Стать человеком

– Не торопишься? – Безладов, как всегда свежий, незаметно подошел ко мне.

– Зависит от альтернативы.

– Тут рядом еще один день рождения празднуют. Надо съездить. А один не хочу.

– Я без подарка.

– Что-нибудь найдем. Мне много барахла надарили.

– Пить не буду. Не могу больше.

– Ну и будешь сидеть трезвый, как куропатка.

– Заманчиво. Но завтра, по любому, домой.

– Все не допишешь?

– Последние аккорды.

– И как в целом?

– Гениально!

– Совсем как у меня, – он зевнул. – Сейчас всех провожу и поедем.

Разъехались все часа через два. К этому времени я, несмотря на свои обещания, все же успел выпить стакан портвейна. В голове образовалась нехорошая пустота. Пустота, в которой не найдешь облегчения, только еще большую тяжесть. Пустота усталости и непонимания.

Я очень не хотел в один распрекрасный момент оказаться на месте Николая. Не хотел плакать по ночам и извиняться утром. Не хотел с разрубающей ясностью осознавать, что уже ничего не изменить. Зачем что-то менять? Ведь все скоро закончится. И, конечно, начнется снова, но уже без моего участия.

– Саня, не спи! Едем!

Едем, едем, не уедем. Я неловко встал и направился к машине.

Когда мы подъехали, я понял, что у Владимира была очень маленькая и скромная дача. Не дача даже. Так, сарай в закутке жизни. Здесь же за огромными чугунными воротами распологался едва ли не замковый комплекс, украшенный ухоженными насаждениями и античными скульптурами. В глубине угадывались пруд и теннисный корт. В общем, судя по всему, на этом дне рождения все-таки стоило выпить.

– Думается, тут после прошлого дня рождения не всех нашли, – я с сомнением смотрел на открывшееся великолепие. – А я без галстука.

– Расслабься, – Владимир припарковал машину. – Здесь довольно либерально.

– А что с подарками?

– Я отдам шахматы. А ты Пикассо.

– Утраченного?

– Розовый период.

– Не жалко.

– Не время сейчас для жалости, Саня! Ох, не время… – он кивнул в сторону. – А вот и наша хозяйка.

Про хозяйку я уже знал, что звали ее Полина, а больше мне знать было и не надо. По крайней мере, в этом Безладов убедил меня довольно легко.

Эффектное каштановое каре, спокойные карие глаза, уверенная улыбка. Красивая женщина. Нос, правда, длинноват, но по сравнению с четырехэтажной цитаделью это же совершеннейшие мелочи.

– Владимир, – раздался голос мурлычущей пумы. – Я так рада, что вы приехали. А кто ваш друг? – слабо заинтересованный взгляд на меня.

– Александр, – представился я. – Брат Владимира. По перу, разумеется.

– Очень приятно, – Полина блеснула глазами. – Пойдемте. У нас все только начинается.

Все только начиналось, но начиналось, явно давно. Во всяком случае, количество гостей, еды, алкоголя и общего веселья говорили как раз об этом. Женщины были изящны, мужчины дружелюбны, а официанты своевременны.

Пили за прекрасную Полину, за великолепную Полину, за волшебную Полину. За нашу дорогую Полю тоже пили. Я утомленно пил вместе со всеми. Все-таки я пил очень хороший портвейн. И все-таки надо было продолжать охоту. По крайней мере, до тех пор, пока из-за облаков не выскочит фея с корзинкой новых, чудесных идей. А еще в короткой юбке и ажурных чулках.

– Не знаете, сколько ей лет?

Заговорщицки прищурившись, на меня вопросительно смотрел лысоватый толстяк с бокалом шампанского в руке. Огненно-лиловый галстук на необъятной шее навевал мысли о яхтах и личных самолетах.

– Красивой женщине всегда где-то в районе двадцати трех.

– Хороший возраст, – толстяк одним глотком осушил бокал. – Я в двадцать три играл в водное поло.

