Спасительная неожиданность

– Этого ничего нет. Но ограбила меня Капитолина с тиуном очень грубо!

– Вот тиуна и лови, сын мой. То, что жена взяла у мужа деньги, никак не наказуемо. Это как твоя левая рука переложила из одного твоего кошеля монеты в другой твой же кошель. У вас все общее. А с тиуна или возьми крупную виру после княжеского суда, или, если у вора не окажется денег, продай его в рабство. Убивать и пытать нельзя! В «Русской Правде» нет таких наказаний.

Осталось только установить степень вины боярыни в прелюбодеянии. Вот это дело наказуемое! Если оно будет подтверждено признанием самой обвиняемой, или показаниями свидетелей, не имеющих от этого корыстной выгоды, – церковный суд вынесет объективное решение. Слушаем обвиняемую.

Капа решительно вышла вперед. Ее немаленькая грудь вздымалась от негодования. Начала она дерзко и решительно:

– Все это злой навет, святой отец! Нет за мной никаких провинностей! Мужу всегда была верна! Свидетельницы, если они есть, подкуплены супругом или его другом – боярином Мишиничем, – вон он стоит! А я безвинна…

Они сколотили ватагу из подобных себе и идут в какой-то поход якобы по государственному делу, а на самом деле пьянствуют и насильничают девок по всем городам и весям, оставляя по Руси за собой недобрую память. Все они волхвы и разбойники, проповедуют против учения Христа. Особенно плохо относятся к священникам, приехавшим из Византии и скопцам!

А у меня деток двое, их еще растить и растить… Прошу тебя, прими меры!

Сильно! Разведка Нездиничей поработала на славу! Правда осталась неохваченной тема измены Родине, изнасилования малолетних обоих полов, поджоги церквей в пройденных городах и селах. Хотя против недобрых чувств к Константинополю и евнухам, все это может быть и мелочь с точки зрения митрополита Переславского.

Против нас стоят редкие умельцы своего дела. Нажми сейчас на свидетельниц, и польются истории, что денег нет, а тут десять рублей обещали и должность хорошую со значительным повышением оклада. И вылетим мы с этого объективного суда, опережая собственный визг, как поросенок у О. Генри!

А Ефрем, дед, похоже, въедливый и внимательный, всех расспросит, в каждую мелкую дрянь вникнет! Да, дела наши провальные и тухлые…

– Свидетельница Марья! – объявил служка.

Маша вышла, поджав губки и стала часто оглядываться на меня. Трусит, как есть трусит! Очень хочет получить ясные указания, что именно нужно говорить. А то сейчас: ты, боярин Владимир одно сказал, а боярыня Капитолина другое. Кто из вас главнее, непонятно пока простой русской девице.

Сейчас надавит митрополит при поддержке Нездиничей, и польются бессвязные и вредные речи о ненужном.

– Дочь моя, что ты знаешь об этой истории? – начал митрополит.

– Ась? – прозвучал достойный ответ.

– Говори, что знаешь!

– Я две молитвы хорошо знаю –«Отче наш» и «Господи Иисусе, помилуй мя»! Каждый день перед иконой на ночь молюсь, – горячо взялась рассказывать девица. – И в церковь я два раза в неделю хожу. И посты никогда не нарушаю!

Издевается она над нами что ли? Рядом молча бесился Богуслав. И тут до меня дошло! Девка видит священника, и считает, что того интересуют только церковные дела!

Ну что ж, вряд ли митрополит слышит так же хорошо, как в юности, вдобавок девица стоит ко мне поближе, чем к нему. Действуем! Я повернул Матвея грудью к себе, прикрылся им от Нездиничей и начал громко кашлять. Мария отвлеклась от беседы с Ефремом и поглядела на меня. Я мгновенно сложил ладони трубочкой и прошипел:

– Машка! Про боярыню!

– А-а-а! – поняла толковая наша. – Боярыня наша Капитолина, видать, занялась любовью с тиуном Елисеем!

– Дочь моя, в этом ее супруг и обвиняет. Что ты именно видела?

– Да забежала я кое-что по хозяйству спросить, а они лежали вместе голые, и обнимались! – тут ревностная прихожанка перекрестилась, – Христом Богом клянусь!

Хорошо идет, толково и по существу!

– Что-то еще об этом знаешь?

– Да что еще… Тискались вечно, когда думали, что я не гляжу!

Просто отлично! Митрополит понял, что больше ничего нужного из свидетельницы не выжмешь и завершил беседу в таком ключе. А вот начало следующего этапа выглядело как-то тревожно.

