Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Александр Шевцов

Очищение

Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Школа Самопознания

© А. А. Шевцов, 2004

© Издательское товарищество «Роща Академии», 2012

* * *

Дорога Домой

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,Многих людей города посетил и обычаи видел,Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясьЖизни своей и возврате в отчизну сопутников: самиГибель они на себя навлекли святотатством, безумцы,—Съевши быков Гелиоса, над нами ходившего бога, —День возврата у них он похитил…

Это Гомер. Это великий слепой провидец Гомер. Он описал свою судьбу, он вывел себя на божественную сцену под именем Кассандры, но даже это не помогло людям: они не слушали Кассандру, сколько бы она ни предупреждала их, они не слышали и Гомера. Уже в античное время его творения объявлялись сказками…

Гомеры и Кассандры не правы. Не правы просто потому, что не нужны людям. Даже если их устами вещает Истина, какое это имеет отношение к человеку, который не настроен ни слушать, ни искать истину?! Какое мне дело до истины, когда мне до нее нет дела? Другое дело, когда я сам захотел ее постичь! Вот тогда я переверну весь мир, но своего добьюсь! Вот, к примеру, Наука. Как только она поставила себе цель овладеть истиной, так тут же и перевернула его, этот наш бедный мир!..

Но почему мир перевернут, а Истины все нет? Может быть, Наука ищет не Истину, а то, что понимает под Истиной? Может быть, ученые знают, что искать, изначально и изначально ошибаются, поскольку Истина скрыта под какой-то личиной? А под личиной с именем Истина скрывается нечто иное? Охотится ли Наука за Истиной? Или же у ученых хватает и других целей? Способны ли люди вообще искать Истину?

Когда Кассандра предупреждает троянцев о грядущих бедах, она вещает истину. Но люди отмахиваются от нее. Гомер говорит: это рок, судьба бедной предсказательницы – не быть услышанной. О ком он говорит? О Кассандре? Или о предсказателе вообще? Есть ли примеры того, что люди услышали кого-то из прорицателей? Наверное, есть, но я их не знаю. Зато я знаю, что с нашим миром что-то не так. Мы точно заплутались, и жизнь наша становится все страшнее… Не предрекал ли этого кто-нибудь из провидцев? Не предрекал ли этого Гомер?

Я не любитель суеверий, и меня мало привлекают раскладывание карт и астрологические прогнозы. Я, скорее, человек научного склада ума, психолог, но готовый поглядеть на вещи философски. Нет ли в самой природе человека чего-то такого, что обрекает его на определенные виды ошибок?

И нельзя ли, глубоко заглянув в нашу природу, разглядеть не только этот прирожденный вывих, но и то, как он, накапливаясь, влияет на судьбу всей Земли и Человечества? Что для этого надо? Надо заглянуть в человеческую душу, поставленную в такие условия, когда осыпается шелуха и видно настоящее. Надо подсмотреть за настоящим человеком на изломе его жизни.

Кто такой этот многострадальный Одиссей, имя которого римляне произносили как Улисс? Великий хитрец. Но хитрость – это основная черта Разума. Разум – плут, говорили мне старые русские мазыки[1], о которых я уже рассказывал и еще расскажу. Это значит, что в Одиссее Гомер вывел Человека как такового – как Человека Разумного. Но если говорить о природе ошибки, губящей наш мир, то лучше будет сказать, что Улисс – это не Человек Разумный, а Человеческий Разум. И «человеческий» здесь и есть ошибка в чистом виде, потому что Разум един по своей сути во всей Вселенной, но отличается в зависимости от условий существования, поскольку он есть орудие выживания в мире.

Разум обеспечивает выживание в мире, но если он начинает губить свой мир, значит, он не справляется со своей задачей, значит, в нем есть что-то, что губит жизнь, а не сохраняет ее. Это что-то добавлено к основе или сущности Разума. И в нашем случае оно добавлено именно как то, что наложилось на Разум как Человечность. Человек – это то, что очень гордится собой, а не ищет Истину и не учится на своих ошибках… Гордое имя Человек – это и есть личина, скрывающая какую-то ложь. Ее обязательно надо приподнять.

