Гроза Византии (сборник)

В течение девяти столетий накапливались здесь лучшие произведения искусства, особенно ваяния. В Византию было перенесено из Рима древнейшее изваяние волчицы, своей тенью показывающей часы. Тут была колоссальная статуя Юноны, конная статуя Беллерофонта, громадная статуя Геркулеса, захваченная римлянами в Таренте, необыкновенная по своей красоте статуя Августы-Елены, святой матери основателя Византии, императора Константина. Каждый из императоров стремился украсить свою столицу статуями и бюстами, и своими, и своих предшественников, и выдающихся людей своего царствования.

Сам город, который являлся сокровищницей богатств всего мира, вполне соответствовал своему назначению. Еще только наметив здесь место новой столицы, Константин Великий сам копьем начертил на земле направление ее стен, и эти стены, как свидетельствуют историки, были в семь раз больше стен прежней Византии. Заботясь о блеске новой столицы, первый христианский император построил множество богатых зданий, собрал массу памятников и драгоценностей из всех мест своей империи. Главная городская площадь, как и в Риме, носила название форума. Она была великолепно разукрашена портиками, триумфальными арками, некоторые из которых сохранились и до нашего времени. Ипподром для излюбленных в то время сперва римлянами, а потом и византийцами конских состязаний был обновлен и окружен роскошнейшими по своей архитектуре и убранству зданиями, украшен древними статуями, привезенными для него отовсюду. Наконец, устроен был колоссальный водоем, известный под названием «Тысяча и одна колонна». Выстроено было множество церквей, отличавшихся сказочным, доступным только восточной фантазии великолепием.

Возводя новую столицу, Константин Великий назвал ее Новым Римом, но современники и потомки, признавая обновленный город созданием исключительно этого императора, назвали его городом Константина – Константинополем, а название «Новый Рим» сохранилось в надписи на одной из колонн ипподрома. Но за новой столицей осталось и прежнее название – Византия. Чтобы привлечь в Византию как можно больше населения, Константин давал жителям массу льгот и преимуществ, причем члены городского совета возводились даже в сенаторское достоинство. Следовавшие за Константином императоры действовали точно так же.

Византия, то есть Константинополь, несмотря на разрушившие его несколько раз землетрясения, опустошительные пожары и набеги варваров, быстро разросся. Он состоял из 14 округов, 12 из которых лежало внутри городской стены. За нею расположен был также лагерь семитысячного отряда готов – телохранителей царствовавшего императора, который, собственно, и составлял 13-й округ. В 14-м, тоже загородном округе, находился Влахернский дворец.

Стена Константина в 411 году была разрушена землетрясением и вновь восстановлена Феодосием II ввиду ожидавшегося нападения гуннов; эта стена через 14 лет тоже была разрушена землетрясением и только в 447 году выстроена почти сохранившаяся и поныне двойная Феодосиева стена. Это являлось настоятельной необходимостью, потому что Константинополь и его богатства отовсюду, как магнит, привлекали к себе варваров.

Но особенно замечателен был большой императорский дворец, выстроенный Константином Великим между ипподромом и роскошными садами, уступами спускавшимися к самому Босфору. Полного великолепия он достиг при Феодосии, выстроившем в садах дворца пять церквей.

Дворец этот поражал даже варваров красотою своей архитектуры. Колонны из фригийского мрамора поддерживали полукруглые портики, везде было золото, серебро, мрамор, порфир, живопись, мозаика. В садах кроме естественных деревьев было установлено отлитое из бронзы дерево с искусственными птицами, заводившимися во всякое время и, таким образом, певшими по первому приказу императора. У входа во дворец стояли прекрасно вылитые из золота львы, которые вращали головами и рычали. В разных местах дворцового парка били фонтаны, бассейны которых по краям были выложены серебряными плитами.

Как и в Древнем Риме, самой роскошной частью дворца стал триклиний.

Ясно, что это великолепие поглощало массу средств. Но куда же было их девать, как не на украшение столицы? Государственные доходы превышали расходы, а все правители, как Рима сперва, так и Византии потом, никогда не заботились ни о народном благосостоянии, ни об укреплении государства в его границах. Они стремились только к захвату престола, а затем, добившись власти, к тому, чтобы жить в свое удовольствие, не думая ни о чем другом.

