Летопись Черного Ворона

Несмотря на наличие валлийского текста и его буквального перевода, мне бы не хватило мастерства выполнить такую работу.

Стихи написаны по мотивам саги, и на большее не претендуют.

Даже от буквального перевода, когда я его читал, веяло невыразимой грустью и очарованием, да и само то, что в поэме отважного короля оплакивает не возлюбленная, а сестра (почему-то про скорбь сестер погибших героев в мировой литературе очень часто забывают) произвело на меня странное, неизгладимое впечатление.

В память о давних событиях, случившихся в далеких западных землях, в память о принцессе Хеледд и Кинддилане, предоставляю на суд читателя свои наброски…

І

Плачет серое небо. Холодные капли

Превращают листву на ветвях в изумруды.

И тоскливо стенают озерные цапли.

Горек день пораженья. Захочу – не забуду…

Шла война… Я вестей ожидала с тревогой.

Брат разбил англичан, пересекших границу,

Но и наших людей оставалось немного –

Сорок конных и триста простых пехотинцев.

Тут гонец прискакал и воскликнул: «Жестока

Наша участь! Британцы, взносите молитвы!

К англичанам подходит подмога с востока,

Их не счесть! Ну а мы – только вышли из битвы…

Затупилось оружье, изранены люди,

Захотим отступать – непременно догонят…

Кинддилан, наш король! Мы тебя не осудим,

Ты успеешь уйти на коне от погони!»

Вся дружина ждала Кинддилана решенье.

Он стоял, на копье опираясь устало.

И промолвил спокойно: «Дадим им сраженье!

Так бывало и раньше. Бежать не пристало».

Не дрожал, закаленный средь подвигов ратных,

Как всегда, улыбался в предчувствии боя.

В жаркой сече разил англичан кровожадных

И, сражаясь, погиб. Так, как должно герою…

Ураган налетает, и ливень жестокий

Бьет нещадно в лицо, небо молния режет…

Что мне дождь? Что гроза? Я на башне высокой

Жду его возвращенья. Пусть без всякой надежды…

ІІ

Я слышу крики орлиные

Над полем, где пал Кинддилан.

Им угощенье обильное

Досталось от англичан.

Рады орлы из Эли

Множеству мертвецов…

Пенгверн осиротелый

Встречает крылатых гонцов.

Слышит пернатых глашатаев,

Вестников злой беды.

Рады орлы хохлатые

Отведать страшной еды.

Пируют они над павшими,

Терзают когтями плоть.

Что им страданья наши?

Смогу ли страх побороть,

Спугнув трупоедов мерзких,

На поле брани пойти

И среди тел истерзанных

Милого брата найти?

Смогу ли без содрогания

Ему посмотреть в лицо?

Слетаются птицы Пенгверна

К убитым со всех концов…

ІІІ

В опустевших покоях я осталась одна,

Ночь окутала землю, но мне не до сна.

Ветер, в замок ворвавшись, задувает свечу.

Я немного поплачу, а потом замолчу…

Брат погиб… Я живу… Где и силы нашла?

Видно, Бог сохраняет мой разум от зла.

Но в душе поселилась отныне моей

Скорбь – извечная спутница смертных людей.

Днем мне легче. Но темной ночною порой

Тени прошлого вновь предстают предо мной…

Был наполнен огнями и музыкой зал,

Брат-король на престоле своем восседал.

Принимал благородных и знатных гостей

И беседовал с юной сестрою своей

О делах государства, о житейских делах,

И сияли улыбки на наших устах.

Как забыть мне про наши ночные пиры?

Мы дружинникам храбрым вручали дары,

Пилигримов святых принимали не раз,

Угощали их щедро в обмен на рассказ

Про далекие земли, про тайны морей,

Про деянья монахов и былых королей.

Приближенье несчастья кто бы мог предсказать?

Брат и раньше, бывало, уходил воевать,

Но всегда побеждал чужеземцев лихих,

Возвращался… Играя на арфах своих,

Барды песни слагали в честь великих побед.

Все минуло, прошло… Ничего больше нет –

Ни веселых пиров, ни бесед у огня.

Брат навеки ушел… Брат оставил меня…

Сердце рвется на части, но я не кричу,

Лишь немного поплачу, а потом замолчу.

Почему ты заплакала утром,

Изумрудная крошка-травинка?

Точно так, как твои сестрички

На полях, лугах и в ложбинках.

Почему? Иль боялась ночи?

Но она уже отступила.

Иль туман тебе напророчил,

Что однажды, лишившись силы,

Ты сухою и изнемогшей

Упадёшь, и не встанешь больше?

