Спасительная неожиданность

– Ты, девка, не колготись, – взяла ведьма дело в свои опытные руки. – Нас интересует, кто-нибудь из вас видел, что боярыня с тиуном точно любовники? Никаких врак не надо!

– А, вот чего надо-то, – протянула девка. – Это я сама видела! Тут врать не надо.

– Сказывай! – прошипел злющий боярин, – все говори, ничего не утаивай!

– Да я зашла как-то к боярыне чего-то спросить с утра, а они с Елисеем лежат голые и обнимаются! Задвижку, видать, закрыть позабыли. На иконе могу поклясться!

Мы все видели – не врет. Я Марии тут же выдал рубль. Она расцвела.

– Вот спасибочки, порадовали девушку! – почти пропела девица. – Чем еще могу помочь?

– У вас в городе кто главный в церкви?

– Епископ Ефрем.

– Грек?

– Он русский, из обедневшего боярского рода. Десять лет все хозяйственные дела у Великого князя Изяслава Ярославича вел, любимцем княжеским был. Но надоела ему наша серая жизнь, решил монахом стать. Принял постриг, оскопился и уехал в Константинополь.

– А зачем было евнухом делаться?

– Чтоб паскудные мысли о женках служить Царю Небесному не мешали. И он бы в Византии до сих пор жил, но организовалась Переславльская епархия, и послать епископом кроме него было некого.

Двадцать лет уж он у нас. Понастроил тучу всего! Кафедральный собор имени святого Михаила поставил, церкви святых Федора и Андрея, всяких строений церковных: и Епископский Дворец, и две бани-крестильни для взрослых – все из камня поднял. Три даровых больницы-лечебницы сделал. Сам целитель от Бога, – святой человек!

Обнес Детинец каменными стенами. Мастеров-каменщиков от него артель целая ходит, другая плинфу обжигает, церковную утварь его люди делают и стекло сами льют. Большая часть в Киевскую Митрополию и по другим городам увозится, но и Переславль при нем Каменным городом стал.

Немеряно всего за эти годы настроено из камня – и боярам, и купцам мастера от митрополита Ефрема палаты понаставили. Епархия у нас, видимо, богатейшая – все попы толстенные ходят и с вот такими крестами серебряными!

– Ты ж говорила, что он епископ, а теперь вдруг митрополитом стал. Как так?

– Не знаю. Я девушка простая, хоть и набожная. Это тебе надо с кем-нибудь из священников поговорить. Только все так говорят – то так, то эдак.

– Старше его по церковному чину в городе никого нету?

– Даже и равных-то нету. Его все владыкой зовут.

– Пойдешь завтра с нами к владыке? Полезен будет рассказ твой о боярыне.

– Даже и не знаю…

– Десять рублей тут же выдам. Пойдешь?

– Побегу!

– Это хорошо. А нет ли еще такой глазастой девушки?

– Как не быть. Варвара с боярыней на Трубеж купать ее выезжала.

– И что?

– А тиун с ними увязался. Дескать, купальню подстучать кое-где надо, поплотничаю, как любил в своем поместье в прежние годы. Ящик с инструментом прихватил.

Еще двое дружинников с ними были для охраны. Ну, тех сразу за кусты подальше караулить отставили, а Елисей вокруг купальни ходит, молоточком постукивает, да посвистывает весело эдак. Боярыня разделась до исподнего, а Варвару выставила из купальни – поди, дескать, дружинников проверь, хорошо ли бдят, не уснули ли часом.

Но Варька не дура, поняла, что не просто так отсылают, отошла в сторонку да в кустах и спряталась. И сама видела, как Елисей хозяйку из купальни выволок, загнул к лавке, рубашонку задрал и отпользовал ее сзади от всей души! Отплотничал, говорит Варька, от и до! А штука у него… – тут она взялась разводить руки для наилучшего показа.

Богуслав зарычал и унесся.

– А чегой-то он? – удивилась любительница эротических рассказов, – от чего убежал?

– От тебя скрылся. Ну ты, Манька и дура! – открыла глаза теремной девчушке Пелагея. – Кто же законному супругу рассказывает какие причиндалы у любовника его жены!

– Ой! – зажала рот руками Маняшка.

– Потом ойкать будешь! – внес свою лепту и я. – Быстро волоки сюда Варвару!

– Да она спит уж поди…

– Пинком подыми! Боярин, мол, зовет.

– Он же убег!

– А я-то остался! Другого только боярского рода. Тащи девку!

