Рарок

Ружана в ужасе смотрела на сына. Впервые с того самого дня, когда Людша появился на свет, и когда Найрад сообщил ей об особом даре её сына, ей снова стало страшно. Долгие годы она прятала, запирала свои страхи и волнения под замок, изо всех сил будто пыталась останавливать плотинами реку. И тут плотину прорвало. Теперь она ничего не могла сделать. Ружана закрыла лицо руками.

Людша стоял среди осколков. Ярость понемногу отпустила его, и он увидел, как перед ним плачет его напуганная мать. Он схватился за голову и выбежал из дома. На пороге он едва не сбил отца с ног.

– Сынок, ты куда? Что происходит? Ружана, что с ним?

Ружана подняла на мужа лицо, полное ужаса.

– Он знает… Теперь он знает всё… Рарок проснулся в нем…

– Как? Ты сказала ему? Но зачем же ты рассказала ему? – Буда схватил Ружану за плечи, – Зачем?

По лицу его жены покатились слезы.

– Прости меня, Буда… Я больше не могла …

***

Людша бежал, куда глаза глядят. Бежал, не останавливаясь…

Вот он уже на краю деревни… Стоп. Это же дом Найрада. Очень кстати. Пришло время выяснить все до конца.

В душе Людши теперь кипело то, что он так старательно пытался не слышать. Как он хотел его унять, погасить это пламя ярости, злости, обиды, непонимания, беспомощности, жалости к себе, желания мигом забыть обо всём произошедшем, и огромного желания узнать ещё больше; страха перед тем, что может случиться буквально в следующую минуту, и любопытства перед новым, загадочным, непознанным, непонятным, новым собой. «Я –Рарок, Я – Рарок» – бешено колотилось его сердце, когда Людша подходил к дому Раха.

Раздался резкий и нетерпеливый стук в дверь. Старый Найрад не спеша спустился по лестнице. Сначала он удивился, увидев, что на пороге стоит какой-то годун.

– Зачем ты пришел ко мне? Не помню, чтобы за последние сто лет у нас рождался кто-нибудь с даром Рах…

– У меня нет такого дара, но я хочу войти.

– Зачем? А какой твой дар, юный бруш?

– Я – бездарный бруш. Я Людша Рарок.

Найрад будто и не удивился вовсе, кивнул.

– Совсем я ослеп, видать, на старости лет, не признал тебя. Так значит, они сказали тебе…

– Впусти меня, старик Найрад. Мне о многом нужно расспросить тебя. Помочь мне во всем разобраться можешь только ты и Священные Книги Шагира.

– Что ж, проходи, Людша…

– Это правда, мудрый Рах? – паренёк остановился недалеко от порога, не прикрыв за собой дверь, – я действительно тот самый Рарок, о котором говорится в последнем предсказании?

– Если бы это была ложь, мой мальчик… Если бы только это была ложь…

Причитания старика совсем не понравились Людше. Найрад словно услышал его мысли.

– Ты уже взрослый, и ты прекрасно знаешь, как устроен наш мир. Ты знаешь Извечный Порядок Витамир. И ты знаешь, что в нашем мире нет места Рароку. Наш мир – это мир созидания и спокойствия. И нам не нужны никакие неожиданности, непредсказуемость, перемены…

– Но ведь именно перемены и предсказаны книгами, разве не так? Почему же ты хочешь избежать предсказания? И что ты мне предлагаешь, Найрад?

Найрад не отвечал. Он подошёл к пыльному стеллажу и рукавом протёр корешок одной из книг, наклонился, чтобы лучше было видно название. Прошамкал что-то губами… Потом как будто опомнился и как будто между делом сообщил:

– Я хочу избежать перемен, которые повлекут за собой гибель моего мира… И я предлагаю тебе уйти из нашей деревни. Раз теперь ты всё знаешь, и раз ты понял, что Рарок из последнего предсказания это ты и есть… Ты должен покинуть наш мир. Вот и всё.

– Как это покинуть «наш мир»?

Людша ушам своим не поверил. Начиная с сегодняшнего утра на Поляне, когда он почувствовал эту жуткую обиду на своих друзей, замучивших его вопросами про его дар, он теперь не поспевал за событиями, главным героем которых был он сам. Всё развивалось слишком быстро, куда-то несло его, как беспомощную щепку. Ещё утром он и думать не думал, что так всё обернётся, а теперь старый Рах предлагает ему уйти…

– Вот так вот просто? Уйти? И всё? – переспросил он.