Как приподнять маску, как заставить человека показать свое естество? Гомер бросает Одиссея в многолетнюю битву за возвращение к себе. «Одиссея» не зря завершает «Илиаду». Она – ее венец. Люди склонны считать «Илиаду» основным произведением Гомера, а «Одиссею» очень часто рассматривают лишь как своеобразный довесок, дополнение к основному труду. Думаю, это неверное понимание Гомера. «Илиада» была написана ради «Одиссеи». Она лишь подготовка к ней. Без нее не понять главное.

А главное в том, что, отдав жизнь на то, чтобы захватывать чужое, чтобы гоняться за чужими целями, человек должен однажды обернуться к самому себе. А обернувшись, он уже не в силах не возвращаться к себе. Песнь об Одиссее – это величайшее сказание о Начавшем самопознание и задавшем первый главный вопрос: откуда я? Где мой дом? Что я сделал, в чем провинился перед Богами, что они забросили меня в эти неведомые миры и отняли память?

…гибель они на себя навлекли святотатством, безумцы,съевши быков Гелиоса…

Люди гибнут за жратву, платя за нее Разумом! Расплачиваясь способностью думать! Это основная мысль всей песни: жрать или думать! Я не буду сейчас гадать, что символически могут означать эти быки Гелиоса. Ясно, что они как-то связаны с Солнечной энергией, и мысль может довести меня вплоть до Чернобыля. Но это фантазии, а вот выбор: разум или сытая беззаботная жизнь, – это в природе человека. И это святотатство! Почему Гомер использует это слово? Он ведь еще целиком в народном видении мира, ведь это еще восьмой век до нашей эры. Народ видел этот выбор как святотатственный, значит, нам предназначено служить Богам своим разумом, своей разумностью, тем, что мы всегда делаем предпочтение Разуму перед жратвой!..

Но если зачин песни говорит об этом преступлении, то главной песней всей «Одиссеи» становится десятая – песня о богине-чародейке Цирцее – дочери Гелиоса и Персы. Цирцея, или Кирка в другом произношении, считается страшнейшей из Богинь, с кем столкнулся Улисс, потому что она превращает людей в свиней! А что, если она лишь срывала с них человеческие личины?

Но если рассматривать путешествие Одиссея как философский рассказ о природе человека, то надо вспомнить, как он попадает на остров Эи, где жила Кирка. Это существенно. В своем бесконечном путешествии, преследуемый гневом Посейдона, поклявшегося не пустить Одиссея домой, он сначала оказывается на острове Эола. Это очень странное место:

Остров плавучий его неприступною медной стеноюВесь обнесен; берега ж подымаются гладким утесом…

Вряд ли такое место возможно в нашем мире. Плавучий остров за металлической стеной… Попасть туда можно было лишь по особым заслугам, так сказать, по решению Богов. И Одиссей был одним из немногих, кому это довелось. Поэтому все, что там происходило, очень значимо и не может быть случайным, даже если сами простодушные спутники Одиссея и приняли это за обычное гостеприимство. Но Эол определенно дал какой-то важнейший урок Одиссею. И я хочу сделать это уроком для себя, хочу научиться видеть значимое вроде бы в самых обычных событиях или книгах.

Месяц Эол угощал нас радушно и с жадностью слушалПовесть о Трое, о битвах аргивян, о их возвращенье;Все любопытный заставил меня рассказать по порядку…

Эол заставил Одиссея заново пережить, пересмотреть и расставить по какому-то неведомому мне порядку все, что было под Троей. Одиссей может как угодно оценивать самого Эола, например, как любопытного или изнывающего от скуки. Но мне нет дела до Эола, точнее, считая его Великим учителем, я не вправе оценивать его личные побуждения, кроме одного: он определенно учит меня чему-то. И для этого он заставляет меня просмотреть всю мою жизнь и найти в ней какой-то порядок. Какой? Пока я не знаю. Но я знаю, что это должен быть тот порядок, который позволит понять следующее испытание.

Но напоследок, когда обратился я, в путь изготовясь,С просьбой к нему отпустить нас, на то согласясь благосклонно,Дал он мне сшитый из кожи быка девятигодовогоМех с заключенными в нем буреносными ветрами; был онИх господином, по воле Крониона Дия, и всех ихМог возбуждать иль обуздывать, как приходило желанье.