– А я на гитаре.

– Так, может, сыграете? Я где-то здесь видел! Высоцкого? Вспомним юность!

– Боюсь, я забыл весь репертуар.

– Грешно забывать Высоцкого.

Толстяк бросил на меня укоризненный взгляд и пошел искать более достойного собеседника. А в голове, помимо воли, начал громко и яростно петь Высоцкий. Про любовь, дружбу и горы.

– Не угостите сигаретой?

Женщина. Дорогой костюм, минимум косметики, взор прохладный, но уже довольно пьяный.

– Увы, не курю сигарет.

– И мне надо бросать, – она покачала головой. – Надо, но не хочу. А вы как думаете, что важнее хочу или надо?

– Важно, чтобы страховка не подвела.

– Что?

– Я говорю, когда расслабиться, если не сейчас?

– Значит, не бросать?

– Не бросайте. Вам идет сигарета.

– Откуда вы знаете?

– Шепнул на ухо маленький никотиновый гном.

– А вы шутник!

– Только по нечетным.

– Шутки это хорошо, но тысячу шуток за сигарету! – она щелкнула пальцами и… растворилась в воздухе. Хотя нет, просто пошла стрелять сигареты.

Я немного побродил по дому. Оценил размах пейзажей в золоченых рамах, белоснежный рояль, быстроглазых официанток, туалет, куда не стыдно было бы зайти и дьяволу. Я затерялся в этом огромном доме, так же, как затерялся и в ненавистном мне мире. И я, конечно, найду выход. Но меня вновь обманут и попросят поискать еще раз. И я снова открою дверь, и мне снова скажут…

Поблуждав еще немного, я вышел на миниатюрный балкон, с которого открывался пленительный вид на лесной массив. Снег уже почти сошел, весело пробивались к солнцу первые листья, березовые стволы стояли неровной стеной храбрящихся новобранцев. Природа мчалась навстречу весне. Пробуждающей, обещающей, влюбляющей весне. Вечной надежде вечных желаний.

Совсем скоро распустятся цветы, яростно запоют птицы, с новой силой захочется жить, любить, мечтать. А она оглянется на мгновение, лукавым, игривым взором осветит твою непройденную дорогу и бросится дальше пробуждать, обещать, влюблять. И останется лишь покориться ее детской упрямой воле. И никто не будет думать о том, что осень опять придет слишком рано.

– Красиво, правда?

– Пожалуй.

Я повернул голову и увидел Полину (прекрасную, великолепную, волшебную). Она расслабленно смотрела на верхушки деревьев. В руке ее полулежал пустой бокал из-под шампанского.

– Вам нравиться у меня?

– Безбрежно.

– А мне понравился ваш подарок.

– Не может быть.

– Нет, в самом деле. Чем-то зацепило.

– И такое бывает.

– Вы ведь останетесь на ночь?

– Вопрос…

– Оставайтесь. Ночью будет весело, не то что сейчас. К тому же ночь так скоро.

Я посмотрел на циферблат. Полшестого. В апреле ночь начинается в где-то районе девяти. Действительно, не так долго. Когда я поднял глаза, то увидел, что меня вновь оставили в одиночестве. Все-таки очень тактичные люди.

Еще час я бездумно бродил по просторным этажам, пока не наткнулся на Безладова. Владимир находился в состоянии полного душевного умиротворения и вел легкомысленный разговор о кулинарии с добродушного вида парой лет сорока. Мне удалось ненавязчиво пристроиться в его тени и оставаться там вплоть до разрекламированной ночи.

А потом пробило десять часов, и громкий голос Полины прорезал монотонный гул истомившегося в ожидании вечера.

– А теперь все в лес! В лес, господа!

– В лес? Да по грибы? – я недоуменно посмотрел на Безладова.

– Боюсь, что нет, – Владимир сокрушенно развел руками. – В отличие от тебя, у здешних обитателей есть фантазия.

– Наша прелестная хозяйка что-то говорила про ночное веселье.