Провинции страдали. За их счет шло украшение столиц, на их средства столицы защищались от врагов, а провинции первые выдерживали нападения варваров.

Мы уже видели, как украсился за счет целой империи Константинополь.

В нем одно здание нового Капитолия стоило сумасшедших денег. Кроме Капитолия было два театра, восемь публичных бань, пятьдесят два портика, четыре громадных зала для заседания сената, четырнадцать церквей, четырнадцать дворцов и четыре тысячи частных домов, принадлежавших местным богачам.

Бедность же ютилась где попало…

7. Святая София

Ранее мы говорили о великолепии византийских зданий… Рим в свое время тоже замечателен был своими постройками. Римские театры и вообще публичные постройки поражали грандиозностью. Об этом и теперь нам рассказывают развалины Колизея, воздвигнутого при Веспасиане евреями-рабами, которых привел из Иерусалима после его разрушения Тит.

Не меньшей славой пользовался и пользуется сохранившийся до сих пор мавзолей Адриана. Обращали на себя внимание и водопроводы, публичные бани, триумфальные арки, храмы богов.

Христианская Византия также потратила много труда на украшение храма Единого Бога. Церкви Константинополя поражали своей величественной архитектурой и великолепием отделки внутри.

Но со времен Юстиниана гордостью Константинополя стал храм Святой Софии, построенный этим императором в память усмирения бунта, во время которого он едва не лишился престола.

Задумав соорудить храм, Юстиниан обратился к знаменитейшим зодчим своего времени – Анфимию из Траллеса и Исидору из Милета. Он желал, чтобы воздвигаемый храм стал для него великим памятником, и потому не щадил средств. Под руководством Анфимия и Исидора на стройках ежедневно заняты были до десяти тысяч человек каменщиков, плотников и других работников. По мысли Юстиниана, храм Святой Софии должен был превзойти все когда-либо существовавшие храмы своей величиной и роскошью. Золото, серебро, слоновая кость, дорогие породы камней, украшения в несметном количестве употреблялись для постройки этого храма. Со всех концов империи привозились колонны и глыбы редкого мрамора, шедшие на его убранство. В результате родилось столь невиданное великолепие, что даже простой люд Византии позже слагал красивые легенды: не иначе как сами силы Небесные помогали зодчим в строительстве храма.

Ранее на его месте уже стоял храм, воздвигнутый Константином во имя божественной мудрости святой Софии. Тот самый, над которым на протяжении четырех веков так оскорбительно для христиан место креста занимала магометанская луна. Но он был тесен для многочисленного христианского народа, и Констанций, сын Константина, расширил его. В 404 году, во время правления Аркадия, храм был сожжен мятежниками. Впоследствии он еще не раз горел, и в январе 552 года случился последний пожар, унесший все останки этого храма. Однако почти сразу, 23 февраля того же года, император Юстиниан заложил первый камень нового храма Святой Софии. Он был выстроен за семь неполных лет – именно этот-то собор и сохранился до наших времен. В декабре 538 года праздновали его открытие, но семнадцать лет спустя восточная часть главного купола обрушилась от землетрясения и упала на драгоценный алтарь и амвон. Это несчастье нисколько не уменьшило рвения Юстиниана: он восстановил церковь с большею прочностью и великолепием, и 24 декабря 563 года, перед днем Рождества Христова, праздновали ее освящение. Под руководством двух главных зодчих сто других архитекторов управляли работами, и каждый из них имел под своим началом просто каменщиков. Пять тысяч работников трудились на правой стороне храма и столько же – на левой. По византийским преданиям, ангел начертал план этой церкви императору во сне. Император ободрял работников деньгами и своим присутствием, и, вместо того, чтобы, по восточному обычаю, отдыхать после обеда, он, обвязав голову платком, с палкою в руке ходил осматривать работы в простой полотняной одежде. Все сословия внесли денежную дань на постройку собора. Мрамор всех цветов – белый, розовый, зеленый и голубой, гранит Египта и порфир, а также драгоценные колонны, извлеченные из разных древних языческих храмов, – восемь порфировых колонн нижнего этажа знаменитого храма Солнца в Баальбеке, другие восемь из храма Дианы в Эфесе – украшали его. Замечательно, что материалы, вошедшие в состав здания, взяты из храмов, принадлежащих почти всем религиям языческим, так что оно опиралось на колонны храмов Исиды и Осириса, Солнца и Луны (в Гелиополисе), Минервы Афинской и Аполлона Делосского.