Найрад доставал книгу со стеллажа и не отвечал.

– Но как … Как же… Что же я буду есть? Как я буду жить? Ведь я ничего не умею! У меня нет ни одного из созидательных волшебных даров! Я бездарный! Мне не выжить одному. И потом… куда уйти? Бруши могут жить только все вместе, помогая друг другу – это ведь и есть наш закон Витамир, верно?

Найрад оставил попытки вытянуть непослушную книгу с полки, отряхнул руки, посмотрел на хрупкую фигурку паренька под массивными сводами своей библиотеки, и медленно направился к нему.

– Вот именно, Людша, наш закон Витамир. Но, увы, не твой.

Людша опешил.

– Я знаю, Людша, – Найрад схватился за голову, – Прости ты меня, старика, но я ничем не могу тебе помочь… Всё, что я могу сказать тебе: ты здесь, увы, лишний. Если ты останешься, Эра Перемен неминуема – так сказано в Священных Книгах… Мы не хотим ничего менять, понимаешь? Мы хорошо и радостно живём. Я хочу сохранить Витамир для своих соплеменников, для наших потомков… И для себя – добавил он после паузы.

– А ты не думал, Найрад, что Эра Перемен может начаться, даже если я уйду от вас? – перебил старика Людша.

Найрад удивлённо уставился на строптивого годуна – вот уж точно было сказано в предсказании: «своенравен».

Людша продолжал:

– Это ведь предсказание из твоих мудрых Книг. Книг, на которые ты полагался, которые помогали тебе видеть ясно события, объяснять причины, пока тебя всё устраивало. Но когда дошло до того, чтобы принять неизвестность и возможную гибель, ты противишься, Найрад. А вдруг ни ты, ни я – вообще никто не может ничего изменить? А вдруг ты неверно всё понял и…

– Я и не собираюсь ничего менять, – гневно перебил его Найрад, – я хочу предотвратить. Я хочу помочь своему народу! Потому что вина за то, что ты можешь натворить, вина за то, что оставил тебя ещё младенцем, несмотря на то, что знал, кто ты и как ты опасен – эта вина лежит на мне! Я несу ответственность, ты понимаешь? Я один!

Найрад резко отвернулся.

– Хорошо! Ты прав. Я не могу знать того, что знает Мать-Природа. Я не знаю, что она готовит для нас… Но, кривая-ветхая, – и Найрад стукнул по полу посохом, от чего в ответ большая зала глухо и скорбно выдохнула «ууууух», будто побитое гигантское чудовище, – Представь себя на моём месте! Разве бы ты не стремился предотвратить опасные перемены и гибель своего народа, если бы ты был старейшиной, который несёт ответственность за жизнь всего племени?

– Я не знаю… я…

– Ты не знаешь? Конечно, ты и не можешь знать! Но я-то тысячи раз перечитывал это предсказание… Оно вымотало мне всю душу. Я устал. Я хочу покоя. Если ты останешься здесь, я не знаю, что ждёт нас… Никто не сможет больше спать спокойно. И потом… Знаешь, несмотря на мою веру в мудрость Священных книг, где-то в глубине души у меня всё же была надежда, что это ошибка, и что ты сможешь обрести один из даров Лан или Ивар… Или Рах… Этого не произошло.

Найрад смотрел как будто сквозь бруша.

– Я читаю на твоём челе, что Рарок стал очень силён в тебе.

Найрад отвернулся и уставился в маленькое островерхое оконце. Дальше он говорил спокойно, громко, чётко, делая большие паузы между словами, будто ронял с высоких полок своей библиотеки на пол старинные инкунабулы…

– Я Рах племени Большой Ивы, младший Рах всех брушей Витамира, принял решение, – Найрад сделал паузу, сглотнул, и его старческие губы едва задвигались, будто через силу , – Ради сохранения Витамира, во имя Матери-Природы, во имя сохранения всего нашего племени, ты, Людша Рарок, должен покинуть нашу деревню. Твое присутствие здесь, особенно теперь, когда ты узнал обо всём, становится опасным… Мне страшно даже подумать, какое зло ты можешь причинить себе и всем нам. Случиться это может в самый неожиданный момент, и тогда беды не миновать. Уходи, Людша Рарок. Так будет лучше для всех.