– Тогда держись. Должно быть жарко.

– Ну, значит, скорее в лес! А то еще подадут недожаренными.

И шумною толпой, презрев хмельной покой… Владимир, вы со мной? Не отставайте! Как странно и темно, но, впрочем, все равно. У вас с собой вино? Давайте!

До леса было минут семь. Полина вела нас, как Гермес своих подопечных. Из света во тьму. Из мира во мрак. И к чему эти загробные сравнения? Ведь будет весело! Ве-се-ло! И падать будем только от хохота.

Наконец мы вошли в лес. Под ногами вместо грязи я не без удовольствия обнаружил доски. Заботлива наша хозяйка, ох, заботлива. К добру ли это? Пускай будет к добру. К бескрайним просторам восхитительного добра. Пускай его раздают в стаканчиках, как мороженое. По двадцать пять рублей за стаканчик.

Бум! Бум! Бум!

Барабаны! Невидимые барабаны прорвали ночной покров, заставили удивляться, озираться и ждать, с трепетом ждать продолжения.

Бум! Бум! Бум!

Уже со всех сторон. Громкие, ритмичные удары. Нестихающий, бешеный бой. Какой-то языческий, древний мотив. И сразу мерещатся кентавры, оборотни и прочие лесные духи.

Бум! Бум! Бум!

– Тебе страшно, Володя?

– Еще не решил, а тебе?

– Мне стыдно об этом говорить.

Вдруг огненными стелами вспыхнули высокие костры, колдовским светом озаряя приютившую нас рощу. Ярко горели костры, а на их фоне появлялись и начинали плясать женские и полукозлиные фигуры. Дриады и сатиры, насколько я мог судить из общего замысла.

Бум! Бум! Бум!

– Друзья мои!

Я поднял голову. На высоком постаменте стояла Полина. Она смеялась и махала нам руками. Сейчас она была похожа на эльфийскую королеву.

– Сегодня праздник весны! Праздник любви! – она подняла руку, и барабаны смолкли. – Я хочу, чтобы каждый из вас забыл про свои тревоги и оставил место только для вина и веселья! Веселитесь! Веселитесь, как в последний раз! – она снова взмахнула рукой.

Бум! Бум! Бум!

– Да, масштабно, – похоже, обещанное веселье оказалось не шуткой. – Ты танцуешь, Володя?

– Когда пьяный.

– Я тоже. Выпьем?

Бум! Бум! Бум!

Вокруг нас уже начались дикие пляски. Дриады и сатиры стремительно подхватывали еще не пришедших в себя людей, заставляли их пить из больших плетеных бутылок и двигаться в такт яростным звукам барабана. Нас с Владимиром мгновенно затащили в хоровод, в центре которого извивалась стройная дриада. Она мерцала в свете костров, словно ожившая бронзовая статуя.

Бум! Бум! Бум!

Кружилась голова, перед глазами грохотало пламя. Дриада с оливковыми волосами обливала меня вином и слизывала красные капли с моих щек. Было нереально, было завораживающе. Праздник весны, праздник любви. Ожившая сказка, манящая мистерия. Легкость самой природы. Вино и танцы, мужчины и женщины. Что еще надо человеку для счастья в такую ночь? Да разве нужно что-то иное? Разве оно не испортит, не опошлит эту хрупкую первобытную гармонию?

Бум! Бум! Бум!

Я с трудом вырвался из объятий дриады, вина и барабанов. С трудом отстранился от этой прелестной вакханалии. Все-таки я был уже пьян и очень недоволен охотой. Ну а здесь мне поохотиться точно не удастся. Сюда не пускают с прицелами и манками. Весна и любовь строго охраняют свои владения.

Сейчас я на обратной стороне. На той, где люди любят друг друга, желают друг друга, хотят быть друг с другом. Я там, где социум чист и безгрешен. Там, где моя ненависть не найдет ни поддержки, ни утешения. Ересь асоциальности сейчас далеко, за лесами, за кострами.