Варвара оказалась меленькой ростиком, очень худенькой и совершенно бесцветной. Ни одной яркой черты ни в лице, ни в фигуре. Самое то для прятаний в кустах и подглядываний из укромных мест за всякими необычными по размеру «штуками».

Ей быстренько поставили задачу выступить свидетельницей перед епископом по делу об адюльтере боярыни Вельяминовой с тиуном Елисеем. Варвара так хотела спать, что была на все согласна.

Я спросил у Маши:

– А у вас есть там девки и бабы, чтоб за боярыню горой стояли?

– Есть, как не быть. Им, троим паскудам, Капитолина и деньжат время от времени подкидывает, а Авдотье, нашей старшей, пару раз и платья свои не очень поношенные подарила.

– Вот всех их разом завтра-послезавтра и уволишь.

– Да ведь боярыня их любит! Никого из этих тварюг пальцем тронуть не даст!

– У епископа, если все правильно скажешь, судьба боярыни тоже решится. Либо постриг примет, в Христовы невесты пойдет, либо разведется с нею боярин и отправится она куда хочет, подымая пыль с тремя верными подруженьками.

– Так разводиться ж нельзя!

– Я другу купцу помог – развели его с неверной женой в Новгороде, и здесь какую-нибудь лазейку сыщем!

– А что сказать надо?

– Просто рассказать, как боярыня с тиуном лежат голые обнявшись.

– И все?

– Машка! Еще какую-нибудь глупость спросишь по десятому разу, изобью, как собаку! – заорала утомленная бойкостью ума девушки Пелагея.

– Так я пойду? – понурилась девица.

– Нет! – рявкнули мы с ведьмой в два голоса. – Обе здесь спать будете!

Под такую желанную команду Варвара уронила голову и пустила слюнку.

Немножко ее освежил ведьмин подзатыльник с напутствием на ночь:

– Идите вон на диван обе дрыхнуть! Не дай Бог намажетесь белилами какими или румянами, насурьмянитесь с утра – пришибу обеих дур!

Нахальноватая Мария все-таки спросила:

– Может я к себе все-таки пойду? Тут с Варькой тесно будет – костями ее исколешься…

Пока ведьма накапливала злобу, я быстренько объяснил любительнице конюшен:

– Маняша! Тебя могут отловить те бабы, что боярыню лижут. Ты враз все и разболтаешь о нашем с тобой разговоре. Потом они тебя мордовать всю ночь будут! И в конце концов забьют так, что ты от всех своих речей откажешься. Могут просто запугать, могут соблазнить чем-нибудь, а как только мы уедем, тебя боярыня сразу же выкинет на Посад.

– Ой! А что же делать?

Мы с Пелагеей дружно вздохнули.

– Усни пока тут, дочка, – ласково сказал я, – тебя будут караулить всю ночь.

– А вот…

– Ложись лучше молча, а то мы тебя сами, без всяких врагов, насмерть забьем! – опять не выдержала мирного тона Большая Старшая. И завизжала с переходом на ультразвук:

– Убью дурищу!

В этот самый момент грохнулась с табуретки опять заснувшая Варваречка. Я не выдержал этого спектакля и расхохотался.

Проснувшаяся от удара Варвара молча озирала из положения лежа наш древнерусский театр абсурда, хлопая бесцветными ресницами.

– Нет больше моих сил с этими двумя дурищами толковать! Пойду последнему дворнику отдамся! Как я сейчас боярыню понимаю…, – с этими словами Пелагея, пользуясь богатырской силой Тани, ухватила Варвару за шиворот одной рукой, легко протащила по комнате и закинула как кутенка на кушетку.

Оттуда прошипела Мане:

– Чего ждешь? Тебя не донесу, по дороге запинаю!

– Ой! – привычно пискнула важная свидетельница. – Уже иду!

Добежала до топчана и устроилась рядом с костисто-колючей, и почему-то вдруг громко захрапевшей подругой.

– Какого черта еще эта худоба взялась храпеть? – тоже недоумевала Пелагея. – Толстые так обычно храпят! Пошли из этой храпельни, а то сейчас и вторая со всей дури поддаст!

– Их же караулить надо…, – робко запротестовал я.

– Давай я их обеих быстренько поубиваю, потом Капку жизни лишу, и тоже спокойно вздремнем? А?

Меня избавили от принятия недостойного, но такого заманчивого решения Богуслав с Лазарем и еще двумя дружинниками.