Вообще, в облике здания преобладает форма святилища храма Соломонова. Чтобы легче понять устройство собора Святой Софии, надо вообразить пространный четырехугольник, к которому с четырех его сторон примыкают четыре меньших квадрата и тем образуют внутри главные части здания и форму креста. По углам среднего большого квадрата выстроены четыре массивных столба (пильеры), вершины которых соединены между собой полукруглыми арками, и поверх всей этой аркады возвышается огромный купол, имеющий 35 метров в диаметре. Купол, по-видимому, опирается на арки только четырьмя точками, а остальная часть его поддерживается пандативами (треугольники в пересечении арок), которые начинаются на острых углах пильеров и идут вверх, так незаметно закругляясь, что кажутся простыми легкими жилками, а точки опоры этого гигантского свода ускользают от глаз наблюдателя, и купол кажется висящим в воздухе. Верхняя точка свода возвышается на 61 метр над полом церкви; длина церкви внутри стен – 81 метр, а ширина – 60 метров. К восточной и западной части среднего свода примыкают два полукупола и к каждому из них по три ниши, так что крыша главной части здания состоит из девяти куполов, возвышающихся один над другим; остальная часть покрыта мраморными плитами, а сами купола – свинцовыми листами. Полукуполы и ниши поддерживаются не только четырьмя главными пильерами, но еще и другими четырьмя меньшими, и под каждой нишей – по две порфировые колонны с капителями и базисами из белого мрамора. С севера и юга главного квадрата, под арками, между каждыми двумя большими пильерами, помещается по четыре колонны из прекраснейшего гранита, поддерживающие хоры для женщин, которые у древних христиан стояли во время богослужения отдельно от мужчин.

На 24 других колоннах из египетского гранита примыкают к хорам боковые галереи, освещенные окнами в три яруса; в нижнем и среднем по семь окон, а в верхнем пять. Главный купол освещен 24 окнами. Над 40 колоннами нижнего этажа расположены в верхних галереях 60 других, а выше входных дверей еще семь, так что всего 107 колонн. Этому числу на Востоке приписывали таинственное значение. Все колонны верхнего этажа мраморные или гранитные, превосходно выполированные и гладкие; но карнизы и архивольты поверх этих колонн совершенно фантастические. Они украшены бесчисленным множеством листьев и полосок в виде галунов, перемешанных и переплетенных между собою. Главный купол, для создания гармонии его размеров и легкости стиля, сложен из глиняных горшков, которые до сих пор удивляют своей крепостью; они сделаны из глины, найденной на острове Родос, и так легки, что вес двенадцати горшков равен весу одного обыкновенного кирпича. Стены сложены из кирпича и облицованы мраморными плитами, а пильеры сделаны из больших известковых камней, сцепленных между собой железными связями, и гладко оштукатурены известковым раствором на масле под мрамор различных цветов.