Не грусти, ты ещё молодая,

И ещё не скоро засохнешь.

Не грусти, ты своим увяданьем

Жизнь своим дочерям подаришь,

А по мне – это много лучше,

Чем быть вечно мёртвым гербарием.

Ирландская Колыбельная

Спи, мой милый, прошу, засыпай поскорей

И не бойся, я рядом с тобой…

Ты незрячим пришел в мир тоски и скорбей –

Не поспоришь с жестокой судьбой.

И тебе не увидеть улыбку мою,

Над собой – вересковую сень…

Но ты слышишь, как арфы печально поют,

И как ветер колышет ячмень.

Я тебе рассказала, что – правда, что – ложь:

Слов моих никогда не забудь.

Поутру ты к наставнику бардов пойдешь,

С ним в далекий отправишься путь,

Чтоб секреты постичь неземной красоты

В бесконечности пыльных дорог,

Став хранителем древней прекрасной мечты

И защитником тех, кто убог.

Будет ждать тебя место за каждым столом

И тепло у любого костра.

Каждый дом для арфиста – родительский дом,

Каждый встречный – как брат иль сестра.

Будут струны сверкать у тебя под рукой

Чистотой серебристой росы…

И охоту начнут за твоей головой

Королевские хищные псы.

Для врагов наши песни – страшнее, чем смерть,

И опасней, чем грозная рать.

И они навсегда запретили нам петь,

Запретили на арфах играть…

Твоя родина – звездное небо, родной.

Знай, таким не страшны палачи.

И старинная арфа отныне с тобой,

А она никогда не молчит.

Ваши песни пробудят ирландцев в свой срок

И вернут им потерянный Рай.

Это будет, поверь мне, мой славный сынок!

А пока… А пока – засыпай.

В мире снов ты отыщешь покой и приют,

Оседает дорожная пыль…

Слышишь – арфы, как прежде, печально поют?

Слышишь – ветер колышет ковыль…

Геральт в поисках Цири

Всё, как и прежде, – в горах и лесах

Чудища бродят.

Нет, не исчезнет нужда в ведьмаках,

В грязной работе.

Будь же доволен хорошим вином,

Звонкой монетой…

Я же мечтаю узнать об одном:

Звездочка – где ты?

Я ни на час не забыл о тебе,

Ни на мгновенье…

Пусть ты и стала в сгустившейся тьме

Призрачной тенью.

Сказкой, что грустный сложил менестрель,

Песней пропетой…

След на снегу заметает метель.

Ласточка, где ты?

Сны возвращаются каждую ночь –

Злые кошмары.

Знай, для тебя я смогу превозмочь

Боль от ударов,

Ради тебя из жестоких сердец

Вырву ответы.

Пусть я приемный, но все же отец…

Доченька, где ты?

* * *

Что на меня ты смотришь

Так печально и строго?

Девушка в белых одеждах,

Повремени немного!

Если сейчас заберёшь ты

Мою прогнившую душу,

В кругах непременного ада

Меня отчаянье задушит.

Может, наступит время,

Брошу быть подлецом,

И, может, спокойно сумею

Тебе посмотреть в лицо…

Рука, словно лёд холодная,

Ложится мне на плечо…

Девушка в белых одеждах,

Повремени ещё!

Грусть Ночей

(Флейта)

Если ты готов по ночам не спать,

В тишине лесов до утра блуждать,

Собирать с озер серебро луны –

Ты увидишь Ту, Что Дарует Сны…

(Флейта и скрипка)

Это Грусть Ночей, никого нежней

Ты не встретишь здесь, на земле людей,

И немой приказ изумрудных глаз

Позовет тебя за собой не раз…

(Флейта)

Если ты любил звезд небесных свет,

Если ты раскрыл для себя секрет

Их ночных бесед, ожидай вестей,

Будь готов уйти в королевство фей.

(Флейта и скрипка)

Это Грусть Ночей, мир её детей

Был надежно скрыт от людских очей,

Но немой приказ изумрудных глаз

Призовет тебя в те края не раз.

(Флейта)

Жить средь битв и бед нам судьбой дано,

Чтоб под старость лет уяснить одно:

Здесь, в Юдоли Слез, не построишь Рай.

Не печалься, брат, просто верь и знай…

(Флейта и скрипка)

Знай, что Грусть Ночей у твоих дверей

Будет ждать, чтоб ты отворил скорей;

Изумрудный взгляд будет вновь сиять,

И вослед за ней ты уйдешь опять.

Песня погибшего моряка

На дне солёного моря, среди подводных камней,

Среди лежащих во мраке затопленных кораблей

Был путь завершен мой долгий, нелегкий моряцкий путь…

Я молодость отдал морю, пришла пора отдохнуть.