Бог Эол заключил в мешок всё неблагоприятное, что могло помешать человеку в путешествии к себе, оставив лишь Зефир, который мог бы привести Одиссея домой… Но на десятые сутки этого приятного путешествия Одиссей заснул, а его спутники, словно демоны снов, позавидовали ему и развязали мешок Эола… Жадность и похоть! Когда бешеные ветры приносят их снова к дому Эола, тот в удивлении и гневе восклицает:

Ты ль, Одиссей? Не зловредный ли демон к тебе прикоснулся?Что может ответить на это Улисс? Ответ его тоже значим:Сон роковой и безумие спутников мне приключили бедствие злое…

Не спи, человече, и будь очень внимателен к тем, кого выбираешь в спутники себе. Научись избавляться от них сам, если не хочешь, чтобы они погибли по твоей вине. Одиссею не суждено было привести ни одного из своих спутников к себе домой, мы это знаем. И это означает лишь то, что в путешествии самопознания ты одинок, как одиноки только Боги. В это место, которое есть ты, нельзя привести другого, как нельзя и подарить самопознание. Не спи и не тащи с собой неготовых к самопознанию людей, которые еще не сделали своего выбора…

Но как бы там ни было, теперь начинается настоящее путешествие Одиссея. Покинутый Богами, он мечется по бурному океану жизни, утратив не только путь, но и направление. Жизнь же несет ему одни поражения. Вот в таком состоянии волны загоняют его на остров Цирцеи. Что там?

А там уготовано людям то самое испытание, о котором говорилось в зачине.

Вышла немедля она и, блестящую дверь растворивши,В дом пригласила вступить их; забыв осторожность, вступилиВсе; Еврилох лишь один назади, усомнившись, остался.Чином гостей посадивши на кресла и стулья, ЦирцеяСмесь из сыра и меду с ячменной мукой и с прамнейскимСветлым вином подала им, подсыпав волшебного зельяВ чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда жеЕю был подан, а ими отведан напиток, ударомБыстрым жезла загнала чародейка в свиную закутуВсех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиноюМордой и хрюком свиным, не утратив однако рассудка.Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросивИм желудей, и свидины, и буковых диких ореховВ пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рыломЗемлю копать…

Вот и все. Похоже, спутники Одиссея получили то, что хотели: сытую и беззаботную жизнь. Надо отдать должное Цирцее – она заботливая хозяйка. Нигде не говорится, зачем она это делает, зачем ей эти зверушки, но она заботлива и дает то, что мы хотим. Кто она? Если Гомер провидец, а я ищу истину, то его рассказ – это указание на что-то действительно существующее в мире и во мне. И то, что я этого не вижу, ничего не значит, потому что именно про Кирку Гомер скажет в конце десятой песни:

Тою порою на брег привела чернорунную овцуС черным бараном Цирцея и, там их оставя, меж намиТихо прошла, невидимая… Смертным увидеть не можноБога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим.

Кто она, если приглядеться к тому, что окружает меня? Кто она, дающая то, о чем мы мечтаем и вожделеем? Принесшая сытость и бездумную жизнь? Заботливая и невидимая?

Наука. Я вижу так. Не наука как поиск истины. И даже не Наука как огромное всемирное сообщество, обладающее своей материальной базой, экономикой и культурой – это всего лишь ее земное тело. Она душа Науки, она ее Богиня, заботливая и бессердечная волшебница, превращающая всех, кто зарится на ее блага, в свиней… Вряд ли для Гомера это слово было то же презрительное значение, что мы сейчас в него вкладываем. Скорее, для него это был символ стремления к обильной жратвою и бездумной жизни животного.

