Дидро и цивилизация России

Уточнения, сделанные С. Кузьминым, позволили Полю Верньеру подготовить более точное издание «Философских и исторических записок» под названием «Беседы с Екатериной II (1773)»[38]. В предисловии издатель отметил, что Дидро очень хотел быть полезным русской императрице. Философ не знал России и начал изучать ее во время визита. Однако его контакты с русскими и французами в Петербурге (за исключением Нарышкина) не давали ему нужной информации. По словам Верньера, Дидро «ничем не был одурачен» («il ne dupe de rien»), он смело ставил перед императрицей острые вопросы, увлеченный опасной и увлекательной «игрой в жмурки»[39]. Французский издатель высказал надежду, что обнаружение подлинника «Mélanges» в России повлечет за собой их научное издание на русском языке, однако этого не произошло.

Канадский литературовед Эмиль Лизе выявил еще 19 относящихся к «Mélanges» страничек, не вошедших в переплетенный для императрицы сборник[40]. Эта находка позволила уточнить содержание и график бесед Дидро с Екатериной. Она дает основания утверждать, что встречи не прекратились в декабре 1773 года.

Между тем Екатерина II стала своеобразной persona non grata в советской историографии. Поэтому внимание исследователей переключилось на связи великого просветителя с русской культурой и ее деятелями, развивалась идея о глубоком интересе Дидро к России, ее природе и людям. Самый значительный повод для разработки этой темы дала публикация, появившаяся в 1932 году в… русском эмигрантском издании.

Вообще историки русского зарубежья, продолжавшие традиции дореволюционной историографии, внесли некоторый вклад в разработку интересующей меня темы. После опубликования во Франции полного текста замечаний Дидро на «Наказ» Екатерины (1920) вопрос о взаимоотношениях философа и императрицы затрагивал Антоний Васильевич Флоровский[41]. В частности, он обратил внимание на конкретный характер многих замечаний философа (осуждение Петербурга, указание на слабое развитие внешней торговли и промышленности, недостаточное состояние медицины и т. д.), что свидетельствует о знании Дидро некоторых сторон русской действительности. Исследователь екатерининского «Наказа» Флоровский, проанализировав «Замечания» («Observations») Дидро, пришел к парадоксальному выводу, что Екатерина в своей законодательной деятельности находила вдохновение в трудах французских просветителей, но при этом дух Просвещения оставался ей чужд: «здесь столкнулись, конечно, два разных мира, мир мысли свободной и свободолюбивой и мир мысли, связанной традицией и вкусом к просвещенному властвованию»[42].

В эмигрантском сборнике Общества друзей русской книги в Париже была опубликована статья библиотекаря Национальной библиотеки Жана Порше[43], давшая ценный материал для характеристики знаний Дидро о русской культуре и роли братьев Нарышкиных как информаторов философа. Примечательно, что французский библиотекарь более сдержанно, чем впоследствии советские историки, оценивал степень знакомства Дидро с русским языком и литературой. Тем не менее его окончательный вывод звучит вполне оптимистично: Дидро «не терял времени, и… при помощи своих друзей… усердно изучал Россию»[44]. Материалы о русских книгах Дидро, свидетельства интереса философа к русской литературе и русскому языку заставили взяться за перо целый ряд советских авторов конца 1940-х – 1950-х годов.

Основываясь на найденной Порше в Национальной библиотеке собственноручной «Росписи русских книг», принадлежавших Дидро, Владимир Иванович Чучмарев развивал идею о глубоком интересе философа к русской культуре и русскому языку[45]. Однако материал подан автором с националистическим нажимом и антизападными выпадами, что позволило американскому критику усмотреть в статье Чучмарева проявление идеологической пристрастности, характерной для периода холодной войны[46]. В статьях Чучмарева присутствует ряд необоснованных положений и допущений. Например, о том, что Дидро оказался таким же последовательным русофилом, как Вольтер, что он восторженно принял вольтеровскую «Историю Российской империи», что он был поклонником трудов М. В. Ломоносова, якобы «опережавших историческую науку своего времени», и т. д.