Мы возвращались на родину, нам плыть оставалось день,

Когда на спокойное море легла грозовая тень.

Последним воспоминанием – рёв ветра и свист снастей:

Мы долго бились со штормом, но он оказался сильней.

За множество поражений он взял наконец реванш,

И был поглощен пучиной отважный наш экипаж.

А жаль – недалёк был берег… Огни маяка горят,

И белые гордые чайки над нами теперь кружат.

Летите, быстрые чайки, туда, где шумит прибой,

И милой моей скажите, что я не вернусь домой.

Пускай не ждет меня больше одна средь прибрежных скал –

Навеки в темных глубинах я свой приют отыскал,

На дне солёного моря, среди подводных камней,

Среди лежащих во мраке затопленных кораблей.

Черная смерть (Песня одного из десяти тысяч)

Черная смерть… В небе стаями кружат вороны…

Ветер разносит болезнь, ветер гибелью горькою дышит…

В страхе – живые, а мертвых никто не хоронит.

Стон умирающих даже родные не слышат.

Ныне воссел Судия на небесном престоле,

Ныне пришли времена беспристрастного иска,

Пусть же вершится над нами Господняя воля…

Как рассуждать по-другому сыну святого Франциска?

Черная смерть… Мы выносим из города трупы,

Входим в дома, где здоровых уже не осталось.

Я не боюсь. Избегать неизбежного глупо.

Страх побежден, но меня побеждает усталость.

Изнемогаю… Собравши последние силы

(Бросить работу будет бесчестно и низко),

Зубы сцепив, для умерших копаю могилы…

Как поступать по-другому сыну святого Франциска?

Черная смерть… Ощущаю, болезнь и ко мне прикоснулась.

Несколько дней остается для тяжких трудов и молитвы.

Долго скитался, и время настало вернуться.

Долго сражался… И вышел с победой из битвы.

Жизнь скоротечна, она сожаленья не стоит.

Смерть мне сестра, и я рад, что приход её близко.

Тихо скончаюсь, и листья могилу накроют…

Как умирать по-другому сыну святого Франциска?

Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки вечером играют в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю обрыва, над пропастью, понимаешь? И моё дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть.

Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались.

Вот и вся моя работа: стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, что это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему.

Джером Сэлинджер «Над пропастью во ржи»

* * *

Если ты ловил кого-то вечером во ржи,

Уберечь его пытался в мире зла и лжи,

То уже не пожалеешь ни трудов, ни дней,

Охраняя от несчастий славных малышей.

И за право, не краснея в их глаза смотреть,

Знай, тебе не страшно будет даже умереть.

О пропавших безвозвратно в пропасти без дна

Ты, зевая, не промолвишь: «Не моя вина».

Пусть бегущего к обрыву никому не жаль –

Ты не скажешь равнодушно: «Не моя печаль».

Если выбрал эту участь, о себе забудь:

Редко выпадет возможность сесть и отдохнуть.

Но пускай порой ты будешь выбору не рад.

Только ты уже не сможешь повернуть назад.

Просто ты уже не сможешь по-другому жить,

Если ты ловил кого-то вечером во ржи.

Дождь в Ассизи

Иногда летописцы изображают Петра Бернардони алчным купцом, который злится на сына прежде всего за то, что он расточает отцовское имущество, и успокаивается, когда Франциск возвращает ему всё вплоть до одежды.

Возможно, так и было.

Но мне кажется, что Петру просто хотелось, чтобы Франциск был счастлив его счастьем – счастьем зажиточного человека, который твёрдо стоит на ногах в этом мире.

Ведь когда Франциск до покаяния тратился на дорогую одежду и пирушки, Бернардоне-старший разве что тихонько ворчал… Мир, который открыл Франциск, был для него далёким и непонятным. Поэтому он и не хотел отпускать туда своего сына.

1

Все улицы запружены бурлящими потоками;

Как тяжело шагать чрез ветер и чрез ливень…

В лицо бьёт шквал порывами жестокими,

От пыли водяной стал воздух снежно-сивым.

Рубашка, что верёвкой с узелками перетянута,

Совсем сырая; ладно, мне уж не впервой.

Вот впереди сквозь ливень обозначился

Мой бывший дом – родной и не родной.

По-прежнему стоят цветы на подоконнике,

А в комнате (в душе моей печаль) –

Там человек седой сидит за столиком,

И рядом на столе горит свеча.

2

Пусть молнии и гром кромсают небо хмурое,

Горит в окне свеча – ей всё равно.

Весь дом уснул. Соседи спят давно.

