Гроза Византии (сборник)

Василий внимательно посмотрел на матрону и сразу заметил это ее волнение. «Что это может значить? – подумал он. – Зоя интересуется каким-то варваром! Не понимаю!»

– О каком старике говоришь ты? – повторила свой вопрос Зоя.

– Ах, почем я знаю! Какой-то варвар, живший в чаще парка, у самой воды. Его, кажется, я видел во дворце. Его называли Лукой.

– Он умер, ты говоришь

– Я в этом уверен, и рассуди сама, несравненная Зоя, мог ли я оставить этот цветок, – он указал на Ирину, – одиноким! Нет, тогда я считал бы сам себя самым грубым из варваров.

Он хотел еще что-то прибавить, но громкий крик перебил его. Это Изок, долго всматривающийся в Зою, вмешался и начал кричать, привлекая к себе общее внимание.

– Слушай ты, женщина! – гремел он. – Я знаю, я видел тебя и слышал, что в твоих жилах течет славянская кровь. Ведь ты сама с Днепра, это говорили мне верные люди, ты должна знать полянского старейшину Улеба.

– Улеба! – воскликнула Зоя, и смертельная бледность выступила даже сквозь покрывавшие ее щеки румяна. – Что с ним?

– Он убит… убит по приказанию вот этого человека, который говорит с тобой, как друг, а его внуков, детей его сына Всеслава – они перед тобой, – ведут на смерть, на муки, на позор. Радуйся, отступница, и да поразит тебя великий Перун своими громами!

Зоя совсем встала на носилках. Она с широко раскрытыми глазами слушала Изока. Теперь она вся бледная, с высоко вздымающейся грудью, соскочила с носилок и кинулась к юноше.

– Улеб! Ты сказал: Улеб, Всеслав? – повторяла она.

– Да… Да… Я – Изок, а это – сестра моя, Ирина, мы – дети Всеслава.

– О боги! Что же это… Никифор! Благородный Никифор!

– Что прикажешь, несравненная?

– Умоляю тебя, отдай мне твоих пленников!

– Ты просишь меня об этом? Но нет, я не могу исполнить такого желания!

– Отчего?

– Этот варвар – преступник, он должен быть возвращен в темницу Демонодоры, а эта девушка… Ну, ты, конечно, поймешь меня, если я скажу, что отпустить ее мне мешает мое сердце.

– Ты их отдашь мне! Я этого требую!

– Нет! Но прости, мне уже пора! Вперед!

По приказанию Никифора гвардейцы со своими пленниками тронулись в путь.

– Но что же мне делать? – прошептала Зоя. – Ведь я так или иначе должна спасти их…

Марциан в ответ только пожал плечами, как бы желая дать понять, что в этом случае на его помощь нечего рассчитывать.

– Прости и прощай, несравненная Зоя, – произнес Никифор, – не гневайся на меня, что я не могу исполнить твоей просьбы.

После иронически-вежливого поклона он хотел идти за солдатами, но выступивший вперед македонянин величавым жестом руки остановил его.

21. Перстень императора

– Постой, благородный Никифор, – заговорил он спокойным, но вместе с тем властным голосом, – остановись сам и прикажи остановиться твоим гвардейцам!

Никифор был изумлен этим дерзким, как ему казалось, обращением совершенно незнакомого ему человека.

– Кто ты, незнакомец? – воскликнул он. – Скажи мне сперва свое имя, чтобы я мог знать, с кем я имею дело!

– Сейчас ты это узнаешь: меня зовут Василий, а родина моя – Македония.

– А моя – Константинополь. Но довольно, дай мне дорогу, я должен спешить.

– Успеешь.

В голосе македонянина звучала уверенность. Когда он услыхал спор Зои с Никифором, приметил волнение женщины, он сразу же понял: перед его глазами происходит что-то не совсем обыкновенное. Ему очень не понравился вызывающий тон Никифора, о котором он и раньше слышал много дурного. Он тотчас принял сторону Зои и решил встать на ее защиту против этого видного, как он знал, вождя дворцовой партии Зеленых. При этом ему захотелось испытать, так ли он, на самом деле, могущественен, как показывало обращение с ним придворных, Марциана и даже самой Зои. Сверх всего ему очень хотелось сделать угодное этой важной матроне, ставшей подругой дорогой ему Ингерины. Она могла ему оказать много услуг, например, передавая вести от Ингерины к нему и обратно. Он решил действовать и смело преградил дорогу Никифору.