Кто я здесь? Изгой! Мне ни за что не почувствовать этой всепоглощающей радости, этой простоты и легкости жизни. Мне не смеяться над ужимками сатиров, не восхищаться изяществом дриад, не захлебываться в водопадах вина, не греться у шатров-костров. Мне не быть здесь. Я не должен здесь быть.

Бум! Бум! Бум!

– Александр!

Возникшая из ниоткуда Полина схватила мою руку и увлекла в опаляющий танец. Она смеялась и смотрела на меня пьяными, беззаботными глазами открывающего подарки ребенка. Она торжествовала, она была эльфийской королевой, и весь лес склонился перед ней на колени.

– Я же говорила, что будет весело!

– Я вам сразу поверил!

– Вы пьяны?!

– Вот-вот буду!

– А я пьяна! Давно я не была так пьяна! Выпьем еще!

– Выпьем!

Мы выпили вина, на этот раз белого, и в зеленых глазах Полины засверкали искры эльфийского безумия. Она притянула меня к себе и жадно поцеловала. Ее губы на вкус были, как огонь, – злые и горячие. А вот я, боюсь, был немного прохладен. Впрочем, Полина этого, похоже, не заметила.

Бум! Бум! Бум!

– Я так мечтала об этом! – она обвела рукой круг костров. – Только об этом я и мечтала!

– О чем же будешь мечтать теперь?

– О том, чтобы праздник не кончался! Никогда!

– Смелая мечта!

– Просто не надо трезветь! Выпьем, Саша!

– Выпьем!

Бум! Бум! Бум!

Она отпустила меня только через час. Пьяная, влюбленная, восторженная. Словно сама весна пришла на зов наших костров. И она не собиралась уходить. Это мы шли за ней. Шли легкой поступью лесных эльфов.

Я сделал пару шагов в сторону и неожиданно оказался в небольшой компании, которая с шумным интересом наблюдала за борьбой сатиров возле одного из костров. Выглядело все крайне эффектно. Сатиры с криками бросались друг на друга, рычали, бодались бутафорскими рогами. Мелькали мускулистые руки, веревочные хвосты, яростные оскалы. Ни один не мог взять верх, ведь им не платили за победу.

– Это, наверное, самое странное из того, что я когда-либо видела, – хрупкая барышня, не отрываясь, смотрела на кувыркающихся борцов. – Правда, Димочка?

– Я как-то видел, как дрались два Деда Мороза, – Димочка обнял свою спутницу. – Тоже зрелище еще то.

– А я как-то сам дрался с Дедом Морозом, – стоящий рядом длинный субъект коротко рассмеялся.

– Из-за подарков?

– Из-за Снегурочки.

– И как?

– Честно говоря, не помню, – длинный опять рассмеялся. – Новый год же! Все в мясо!

– А вы художник? – вдруг обратилась ко мне девушка. – Я видела, вы Полине картину подарили.

– Временами. Больше писатель.

– А я вас читала.

– Возможно. Волковский.

– Волковский! Александр?

Я осторожно кивнул.

– Я вас так люблю!

– Тронут, – я снова кивнул.

– И Димочка вас любит! Правда, Димочка?

– Правда, – чуть смущенно прогудел шкафообразный Димочка.

– А я не читал, но одобряю, – длинный неожиданно схватил и решительно пожал мою руку.

– И не читайте. Фантазия всегда лучше реальности.

– Мальчики, давайте выпьем!

– Правильно! Давай выпьем, братан! За литературу!

– За литературу!

Бум! Бум! Бум!

Я пил за литературу с людьми, которые в ней ничего не понимали. Почему я так решил? Так ведь они считали меня отличным писателем. Впрочем, не все ли равно, в чем разбирается тот, с кем ты пьешь? Это совершенно не важно, ведь говорить вы станете совсем о другом.