Карниз над основанием купола сделан из белого мрамора: простота господствует в его профиле. Везде на стенах блистали прежде изображения Богоматери, апостолов, евангелистов и греческих крестов с надписью «Сим знамением победиши!». В куполе сделано изображение Отца Предвечного и четырех херувимов. Все это исполнено из мозаики и цветного стекла, смешанного с серебром и золотом. В четырех пандативах помещены мозаичные изображения херувимов в колоссальном размере. Перед входом во храм был атриум, четырехугольный открытый двор, обнесенный портиком и вымощенный плитами, посреди которого был сделан бассейн. Одна только передняя галерея нарфекса, или паперти, была без украшений. В следующей внутренней галерее, у входных дверей, был представлен мозаичной работы архангел Михаил с огромным поднятым мечом. Все живописные изображения были нарисованы красками по золотому полю. В восточной полукруглой части был помещен престол, патриаршее место и другие места для соборного сидения. Эта часть была отделена невысоким иконостасом из кедрового дерева, украшенным двенадцатью серебряными колоннами, на котором помещены образа Спасителя, Божией Матери, апостолов и другие. Главные богатства были заключены в алтаре: золото, серебро и драгоценные камни блистали там на каждом шагу и особенно в украшении престола. Император желал, чтобы он был сделан из вещества, которое было бы драгоценнее золота, а потому верхнюю доску его выплавили из золота и серебра с мелкими драгоценными камнями и алмазами. Неудивительно, что, по преданию, император при виде своего творения, взойдя на него, с восторгом сказал: «Хвала Господу, превзошел тебя!» У нас в России храм этот служит образцом для знаменитой древней церкви, построенной в Киеве, также во имя святой Софии, Ярославом, и для Софийского собора в Новгороде. Константинопольский храм, почитавшийся чудом Средних веков, в настоящее время[2] лишен почти всех своих украшений: огромные ковры скрывают его прекрасный мраморный пол; все мозаичные изображения на стенах каждые два года безжалостно закрашиваются, и самые части мозаики разобраны и проданы иностранцам. Вся живопись, знаменитый образец нашей церковной, характер которой в XI и XII веках проник не только в Россию, но и в Италию и Францию, также забелена. В боковых нишах, около бывшего алтаря, помещены две вазы для омовения поклонников лжепророка. На месте изображения Предвечного Бога, в главном куполе, написаны стихи из Корана. Высокие минареты, пристроенные к церкви турецкими султанами, придали смешанный, неопределенный характер зданию; кроме того, наружность обезображена тяжелыми контрфорсами; христианский крест на вершине главного купола заменен, по приказанию султана Амурата III, луной. Замечательно, что многие мозаичные изображения, несмотря на старания турок, скоро освобождаются из-под окраски и остаются незабеленными, так, например, сохранился образ Святой Богородицы в алтаре.

Такова Святая София в Константинополе в прежнем своем виде.

8. Здание на песке

Вот каков был Новый Рим по своему великолепию. В своем внешнем облике он превзошел даже древний Рим и стал, действительно, столицею мира, но во внутренней, духовной стороне он мало чем уступал своему первообразу.

Мы уже видели, каким был Рим в период начала своего падения, но это был Рим языческий, боровшийся всеми силами с новым мировоззрением – и павший в этой борьбе. Константинополь, заняв место Рима, перенес на себя и все характерные его особенности. Это был тот же Рим, но – увы! – христианский… Впрочем, и в отношении порочности Новый Рим, несомненно, превзошел старый… Население города, собравшееся с разных сторон мира, разнородное, разнохарактерное, не связанное племенными узами или общими интересами, соединяло в себе все пороки европейского, еще не успевшего вполне освободиться от языческих веяний, человечества с дурными качествами азиатского мира. В нем тесно были переплетены стремление к роскоши с кровожадностью, чувственность с ложным благочестием, спесь с низкопоклонством. Страсть к зрелищам, волнующим кровь, разжигающим фантазию, вызывающим возбуждение, переходила с арены и ипподрома в жизнь и народа, и высших слоев общества, и в политику, и даже в то, что, казалось бы, должно было быть для всех неприкосновенным – в религию. Сразу породилось множество сект, главари которых искажали серьезность христианского вероучения и увлекали за собой не установившихся еще в правилах веры людей. Шли бесконечные и в то же время совершенно бесполезные, ничего не выяснявшие религиозные споры, сами императоры принимали в них иногда чересчур горячее участие, так как считали себя главами не только государства, но, по примеру Константина Великого, и церкви.

Другого рода смуты вызывались то честолюбивыми полководцами, добивавшимися для себя – очень часто не без удачи – императорской короны (в Византии, так же, как и в Риме, не было установлено полного порядка престолонаследия), то различными временщиками, куртизанками, фаворитами и фаворитками, то, наконец, самими императрицами, дарившими свою любовь не супругам, а первым, кто им успел понравиться, а вместе с любовью и императорскую корону.