– Успеешь, – повторил он, спокойно глядя на него, – теперь я тебя прошу: исполни желание Зои!

Никифор даже покраснел от гнева. Он так и впился глазами в своего соперника и уже не видел тех знаков, которые ему делал Марциан. Зоя тоже с удивлением смотрела на своего неожиданного защитника. Гвардейцы, заинтересовавшиеся этой сценой, остановились и с любопытством ждали, чем все это кончится.

– Меня удивляет твоя настойчивость, – заговорил Никифор, – явился из какой-то Македонии, никому не известен, а смеешь вступать в разговоры с гражданами великой Византии! Это – дерзость, которая заслуживает того, чтобы за нее поучили! Эй, ко мне!

– Постой, – снова остановил его македонянин, – я вижу, ты очень горяч, но это я приписываю твоей молодости и ничему другому. Добро на тебя не действует, и я буду разговаривать с тобой теперь иначе.

– Благородный Василий, молю тебя, – возразила Зоя, почувствовавшая, что Василий имеет полные основания говорить так с одним из предводителей императорских телохранителей. – Умоляю тебя, прикажи ему отдать мне этих людей.

– Не беспокойся, прекрасная Зоя, – отвечал Василий, – все будет, как ты желаешь.

– Никогда! – неистово закричал Никифор.

– Ты не отпустишь этих людей?

– Нет!

– Если даже я приказываю тебе именем императора Порфирогенета?

Никифор на миг смутился.

– Чем ты можешь доказать это? – растерянно произнес он.

– Гляди! – Василий поднял в уровень с его глазами левую руку, на указательном пальце которой сверкал данный ему Михаилом именной перстень.

– Преклоняюсь перед волей несравненного и великолепного повелителя Византии, – весь как-то съежившись, проговорил Никифор. – Эй, отпустите их!

Это приказание было исполнено моментально.

– Ты довольна, прекрасная Зоя? – обратился к матроне, едва пришедшей в себя от изумления, Василий.

– Я не знаю, как и благодарить тебя, благородный македонянин!

– Не надо благодарностей… но услуга за услугу. Когда останешься с глазу на глаз с великолепной Ингериной, передай ей…

– Понимаю, что Василий по-прежнему люб…

– Тсс! Но кто отведет к тебе этих людей?

– Они пойдут сами. Дети Всеслава и внуки Улеба, обещаете ли вы без всякого сопротивления, не делая никаких попыток к бегству, последовать за мной в мой дом, где вы найдете прием, достойный вас?

– Обещаем! – в один голос отвечали Изок и Ирина.

– Тогда пойдемте! Следуйте за моими носилками. Василий, прошу тебя, проводи нас немного.

– Ты мне доставляешь только удовольствие этим своим приказанием, Зоя, – поклонился Василий. – До свиданья, Марциан… Наши пути расходятся отсюда в разные стороны.

По знаку Зои носильщики подняли ее и тронулись вперед. Изок и Ирина покорно последовали за матроной, рядом с носилками пошел Василий. Никифор проводил их злобным взглядом, Марциан же, как только носильщики отошли подальше, разразился взрывом веселого смеха.

– Кто это? – скрежеща зубами, спросил у него Никифор.

– Я сам не много знаю. Известно только, что несравненная Ингерина раньше принадлежала ему, а потом он уступил ее нашему Порфирогенету.

– Долой этого пьяницу! Я подниму на него всю гвардию. Но откуда у этого выскочки перстень императора?

– Он беседовал с ним с глазу на глаз.

– Вот как! Но как бы то ни было, я должен ему отомстить!

– Будь осторожней!

– Все равно…

– Тогда, если ты только решился, у тебя есть очень верное средство для мести.

– Какое?

– Ты не догадываешься? А Склирена? Ведь это Зоя увела Изока, и, если суметь направить в нужную сторону ревнивое чувство женщины, можно горами ворочать.

– Ты прав! Склирена сломит и Зою.

– Это было бы хорошо. Не следует забывать, что Зоя принадлежит к Голубым.

– Да, да! Пойдем же к Склирене…

– Нет, ты уж иди один. Я в этом деле нисколько не заинтересован, да притом мне нужно зайти на ипподром.

Приятели расстались.

Почти в то же время и Василий стал прощаться с Зоей.

– Еще раз благодарю тебя за услугу. Но вот еще просьба… Ты знаешь Анастаса, эпарха, он главный начальник Голубых, к которым принадлежу и я? – заговорила Зоя.