Александр Иванович Казарин в статье 1958 года вновь писал об обольщенном Екатериной II философе, который питал необоснованные иллюзии в отношении Семирамиды Севера[47]. Правда, на этот раз Казарин уже находил у Дидро основательный интерес к России и к Петербургу в частности. Автор также справедливо заметил, что Дидро не стремился расширить круг общения с русскими людьми во время пребывания в Петербурге. Как известно, у философа не появилось желания лично познакомиться с А. П. Сумароковым, Д. И. Фонвизиным, А. П. Лосенко, он нигде не упомянул о писавшем его портрет Д. Г. Левицком. В это же время другие авторы могли с легкостью утверждать вопреки фактам: «Русские ученые избрали Дидро членом Академии наук. Живя в России, он близко сошелся с ними (курсив мой. – С. М.). Уезжая на родину, Дидро увозил с собой веру в высокое предназначение русского народа и его науки»[48].

В 1960 году Казарин выпустил две книжки, посвященные экономическим и социально-политическим взглядам Дидро[49]. В них содержатся главы о поездке философа в Петербург. Они примечательны тем, что здесь речь идет о «плане экономического и политического преобразования России», выдвинутом Дидро в беседах с Екатериной II и в сочинениях, написанных после возвращения из Петербурга. В частности, автор заметил, что Дидро допускал возможность использования Россией опыта европейских стран на пути цивилизации. Верная постановка вопроса не всегда приводила автора к обоснованным выводам из-за его стремления радикализировать, «выпрямить» взгляды Дидро, видеть в нем последовательного республиканца и врага сословного строя. Кроме того, Казарину оставались неизвестными тексты философа, написанные для «Истории обеих Индий» Рейналя.

Из всех работ указанного периода на тему «Дидро и русская культура» выделяется авторской эрудицией статья академика Михаила Павловича Алексеева (1896–1981), написанная в 1948-м, но опубликованная десятью годами позже[50]. В частности, лишь Алексеев осмелился дать полную ссылку на статью Ж. Порше о русских книгах, принадлежавших Дидро[51]. Как о реальном факте Алексеев упоминал об обеде петербургских литераторов у графа Г. Г. Орлова, на котором у Дидро состоялась беседа через переводчика с поэтом В. И. Майковым. Этот факт, опирающийся лишь на устное предание, приводил впоследствии и Б. Г. Райский.

Свои наблюдения и выводы академик Алексеев развил в статье «Дидро о русской литературе»[52], вышедшей уже после смерти автора. Здесь он обратил внимание на широту интересов французского философа, который «не пропустил ни одного сколько-нибудь важного вопроса для лучшего уразумения общей государственной системы России и ее общественной структуры»[53]. Особую сосредоточенность Дидро на вопросах культуры и литературы Алексеев объяснил привычным, «профессиональным», интересом, но также сделал глубокое замечание о том, что наличие в стране «поэтов, скульпторов, художников, ораторов» являлось для Дидро важнейшим показателем ее общей культуры. Таким образом, исследователь вплотную подошел к постановке вопроса о связи культуры и «цивилизации», который Дидро решал на примере России.

250-летний юбилей Дидро вызвал появление ряда научно-популярных изданий в начале 1960-х годов. В частности, вышла книга Алисы Акимовны Акимовой «Дидро» в серии «Жизнь замечательных людей». Книгу завершает глава о путешествии философа в Россию[54]. Двуличная коронованная обманщица – Екатерина II и мудрый просветитель Дидро, утрачивающий свои иллюзии в отношении просвещенной монархини, – такими предстают главные герои главы в изображении автора.

Владимир Иванович Моряков, писавший о влиянии «Истории обеих Индий» Рейналя на А. Н. Радищева, лишь мимоходом сообщил о том, что в «Истории…» Дидро принадлежат 400–500 страниц, которые значительно радикализировали характер этого популярного издания. Моряков посчитал, что для его исследования факт соавторства Дидро не имеет принципиального значения[55]. Такой подход затушевывал важный вопрос о влиянии россики Дидро на Радищева.