– Погляди мне в глаза, женщина! В глаза! Только в глаза!

Мария вдруг начала покачиваться. Двое служек подлетели и крепко взяли девушку под руки. Да ведь это гипноз! Пусть это и выглядит непривычно, но внушение чистой воды!

– Скажи мне, не таясь: как это все было на самом деле? Правду…, только правду…

– Я догадалась, что они не заперли дверь – маленькая щелка осталась, – медленно начала говорить сонным голосом заторможенная девица. – Давно поджидала такого мига. Спрашивать боярыню мне было не о чем, поэтому я просто еще приоткрыла дверь и заглянула. И глядела, глядела…

Они меня не заметили, очень увлеклись объятьями и ощупыванием разных мест друг у друга перед главным делом. Потом я прикрыла дверь и тихо-тихо ушла. Если бы боярыня прознала, что я этакое видела, давно бы уж меня выгнала. Рассказывала об этом только Варьке, Евсею да родной тетке на Посаде.

– Ничего больше не видала?

– Нет.

– Она все врет! – внезапно заорала абсолютно негипнабельная старуха у Нездиничей, – ей серебра отсыпали!

– Скажи, Мария, тебе предлагали или давали денег, чтобы ты мне все это сейчас рассказала?

– Да. Боярин Мишинич обещал десять сребреников, если расскажу.

Приготовились визжать по-поросячьи!

– За вранье?

– Нет. Чтобы я боярыни не боялась.

Вот и славно! Визг отменяется.

– Иди, тебя проводят.

Служки девушку отвели к нам.

– Свидетельница Варвара!

Тут все прошло гораздо успешней. На опыте подруги Варя поняла, что от нее требуется, и без лишних отступлений о том, в какую церковь она именно ходит, как говеет и прочих животрепещущих для митрополита тем, доложила, как устроила наблюдательный пункт в кустарнике возле купальни боярыни и какие эротические воспоминания оттуда вынесла.

Во время сеанса гипноза оказалось, что Варька давно предполагала такой исход событий и поэтому как именно подсмотреть, обдумала заранее. Обещанные мной будущие финансовые вливания, как и в прошлый раз, не гляделись чем-то предосудительным.

Довели назад и нашу бесцветную худышку.

– Свидетельница Авдотья!

В бой вступили люди Нездиничей. Выступившая вперед сорокалетняя баба из простых бойко затараторила:

– Я из теремных девушек боярыни Капитолины, знаю ее всю жизнь. Боярыня всегда отличалась кротким и богобоязненным нравом, никогда у нее тяги к чужим мужчинам не было. На прелюбодеяния она неспособна. Очень любит деточек и все свободное время проводит с ними. Все, что говорили перед этим отъявленные потаскухи Машка да Варька, – злые наветы!

Дальше все пошло по накатанной колее.

– Погляди мне в глаза, женщина! – и так далее.

Находясь под гипнотическим воздействием, Авдотья доложила, что Капа с Елисеем любовь крутят напропалую и ведут себя вызывающе, ничего особенно не боясь. К детям боярыня совсем не подходит, отроки постоянно у Лазаря толкутся. За вранье бабе обещаны пять серебряных монет и два поношенные платья с плеча боярыни. Другие теремные девки на лжесвидетельство ни в какую не согласились.

Недостойную и продажную врунью отдали Нездиничам.

Случай был ясный. Митрополит встал, чтобы объявить решение церковного суда.

И вдруг всей кучей заорали Нездиничи.

– Не верим девкам!

– Не хотим церковного суда!

– Божий Суд пусть решает!

Митрополит опять сел и начал негромко совещаться с Мономахом. В это время в дискуссию вступили остальные боярские рода, приглашенные лишь как наблюдатели. Такого, чтобы целый род был за Нездиничей или за Вельяминовых, почти не встречалось. Припомнились старые боярские обиды и счеты, кое-где закипели горячие схватки с ударами посохами и вырыванием ухоженных бород. Крик стоял несусветный. Да, этих бы хватило и по одному, подумалось мне, желательно в смирительных рубашках да с кляпами во рту!

Главный священнослужитель опять встал.

– Если вы так сильно желаете Божьего Суда, то он может и быть.

– Желаем! Сильно желаем! Только его хотим! – отозвалась толпа нестройными голосами.

Митрополит поднял руку, призывая бояр к тишине.