А ты сидишь, печальный и понурый,

И всё глядишь в окно.

Глазами, утомлёнными от тягостной бессонницы,

Ты смотришь мысленно через сырой туман

На грязные и мерзкие околицы

Ассизские, и знаешь: где-то там

С несчастными, страданьем угнетёнными,

Уж для тебя вовек невозвратим,

Ютясь в одной каморке с прокажёнными,

Сейчас твоя печаль, твой крест, родной твой сын.

3

Как тяжело – боль безнадёжно снашивать

И ждать меня обратно терпеливо.

Прошу тебя, отец, не надо спрашивать,

Зачем не захотел я быть счастливым.

4

О, будь я блудный сын,

Отягощен виною,

Я б в дверь твою с надеждой постучал…

И ты б открыл, я б был прощен тобою,

И ты б меня к груди своей прижал.

Но только я тебя покинул не из гордости,

Не из желания наследство прокутить,

Мне Бог открыл глубины нищеты, болезни, подлости,

Я не могу с тех пор спокойно жить.

Про этот жуткий мир вовек я не забуду,

Его реальность предо мной всегда.

И зная, как там мучаются люди,

Я не могу, чтоб не идти туда.

5

И Благ Господь, Он укрепил меня:

Я, как и Он, хочу пожертвовать собою.

Больные овцы – вот моя семья,

И счастье у меня теперь другое.

6

(Но стоит постучать, и буду я довольным.

Жить буду широко, красиво и привольно.)

7

А мой Спаситель (Нет! Ни слова я не выдумал,

Он это Сам сказал в Писании Святом!)

Валяться будет под моим окном,

Проказою проклятою покрытый,

Со вспухшим животом…

И где-нибудь в разрушенных околицах Ассизских,

В бреду предсмертном будет Он твердить:

Я жить хотел! Я так хотел любить!

Людские скорби мерою не вымерять,

Людскую подлость не переступить.

8

И свет погас в окошке дома нашего…

И вновь лицо я подставляю ливню.

Отец, ты знаешь, нет в том смысла – спрашивать,

Хочу ли я, вернувшись, быть счастливым.

Подорожник

Летом, у дороги, весь в пыли,

Часто попираемый прохожими,

Робко приподнялся от земли

Скромный, незаметный подорожник.

На беднягу мало кто глядит:

Есть цветы приметнее намного;

Бабочка над ним не пролетит,

Девушки не рвут стеблей убогих.

Но случится рана иль порез –

И глазами люди сразу ищут

Средь роскошных полевых повес

Сочные целительные листья.

И тогда он – первый друг и брат.

Свой подарок, не приняв за милость,

Сам смотреть невыразимо рад:

Кровь текла, и вот – остановилась.

Как его пример мне позабыть?

И, спасаясь от желаний ложных,

Боже, умоляю, дай мне быть

Для людей обычным подорожником.

Песня ирландского миссионера, плывущего в Норвегию (9 век н.э.)

Начиная с конца VIII века, Ирландия подвергалась жестоким набегам морских пиратов – викингов. Сильнее всего пострадали христианские монастыри (которые в то время являлись центрами развития духовности, науки и искусства), поскольку привлекали разбойников наличием драгоценной церковной утвари. Многие монахи бежали на континент, но некоторые из них верили, что обращение северян в христианство смягчит их жестокий нрав. Это убеждение служило монахам стимулом для миссионерских путешествий в Скандинавию.

I

Давно исчезла в сизой мгле Ирландия моя,

Летит к Драконовой Земле крылатая ладья,

Дорогу знают моряки, и сквозь густой туман

К пределам приближаюсь я мне неизвестных стран.

II

Так было… С юных лет я жил в обители святой,

В душе моей всегда царил молитвенный покой,

Мне в радость были и посты, и строгий наш устав.

Я, с Божьей помощью мечты пустые отогнав,

Читал, молился и учил смиренных простецов,

И переписывать любил труды Святых Отцов

В своем скриптории… Но вот случилось злым ветрам

Пригнать лихих норвежцев флот к ирландским берегам.

И не спаслись от их секир ни знать, ни простецы…

И что им был мой монастырь, что братья и отцы?

Что книги – мудрости исток – работа долгих лет?

Кто служит демонам – жесток, в том состраданья нет.

Забрали злато с серебром, а все, что не металл,

В своем неистовстве слепом пожар уничтожал…

А я – священник молодой – случайно уцелел

И навсегда, давим тоской, в себе запечатлел

Руины Божиих церквей, развалины домов,

Убитых маленьких детей и безотрадных вдов…

III

Слезами горю не помочь, преступно унывать.