Сначала юный бруш хотел снова возразить, но потом перед его глазами возникла плачущая мать, раздавленная чашка, недоумение и страх в глазах отца и его собственное разъярённое отражение в осколке зеркала на полу… И он почувствовал, как где-то глубоко, на самом дне его сердца, словно угли после костра, на которые подул лёгкий ветерок, снова начали тлеть остатки разрушительной ярости, проснувшейся ещё утром. Он почувствовал, если останется здесь дольше, то примется скидывать с полок старинные тома и рвать их на части, ему хотелось разрушить тут всё, камня на камне не оставить от этой злосчастной библиотеки… Где эти книги Шагира, будь они прокляты! А старика этого…

Тут Людша резко развернулся, не говоря ни слова, и бросился бежать со всех ног. Он бежал в безбрежную Бору – непроходимый лес, подальше от своей родной деревни. Подальше от безмятежного мира, от размеренной и счастливой жизни, которую он так боялся разрушить, и да, он бежал от страшного и опасного самого себя…

***

…Вострогор положил свою белую сухую руку на плечо младшему Раху:

– Наконец-то ты послушался меня. Я очень рад. Ты исполнил свой долг, Найрад. Это очень хорошо. Теперь ты сможешь спать спокойно. Мы все теперь сможем спать спокойно. Мир вернётся в наши с тобой древние сердца, мой дорогой. Всё теперь будет хорошо, по-прежнему.

Найрад сидел с низко опушенной головой.

– Что же ты не весел? Ты избавил нас от Рарока, брат мой младший Рах! Ты снял с себя, с меня, со всех нас это тяжкое бремя…

Найрад слишком резко для старика поднял голову.

– Только почему-то легче мне вовсе не стало, – процедил он.

– Ерунда! – махнул Вострогор белой ухоженной рукой, – ты просто не спал спокойно все эти двенадцать лет, пока у тебя под боком росла и зрела угроза. Я рад, что ты решился изгнать этого опасного годуна. Теперь-то ты сможешь хорошенько отдохнуть! – и он хлопнул Найрада по плечу.

– Я очень на это надеюсь, старший брат Рах… Я очень надеюсь…

Часть II. Бора

…Гонит его

Беспокойного бруша

Прочь от деревни

Ярость и гнев,

Сонмы обид…

«Во что теперь верить?» -

Он вопрошает,

Найрад ответ,

Страхом ведом,

Произносит жестокий:

«Ты теперь враг нам,

Оставь нас, и в лес

Путь твой лежит,

Лес тёмный, далекий,

Там станешь изгоем -

Вот мой ответ».

И безбрежная Бора раскрыла объятья изгою…

Пробежав без отдыха почти сутки, он рухнул без сил на берегу какого-то небольшого ручья. Он проголодался, и его измучила жажда, но он уснул, потому что устал так, что не мог пошевелить и пальцем.

Сон стал его первым маленьким счастьем за последние часы. Во сне он увидел отца, который протягивал ему свежеиспеченный душистый хлеб и кружку парного молока. А рядом стояла мама в своем новом зелёном платье – она так любила зелёный цвет – вышитом золотыми розами и соловьями. Мама улыбалась…

Вдруг Людша очнулся. Что это? Что за неприятное чувство? Никогда такого раньше с ним не было… Это был холод. Живя в тёплом доме со своими заботливыми родителями, Людша и не знал никогда, что такое бывает с телом… Странное чувство… дрожь какая-то неутихающая… ломит пальцы рук и ног… и так хочется укрыться … и так хочется домой…

«А что я здесь сижу? Я бруш, и у меня есть дом! – было его первой мыслью».

«Нет. Нет у тебя больше никакого дома, – возразил он тут же сам себе, – Дома полагаются только тем, кто не представляет никакой опасности для окружающих. А ты опасен. Ты бездарный волшебник Людша Рарок. Ты «сама необузданность и ярость». А потому не жить тебе там, где важнее всего порядок и покой».

Людша лежал на земле… Дрожь била его. Самое ужасное было в том, что к ощущению принизывающего холода добавился голод. Да, это был он. Правда, Людша не знал, что боль в животе и сухость во рту называются именно так. Ни один бруш, рожденный в мире достатка и созидания, этого не знал.

– Мне бы съесть… хотя бы что-нибудь… – промолвил он сквозь слёзы и уронил голову на землю.