В 1980-е годы вышли работы советских историков о русских связях Дидро, написанные на высоком научном уровне. Борис Григорьевич Райский детально изучил связи Дидро с братьями Нарышкиными[56]. Он не только окончательно решил вопрос, о который «спотыкались» почти все отечественные историки, начиная с В. А. Бильбасова: с кем из многочисленного семейства Нарышкиных поддерживал тесные связи французский философ и в чьем доме он провел пять месяцев в Петербурге[57], – но и привел многочисленные свидетельства того, что именно братья Нарышкины – Алексей и Семен Васильевичи – были важным источником знаний Дидро о России и ее культуре. Эти знания, по мнению Райского, позволили Дидро трезво оценить законодательство Екатерины II и ее внутреннюю политику. Поэтому императрице не удалось ввести своего собеседника в заблуждение относительно «обстоятельств» ее правления. Правда, исследователь работал лишь с источниками, исходившими от самого Дидро, и не обратил внимания на сочинения А. В. Нарышкина, позволяющие задуматься об идейном влиянии Дидро на русских собеседников.

Не менее тщательно подошел к теме «Дидро и Д. А. Голицын» Геннадий Семенович Кучеренко (1932–1997)[58]. Историк, прекрасно ориентировавшийся в отечественной и зарубежной литературе вопроса, проследил историю дружбы русского дипломата и французского философа, продолжавшейся более четверти века. В статье затрагивается и вопрос о влиянии Дидро на социально-политические и эстетические взгляды русского дипломата и ученого. Именно идейными расхождениями Кучеренко объяснил охлаждение отношений между своими героями: «полевение» Дидро и его разочарование в идее просвещенного монарха и «поправение» Голицына окончательно их развели. Как отмечал Кучеренко, сочинения Дидро о России – это «сгусток накопленных годами знаний о русской действительности, итог долгих раздумий о России… Эти знания черпались из книг… из рассказов посетивших Россию соотечественников и из наблюдений русской жизни во время поездки в Петербург и пятимесячного пребывания в нем»[59].

Литературовед Галина Николаевна Моисеева рассмотрела сюжет об отношениях Е. Р. Дашковой со знаменитым энциклопедистом, исходя из содержания «Записок» ученой княгини[60]. Эта работа была продолжена французским историком А. Нивьером, выступившим на конференции в Санкт-Петербурге в 1993 году, посвященной 250-летию Дашковой[61]. Автор отмечал не только некоторые точки идейного соприкосновения искренне симпатизировавших друг другу собеседников, но и показывал значение встреч с Дидро для налаживания отношений Дашковой с Екатериной II.

Натан Яковлевич Эйдельман обращался к источниковедческим аспектам темы «Дидро и Дашкова»[62]. Он писал о происхождении и судьбе документов, проливающих свет на общение философа с русской княгиней, сравнивал их свидетельства о встречах.

С давних пор исследователи не перестают упрекать Дидро в незнании России, в умозрительности его политических построений[63]. Известная британская исследовательница Исабель де Мадарьяга (1935–2013) пошла дальше: она оправдывает Екатерину II как практического политика в диалоге с Дидро, который не был и не мог быть политиком-практиком. «Многие его идеи казались привлекательными в теории, но не имели никакого отношения к реальности. Благородные, щедрые, во многом идеалистические, они представляли собой скорее образ мыслей, чем политическую программу»[64]. Издатель политических сочинений Дидро Л. Версини в статье «Дидро и Россия»[65] вполне в духе Лортолари продолжает утверждать, что философ ничего не видел в России: «он не увидел ни Москвы, ни деревни, ни народа…», долгой русской зимой он не выходил из дворца Нарышкиных на Исаакиевской площади (sic!), кроме тех случаев, когда бывал у Екатерины II. При этом автору остается только «удивляться» ясности и проницательности представлений Дидро о России, продемонстрированных на страницах его «русских» сочинений.

Еще более далеким от реальной России и ее людей предстает Дидро в книге американского исследователя Ларри Вульфа[66]. Он реконструирует восточноевропейские фантазии, которые, по его мнению, увлекли и Дидро. Русские «мечтания», «сны наяву» Дидро, замечает Вульф, «лишь чуть-чуть не дотягивали до мечтаний барона Мюнхгаузена». Таким образом, исследователь вновь возвращается к идее «русского миража» и в этом отношении делает шаг назад по сравнению со своей соотечественницей Кэролин Уилбергер, которая, на мой взгляд, более реалистично воспринимала проблему «Дидро и Россия»[67].