– Не поймали этого гада мои бойцы! Ни из Северных ворот, ни из Южных, никто похожий не выезжал. Залег где-то здесь в Переславле. А город не маленький, где его тут разыщешь! Вся надежда на ищеек-собак.

– Не кручинься! Наши походные поисковики найдут. Сейчас давай более срочные дела переделаем. Охрану нужно возле этих двух девиц поставить. И чтоб никаких баб к ним, включая боярыню и других теремных девок, ни под каким видом не пускать, чтобы они тут не врали, пытаясь пробиться к охраняемым!

Богуслав дал команду, Лазарь тут же взялся распоряжаться.

По ходу воевода приказал командиру дружины слушаться любых моих приказов, какими бы странными и необычными они не казались. С ним не согласовывать, сразу исполнять!

– Мы пока поедим сходим, – сообщил я. – Готова еда-то?

– Там не еда, а слезы. По пол курицы на двоих получилось. Хлеба и того нету! Сухари из наших мешков все уж выгребли. Ничего, утром базар заработает, отожремся. Таня, для вас с Олегом там в углу столик, сама найдешь. Еды, правда, тоже негусто. В общем, чем богат, тем и рад.

Мы с Пелагеей бойко зашагали к столовой. Не доходя до ее двери десяток шагов, женщина остановилась.

– Ладно. Мне пора прятаться в такое место, где ваш поп меня не учует. К епископу Танюшку ни под каким видом не води, – опасно. Скопец меня сразу пришибет, цацкаться не будет, а ее в монастырь упрячет.

Ты, Володь, над девками и боярыней не колдуй ни под каким видом – Ефрем это под любым мороком заметит, не спрячешь. Слыхала я о нем от знающих людей. Ведьму за версту узнает, в какую личину не рядись. Епископ в Переславле уж почти всех нас перевел.

Обмануть его невозможно в любом деле, поэтому ты правильно Машке с Варькой объясняешь насчет правды. И учти: ваш протоиерей силен, но против Ефрема он как медвежонок-подросток против матерого медведя. Тот же грозный зверь, но помоложе и послабее.

– Труба пониже, и дым пожиже, – блеснул знанием народных выражений 20 века я.

– Именно. На всякий случай рисковать не буду, пусть и отец Николай светлым образом нашей богатырки полюбуется. Таня все помнит, что я делала, но особо задумываться над этим не будет. Если я не колдую, ей кажется, что это она сама тут куролесила.

Женщина встряхнулась, завертела головой.

– Ф-ф-фр…, так кушать охота, хозяин, будто три дня не ела! Надо было б и мне с волчком вместе пробежаться, не обидели бы его там.

– Не волнуйся. Матвей, если надо, всех врагов в одиночку пришибет. Да и Яцек умением биться хвалился – с детства обучали. Вряд ли уж там против них целая дружина встанет.

– Это да! Меня ушкуйник враз по полу в шутейном бою размазал! А я в драке пятерых стою!

Посмеиваясь, ворвались в боярскую едальню. Возле входа ворковали молодожены Ваня с Наиной. Эти-то не пропадут! Иван наголодался в скоморохах, привык на одной краюшке хлеба по три дня перебиваться, Ная путешественница известная, и на Черном море была и на Каспий плавала, а в 11 веке за этакие турпоходы впору было какие-нибудь Золотые Звезды Героини Руси присваивать. Она, если оголодает, всех неосторожно подсунувшихся ворон и прочую бесхозную живность переловит, неизвестно на чем зажарит и съест, по ходу накормив своего единственного Ванечку.

Вдобавок, они только утром простились с любимой матушкой Наины и доброй тещей Ивана Магдаленой. Наверняка славная женщина с избыточным весом насовала детям в дорогу какого-нибудь вкусного морковного цимеса с изюмом!

Танюха быстро сориентировалась и ушла в нужный угол, а я присел к священнику.

Хмурый протоиерей, сидя за отдельным столиком в самом центре зала, мрачно грыз небольшой сухарик. На лежащую перед ним половинку малюсенькой древнерусской захудалой курочки он старался внимания не обращать. Зато его немалая, но внезапно опавшая за день животина урчала на все лады: хватай куренка скорее, дурень православный! Хватит тут в постника великого играть!