Но разве можно такое сказать про служителя Кирки, про жреца Науки, носящего гордое имя Ученый и кичащегося своим рассудком?! А вот пусть каждый решает сам, я же вспоминаю искушение стать членом научного сообщества и вижу, какие блага я мог обрести и какую большую жертву требовалось принести за это! Смешно, поразительно, невозможно, но, входя туда, в место, именуемое Храмом Разума, я должен был бы отказаться от своего свободного разума! Бесконечное множество условностей, правил и обязательств, которые надо учитывать в каждом вздохе и в каждом выдохе, чтобы быть одним из своих, сковывают ум ученого, и он не волен…

Тогда я этого не понимал, но испугался и попятился подобно Еврилоху. А теперь хочу войти в блистающие двери как Одиссей – с мечом и жаждой самопознания!

Это было мое искушение и мой выбор. Возможно, у других все было иначе, не берусь ни судить, ни определять. Это мое личное путешествие, и это мой личный счет к Богине, которую я разглядел за величием блестящих дверей ее Храма. Возможно, очень возможно, что я ошибся. Но моя ошибка – это мой путь, и мне его идти. Куда?

Кирка подсказала – для этого потребовалось всего лишь не поддаться ее очарованию и устоять против всех искусов, оставшись верным себе:

О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,В доме своем я тебя поневоле держать не желаю.Прежде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнутьВ область Аида, где властвует страшная с ним Персефона.Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким,Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там.

Вот так. Пути к себе не знает ни Одиссей, ни Наука. Но она знает, где хранятся ответы на вопросы заплутавшихся людей. В царстве мертвых, там, где нет ничего живого, можно найти Душу, и она знает…

Наука, полностью бездушная, объективная Наука последних столетий, закрывшаяся от жизни машинами и технологиями, подобная бурному океану, кидающемуся на меня своими волнами, вихрями и демонами, напоминает мне Дантово чистилище. Это еще не Ад, но это уже и не мир живых. Это промежуточное пространство, в которое засосало нашу Землю и наши души. Но если пройти ее насквозь, если не побояться Аида, можно найти Душу. Души больше не живут в нашем мире, их место в Аиде…

В этом океане Науки можно заплутаться, там будет гонять кругами и прибивать все к тем же берегам. Можно завязнуть и застрять навсегда, можно купиться или продаться, но можно пройти насквозь и обрести Путь…

Я иду! Я иду…

Предисловие

В своей предыдущей книге – «Введение в самопознание» – я довольно уверенно вывел дорожку, которой намерен идти в своем самопознании и в построении школы самопознания для желающих идти со мной.

Она начиналась с очищения, а под очищением подразумевалось убирание помех познанию себя. Помех, конечно же, не внешних, а моих собственных, то есть живущих во мне. Но где могут быть во мне те помехи, о которой идет речь? Явно ведь, что речь идет не о запоре или проглоченной вилке, хотя и они, как кажется, будут сильно мешать в этом деле. Почему «как кажется»? Да потому что, случившись, они могут стать помехой, а могут и заставить меня обратить внимание на себя самого, и тем самым приведут к самопознанию!..

Так что же мне мешает? Похоже, речь идет не о телесных помехах.

С телесными мы или ничего не можем поделать или просто должны лечиться. Иначе говоря, они не стоят того, чтобы говорить о них в науке самопознания. Помехи самопознанию коренятся где-то в другом месте.

Предполагаю, что все коренится в нашем сознании. Ведь даже телесные недостатки становятся помехой самопознанию лишь тогда, когда их так начинает видеть наше сознание. Но стоит тому же сознанию сменить свое отношение к увиденному, и оно из проклятия превращается в благословение, из помехи в помощь…

Это кажется очевидным и настолько понятным, что вначале не вызывает вопросов. Однако именно здесь и начинаются сложности. Бытовым умом мы все прекрасно понимаем, что такое сознание. И мы всегда понимаем, о чем идет речь, когда в разговоре всплывает это слово. Но знаем ли мы, что это такое? Знаем ли мы, что такое сознание, хотя бы на том уровне, который позволит не сомневаться, что, говоря о сознании, мы действительно говорим о сознании?!

И еще один вопрос: а как соотносится с сознанием Душа? Кстати, что в действительности придется очищать при самопознании – сознание или душу? Или же тело? В той его части, что именуется, к примеру, нервной системой или мозгом?

Все эти вопросы я задаю не риторически, это не литературный прием.

Я действительно хочу понять, с чем имею дело. И в первую очередь мне необходимо определить среду, которая является носителем моих помех. Ибо очищать придется ее, а как очищать то, чего нет или что ты не видишь?