Он лежал на земле, положив голову набок. И тут вдруг он увидел, что на кустике земляники рядом с ним висят целых три красных сочных ягоды. Когда его друзья развлекались, играя во взрослую волшебную жизнь по всем правилам, он видел не раз, как Ясинка, красивая рыжеволосая девочка с косами до самой земли, взмахом мизинца заставляла листики земляники приподниматься, после чего ягодки сами отрывались от веточек и прыгали ей в подставленный подол. А потом она угощала всех этими сочными, сладкими ягодами…

«Постойте-ка… У меня нет дара Лан, – подумал Людша, – это я точно знаю, – Тем не менее, лёжа сейчас на земле, он прекрасно видел эти красные и сочные ягоды, и были они не так уж и далеко от него – всего-то на расстоянии вытянутой руки, – … А значит, их можно и сорвать…»

Он тут же протянул руку и сорвал одну ягодку. Она легко отсоединилась от веточки даже безо всякого колдовства. Людша поднес ее к губам и тут же проглотил.

Вторая и третья ягоды последовали за первой. Причем очень быстро. После чего он принялся ползать на животе, точно так же наклоняя голову набок и заглядывая под листики в поисках ягод. Обладающие даром Лан, разумеется, так не поступают – как можно! Но Людша лежал на животе, шарил по земле руками и поднимал каждый листочек. Ягодка за ягодкой, ягодка за ягодкой… А что, вкусно!

Насытившись и немного восстановив свои силы, он встал на ноги. Солнце уже вовсю сияло над лесом, согревая его замерзшее тело. Ах, как захотелось потянуться, будто в холодный вечер ты наконец согрелся дома у камина. Это конечно не дом, и камина рядом нет, но, по крайней мере, его согревает солнце, а после ночного холода и это неплохо.

«А вот интересно, – подумал он, – если я смог поесть немного без колдовства, может быть, мне удастся и согреться без колдовства? Сейчас, конечно, светит солнце, но мое изгнание никто не отменит до вечера, когда пронизывающий холод и сырость снова начнут меня мучить …. Надо подумать…»

Он вспоминал: если в их доме вдруг гас огонь в камине, отец приглашал бруша-повелителя огня, и тот щелчком пальцев наколдовывал эдакую свечечку, которую подносил потом к дровам, и в их камине снова вспыхивало согревающее пламя. Это был дар Жегор, дар огня – один из самых почитаемых даров брушей.

«Да, но я-то не повелитель Жегора… Что же делать мне?»

Еще Людша подумал о том, что ему не помешал бы дом.

«Так. Подумаем… Дом нам делал дядя Добруш из брёвен, привезённых брушем-лесорубом… Это всё созидательный дар Ивар, которого у меня нет…»

Он внимательно посмотрел на ствол одной из сосен неподалеку, и обратил внимание, что ствол сосны походит на те самые бревна. Очень похоже. Только ветки лишние. Стало быть, вот из чего он делал эти бревна! Только вот где взять топор? А если и взять, то вряд ли он будет слушаться того, кто не обладает даром Ивар…»

Людша было нахмурился…

«…Нет, постойте! Ведь ягоды-то мне удалось найти без волшебства. Я не собиратель, но ягод себе на завтрак добыть я смог!»

Это соображение его очень утешило, поскольку давало ему надежду. И он ухватился за эту идею. Других приятных новостей, увы, пока не было.

К исходу своего первого дня в изгнании он так и не придумал, как сделать дом и добыть огонь. Правда, удалось обеспечить себя обедом из ягод, полдником из ягод, ужином из ягод и вторым ужином из ягод…. Почти весь день Людша бродил по лесу, не переставая думать об устройстве жилища. И только под утро он уснул, рухнув под какой-то березой прямо на мягкий мох…

…Его разбудил гром и всполохи молнии. С запада к лесу подбиралась буря.

«Прекрасно… Прямо-таки волшебно… Только этого мне не хватало».

Мальчишка стал оглядываться по сторонам, ища, где бы ему укрыться. И тут он обратил внимание на старую ель с огромными лапами ветвей, спускавшимися до самой земли.

«Это похоже на дом! – радостно подумал он, – как же я сразу не догадался! Вот он, домик мой! – и скорее побежал к ели».

Одной рукой он придерживал подол своей туники с остатками ягод. Ничего, что несколько земляничек выпали и укатились в траву… Ценность, конечно, ну да ладно, соберёт он их потом… Пока Людша устраивался под разлапистой старой елью, буря приближалась. И тут вдруг небо прорвало.

«Как же вовремя я нашел этот дом, – подумал маленький бруш, – иначе промок бы до костей».