И я говорил, пил, смеялся. Я бросил свою бесполезную охоту на корм негаснущим кострам. Я принимал комплименты и сыпал комплиментами в ответ. Я целовал дриад и плясал среди сатиров. Этот бой был уже проигран. Как говорил один из местных, – есть армии, на которые не нападают[1]. Сегодня я в плену. Сегодня меня заставят плясать, пить и смеяться. И мне не вырваться, пока не погаснут костры. Пока не смолкнут барабаны.

Бум! Бум! Бум!

Очнулся я в светлом, явно гостиничном номере. В голове шумели барабаны и скакали сатиры. Я встал и подошел к окну. За окном текла широкая, полноводная река. Глядя на реку, я с некоторым трудом прикинул, где оказался. Не знаю почему, но это утро я встречал в некоторой дали от Москвы.

Плевать почему. Я сходил в душ, оделся и заметил бутылку пива, заботливо оставленную на тумбочке. Я посидел на кровати, выпил пиво, посмотрел на реку. В голову лезли события прошлого вечера и ночи. К бесам все! Все к бесам!

Я спустился на первый этаж и подошел к круглолицей девушке у стойки. Она улыбнулась мне неширокой, дежурной улыбкой.

– Доброе утро. Скажите, я приехал один?

– Добрый день, – она улыбнулась. – Нет. С вами были еще двое мужчин и женщина. Они поселились в…

– Скажите им, – перебил я ее, – что мне срочно нужно было уехать в Москву. – И вызовите, пожалуйста, такси до вокзала.

– Конечно, сейчас, – она взяла трубку телефона.

Такси подъехало через пять минут. Я наконец додумался посмотреть на часы и увидел, что было уже два дня. Значит, с утром я действительно ошибся. Если б это была моя единственная ошибка.

На вокзале я без лишних промедлений взял билет на вечерний поезд и выпил кофе. А потом долго сидел, глядя на моргающее табло. Прошла моя первая неделя. Неделя-пустота, неделя-глупость. Сколько таких недель мне еще предстоит? Сейчас, кажется, что слишком много. Потом, вероятно, покажется – крайне мало. Но, так или иначе, пришло время пообедать.

Обедал я в ближайшем кафе. Куриный бульон, форель и бокал пива. Три маленьких островка радости в большом море разочарования. Но и они вскоре опустятся на самое дно самой глубокой впадины. И между их останками будут плавать бледные рыбы с грустными, плачущими глазами.

Я вышел из кафе и наугад двинулся по залитой солнцем улице. Не трубили больше рога, не слышался заливистый лай собак, не пахло кровью и порохом. Не будет сегодня охоты. Радуйтесь! Смейтесь! Живите!

Через полчаса я шел по набережной и бездумно смотрел на спокойную гладь воды. Бездумно! Только здесь это стало возможно. Ведь все с легкостью решат и без твоего участия. Неважно как, неважно когда. Решат! И узнаешь о решении ты одним из последних. И некуда бежать обжаловать.

Неужели мне тоже придется ждать? Как же не хочется ждать. Как же хочется ненавидеть сейчас. Сейчас и каждого! Ну, где твоя божественная ненависть? Избродилась, истрепалась? Где твой приговор, твоя кара для этого мира? Где твой иззубренный меч? Как же мне ненавидеть без меча?

Ненависть пуста без меча. Любого, пусть даже бумажного. Пусть даже мармеладного. Объеденного с девяти сторон. Мне не достать и его. Все мечи разобрали задолго до меня. И все они давно переломаны.

Что ж, я забуду про меч. Я гордо достану из кармана башенный щит, весь в червлени, драконах и леопардовых львах. Щит, за которым трусливо спрячется моя ненависть. Моя защита и опора, мое бессилие и бегство, мой самосотворенный отряд веселых партизан.

Я пытался быть богом. Теперь я должен сыграть человека. Сыграть так, чтобы мы оба поверили. И я, и он. Я дам социуму почти равноценную замену. И он останется ей вполне доволен. А потом я вернусь. Я обязательно вернусь в тот миг, когда в кузнице моей ненависти будет выкован новый меч.