Решил врага я превозмочь, и начал изучать

Язык норманнский, а когда учебу завершил,

Простившись с прошлым навсегда, в Норвегию отплыл.

Пускай среди своих друзей безумцем прослыву,

Мне жаль язычников лихих… Поэтому плыву

Я прямиком в драконью пасть. А также для того,

Чтоб злую отвести напасть от края моего.

Разить язычников мечом? Я этому не рад…

Они, в невежестве своем, обречены на ад.

Не против плоти брань веду, а против Сатаны!

Пусть злые идолы падут! Пусть люди той страны,

Куда плыву, отбросив страх и позабыв про месть,

Воспримут, отворив сердца, Евангельскую весть.

IV

За горизонтом стонет гром, и молния блестит –

Быть может, то свирепый Тор мне яростно грозит?

Он шлет на нас жестокий шторм, досадою горя,

Да только мы не повернем обратно корабля.

О Тор, что северных волков на бой благословлял!

Пил кровь поверженных врагов, и жалости не знал!

Я не боюсь твоих жрецов, твоих жестоких слуг!

Кто жизнь свою отдать готов, тот не бросает плуг.

Силен ты нынче, спору нет, но твердо знаю я:

Преобразит Господень Свет норвежские края.

Меня ты в силах умертвить. Что ж, я приму венец,

Коль чашу суждено испить. Но это – не конец!

На месте гибели моей, пусть через много лет,

Веселый колокольный звон провозгласит рассвет.

Нет, не к кумиру твоему – из хижин и палат

На Божью Службу, к алтарю, норвежцы поспешат.

А если к капищам твоим случайно кто придет,

Он лишь обломки на земле разбитые найдет.

И вместо рощи в честь твою увидит он пустырь,

И это будет месть за мой сожженный монастырь.

Пусть Один, Локи, Фрейя, Тор грозят расправой мне,

Лети, крылатая ладья, к Драконовой Земле!

Британия

Земля туманов и дождей, где средь густых лесов

Хранят руины крепостей предания веков.

Зайдёшь в дубраву – тишина (лишь листья шелестят),

Но знай: обманчива она, и за тобой следят.

В британских дубравах немало секретов –

Они от людей охраняются строго.

Там закляты камни, там рощи запретны,

Там бродят драконы и единороги.

Увидишь, как лесной тропой на боевом коне

Проедет всадник молодой в сверкающей броне.

Грустны глаза его и вдаль задумчиво глядят –

То благородный Парсифаль, что ищет Монсальват.

В британских дубравах немало секретов –

Они, преисполнены светлой печали,

Сердца озаряют возвышенным светом –

Сиянием чаши Святого Грааля.

Темнеет, средь могучих ив – мерцание свечей.

Манящ для путника призыв блуждающих огней,

Но гибель он в себе таит. Благоразумен тот,

Кто пред соблазном устоит, с тропинки не свернёт.

В британских дубравах немало секретов –

Увидишь ты танцы ночных привидений,

Услышишь журчание ручьёв заповедных

И песни из эльфийских селений…

Зловеще прорезают мрак лихие голоса,

И ты тогда, ускорив шаг, угрюмые леса

Стремясь покинуть поскорей, услышишь за спиной

Шуршанье крыльев упырей и оборотней вой.

В британских дубравах немало секретов –

Здесь часто лихие деянья вершились,

И в лунном сияньи белеют скелеты

Несчастных, что в этих краях заблудились.

Устал, и ноги не несут, бежит по телу дрожь…

И вдруг на монастырь в лесу внезапно набредёшь.

Там отдохнёшь от бед лихих, и каждый добрый брат

О дивных странствиях твоих послушать будет рад.

В британских дубравах немало секретов –

Там пишут работы свои летописцы,

Преданья и сказки народных поэтов

Для нас сохранятся на книжных страницах.

Настанет день, в конце концов, вернёшься ты домой,

Но тайны призрачных лесов останутся с тобой.

И, забываясь, иногда смотреть ты будешь вдаль,

И будет сладостна тебе британская печаль.

В британских дубравах немало секретов,

Они навсегда в твоём сердце пребудут,

И земли волшебников, битв и обетов

Ночами обратно заманивать будут.

И вдруг поймёшь, что ничего уже не забыть нельзя,

Тебя родные не поймут, и не поймут друзья.

И вдруг всем сердцем ощутишь – пришёл заветный срок!

И снова в странствия уйдёшь, переступив порог…

В британских дубравах немало секретов –

И в лунную ночь, осторожно ступая,

Ты будешь искать по знакомым приметам

Дорогу в пределы волшебного края.

Автор обложки: Владимир Гончарук