Едва ли не лучшая биография Дидро вышла из-под пера американского профессора Артура Уилсона (1902–1979). Его книга «Дидро» была опубликована в США в 1972 году, а в 1985-м появился ее французский перевод[68]. «Русские» сюжеты обильно представлены во второй части книги. В главах «Дидро продает свою библиотеку», «Дидро, Фальконе и Екатерина II», «Дидро в России» обстоятельно и аргументированно изложены все перипетии отношений философа с Россией и русскими: история «неиздания» «Энциклопедии» в России, начавшаяся с предложения Екатерины II в 1762 году перенести печатание словаря в Россию и закончившаяся в 1774-м отказом издать с помощью императрицы улучшенную версию «Энциклопедии»; покупка библиотеки Дидро и назначение его библиотекарем императрицы, рекомендация Фальконе в качестве автора памятника Петру I, неудача с поездкой Мерсье де ла Ривьера в Петербург; история с «Анекдотами» Рюльера, покупка картин для Эрмитажа и др. Уилсон приходит к выводу, что поездка в Россию не доставила Дидро большой радости[69]. Дидро сжег свои путевые записки о России. Биограф Дидро указывает на то, что философ представил свои тексты в три издания «Истории обеих Индий» Рейналя: небольшой – в первое, очень важный, но поспешный – во второе, очень содержательный и страстный – в третье. Правда, автор не анализирует российские сюжеты в «Истории обеих Индий», но замечает, что «пребывание в России усилило любовь Дидро к свободе и его ненависть к деспотизму», как свидетельствуют «Замечания на Наказ»[70].

Рассматривая в целом литературу о связях просветителя с Россией, нельзя не заметить, что долгое время исследователи по обе стороны железного занавеса охотно поддавались искушению представить Дидро наивным философом, заблуждавшимся в отношении России и Екатерины II, творцом политических иллюзий, не знавшим реалий России, не знакомым с русскими людьми[71]. Такая позиция давала возможность видеть Дидро либо жертвой политических планов Екатерины II, либо человеком, искавшим в отношениях с императрицей личной выгоды, либо беспочвенным мечтателем.

Однако пристальное и непредвзятое знакомство с многочисленными «русскими» сочинениями Дидро не позволяет согласиться с этими заключениями. Даже те исследователи, которые охотно писали об иллюзиях Дидро в отношении России, с недоумением останавливались перед глубокими и прозорливыми высказываниями философа, подчас выстраивавшимися в стройную систему, и перед вновь открывающимися фактами его русских контактов.

Принципиально новая позиция была выработана в многочисленных работах французского исследователя Жоржа Дюлака, которые конкретизируют данные о личных связях Дидро с Россией, выясняют источники его знаний о далекой стране, показывают реальную степень знакомства Дидро с Россией и русскими людьми. По-новому сумел взглянуть французский историк и на взаимоотношения Дидро с Екатериной II.

В 1988 году появилась важнейшая статья Дюлака «Связи Дидро с Россией: транскрипция и идентификация личных имен»[72]. Несмотря на подзаголовок статьи, который сужает задачи исследования до, казалось бы, частного вопроса[73], опубликованный здесь список русских людей, известных просветителю (150 человек!), заставляет отказаться от положения об «умозрительном» подходе философа к проблемам России. Он позволяет уточнить, «каким образом Дидро приобрел достаточно глубокие знания о политике своей покровительницы, со всеми ее трудностями и неоднозначностью». Этот список включает не только русских знакомых Дидро, но и исторических деятелей, о которых он упоминал. Например, в нем присутствуют царь Алексей Михайлович и император Петр III, но почему-то отсутствуют Петр I и Екатерина II. Автор статьи указал на предварительный характер собранных им сведений. Действительно, в списке нет жены Семена Васильевича Нарышкина Марии Ивановны (урожденной Салтыковой), хотя Дидро был с ней знаком и увез в Париж ее портрет кисти Д. Г. Левицкого, который ныне хранится в Лувре[74]. Отсутствует в списке и Анастасия Андреевна Бороздина, обладавшая прекрасным голосом жена генерала М. С. Бороздина, о пении которой Дидро упоминает в письме к Дашковой[75]. Достоверно известно, что вместе со скульптором Ф. И. Шубиным (о нем автор упоминает) парижскому философу и покровителю русских пенсионеров были представлены выпускники Петербургской академии художеств Петр Матвеевич Гринев и Иван Алексеевич Иванов[76]. В перечне приведены имена немцев, живших в Петербурге, но отсутствует, например, женевский уроженец Ф. Пикте (F. Pictet), возможно, передавший Дидро в Петербурге записку о состоянии Саратовских иностранных колоний[77]. Остается пожалеть, что в этом списке нет проживавших в России французов и других иностранцев, бывших информаторами Дидро. Луи де Жокур, Фальконе и Колло, Клер и Левек, доктор Рибейру Санчес и Гримм не просто сообщали философу факты русской жизни, но были хотя бы отчасти его единомышленниками по вопросу о цивилизации России.