– Дело это нешуточное, бойцы могут ранить друг друга, а то и убить. Поэтому ответчику, когда его вина полностью доказана, дается право выбрать из разных решений.

Боярыня Капитолина может отказаться от Божьего Суда, получить развод и разумное денежное содержание. Дети до 15 лет остаются при ней, на них тоже будут выплачиваться немалые средства.

Или ее выбором будет Суд. Если победит боец от Нездиничей, она как была замужней, так и будет, и все ее права останутся за ней.

Победит человек от Вельяминовых, Капитолину постригут в монахини, всех прав она разом лишится, дети останутся при муже.

– Я не согласен! – заорал один из Нездиничей. – Мы бояре, с нами так нельзя!

– Кто против, может сам подменить своего бойца. Заропщете еще, отлучу от церкви – я тут пока митрополит, имею право, -жестко обозначил свою позицию Ефрем.

Нездиничи примолкли.

– Капитолина! Тебе решать! – зарычал святой отец.

Капа завертелась на месте. Вариант с соглашением без Суда был приятен и нету никакого риска, а перспектива оказаться в монастыре ее отнюдь не манила. Но боярское чванство, наглость и личная жадность взяли верх, и нахалка процедила сквозь зубы:

– Пусть бьются! Бог за меня!

– Все слышали? – продолжил митрополит.

– Да… да…, – отозвались тихим шелестом бояре.

– Никто не желает объявить боярыню Капитолину одержимой бесом или сумасшедшей? Говорите сейчас, потом ваши доводы рассматриваться не будут!

Все безмолствовали.

– Все, принято! Начинаем Божий Суд. Бойцы, подойдите.

Боевые умельцы подошли. Оба чуть выше среднего роста, поджарые, двигаются ловко – вроде перетекают с места на место, как леопарды.

– Представьтесь.

– Матвей.

– Кузьма Двурукий.

Богуслав охнул и вцепился в рукав моего кафтана.

– Вот это мы вляпались! – напряженным голосом произнес он.

Я удивленно покосился на него. Все мы с двумя руками, ничего исключительного в этом нет. Вот если бы против ушкуйника вышел однорукий, это было бы удивительно.

А действие разворачивалось далее.

– Сейчас небольшой перерыв, можете посоветоваться между собой, ненадолго отойти. Боец может отказаться от схватки, тогда ему будет засчитано поражение. Кольчуги придется снять – мастерство кузнецов не должно влиять на исход Божьего Суда.

Все женщины куда-то рванулись – видимо от напряжения ослабли мочевые пузыри

Матвей подошел быстро и вразвалку, походкой хорошо и долго тренировавшегося бойца.

– Биться не будем! – ухватил теперь его за плечо Богуслав.

Брови ушкуйника удивленно вздернулись вверх.

– А что так? Решил Капитолину домой возвернуть, соскучился?

– Против тебя сам Кузьма Двурукий вышел!

– И что?

– Он тебя убьет!

– Сразу или повозится немного для вида? – откровенно забавлялся Матвей.

– Ты не понимаешь! У тебя левая рука действует как правая?

– Ну, послабей немножко.

– Напишешь левой так же хорошо и быстро, как и правой?

– Это, пожалуй, нет.

– Двурукий обеими руками все делает одинаково замечательно, а нужно и одной рукой любого осилит. Против него на Руси никто не выстоит. Я о нем много слышал, а вот увидал сегодня впервые. Он обычно в Киеве живет, что ему тут в Переславле надо, понятия не имею. И его наняли Нездиничи. Против Кузьмы у обычного бойца никакого шанса нету. Понимаешь теперь?

– Да понимаю…, у меня батя такой же. Сколько меня не учил, так ничего и не добился. Похуже у меня левая рука, и хоть ты тресни! Мы ее обучили чему можно, наловчился ей пользоваться тоже неплохо, но до мастерской правой ей еще ох как далеко.

Но насчет того, что против меня будет биться Двурукий, ты не горюй. На ушкуе приходишь куда-то, просто идешь биться, не задумываясь, кто против тебя – двурукий, трехрукий или пятирукий – какой подсунулся, такого и лупи. Да и частенько я один с несколькими врагами бился, навалятся сам-пять, сам-шесть, – обычное дело на чужих берегах, там сабельки со всех сторон кучей летят – пересчитывать некогда.

У нас с этим мужиком верх возьмет не количество рук, а умение. Кузьма более умелый, он и одолеет, мне Бог больше дал – наша возьмет. Заранее духом не падай! Сам что ли более многочисленного врага никогда не одолевал?