Бывали случаи, что, по милости императриц, на византийский престол вступали простые дворцовые слуги. Так, известно, что предшественником Юстина – простого солдата – был дворцовый служитель Анастасий, понравившийся императрице Арианне тем, что у него один глаз был голубой, а другой черный. Чтобы сделать его своим мужем и императором, Арианна воспользовалась обмороком императора Зенона, своего законного мужа, отравившего, чтобы сделаться императором, своего сына. Она объявила Зенона умершим и приказала немедленно похоронить его. Несчастный был зарыт в могилу живым. Императорские гвардейцы слышали из могилы надрывающие душу крики, но не решились прийти на помощь заживо погребенному, и он задохнулся под землей. Жена императора Юстина, о котором сказано выше, Лупицина Евфтимия была рабой, а жена племянника Юстина, взошедшего на византийский престол под именем Юстиниана, Феодора, была дочерью циркового дрессировщика медведей и цирковой актрисой, окруженной неревнивыми поклонниками, и вслед за этим – византийской императрицей, разделявшей с мужем власть над жизнью и смертью своих подданных.

Впрочем, как Юстин, так и Юстиниан, славяне по происхождению, были одними из лучших императоров Византии. Лупицина Евфтимия была простая, но добрая женщина, а Феодора сумела держать себя в качестве императрицы с редким тактом, чего нельзя сказать о ней как о женщине и супруге.

Вообще, история рисует нам византийские нравы в самых неприглядных красках. Это – целый ряд кровавых казней, измен, насильственных захватов власти, отрав, пыток, страшной мести. Женщины, даже императрицы, совершенно равнодушно переходили от одного мужчины к другому. Дети составляли заговоры против родителей, родители против детей, дворцовые евнухи захватывали власть в свои руки, полководцев уважали не за храбрость, не за способности, а за искусство интриговать. Сегодняшний император завтра мог пасть под ударами наемных убийц, а сегодняшний приговоренный этим императором к смертной казни завтра сам начинал царствовать. И среди этого – бесконечные богословские споры, торжественные процессии и прочие эффекты.

Понятно, что при таком положении вещей императоры должны были волей-неволей заискивать перед чернью и потакать самым грубым ее инстинктам. Еще с Константина Великого, по примеру римских императоров, в Константинополе черни раздавали хлеб, вино, оливковое масло и деньги. В таком положении большинству незачем было что-нибудь делать – чернь могла жить без занятий, так как дневное пропитание ей было обеспечено. И сытый народ не знал, как ему убивать свободное время, и так же, как в Риме, требовал зрелищ. Императоры не решались отказывать ему в этом, тем более что императорская гвардия Константинополя была тем же, чем преторианцы последних дней Рима. Она сама выбирала себе вождей и ставила их на престол, не спрашивая даже воли народа. Император, вступая таким образом во власть, не знал, на кого ему опираться – на народ или гвардию. Угодить же им одновременно удавалось редко. Если император не угождал гвардии, она свергала его, если он не угождал народу – начинались мятежи. Эти мятежи были злом для Византии. Они сопровождались страшными и чаще всего бесчинными кровопролитиями, грабежами, пожарами. Победа той или другой партии ипподрома очень часто влекла за собой народный мятеж. Одно из таких возмущений было при Юстиниане. Причина его была пустяшная: борьба Голубых и Зеленых во время ристалищ вызвала спор, спор перекинулся в город, праздный народ поднял оружие и осадил императорский дворец. Знаменитый полководец Велизарий, собрав горсть оставшихся верных солдат, кинулся на бунтовщиков, произвел в их рядах смущение, заставил отступить в цирк; в один миг цирковые ворота были заперты, и тридцать тысяч человек очутились в ловушке. Немногие вышли из нее…

Таково было положение народа и императоров в Константинополе, где сосредоточилась вся жизнь Восточной Римской империи. Из всего сказанного ясно, что, только что возникнув при Константине, разделившись с Римом при Галерии, она тотчас же начала клониться к упадку, как клонится и всегда близко к падению всякое здание, построенное на песке.

Византия, как и вся страна, как все государство, как вся Восточная империя и олицетворявший ее Константинополь, была именно таким зданием…

9. Под пышной декорацией

Несмотря на свое великолепие, Византия представляется воображению, как организм, снедаемый страшными недугами. Это были недуги нравственные. Лихоимство, низкопоклонство, интриганство, правовой беспредел, пьянство – все это существовало в Византиийской империи.