Николай, конечно, следил за всеми постами истово, и голодные суточные бдения не пропускал, но одно дело спокойно молиться в привычном храме под запах ладана вкушая постную пищу практически не уставшим, и совсем другое целый день трястись на быстрых лошадях без особой привычки к этому делу, да еще пересаживаться с весом в сто двадцать килограммов каждый час с коня на кобылу и обратно. А конский круп тебе по грудь! И залезть на лошадь без наработанных навыков удовольствие еще то. В общем, поп себя сейчас чувствовал работягой, этакой смесью молотобойца и грузчика, которого после напряженного трудового дня посадили на постную пищу.

– Чего курочкой брезгуешь, святой отец? Нам сейчас силы ох как нужны, – рассуждал я, выворачивая крыло у птицы отнюдь не бройлерного происхождения, которой в 21 веке дали бы наименование «цыпленок очень диетический», – а до завтра ничего больше не обломится.

– Пост нынче, – неласково отозвался святой отец. – Вкушать скоромное грех!

– А как же послабления для воинов, Коля? Полуголодный, да на постной пище, много не навоюешь.

– Ты – воин. Иван – воин. Вся наша ватага из воинов. А я священнослужитель! – тут он поднял вверх для усиления эффекта среди туповатых прихожан в моем лице указательный палец правой руки, – и мое дело молиться за вас, ратников, а не жрать курей в три горла!

Логично, подумал я, догладывая куриное крылышко, но не верно. Откроем религиозный диспут среди представителей православной конфессии.

– Сейчас пришло время мыслить по-иному, Николай. Со дня на день Главная Битва, решающая судьбы мира, Земли, всех православных, католиков, мусульман, иудеев, половцев, язычников. Эта Битва и есть последний Армагеддон, описанный в Библии, и ты на стороне Господа нашего, на единственно правильной стороне, пусть и попал не в компанию праведников. Ты не стал отсиживаться в уютном соборе, а решил стать нашим щитом против черного врага, укрепив и наполнив этот щит даденой тебе, и только тебе, Божественной силой. И после этого ты смеешь отказываться от звания ВОИНА, дарованного тебе Господом нашим Иисусом Христом? Ты же не хуже меня понимаешь, что все ваши посты и молитвы не нужны Богу. Все это нужно самому человеку для здоровья его, и только его души и тела. А какое здоровье у разорванного на куски человека, лишенного даже земли для похорон? И понимая все это, ты своим неразумным служением прежним догмам и постулатам, в основном выдуманными церковными владыками, в сути своей простыми людьми на высоких должностях, пытаешься несвоевременным постом ослабить Главного Воина, его Божественную Силу? Ты чем думаешь, твое святейшество, каким местом? Этим или этим?! – теперь уже я, увлекшись, тыкал его своим указательным пальцем в разные места, как-то сразу переходя от его светлой головы гораздо ниже. Хам, что с меня взять!

– Прости, Вова… Это у меня от старческой глупости (в 50 лет!) и спеси поповской перед прихожанами…

– Ты на себя не наговаривай. Я побольше твоего прожил, а таких святых людей, как ты, раньше не встречал.

– Это я-то святой? – так искренне удивился Николай, что чуть не выронил куриную ногу, которую оголодавший организм уже пристраивал ко рту протоиерея, – ах да, с умирающим Богданом ты и поговорить толком не успел, епископа Ефрема не знаешь…

– Завтра познакомлюсь, узнаю, что он за человек, – озабоченно сообщил я.

– На что он тебе нужен? Митрополиту сто лет в обед, в поход его не утащишь, деньгу он не копит: лечит бесплатно, жалованье нуждающимся раздает. Зачем он тебе-то именно сейчас понадобился?

– Ты мне вначале скажи, почему Ефрема то епископом, то митрополитом называют?

– Это просто, – разрывая курицу белейшими зубами сообщил священник, – Ефрем – титулярный митрополит, только и всего, – и вгрызся в птицу от всей души.

Час от часу не легче! Я никогда и ничего не слышал про таких глав русской православной церкви. У меня были четкие понятия о церковной иерархии 11 века: из Константинополя на Русь присылают митрополита, он командует епископами в разных городах, те уже разбираются с нижестоящими попами, и все!

И тут вдруг: ты простой митрополит? А я аж титулярный! Ну ка подвинься! О значении слова титулярный я не знаю ничего, в памяти только вертятся какие-то титулярные советники то ли из Гоголя, то ли из пьес Островского.

Это обязательно надо выяснить до завтрашней сходки! А то брякнешь чего-нибудь не то, съедят, просто сожрут провинциальные титулярщики! Вон как у простого протоиерея ловко с курой получается! Был бы титулярный, с костями бы, наверное, сглотнул.