– Да бывало, – усмехнулся Богуслав.

– Вот и меня не оговаривай, плохая примета. Кузя двумя саблями, а я саблей да акинаком. Ему рубить ловчей, а мне и рубить, и колоть. Господь выдал мне сегодня нужное оружие, а я уж постараюсь, как смогу. Не выйдет сегодня одолеть, уж не взыщи – Божий Суд, Божья воля! – и Матвей начал стягивать кольчугу.

Вскоре продолжили. Русские гладиаторы вышли в центр достаточно вместительного зала, где прошел Церковный суд и обнажили оружие.

При виде акинака на лице Кузьмы заиграла презрительная усмешка – против сабли кинжал выглядел слабовато.

– Начали! – объявил служитель.

И понеслось! Темп был взят невероятно напряженный – скорость реакции ратников сильно превосходила общую. Рубил, в основном, Двурукий – две не одна, перевес был в наличии. Матвей уворачивался, всячески изгибался, отпрыгивал то вбок, то назад. Иногда, когда не было другого выхода, принимал сабли противника на свою, или отмахивался акинаком.

Еще во время обучения ушкуйник объяснил мне, что наши исторические фильмы сняты людьми, далекими от реалий настоящей схватки, даже если они и спортсмены-фехтовальщики – слишком сильно отличается оружие 11 века от шпаг, рапир и сабель 20 – 21 веков.

Никто и никогда, будучи в здравом уме, не подставит свой меч или саблю острием под рубящий удар чужого оружия. Во-первых, сабля может просто сломаться – изгибаться, как в будущем, она не станет. Как она выкована, каким кузнецом, из какой по качеству стали – неведомо.

Во-вторых, после такой обороны на отточенной кромке твоего лезвия обязательно останутся вмятины и щербины, которые крайне трудно и дорого будет потом выровнять.

В-третьих, после такого твоего финта слишком много времени уходит на замах для ответного удара. Пока размахиваешься, порубят, как капусту. В общем, кругом незадача.

Немножко погодя ушкуйник начал в ответ на рубящие удары наносить акинаком свои – колющие. Чем короче и легче оружие, тем проще им именно колоть.

Теперь Кузьме пришлось уворачиваться и отпрыгивать.

– Долго бьются, – оценил схватку Слава, – обычно раз-два и кого-нибудь уже порубали, или укололи.

Да я и сам знал, что бои на мечах и саблях обычно длятся недолго, самое большее до минуты, а тут бойцы вертелись уже минуты три.

– Двурукий, конечно, одолевает, но и наш держится очень хорошо, умеет. Может сумеет человека постарше себя умаять, выносливостью возьмет? – спросил меня боярин.

Мне оценивать было слишком трудно – опыта нету. Вдруг Кузьма отпрыгнул особенно далеко и поступил как-то уж совсем неожиданно – вложил сабли в ножны.

– Чего это Двурукий затеял? – встревожился Богуслав, – рубанул, может как Матвейку, и молодой сейчас повалится?

Но ушкуйник был бодр, как всегда, и крови на нем видно не было. Правда, оружие он не убирал, ожидая какого-нибудь подвоха.

Кузьма подошел поближе к митрополиту.

– Я проиграл, больше биться не буду.

Нездиничи, обманутые в своих приятных надеждах, просто взревели.

– Не рычите, – презрительно окинул их взором Двурукий. – Я у вас денег вперед не взял.

После этого он выдернул из рук служки свою кольчугу, и, не спросясь никого, удалился.

Ефрем встал.

– Все бояре, как было видели?

– Да. Да… Видели!

– Споров, нареканий нет?

– Нету…

– Все. Больше никакие жалобы ни здесь, ни в Киеве рассматриваться не будут. После Божьего Суда человек не властен!

Все свободны, кроме боярина Богуслава Вельяминова, его бывшей жены Капитолины, и новгородского боярина Владимира Мишинича.

Митрополит провел нас в какую-то келью. Сам присел что-то писать за стол. Мы молча ожидали стоя. Наконец боярыне это надоело.

– Устала я, отче, поеду домой, отдохну. А насчет монашества, это как-нибудь попозже решим, не хочу я пока.

– Конечно позже, – откликнулся митрополит, – прежде, чем постриг принять, исповедоваться нужно, причаститься, имя тебе новое подобрать.

– Позже решим! – властно скомандовала Капитолина.