– Мне приходилось слышать о нем. Что же я должен сделать?

– Пойди к нему и расскажи о том, что я сделала. Никифор не простит мне, и я должна ждать неприятностей. Вардас болен; если бы он был здоров, я ничего не боялась бы… Исполнишь ты это?

– Я все сделаю для тебя, прекрасная Зоя, но теперь позволь мне тебя оставить. Ведь этот Никифор не простит и мне, и я должен упредить его.

– Иди, иди! И да благословит тебя Бог!

Василий, в самом деле, поспешил во дворец. Слова Зои о том, что Никифор не простит обиды, явились для него предостережением. Он понял, что в лице этого патриция нажил смертельного врага, но эта предстоящая борьба нисколько не пугала македонянина; в ней он решил испытать свои силы. В случае победы он мог быть уверенным, что счастье обернулось к нему лицом.

В покои Михаила он был допущен немедленно. Император был в состоянии полудремоты, когда вошел к нему македонянин. Порфирогенет сейчас же узнал Василия и даже обрадовался его появлению.

– А-а, это ты! – закричал он. – С вестями, какими?

Василий начал было обычное приветствие.

– Не надо… скорее! Что говорят?

– Весь народ восхваляет тебя и твою мудрость, несравненный!

– Знаю, все знаю – ты говоришь правду… А что о предстоящих ристалищах?

– В Константинополе очень много мореходов, как я это теперь узнал, и народ на стороне Голубых. Раздражать его опасно!

– Знаю. Пусть Зеленые держатся как можно скромнее! Но мною все довольны?

– Скучают по тебе, великолепный, и все с восторгом встретят твое появление на ипподроме. Но я прошу у тебя одной милости.

– Уже? Как это скучно…

– Я прошу милостиво выслушать меня.

– А-а, говори!

Василий поспешил рассказать, что произошло между Зоей и Никифором.

– Чтобы не раздражать Голубых, я счел нужным для виду принять сторону Зои и приказал Никифору отдать ей этих пленных. Потом их можно будет снова взять, но пока не кончились ристалища, Голубые не должны иметь повода к возмущению народа.

– Так, так, ты поступил хорошо. Я хвалю тебя, – с улыбкой сказал Михаил. – Можешь оставить у себя мой перстень! Я вижу – он в хороших руках.

Сердце македонянина радостно забилось: счастье было в его руках!

22. За миг от признания

Зоя, Изок и Ирина за всю дорогу не вымолвили ни одного слова. Только вступая уже под портик своих палат, матрона, обращаясь к юноше и девушке, произнесла:

– Добро пожаловать! Вы оба входите сюда не как рабы, а как дорогие гости. Здесь, под этим кровом, вы находитесь в полной безопасности, а что будет потом, это мы увидим.

Эти слова удивили Изока и Ирину как нельзя более. Что могло это значить? Ведь еще так недавно они были жалкими рабами в руках грубых солдат, а теперь эта роскошно одетая, знатная матрона вдруг и в самом деле обращается с ними, как с дорогими гостями, не обращая даже внимания на то, что они были презираемыми в Византии варварами.

К их услугам явились рабы; как Ирине, так и Изоку было отведено по особому покою, им подали лучшие яства и пития.

Только сама хозяйка не выходила к ним.

Утолив первый голод, Изок снова почувствовал, что усталость последних дней берет свое. Оставшись один, он не мог преодолеть дремоты и быстро заснул крепким, молодым сном, заставляющим забывать все на свете.

Ирина, напротив того, несмотря на все перенесенные волнения и усталость, и не думала спать. Теперь, очутившись одна, она снова пережила все случившееся, и чем больше она думала над событиями этого дня, тем все более и более разгоралась в ней ненависть ко всей Византии, и вместе с тем зарождалось желание отмщения тому грубому патрицию, которого она считала главной причиной своего плена и смерти старого деда.

Ни вмешательству знатной матроны, ни ее обращению с ними она не удивлялась. По своей наивной простоте она принимала все это как должное. Она считала себя во всем безусловно правой и думала, что вместе с ней в ее правоте должен быть уверен весь мир и всякий должен ей помочь, раз с ней случилась какая-нибудь беда.

Так прошел весь день, наступил другой, за ним третий, а Зоя все еще не показывалась своим гостям. Изок и Ирина начинали скучать.