– Слушай, Вов, – растерянно сказал Николай, показывая мне дочиста обглоданные куриные косточки, – грудку-то ведь, наверное, (конечно, только наверное!) – надо было поделить?

– Пустяки! – залихватски отмахнулся я, – сыт уже. Ты лучше про митрополита-епископа толком изложи, да будем взвар пить, остыл уж небось.

– Это можно, – согласился наш эксперт по церковным делам, пересаживаясь на стуле к столу боком и блаженно вытягивая умаявшиеся от прыжков за день ноги.

Спиной Николай откинулся на спинку стула, пальцы рук сплел на вновь ставшем тугим и молчаливым животике, весь как-то умаслился и начал свое повествование.

– Как умер Ярослав Мудрый, его сыновья поделили Русь между собой на три части и стали этаким правящим триумвиратом – все вместе решали. Изяслав Ярославич сел князем Киевским, Святослав Черниговским, а Всеволод здешним – Переславским.

И показалось в ту пору князьям, что и церковную власть надо так же разделить, чтобы у каждого из них был свой митрополит. Сказано – сделано. Остался митрополит в Киеве, командующий всеми епископами Земли Русской, и два титулярных митрополита – Черниговский да Переславский, у которых никаких епископов в подчинении никогда не было, и командовал ими Киев, так же, как и всеми остальными.

Здесь на должность присел лет двадцать пять назад грек Леон, а после него из Константинополя прислали Ефрема. Леона я не знал, молод еще был, а с Ефремом встретился как-то в Киеве лет десять назад и завязалась между нами дружба. Встречаемся очень редко, зато постоянно переписываемся по голубиной почте.

– Подожди-ка, это что за почта такая?

– Ничего хитрого, обычное дело – привязываешь голубю к ноге или к хвостовым перьям письмецо и подкидываешь сизаря вверх. Летят они быстро. Если ястреб в полете не поймает, или куница ночью на ветке дерева не схватит, долетит почтарь от Великого Новгорода до Переславля дня за три – четыре. У Ефрема здесь на Епископском Дворе за большой голубятней несколько толковых голубятников присматривают, и у нас у епископа Германа заведение не хуже – очень он любит митрополиту в Киев сообщения всякие отписывать. Но об этом потом.

Хотел завтра посетить Ефрема, поспорить: побил ли святой Николай Мирликийский отступника Ария на Вселенском Соборе или не побил? – здесь протоиерей хитро прищурился на меня, – ты вот как на сей предмет смотришь? Вопрос конечно сложный! Не вот тебе про разрушение храма Артемиды толковать! Про то каждый знает!

Господи, как было бы интересно поднять сейчас двух разоспавшихся теремных дурочек, порушить весь их храп, и рявкнуть в сонные рожи:

Машка! Варька! Отвечать быстро: порушил Николай Мирликийский храм Артемиды, или он в это время Ария лупцевал? – и очень хитро при этом прищуриться…

Наверняка ведь древнерусские скромницы хором ответят:

Боярин! Делай с нами чего хочешь, любую непристойность, хоть с обеими разом, только дай поспать!

Пришлось и мне выступить похоже.

– Святой отец, не слыхивал я про Николая Мирликийского ничего. На слишком большой срок удалено время, из которого я прибыл, от вашего 1095 года.

– Девятьсот с лишним лет, это, конечно, очень далеко от дней сегодняшних, спорить тут глупо. Но ведь и жизнь Николы Угодника, о котором мы сейчас толкуем, отделяет от нас восемьсот лет, а мы его почитаем и помним. Ефрем пишет о жизни и неустанной борьбе за веру Николая Чудотворца в своих богословских сочинениях так, будто это все было вчера. А вы позабыли…

Я сидел с приятными ощущениями человека, только что облитого помоями и, что самое обидное, за дело. Сколько раз себя одергивал и пытался втемяшить в эту тупую башку: разберись вначале в любом сомнительном или непонятном для тебя вопросе, прежде чем выносить скоропалительное решение, делать выводы с кондачка! И особенно – озвучивать свои глупости!

– Извини, святой отец, мысли другим заняты, сразу не разобрался кого именно из святых ты имел в виду. Очень уж их много к 21 веку стало. Мы, конечно, знаем и помним Николая Угодника, хотя чем именно он славен, я, как человек далекий от церкви, припомнить не могу. Будет время, как-нибудь поделишься знаниями с недостаточно грамотным в религиозных знаниях пришельцем из будущего.