Что-то страшно громыхнуло. Послышался жуткий треск, причем где-то совсем близко. Людша стал судорожно оглядываться по сторонам: где и что это так трещит? Прямо над ним обломилась одна из укрывавших его массивных лап-ветвей. Он осторожно высунул голову и посмотрел вверх. Его укрытие! В верхнюю часть ствола той самой ели, под ветвями которой сидел мальчик, ударила молния. Удар расколол ствол пополам и едва не задел его самого. Половина ствола занялась, несмотря на неутихающий ливень.

Ему было страшно, очень страшно, однако, вид пламени заворожил его.

«Дар Жегор… – подумал он и посмотрел вверх туда, где резвились молнии, – так во оно что… Там наверху, среди этих тёмных туч, наверное, сидит тот, кто могущественней любого бруша-повелителя огня…»

Людша стоял под проливным дождем и не мог оторвать взгляд от зрелища, которое его так поразило, и, словно желая угодить благодарному зрителю, на небе ещё радостнее принялись отплясывать и резвиться молнии. Великий повелитель огня ещё долго и с большим наслаждением демонстрировал мальчишке свои таланты…

…Дождь закончился. С листьев кленов и березок падали маленькие капельки-слезинки. Людша решил, что поселится пока под ветвями упавшего на землю ствола ели. А что? На дом вроде похоже. Сыровато, правда, ну да ладно, что-нибудь придумается…

У Людши не было волшебного топора, поэтому острые сучки внутри своего домика, мешавшие ему устроиться удобнее, он решил обламывать прямо руками. Дело было не из легких. Всё кругом кололось, к тому же ужасно мешала еще свежая липкая смола… От такой работы его руки покрывались кровавыми царапинами, и он инстинктивно облизывал раненые пальцы.

«Я совсем как дикий зверь, – подумал он, – зализываю свои раны… Бруши так не делают. Что бы сказала моя мама, если бы увидела это? Мама… Что она сейчас делает? Как она там?Он ведь даже не зашел попрощаться с ней. Испугался… Наверное, она сейчас гадает, что с ним… Или, может быть, ей только стало лучше, когда он исчез? Может быть, после всего того, что случилось, с ее души будто камень тяжелый упал… Ведь она хранила его тайну, словно нож за пазухой, все эти годы, и это не могло ей не мешать. Да, так лучше! Лучше, что он ушел…

Людша смахнул слезу.

«Нет, но почему же она стала растить такого опасного ребёнка? Зачем? Чтобы обречь его на мучения? Затем, чтобы он теперь зализывал раны на руках?»

Перед глазами Людши встал образ его мамы. Она стояла на пороге их небольшого и аккуратного дома, сложив руки на груди, слегка наклонив голову вправо и зажмурив один глаз от солнца. Завидев его, она улыбнулась и раскрыла объятья…

«Нет. Мама не могла причинить мне никакого вреда. Только не она. Мама меня любит, – и тут уже Людша не выдержал и заплакал, – Смотри, Великий Небесный повелитель, теперь пришла моя пора устроить дождь…»

Выплакав добрую долю своего горя, он так и уснул в необустроенном жилище, прямо на мокрой земле, под прицелом острых сучьев-ножей.

Наступило еще одно утро. Сон придал Людше сил, и сейчас он чувствовал себя намного лучше. Он решил продолжить борьбу в своем новом мире – мире без волшебства.

На завтрак он набрал себе две горсти земляники и целый подол тех самых синих ягод, о которых вспоминал накануне. Еще ему удалось выдрать пару сладких корешков. Не ягоды, конечно, но тоже ничего, сойдет… И грибов насобирал. С грибами, правда, вышла незадача. Он помнил прекрасно, что повар что-то с ними делал, прежде чем подавать на стол, только вот что? Этого Людше вспомнить не удалось, потому что он на это внимание особенно никогда не обращал, и он решил попробовать сырой гриб.

– Фу, какая мерзость! – завопил он, едва разжевав кусочек гриба, и принялся плеваться и тереть язык руками.

А потом стало ещё хуже, потому что животу его сегодняшний обед понравился еще меньше, чем его языку…

На следующий день он проснулся с мыслью о том, что огонь нужен позарез. Ну, просто обязательно нужен. Без огня под утро ноги становятся словно ледышки… Одежда успевает высохнуть за день на солнце, а за ночь снова сыреет, и если так будет продолжаться, то недалеко и до простуды… А бруша с даром Барбата, который смог бы вылечить Людшу, поблизости, как известно, не появится, и даже надеяться на это глупо…

Однажды на лес снова налетела буря. Людша решил, что ему непременно нужно попросить Небесного Повелителя Жегора помочь ему.