Зоя же с умыслом не выходила к молодым славянам. Она желала дать им время оглядеться, освоиться со своим положением и вместе с тем подыскивала способы не только к их освобождению, но и к тому, чтобы дать им обоим возможность вернуться в родную страну, на Днепр.

За это время ее несколько раз навестил вождь Голубых, эпарх Анастас, пользовавшийся, за болезнью Вардаса, расположением матроны. Он сообщил ей, что македонянин Василий быстро возвышается, что его положение фаворита императора становится все прочнее и прочнее уже по одному тому, что Михаил почти не может обходиться без его совета.

О Никифоре ничего не было слышно. Зоя мало-помалу начинала успокаиваться.

Теперь она могла явиться к сиротам, которым дала приют в своем роскошном доме.

Изок и Ирина встретили ее появление громким криком радости. Наконец-то они увидели ту, которая была так добра к ним все это время. Ирина с восторгом протянула к ней руки, Изок благодарно смотрел на нее.

Зоя была растрогана этой встречей.

– Дети, вижу я, что вы благодарны мне, – говорила она, прижимая к своему сердцу Ирину и протягивая руку Изоку, – вижу это и чувствую себя счастливой. Видно, не совсем я покинута судьбой, пославшей мне вас. Счастливы ли вы?

– Благородная госпожа, – ответил за себя и за сестру Изок, – мы всем довольны здесь, в твоем доме, и, родись мы в Византии, счастливее нас не было бы в целом мире! Но подумай сама, можно ли быть счастливым вдали от родины, в позорном плену?

– Ты прав, Изок, я понимаю тебя. Но что ты скажешь, если я нашла средства доставить вам и это счастье?

– Неужели? О, благородная госпожа! Перун вознаградит тебя за эту доброту! А мы?.. Чем мы, бедные сироты, можем отплатить тебе за это?

– Вы вспомните обо мне, когда будете у себя. Поклонитесь величавому Днепру и передайте его приволью вздох моей груди. Знаете, на этих днях в Константинополе на ипподроме должно будет происходить ристалище. Когда весь народ и приближенные к императору будут на ипподроме, мои рабы выведут вас отсюда и проводят на трирему, которая и отвезет вас на родину.

– А сама ты?

– Я! Что вам до меня?

– Но ты – такая же славянка, как и мы…

– Для меня все кончено. Я должна кончить жизнь здесь. Так, верно, суждено мне при рождении. Но не будем говорить об этом… Итак, вы видите, что все благоприятствует тому, чтобы вы, дети, вернулись на родину.

– Не знаем, как и благодарить тебя, добрая госпожа!

– Расскажите мне о своей жизни… о Днепре… о вашем отце…

Завязалась мирная беседа. Изок повел речь обо всем, что делалось на родине. С нескрываемым восторгом рассказал он, как явились на Днепр норманнские витязи Аскольд и Дир, как они помогли полянам освободиться от козар и, наконец, стали сами править полянами, защищая их от набегов буйных соседей за очень умеренную дань. Большое место в этом рассказе Изока заняли и похождения его отца, Всеслава, ставшего одним из наиболее приближенных к Аскольду витязей.

– А о сестре своей не вспоминает ваш отец? – тихо спросила Зоя, перебивая рассказчика.

– Он часто мне говорил о ней.

Изок хотел еще что-то прибавить, но заменявшая дверь занавесь в это время с шумом распахнулась. Зоя даже вскрикнула от неожиданности, но тотчас же успокоилась: в стремительно вошедшем мужчине она узнала эпарха Анастаса. Он был бледен, тяжело дышал и, едва войдя в покой, тотчас же упал на сиденье.

– Зоя, Зоя! – прошептал он. – Грозит беда!

– Что с тобой, Анастас? Какая беда? Кому?

– Прежде всего им, – указала он на Изока и Ирину, – а потом, может быть, и тебе.

– Что же случилось?

– Михаил отдал приказ схватить их.

– Не может быть!

– Я знаю это из дворца… Пусть они бегут. Но поздно!.. Слышишь?

У входа раздавался топот ног, бряцанье оружия.

– Именем императора! – послышался хорошо знакомый Зое насмешливый голос Никифора.

23. Коварство

Напрасно Зоя была так спокойна относительно Склирены. Ближе, чем кому-либо другому, ей должен был бы быть известен мстительный характер подруги.