– Конечно, конечно! Ты, как душа похода, чего-нибудь главного не упусти! Ты сейчас соль нашей Земли, и заменить тебя некем. А знания, если захочешь, получишь как-нибудь на досуге.

Нас народу идет немало. Вот пусть каждый и следит за тем, в чем он мастер, чем подолгу был занят в этой жизни. Не охватить тебе всего этого в считанные дни, не освоить. Твое дело – вести нас вперед! И точка.

Мое – это молитвы и благословения, просьба, обращенная к Господу о помощи – я все-таки протоиерей, а не просто верующий или дьячок малограмотный.

Богуслав пожизненно воевода. Вот пусть и следит за состоянием нашего воинства – его одеждой, вооружением, подготовкой к сражению, расстановкой сил, вырабатывает план битвы. Орать и размахивать руками, бряцать оружием это каждый может, а грамотный и умелый воевода у нас один.

Кого-нибудь зарубить или просто убить голыми руками, с этим лучше Матвея никто в нашей сборной ватаге не справится – он атаман ушкуйников.

Наина пусть чего сможет накудесничает, Ваня ножи умело бросит, Яцек может чего и сыщет. У оборотня сила, превосходящая такую у любого зверя, быстрота невиданная, громадные зубы. Богатырша Таня всегда пригодится – мало ли чего придется поднять и перенести.

Ты вот чего мне лучше скажи: а что католики, неужели позабыли своего Санта-Клауса? Забросили свой обычай дарить рождественские подарки?

Я до того ошалел, что аж закашлялся.

Санта-Клаус, как и наш Дедушка Мороз, ассоциировался у меня с детскими сказками, и какое отношение он мог иметь к реальному человеку, жившему хоть и очень давно, но жившему! Николай Мирликийский упоминается в летописях и церковных записях, но я никак не мог себе представить реальные записи об одном из идолов американского кинематографа с кучей оленей, эльфов, иногда и гномов в придачу.

Поэтому, откашлявшись, я спросил:

– А что, Николай Чудотворец Санта-Клаусу подарки выдает для раздачи детям?

– Замысловато мыслишь, – ласково улыбнулся священник. – Католики создали образ новогоднего святого, раздающего подарки в рождество, взяв из жития святого Николая историю о его помощи трем дочкам разорившегося богача. Ты эту историю, конечно, не слыхал никогда. Рассказать сейчас или в другой раз?

На дворе залаяли собаки, радостно загалдели охранники. Наши вернулись!

– Все потом! Пошли ловцов встречать!

– Какого ж зверя вы на ночь глядя в полной темноте ловите? – поинтересовался по пути Николай.

– Страшного! Который тебя чуть голодным не оставил!

Мы вышли на двор. Матвей не позволял орде ратников бить спутанного вожжами понурого человека, лет пятидесяти, одетого довольно-таки богато. Бывший атаман уверенно покрикивал на дружинников, рвущихся пообщаться с похитителем их жалованья:

– Не велено! Бить не велено! Расспрос еще будет вестись! – и отстранял особо рьяных рукой.

Викинга и здоровенного Коршуна с немалым мешком поперек седла уже завели через калитку с улицы. Занимался конями, конечно же, лошадиный фанат Олег, уже в человеческой ипостаси и одетый. Радостная Танюшка гладила по спине вернувшегося с победой любимого с таким усердием, что можно было подумать, что желанный оборотень отсутствовал лет пять.

Гордый поимкой татя, в которой они с Горцем были не последними героями, стоял подбоченясь Венцеслав, гордо подкручивая ус. Волкодавы тоже держали оборону Елисея от взбешенной публики, попугивая народ грозным рыком, прыжками с приседаниями и демонстрацией грозных клыков.

Ограбленные уже успели полюбить собачьих героев и весело перекликались между собой:

– Слышь, Губа, они его сейчас спросят, куда он нашу деньгу дел, а потом псами затравят!

– Зверюги эти его потом и сожрут прямо заживо! Покаяния не будет!

Эти крики тиуна не ободряли, не внушали уверенности в счастливом завтрашнем дне. Вдобавок, кто-то все-таки успел приласкать задержанного, и на лбу любимца боярыни справа лиловел синяк изрядных размеров.

Послышалось знакомое рычание.

– Ну, хватит тут свою доблесть показывать! Идите спите, не мешайте дело делать! Завтра, может, распинать эту гниду будем, а вы устамши, наорались тут ночью.