В одной обличительной проповеди сохранилась такая характеристика Царьграда: «Наш град – блудница, вертеп разбойников, жилище убийц, наша столица – град плачущих и стонущих. Почему же это? Потому что справедливость покинула ее, и она возненавидела правосудие; потому что со стогн ее не ушли ростовщики и льстецы; потому что в ней царят ложь, интрига, высокомерие, насилие. Наш город – источник зла для всей страны, из него повсюду распространяется зараза. Правящие нами творят беззакония, торгуют правосудием, любят дары, за все требуют воздаяния; сборщики податей отнимают у нас последние крохи. Исчезли стыд и целомудрие, их заменили страсть к наживе и всякие вожделения. Господствуют наглость, суетные заботы: как бы приумножить свое имущество, как бы поесть и попить; женщины зарятся на мужчин, мужчины – на женщин».

Пьянство не представляло, по всей вероятности, очень распространенного порока. В южных странах, в Италии и Греции, где растет виноград и народ имеет возможность пить вино ежедневно, почти никогда не видишь пьяных на улице. Очевидно, так было и в Византии, где, по большей части, пили вино с водой.

Но пьяницы все-таки встречались. В одном византийском памфлете говорится: «Не входи в мои виноградники, Иаков, не срезай у меня лозы, не выжимай у меня винограда, ибо ты, как сухая губка, вбираешь в себя вино всеми частями. Ты пьешь целую ночь и, хвастаясь, говоришь: я не примешал к вину воды, как делают трактирщики, ни горячей, ни холодной; я пью его не смешанным».

В другом памфлете об осмеиваемом лице сказано, что он изучил все столичные трактиры и, поднеся кубок ко рту, пьет, не переводя дыхания, как животное.

Трактиры были в Константинополе, но посещать их считалось неприличным для людей порядочного общества, и самое ремесло трактирщика считалось позорным. Молодежь кутила, но задавала пиры у себя дома. Об одном важном сановнике, любившем пожуировать, историк Никита Хониат рассказывает: «Не имея себе соперников в обжорстве и превосходя всех в питье вина, он умел подпевать под лиру, играл на арфе и плясал кордакс (комическую пляску с непристойными телодвижениями), быстро перебирая ногами. Жадно наливаясь вином и часто насасываясь им, как губка, он не потоплял, однако же, своего ума в вине, не шатался, как пьяные, не склонял головы на сторону, как бывает от хмеля, но говорил умно и становился еще одушевленнее в разговоре. Он любил устраивать пиршества и этим приобрел любовь всех лиц, жаловавших веселый разгул. Приезжая к подобным господам, он пил столько, что многие не могли сравняться с ним и доходили до того, что им долго приходилось отрезвляться и освежать голову, другие же пили с ним наравне. Это были люди, которые вливали в свое брюхо по целым бочкам, пили из кувшинов, вместо стаканов. Этот сановник мог не только пить, но и есть необыкновенно много. Особенно любил он зеленые бобы, и, вот, когда он однажды был на войне и стоял лагерем на берегу реки, завидел он на другом берегу полосу бобов. Тотчас раздевшись донага и переплыв на другую сторону, он поел большую часть их, но и тем не удовольствовался. Связав остатки в пучки и положив на спину, он перетащил их через реку и, расположившись на полу в палатке, с наслаждением поедал бобы, как будто долгое время ничего не ел».

Нечего и говорить, что жестокость также была в тогдашних нравах. Делались такие зверства, от которых волосы становятся дыбом. Пытки и членовредительные наказания говорят о большой жестокости, но это, по крайней мере, делалось по суду, на суде можно было оправдаться, можно было надеяться, что судьи будут действовать по закону и справедливости. Гораздо хуже был административный произвол. Лиц, заподозренных в заговоре, обыкновенно не судили, а «убирали», этим пользовались, когда кто-нибудь казался неудобным. Временщики играли большую роль в Византии: они пользовались неограниченным доверием царя и распоряжались от его имени совершенно самовластно. Против таких лиц не было управы: они отравляли, конфисковывали имущество, ссылали; нельзя было жаловаться на них в суд. Впрочем, если они хотели сделать это законно, то подбирали подходящих судей, возводили на совершенно неповинных какое угодно обвинение и, считая его доказанным, действовали уже на основании такой-то статьи свода законов.