает им кассеты, лазерные диски для компьютера. Кто клюет на дармовщину, над теми он издевается. А, скажем, был тут в прошлом году парень, который, как бабуля выражается, дал ему окорот по морде, так Дэн с ним нормально дружил.

На страницу:
2 из 3