– Ну да, – не стал спорить Ефрем, – поедешь не спеша, в церковном возке. За пару дней пока доедешь до Киева, порадуешься, как вовремя решила стать монахиней. Там тебя в Андреевский женский монастырь и пристроят.

У боярыни подкосились ноги, и она упала на стоящую возле стены лавку.

– Я же не хочу!

– Ты при многочисленных свидетелях сделала свой выбор – отказалась от боярской жизни и решила принять постриг. Изменить это решение уже нельзя. Ничего, попостишься, помолишься и поймешь свое счастье.

– У меня дети! Им мать нужна!

– Твоя продажная девка Авдотья рассказала, что боярыня детьми не занимается.

– Она все врет!

– Пытаешься обмануть ты. Помолишься в монастыре, это пройдет. А то двух человек послала бестрепетной рукой за свое нахальство и жадность на смертельную битву!

– Им платят!

– Вот и тебя Господь своей любовью одарит, внакладе не останешься!

Капитолина взялась со всхлипыванием рыдать, а митрополит дальше писать.

Конечно жестоко, подумалось мне, так ведь и Капа не ангел доброты. А зарубил бы Кузьма нашего Матвея, кому бы от этого стало хорошо? Родителям, у которых он единственный сын, или беременной жене?

Ввалились два здоровенных чернеца.

– Святой отец, можно забирать?

– Сейчас допишу.

Закончил Ефрем быстро.

– Забирайте женщину и письмо митрополиту Киевскому. Зайдите перед отъездом к дьяку Андриану, пусть окончательно все оформит и запечатает как надо. Боярин Богуслав, иди с ними – там и тебе то, что положено, выдадут.

Рыдающую боярыню увели.

Мы остались с митрополитом наедине. Я пригляделся к Ефрему вблизи – малюсенький лучик Божественного Света озарял его голову.

– Мне протоиерей Николай про ваш поход все что нужно рассказал. Лишних денег у Переславской епархии сейчас нет, так ему и было сказано. Он ушел, а мне вспомнилось, что начал я еще одну каменную церковь строить в Переславле, фундаменты уж копают. Кроме народных пожертвований сгреб туда и все, что было в церковной казне: прибыли от работы каменщиков, стеклодувов, изготовления мозаик, изделий наших кузнецов.

А перед самым судом подумал: ну что народу еще одна церковь? Построим ее на год-другой позже. Подождут. А ваш Великий Поход всех христиан спасет! Да и нехристиан тоже. Все равно рано или поздно все народы к единственно правильной вере придут! Это сегодня он язычник и нехристь, а завтра или через сто лет его потомки станут столпами нашей веры великой!

Глаза митрополита горели настоящей верой, истинным чувством, духовным огнем.

– Решил я все эти деньги тебе, как главной силе похода, передать. Все народы мира должны были тебе дани и подати собрать на такое дело, и принести с волхвами, как это было после рождения Иисуса!

О дарах волхвов я имел довольно-таки смутное понятие, основываясь в основном на истории о ненужных и принесших одни убытки подарках молодых американских влюбленных друг другу, мастерски изложенной О. Генри. Что подарили истинные волхвы младенцу Иисусу, понятия не имел, да и что это были за люди (волхвов ведь церковь сейчас терпеть не может, изводит всячески!) тоже не знал.

Хромало у нас в свою пору христианское образование, а ведь это базис многих человеческих знаний, основы европейской культуры. Да и в 21 веке тяжело ребенку прочесть Ветхий и Новый Заветы, что-то в них понять, связать с реалиями сегодняшнего дня. А изложенное увлеченным проповедником в рясе, пойдет на ура, расширит кругозор, Бог даст, западет в душу. Пора, пора вводить детям во всех школах уроки Закона Божия! Поважнее это будет замысловатых математик, физик и химий, которыми обычный человек никогда в реальной жизни и не пользуется.

А не всем даны набожные родители, бабушки и дедушки. Поставят в лучшем случае в квартире божницу с иконами, да сводят дитятко для порядка в церковь, где он поозирается на иконы и назевается на богослужении.

А то и этого нету – варись отрок в собственном соку, учись виртуозно ругаться матом, да писать чушь в Интернете с невероятными орфографическими ошибками. Имей из знаний умение переходить через улицу и играться в смартфон!

Тут-то культура из тебя и попрет…

– Святой отец, невероятно далеко мне до святости Христовой. Не озарен я и Божественным Светом, как наш протоиерей. А у меня и способностей-то, кроме как лечить, особо сильных нету.