Дюлак уточнил роль Дидро в издании книги «Планы и уставы учреждений… для воспитания юношества» («Les Plans et les statuts…»), написанной Бецким и переведенной Н. – Г. Клером, и притом заметил, что общение с философом не оставалось бесследным для его русских собеседников, в том числе и для Екатерины II[78]. Исследователь писал о непростых отношениях Дидро с петербургскими академиками[79], о серьезных связях философа с русскими людьми и европейскими знатоками России[80]. Несмотря на холодный прием Дидро со стороны части петербургского общества, несмотря на подозрительное отношение к ученому со стороны многих петербургских академиков, несмотря на отсутствие у Дидро большого желания общаться с французами, проживавшими в Петербурге, знаменитый энциклопедист многое узнал и увидел в русской столице. Диалог Дидро с Екатериной II состоялся[81]. Философ сумел донести до императрицы целую программу цивилизации России[82]. Выработка этой программы происходила накануне визита в беседах с Д. Голицыным, Санчесом, Дашковой и др. Общение с Бецким, Клером, А. В. и С. В. Нарышкиными, Фальконе, Левеком в Петербурге могло обогатить и конкретизировать представление Дидро о политике Екатерины II, но после визита в Петербург взгляды Дидро на Россию кардинально не изменились, хотя и претерпели некоторую эволюцию. Содержание программы цивилизации России и ее связи с экономической и политической мыслью Европы уточняют работы Дж. Годжи[83] и Б. Биноша[84].

Очевидное значение личных связей Дидро для формирования его концепции цивилизации России побудило автора этих строк внимательнее отнестись к историографии контактов философа с Екатериной II, Д. Голицыным, Дашковой, Бецким, братьями Нарышкиными и другими, рассмотрев каждый конкретный случай[85].

В последнее десятилетие исследования россики французского философа обрели второе дыхание в связи с вошедшей в завершающую стадию подготовкой новых томов критического издания полного собрания сочинений Дидро[86] в парижском издательстве Hermann. Эта работа потребовала расширения источниковой базы, текстологических штудий и нового научного комментария. Подготовкой к печати политических сочинений Дидро, в том числе его россики, занимается международный авторский коллектив в составе Ж. Дюлака, Д. Кана, Дж. Годжи, С. Я. Карпа и др. В ходе подготовки 21-го тома были опубликованы «Политические фрагменты, выпавшие из портфеля философа»[87] – отрывки, написанные Дидро для второго издания «Истории обеих Индий» Рейналя, в том числе фрагмент XVI под названием «О России», дающий ключ к пониманию дальнейших работ Дидро на эту тему. Публикуя «Политические фрагменты» по рукописи из фонда Вандель[88], Джанлуиджи Годжи дал их развернутый текстологический анализ. Особое внимание исследователь уделил «русскому» отрывку, указав на его разнообразные источники. Отрывок «О России» был передан Дидро Гримму, который опубликовал его в модифицированном виде в своем альманахе «Correspondance littéraire» под названием «О том, что надо начинать с начала». Восприятию этого текста Екатериной II посвящено специальное послесловие Ж. Дюлака[89].