Ну, а пока… Здравствуй, Сашка! Расскажи мне, как твои дела!

Все хорошо! Все легко и славно! Я закончил книгу и через несколько месяцев она уйдет в печать. Я стал меньше пить и делать зарядку по утрам. У меня появились новые друзья и новые цели. Я здоров и бодр, красив и элегантен. Я встречаюсь с восхитительными женщинами и читаю мудрые книги. Я даже написал пару неплохих картин. Жизнь прекрасна! Я скажу это каждому – жизнь прекрасна!

Но вот иногда, темными вечерами, мой непробиваемый щит начинает дрожать и биться. Я держу его, держу из последних сил. Я наваливаюсь на него со всей злостью, со всей волей, но даже тогда из-за края черными сполохами вырывается жуткий оскал моей бессмертной ненависти. И я говорю ей глупые, ласковые слова о том, что скоро, совсем скоро я уберу щит и отдам ей этот жалкий мир. И тогда она успокаивается, и уходит обратно, и лениво грызет щит изнутри, желая приблизить сладкий момент своей роковой свободы.

Но это мелочи! А жизнь-то прекрасна!

И ты счастлив?

Да! Да! Тысячу раз да! Я счастлив! Счастлив просыпаться и засыпать, отдыхать и трудиться, верить и мечтать. Счастье сидит у меня на плечах и весело машет ногами. И я никогда не устану его носить.

Значит, не зря я поставил щит?

Не зря. Он дал мне жизнь. Не такую плохую, как оказалось. Отличную, по сути, жизнь. И я благодарю за нее.

Но ты помнишь про меч?

Я помню. Как я могу забыть. Ведь не стихает грохот в кузнице ненависти. Каждое мгновение я слышу его. Слышу рев и плач. Чувствую безумие и вожделение.

И это разбивает твое счастье?

Это делает его еще сильнее. Я понимаю, что могу потерять его в любой момент. И я наслаждаюсь каждой секундой. Со старанием, с ревностью дурака.

Так кем ты стал? Дураком? Человеком?

Мы оба верим в это. И я, и он. Он не видит моей ненависти. Он не знает, что сидит за моим щитом. Он даже не видит щита…

Плевать на него! Кто ты? Кто ты такой? Отвечай!

– С вами все в порядке?

Я резко обернулся. На меня с тревогой смотрела немолодая женщина в бежевом платке.

– Да, все отлично, – я вынужденно улыбнулся, – задумался.

– Гоните прочь такие мысли, – она покачала головой и пошла дальше.

Она пошла, а я остался. Остался держать щит, который приведет меня в итоге… к чему? Кем я стану за этим щитом? Хватит ли у меня сил, чтобы убрать его, когда придет время? Время меча. Хватит ли у меня сил, чтобы поднять меч? Мне не ответить на эти вопросы. По крайней мере, сегодня. Сегодня я буду учиться держать щит. Чтоб не бил по ногам при ходьбе.

Я повернулся спиной к реке, и с извращенным интересом заново начал разглядывать этот мир. Мой мир! Теперь уже мой! Моя земля, мое небо, мой ветер, мои дорогие сородичи. И эта трогательная старушка в дореволюционной шляпке, и этот худенький, усыпанный веснушками паренек, и даже вот эта пара упитанных, целеустремленных мужчин.

Все мое, родное. Хорошо еще, что я не должен вас любить. Я даже могу вас ненавидеть, но, увы, не так, как раньше. Раньше я ненавидел совсем не вас. Вас я старался просто не замечать. А теперь вы вдруг все стали вполне достойны моей ненависти. Такой непривычной человеческой ненависти. Как странно все-таки стоять за щитом. Странно, душно и тесно. Но вот ведь фокус, совершенно необходимо.

Я буду делать совершенно необходимые вещи. С совершенно невозмутимым выражением лица. Как будто так и надо. Как будто для этого я и был задуман. Не обращая внимания на яростный, глубинный вой. Не замечая раздирающей разум борьбы. Не считаясь с ценой и падением.