Склирена занимала в Константинополе такое же положение, как и Зоя. Она была вдова сенатора, но предпочитала свободу брачным узам, хотя в Византии того времени они были вовсе не тяжелы для знатных женщин.

К Изоку она питала чисто животную страсть, а так как ее чувства были не разделены и страсть осталась не удовлетворенною, от этого она разгорелась еще более и охватила все существо Склирены.

Когда Никифор рассказал ей о том, что Зоя отняла у него Изока (об Ирине он нашел нужным умолчать), Склирена сразу же почувствовала, как в сердце вспыхивает ненависть к подруге. Марциан был прав, когда сказал Никифору, что ревность женщины можно всегда направить по какой угодно дороге. Так и случилось с Склиреной. Она не желала знать, какие побуждения заставили Зою поступить так, и была уверена, что подруга завладела для самой себя предметом ее страсти.

Злоба ее прежде всего выразилась в том, что она изорвала в клочки драгоценную шаль, привезенную из далекой Индии, но это нисколько не успокоило ее.

– Что же делать? – воскликнула она. – Я пойду и вырву ей глаза.

– И ничем не поможешь своему горю.

– Тогда как же поступить?

– Дай ей день или два успокоиться, а потом выпроси у Порфирогенета приказ задержать и твою коварную подругу, и так интересующего тебя варвара.

– Никогда Михаил не даст мне указа о задержании Зои! Ведь Ингерина…

– Так ты и не говори императору о Зое…

– О ком же тогда?

– Пусть он прикажет схватить тех, кто будет найден в ее доме. Исполнение приказа я приму на себя, и ты понимаешь, что уж я сумею и твою вероломную подругу познакомить с тюрьмой Демонодоры.

План этот понравился Склирене. Они тотчас же начали плести интригу, но ей все не удавалось увидеться с Михаилом. Мешал этому Василий, действительно, занявший в течение этого недолгого времени место наперсника императора. Никифор Склирене указал на македонянина как на врага, но влияние Склирены было слишком незначительным, чтобы повредить новому фавориту, успевшему в глазах Михаила затмить собою всех остальных приближенных.

Но женщина всегда добивается поставленной цели. Так было и в этом случае. Склирене удалось в конце концов добиться свидания с порфирогенетом, и как раз в один из наиболее удобных для того моментов. Нерон Нового Рима находился в том состоянии, которое теперь называется похмельем. Он мог слышать слова, но смысл их не давался ему ясно. Это было самым удобным временем, чтобы выманить у него какое угодно повеление.

Склирена, войдя в императорские покои, прежде всего пала на колени пред императором и с мольбою протянула к нему руки. Тот сперва испугался, но, разглядев перед собою женщину, и притом умоляющую его, сейчас же принял напыщенный вид.

– Ты – Склирена? Видишь, я знаю даже, как тебя зовут, я все знаю, – громко сказал он. – Что хочешь ты от меня?

– Справедливости, великолепный, и кары для твоих врагов.

– Что, разве опять заговор? – не на шутку перепугался Михаил. – Кто и где?

– Твои враги везде и всюду. Я не могу назвать тебе их имена, но могу указать место, где они собираются.

– Где же?

– Я не знаю, как зовут владельца дома, где собираются твои враги, но, если ты пошлешь со мной твоих телохранителей, я проведу их, и пусть они задержат тех, кого найдут в доме.

Михаил задумался.

– Мне кажется, ты говоришь неправду, Склирена.

– Моя жизнь тебе порукой в том, что я не лгу! Но, великолепный, если бы и задержали невиновных, то ты ведь сумеешь прочесть всю правду в их сердцах и отпустишь их, щедро одарив, а меня тогда прикажи казнить. Что в том, если и невиновные, ради блага Византии, проведут несколько часов среди твоих телохранителей, а если же это – виновные, то через это будет спасено государство.

– Ты права, Склирена, и я так и поступлю. Эй, позвать ко мне сюда Никифора!

Начальник телохранителей не замедлил явиться на зов.

– Вот, мы получили известие о новом заговоре, – сказал ему Михаил. – Ты сейчас же отправишься со Склиреной в тот дом, который она тебе укажет, и схватишь…

Михаил остановился в затруднении, не зная, кого назвать.

– Того, кто там будет, – подсказала ему Склирена.

– Кто там будет, – как эхо, повторил Порфирогенет. Он хотел прибавить еще что-то, но Никифор, быстро выкликнув прощальное приветствие, скрылся за дверями.