Другие результаты текстологических исследований членов коллектива по изданию томов (21 и 22) политических сочинений Дидро составили специальный выпуск «Diderot studies», вышедший в 2013 году. Статья Дюлака «„Записки“ для Екатерины II: попытка реабилитации»[90] содержит не только историю текста и его историографию, но и важнейшие наблюдения для понимания идейного замысла этого недооцененного сочинения философа, посвященного перспективам и способам дальнейшего развития России. В статье Сергея Яковлевича Карпа «Три опросных листа Дидро о России»[91] представлена история вопросов философа, касающихся различных аспектов состояния России и ее естественных богатств и адресованных Санкт-Петербургской академии наук, Екатерине II и графу Э. Миниху. Хронология составления вопросов, их источники, их восприятие современниками, сохранившиеся рукописи и издательская история – таков круг вопросов, на которые автор находит убедительные ответы. В другой статье, опубликованной в сборнике, Дюлак анализирует четыре варианта рукописи «Замечаний» Дидро на «Наказ» Екатерины II и высказывает важные наблюдения об этом «посмертном завещании» философа русской императрице. Его содержание свидетельствует об известном разочаровании Дидро в своих попытках направить Екатерину на истинный путь цивилизации. Наконец, Годжи в своей статье подводит итоги изучению сотрудничества Дидро в «Истории обеих Индий» Рейналя[92]. Речь идет о фрагментах, написанных для третьего издания «Истории», в том числе тех, где дана самая суровая оценка ложной цивилизации России, осуществленной ее правителями в XVIII веке. В своей совокупности вышеназванные статьи дают исчерпывающую на сегодняшний день источниковедческую характеристику россики Дидро, указывают на многочисленные стереотипы, ошибки и неточности, которые мешают пониманию этих важнейших политических текстов философа.

В состав редколлегии полного собрания сочинений Дидро входит Бертран Бинош, который опубликовал оригинальную работу, посвященную «философским» беседам Дидро и Екатерины II[93]. Сам автор следующим образом определил позицию Дидро в отношении цивилизации России. Философ не разделял мнения Руссо о том, что цивилизационный опыт Петра I потерпел фиаско, не соглашался он и с Вольтером, который полагал, что царь удачно перенес европейскую цивилизацию в Россию. Дидро высказывался с более сдержанным оптимизмом: «для него главное еще предстояло сделать. Он сам брался разъяснить задачу, решение которой выпало на долю Екатерины Второй. Какую именно задачу? В „Философских заметках“ («Записках» для Екатерины II. – С. М.) он говорит о необходимости осознанно повторить в России тот же самый процесс приобщения к цивилизации, который во Франции случился сам собой, а потому был реализован плохо. Петербургу, по его мнению, это удалось бы благодаря рациональному подходу к делу; в отличие от Парижа, который, развиваясь стихийно, потерпел неудачу»[94].

С. Я. Карп опубликовал целый ряд работ, посвященных контактам Дидро с Россией и русскими. Начиная с монографии «Французские просветители и Россия»[95], он вводит в научный оборот новые материалы, раскрывающие разнообразные связи философа с представителями русской интеллектуальной элиты. Так, историком были опубликованы и изучены новонайденные рукописи переписки Дидро с вице-канцлером Александром Михайловичем Голицыным, уточнена роль Д. А. Голицына в составлении первого каталога живописи Эрмитажа. Исследователь обратил внимание на любопытные дипломатические отклики на визит Дидро в Петербург и на неоднозначную фигуру врача, историка и, как выяснилось, шпиона Н. – Г. Клера, бывшего одним из петербургских собеседников просветителя. Историк обнаружил и издал полный текст вопросов Дидро Екатерине II, в два раза превышающий по объему прежде известную версию вопросов Дидро Екатерине II[96]. Он же расширил представление о связях Дидро с семьей Нарышкиных и сопоставил мысли просветителя о России со взглядами А. В. Нарышкина, изложенными в его политических заявлениях и памфлетах[97].

Связи Дидро с Россией и его предложения по цивилизации России затронул Михаэль Шиппан в своей статье «Дени Дидро и Екатерина Великая. Роль наук и искусства в „цивилизации“ России»[98]. Исходя из современных представлений о том, что знания просветителей о России были достаточно серьезными, а вопрос о цивилизации стоял в центре дебатов на русские темы, Марк Белисса проанализировал «русское» содержание «Энциклопедии» Дидро, составив перечень статей «Энциклопедии», в которых речь идет о России[99]. Он же указал на значительную роль энциклопедических знаний в спорах вокруг России во второй половине XVIII века.