На этот раз буря принесла ещё и град. Кусочки льда ударяли Людшу по бокам, кололи лицо. Глаза приходилось всё время зажмуривать… Людша лез по стволу одной из елей все выше и выше. Добравшись почти до самой макушки, он глянул вниз, и голова его закружилась так, что он едва не отпустил ветку, за которую держался. Расслабляться было нельзя. Сейчас он так высоко забрался, что Небесный Повелитель его наверняка услышит. И Людша закричал в наглухо забитое тучами и измученное бурей небо, что было сил:

– О, великий Повелитель Жегора! Мне нужен твой огонь! Без огня мне не выжить, а наколдовывать огонь я не умею! Прошу тебя, помоги мне! Я Людша из племени брушей! Помоги мне, дай огня!

Но Небесный Повелитель молчал. То ли ему не понравилось, как просил Людша. То ли он был просто не в настроении помогать изгою, отвергнутому волшебным Витамиром брушей – Людша зря проторчал на верхушке ели, мотавшейся от ударов ветра из стороны в сторону. Он только вымок до нитки и охрип от своих криков. И это было еще не самое плохое, потому что мальчишка ко всему прочему еще и простудился.

В очередной раз проснувшись в сырости, он понял, что весь горит, и встать с земли у него совершенно нет сил. Дрожь била его так, что зуб на зуб не попадал, даже руки тряслись. Здесь в сырости Людше оставаться было никак нельзя. Солнце уже вовсю светило, и ему просто необходимо было выбраться из-под плотных еловых лап, чтобы просушить на солнце одежду и согреться. И из последних сил он пополз.

Вот он лежит на сухой траве под ярким солнцем. Солнце светит ему прямо в глаза. Он даже не пытается сдерживать дрожь, заставляющую дергаться и биться в ознобе его ослабевшее тело. Его мысли путаются. Из какого-то темного пятна слева выплывают странные фигуры. Сначала возникает мама в своем прекрасном зелёном платье с золотым шитьем. Появляется отец, но как-то нечётко, словно отражение на воде. Буда нежно берёт маму за локоть, смотрит с укоризной прямо в глаза сыну, а потом уводит её. Она всё оглядывается – то через левое плечо, то через правое, пытается улыбнуться, машет рукой, но всё же подчиняется отцу, и наконец они скрываются в тёмно-синем искрящемся облаке… На месте матери тут же вырастает огромная ель. Ель почему-то бордовая, кровавая. К самой вершине ели прикасается великанская рука буквально одним пальцем, и ель тут же рассыпается на сотни и тысячи крошечных земляник, которые катятся прямо на Людшу. Он пытается хватать их ртом, но ничего не выходит – едва долетев до него, ягодки тут же исчезают… Потом из-за голого ствола начинает расти тёмная фигура с маленькой головой и широченными, будто крылья, плечами. Голова великана увенчана короной из ярких, постоянно движущихся молний.

«Это же Повелитель Жегора, – догадывается Людша во сне, – он сам пришел ко мне, и я должен просить его, я должен просить его дать мне огня, чтобы выжить… О, великий и могучий Повелитель, прошу тебя, дай мне огня! Огня! Прошу тебя! Я… Я Людша из племени брушей… дай… дай…»

Видение с молниями на голове сразу застыло. Затем оно наклонило голову вправо и хитро улыбнулось, и Людше показалось, что где-то и у кого-то он уже видел такую манеру улыбаться, только вот у кого же? Это ведь было что-то ужасно знакомое, родное какое-то… И тут чёрная тень Небесного Повелителя протягивает руку вперед, направив свой указательный палец прямо в лицо Людше. На самом кончике гигантского пальца загораются маленькие искры, точь-в-точь как те, что появлялись на пальцах его мамы, когда та принималась наколдовывать наряды. И вдруг одна крошечная искорка за одно мгновение превращается в молнию и ударяет мальчишку прямо в лоб!

…Глаза невыносимо жжёт. Людша попытался их открыть. Он всё так же лежит на сухой траве, вокруг о чем-то ругаются и спорят птицы. Совсем недалеко и совершенно его не опасаясь, сидит заяц, прядает ушами и чем-то прерывисто хрумкает.

Людша встал на ноги. Болезнь отпустила его. Волосы были все еще влажными от испарины. Одежда вся вымокла. Необходимо было срочно её просушить. А еще лучше было бы эту выбросить, и наколдовать себе новенькую. Только вот кто бы это для него сделал? Некому. Значит, придется что-то придумывать.