Вслед за ним из покоев Михаила так же незаметно скрылась и Склирена. Оба они были очень довольны. Замысел их удался как нельзя лучше. Едва они ушли, Михаил окончательно забыл об отданном им приказании…

Склирена, Никифор и отряд телохранителей поспешили к палатам Зои. Никифор видел, что какая-то мужская фигура вошла в дом. Сердце его радостно забилось. Ему почему-то показалось, что вошедшим был македонянин Василий. Но он ошибся, то был эпарх Анастас.

Склирена не вошла в дом. Спрятавшись за одним из его выступов, она с замиранием сердца ждала, чем кончится ее интрига. Между тем Никифор и телохранители распоряжались в доме Зои.

– Прости, несравненная, – говорил Никифор, обращаясь к матроне, – я прихожу сюда не по своей воле.

– Что тебе надобно?

– Прежде всего вот этого варвара и эту девушку… возьмите их!

– Постой, Никифор, – попробовал остановить его Анастас.

– Я исполняю волю императора, – пожал плечами тот, – и ты на моем месте поступил бы так же. Правда?

– Воля императора священна! – смущенно пробормотал Анастас.

– Очень рад, если ты соглашаешься с этим! Крепко ли вы их связали? А! Хорошо… Ну, теперь возьмите вот и эту пару!

И Никифор со злобным смехом указал на Зою и Анастаса.

– Как! Ты ошибаешься! – воскликнули те, отступая назад в удивлении. – Нас не может касаться этот приказ.

– Не знаю. Я исполняю то, что мне приказано! Что же вы встали? – крикнул он солдатам. – Берите же их!

Анастас схватился за меч; Никифор заметил это движение.

– Напрасно, – покачал он головой, – будь благоразумен, Анастас! Ведь ты сам же сказал, что воля императора всегда священна.

– Но какая же наша вина?

– Не знаю…

– Не может быть, чтобы ты этого не знал.

– Вероятно, вам это скажут потом. Теперь же следуйте лучше за мной по доброй воле, иначе я и вас прикажу связать.

Тон, которым были сказаны эти слова, не допускал возражений. Зоя и Анастас поняли, что о сопротивлении не может быть и речи.

Дело было сделано быстро. Не прошло и часа, как Зоя, Анастас, Ирина и Изок – все вместе были заключены в мрачном тюремном подземелье…

Михаил же, увлекшись в этот вечер обычной оргией, так и не вспомнил о своем приказе. Не в интересах Никифора или Склирены было напоминать ему об этом.

24. На форуме

Наступил день, в который должны были происходить ристалища на ипподроме. С первыми лучами солнца весь люд Константинополя поднялся на ноги. Изо всех четырнадцати его округов народ спешил на форум, куда выходило самое большое количество ворот ипподрома. Вся жизнь столицы теперь сосредотачивалась здесь. В других местах город казался вымершим. Лавки были закрыты, рынки пусты. Во всем Константинополе, кроме форума, царила мертвая тишина.

Зато здесь был настоящий хаос звуков. Кричали, пели, свистели, и все это смешивалось в оглушительный гул, похожий на рев какого-то тысячеголового чудовища. Везде шел отчаянный спор о том, кто должен победить в этот день.

Больше никакие вопросы не волновали толпу.

– Зеленые, Зеленые, Зеленые! – кричали во всю мочь сотни человек в разных концах форума.

– Голубые! – отвечали им тысячи. – Мы за солнце. Оно нас греет и взращивает жатву, без которой ни Голубым, ни Зеленым делать нечего…

– Долой Красных! Что солнце, когда есть зимний снег, да здравствуют Белые!

– Да здравствует весна, да здравствует первая зелень!

– Долой весну! Хлеб снимают осенью, да здравствуют Голубые!

– Да здравствуют Красные!

– Держу заклад, что клячи Красных растянутся на первой стадии. Я – за Зеленых; у них не кони – ветер.

Такие крики разносились по всему форуму.

У Красных и Белых сторонников было немного. Они пребывали теперь не в почете у византийцев. Они даже не играли и политической роли, тогда как борьба Зеленых и Голубых имела именно такое значение, как мы это уже знаем. Зеленые у простого народа никогда не были любимцами. Видя в Голубых своих представителей, народ, в особенности чернь, поддерживал их, как олицетворение самого себя. Поэтому на Голубых была заключена масса закладов, правда мелких, тогда как на Зеленых всегда ставились крупные суммы.