Значит, пусть будет так! Как же все-таки это будет? Я снова поворачиваюсь лицом к реке. Мы долго молчим. Как славно молчать и знать, что тебя не спросят. Скоро ли так будет вновь?

…В аэропорту, как всегда, шум, суета, нервное движение во все невозможные стороны. Небольшая вроде сумка постоянно цепляется за любую возможность вырвать меня из королевства хладнокровия (очень маленького королевства). Безжизненный голос парит над головами и думами пассажиров. Ненавижу аэропорты. Просто ненавижу? Да, совсем просто.

Сдаю багаж, прошу место с краю, чтобы хоть с одной стороны была спасительная пустота. До посадки остается около часа. Я со скучающим лицом прохожу досмотр, покупаю невыносимо дорогой кофе и героически отказываюсь от десерта.

Наверное, только в аэропорту невыносимо дорогой кофе может оказаться таким посредственным. Хорошо, что его так мало. Но вот и пора на выход! В автобусе, как всегда, не протолкнуться. Как всегда, кто-то громко и тупо шутит. Но опять же хорошо, что так мало.

А вот и он! Волшебный трап – билет на небо! Здравствуйте! Добро пожаловать на борт! Осталось прорваться, пробиться, просочиться, и я уже возле моего узенького кресла.

Слева сидит симпатичная, но не более, девушка. Листает пухлую книгу. Что-то похожее на Ремарка. Я аккуратно сажусь рядом, стараясь не задеть ее руки. Не помогает.

– Добрый день.

– Добрый.

– Отдыхать?

– Скорее работать.

– А я отдыхать, – девушка радостно улыбается. – Третий год езжу. Никак не надоест.

– Похвальная привязанность.

Я стремительно достаю свою книгу, что-то модное, тупое, одноразовое. Как раз в самолет. Несложный намек разгадан. Девушка снова погружается в Ремарка. Я следую ее примеру, но не читаю, просто разглядываю буквы, не делая из них слова. Мне не нужны слова, только книга.

– Уважаемые пассажиры…

Я не слушаю. Повторюсь, мне не нужны слова. Мой маленький каприз в мире слов. Каприз, о котором никто никогда не узнает. Крошечная кость для изголодавшейся ненависти. Порой она ее даже замечает.

– Пристегните, пожалуйста, ремень.

Пристегиваю ремень. Самолет взлетает. Я смотрю на буквы и каждые несколько минут переворачиваю страницу. Я хочу, чтобы моя новая книга не была похожа на эту. На набор лишенных фантазии букв. Я напишу ее о том, кем я стал. О человеке. Таком похожем на каждого, но все же совсем другом.

Не проще ли было написать еще раз о любви? Или о жутком, холодящем кровь преступлении, или о дружбе и вражде? Конечно, проще! Но пусть это станет еще одной костью. Пусть она на миг поможет забыть о том, что такое голод.

– Что вы читаете?

Не выдержала. Не смогла мирно помолчать пару часов. Обязательно надо поделиться своей юной, мельтешащей перед глазами радостью с задумчивым мужчиной справа. До мужика слева не докричишься, он уже минут двадцать как спит. И пахнет от него безмятежностью и коньяком. И зачем я пил кофе?

– Что-то не то, – надеюсь, она уловит двусмысленность ответа.

– Ая…

– Вижу, «Триумфальная арка».

– Вы читали?

– Да, читал.

– Только не рассказывайте, чем закончиться.

– Как всегда, последней страницей.

– Ну ладно, приятного чтения.

– Взаимно.

Приятных букв, волшебных букв. Это ты хотела сказать, надоедливая девочка? Но нет, ничто не сделает эти буквы волшебными. Даже твоя беззаботная радость. Что она против моей вселенской печали? Высушенная капля в иссохшем океане. Но неужели мы уже снижаемся?