Итак, в этой книге я хочу понять, что же мне придется чистить, а еще точнее, очищение чего дает самопознание.

Начать придется с того, что плещется прямо под дном моего корабля, стучась в его борта с каждого книжного прилавка, – с самых простых и доступных до навязчивости книг по прикладной медицине. Где же еще искать очищения современному человеку, как не у научной Медицины!

Но это снаружи, а внутри, в себе придется поднять весь соответствующий этой прикладной медицине слой моего бытового сознания, хранящий все самые поверхностные знания об очищении себя.

А за ним и те все более глубокие слои, что мы привыкли считать наукой или, это будет точнее, своими научными знаниями об устройстве мира.

Знания об устройстве мира принято называть картиной или Образом мира. Это чистой воды явление сознания. Образ мира хранит все мои представления о мире, включая образ земного шара с его морями и материками. Не знаю, облегчит ли этот образ мое очищение, но он дает возможность продлить путешествие Одиссея в глубь сознания. В моем сознании живут и те моря, что описывает Гомер, и те, что описывает География, и те, что опишу я, как части моего Образа мира. Например, море Науки.

Наука во мне – это, пожалуй, даже не одно море, а несколько, слагающихся из множества слоев. Наука пронизывает наше сознание насквозь потому, что является теперь нашей бытовой культурой, впитываемой с самого рождения. Человеку, приступающему к очищению и самопознанию, невозможно пройти к себе в обход того, что положила в меня Наука. Поэтому Наука – основное содержание этого тома.

Но сначала одно предуведомление. В книге я временами пишу Наука с Большой буквы, а временами – наука, с маленькой. Иногда я пишу имена Наук с Большой буквы – Медицина, Физика, Физиология – а иногда их же с маленькой. Это надо объяснить.

С Большой буквы я пишу имена, а с маленькой – названия. Слово «наука» может быть именем сообщества, тогда она своего рода божество, огромное живое существо, воплотившееся в тело своего сообщества. Тогда она Наука. А иногда речь идет о науке как орудии познания, способе постижения истины. Тогда это лишь название, и я пишу его с маленькой буквы. То же самое относится и ко всем частным наукам и Наукам.

Это так важно, что я вынужден сделать небольшое отступление, которое облегчит понимание всей книги.

Наука и научная революция

Как вы уже поняли, в этой книге еще нет рассказа собственно об очищении. Она до очищения и вся целиком посвящена поиску того, что мы можем очищать, что доступно в нас очищению, что является предметом очищения в человеке.

Как только ты ставишь перед собой этот вопрос, так тут же понимаешь, что все прикладное очищение предельно уязвимо и, самое главное, вызывает сомнения и даже недоверие. Оно либо чистит что-то, не дав себе труда вообще задуматься над тем, что делает, либо откровенно заимствует все объяснения из Науки, тем самым делая себя ненужным. Если рядом есть первоисточник, зачем же пить знания из вторых рук?

Зависимость всего, что в современном мире говорит об очищении, от Науки оказывается настолько яркой и сильной, что исследование очищения очень быстро оказывается исследованием научных представлений, позволяющих вести очищение. Оно скрыто присутствует даже там, где по всем признакам должна бы быть вотчина прикладного очищения. Поэтому в большей части моя книга просто посвящена Науке и ее взглядам, и это надо обговорить заранее, потому что освобождение от бездумной зависимости от научности всего, что мы делаем, и, главное, того, как мы видим мир, вероятно, является главным очистительным упражнением этой части моего исследования.

Заявление об очищении от Науки и научных представлений для многих может показаться неожиданным и даже кощунственным, и поэтому я считаю необходимым заранее дать некоторые пояснения. Тем более, что исследование научного присутствия в нашем сознании я веду уже не в первой книге и поэтому явно упускаю в этой некоторые исходные объяснения.