– И что? И на меня Господь не больно-то расщедрился, лучик его света еле теплится, а я митрополит, а Николай с его мощной лампадой всего лишь протоиерей. Другие еще способности и качества в душе надо иметь.

Святой Владимир до того, как уверовал в Христа, чем славен был? Блудодейством неутомимым, убиением родственников, захватом власти да постройкой многочисленных капищ Перунам всяким. А потом Русь крестил и воссияла истинная вера над землей нашей! Вряд ли к нему Божественный луч тянулся, когда он восемьсот наложниц содержал, растлял девиц или братьев изводил. А стал святым, и недаром народ его зовет – Владимир Красно Солнышко.

И ты действуй по данному тебе сверху разумению, а православная церковь постарается помочь. Хотел златниками набрать, которые святой Владимир делал, чтобы дары как в Библии были, но не успею. Бери уж тем, что есть.

Здесь золото, – митрополит щелкнул пальцами, и служка поставил возле меня изрядный баул, – здесь серебро, – еще четверо вволокли два здоровенных мешка, – здесь самоцветы, нашими купцами из дальних стран привезенные, хотел ими обделать кое-что из церковных ценностей, – панагию у нас да наперсный крест для Киевского митрополита.

Святость панагии и без драгоценных каменьев не уменьшится, а киевлянин и так походит, не обломится. Ему со всей Руси подати и подарки везут, глядишь, кто-нибудь из епископов самоцветов спроворит, еще может и поярче моих будут.

Мне на колени поставили изукрашенный зернью ларец немалых размеров.

– Виденье опять было, прямо перед судом. Последнее время участились они у меня, прямо как у блаженного какого. Дельфины ваши уйдут скоро к Константинополю, а затем по проливу к Греции по Средиземному морю отправятся. Там тебе рыб этих сыскать будет нелегко.

– Все что ли уйдут? – поразился я. – Их же в Русском море многие тысячи!

– А нам все и не нужны. Нужен одной стаи вожак. У него под началом не меньше сотни этих рыб плавает, и созвать он в короткое время еще пару сотен может. Им, чтобы камень отвести, этих сил с лихвой хватит. А он скоро со своей ватагой уплывает.

– Других найдем! Дельфинов в море много!

– А стая нужна только эта, другие не подойдут. У этой сотни необычайно сильные способности чтобы на то, что очень далеко, влиять. Все остальные дельфины на это дело неловки. Уйдут нужные к Греции, а то и дальше, не успеешь ты их отыскать.

Сейчас они возле Херсона плавают. Надо вам прямо завтра выезжать и двигаться по кратчайшему пути – через безводную степь. Кроме тяжеловозов, я вам дам еще умельца по поиску близкой воды – родников и колодцев. Он перс, у них там степи и пустыни на каждом шагу. У нас не прижился, назад рвется, под одно и вас до Крыма доведет. Будешь его за это кормить, коня я ему выдам. Если доволен будешь его работой, отсыплешь ему с десяток сребреников. Звать его Фаридун-остад. Остад значит мастер.

– Святой отец, нам ведь еще с черным волхвом биться. Может, присоветуешь чего?

– Не бился с ними ни разу. Ведьм в Переславле извел, а с черными волхвами и не сталкивался даже. Поговаривают есть белый один, прячется где-то на Посадах, но очень слабенький: лечит плоховато, о будущем врет. Так что помочь не могу.

– А что за волхвы, которые к Иисусу пришли? Какие-то другие, чем сейчас?

– Там дело темное. Вначале их истолковывали как персидских магов и кудесников, потом астрологов с разных земель, затем царей из других государств. Мне ближе истолкование про астрологов – они тоже почитают Господа нашего и колдовством себя не очерняют.

Считалось что их было двенадцать человек, потом, видимо по количеству даров, сократилось до трех.

– А что за дары были? Золото, серебро, а что третье? Самоцветы, как ты нам сейчас даришь?

– Да, сын мой, говорил мне Николай, что ты от веры нашей далек, но не думалось, что настолько. Волхвы принесли золото, ладан и смирну.

– Ладан знаю, его в любой церкви полно, а смирна это что такое? Тоже дешевенькое что-нибудь?

– Сейчас у нас совсем не тот ладан, что был тысячу лет назад. Ладан тех времен ценился дороже золота. Смирна, или как ее сейчас зовут мирра, тоже была недешева. Ей освящали на царство, отсюда идет выражение «помазанник божий». Простых людей при крещении обрабатывают миром.