Говоря научно, мое исследование психологическое, а не антисциентистское, то есть не антинаучное. Это отнюдь не призыв изгнать Науку из нашей жизни. Это, скорее, призыв стать хозяином и ей, и себе. Многие вещи, появившиеся в жизни современного человека, могут быть как его благословением, так и проклятием. К примеру, химические лекарственные средства. Они могут быть последним спасением, но когда видишь бабушек с фанатичным блеском в глазах, несущих все свои сбережения в аптеки, невольно задаешься вопросом: не стали ли эти аптеки их храмами, а Медицина – богом?

Лечиться – это одно, не мочь не лечиться, хотеть лечиться – другое. Болезнь – это плохо, желание потреблять таблетки – хуже, поскольку бессмысленно и зависит только от тебя. Для него даже болезнь не нужна.

С таблетками все очевидно, с Наукой далеко не так. Наука вошла в наше сознание исподволь, и люди не замечают, что зависят от нее не только технологически, но и психологически. Из-за этого она уже давно не орудие познания мира в наших руках, а наша Богиня, которой мы служим тем, что становимся биологическими придатками, обеспечивающими работу ее машин и технологий. Мы служим ей бездумно и безумно.

Но я бы не хотел сейчас кратко пересказывать все то, что подробно и с гораздо большей доказательностью показано в самом исследовании. Поэтому я скажу лишь о том, что осталось за рамками этой книги, но необходимо для понимания.

Наука в том смысле, в котором мы знаем ее сейчас, явление относительно новое. В сущности, она является мировоззрением буржуазии, пришедшей к власти в западном мире в XVII веке с победой промышленной революции. Сами теоретики Науки считают своими отцами Коперника, Галилея и Декарта. Но это надо понимать верно.

Как вы уже видели, когда мы сейчас говорим слово «наука», мы можем понимать под ним две вещи: поиск истины и сообщество, занимающееся научной деятельностью. До XVII века наука была только поиском истины. Поиск истины не означает обладания ею. Поэтому история науки – это история ошибок, которые позволяли менять направления поиска. Коперник был занят только истиной и ни на миг не задумывался о создании научного сообщества. Он даже не публиковал своих открытий при жизни. Как вы знаете, сейчас публикация работ – обязательное условие приема в высшие этажи научного сообщества. И чем большее воздействие оказала на читателей публикация, тем выше место ее автора.

Мысли Коперника об устройстве мира были противоположны представлениям Церкви, которая точно была правящим тогда сообществом. По крайней мере, основной опорой Власти. Взгляды Коперника были определеннейшей сменой направления в поиске истины, по сравнению с церковным. Но они могли так и остаться лишь поиском истины, если бы определенное сообщество людей не захотело использовать их как символ своей веры.

Пример для подражания дал Галилей. Он мог бы прожить, как и Коперник, ради истины, но предпочел сменить цель своей жизни на борьбу с Церковью. И в итоге его жизнь превратилась в символ борьбы за свет истины против церковного мракобесия. Но борьба с тьмой не есть познание истины. Тем более борьба с Церковью. Это совсем другая цель. И она определенно связана с другими людьми – и теми, с кем ты борешься, и с теми, ради кого ты борешься. В поиске истины другие люди не учитываются. Это всегда лично твои взаимоотношения с действительностью.

Вот так родилась революционная идеология, то есть мировоззрение, призывающее к перевороту устоявшегося мира. Оно-то и есть основное мировоззрение Науки как сообщества, сплотившегося вокруг идей Галилея и Декарта, продолжившего его дело. Продолжившего тем, что показало полную несостоятельность врагов. А врагами для Галилея были не все церковники, а в первую очередь те, с кем он вел спор о том, кто умнее, – профессора теологии, придерживавшиеся взглядов Аристотеля. Насколько они его, конечно, понимали.

Декарт добивает Аристотелизм и предлагает совсем новый метод исследования действительности. Сутью его, как и метода Галилея, были отказ от авторитетов, требование исходить во всем из того, что есть разум, и математический язык описаний мира.

Это и есть самая сущность научной революции, начавшейся в XVII веке. То, что мы видим сейчас – это убедительная победа Науки в борьбе за мир и наши умы, но очевидной она стала только за счет подключения технологии и получения обилия. А началась научная революция именно тогда, когда определенное, хотя еще и небольшое, сообщество людей избрало следовать в жизни символу веры, предложенному Декартом.