Чабанка

Чабанка

«Армия – это не только доброе слово,

но еще и быстрое дело»

из кинофильма «ДМБ»

Некоторые пояснения вместо предисловия

Зачем?

Зачем это вдруг я решил написать эту книгу? Мало ли у нас профессиональных литераторов? Мало ли непрофессиональных!? Сегодня, когда все, кому не лень, пишут мемуары и я туда же? Модно? Решил, как говорит один знакомый, «бабла срубить по лёгкому»?

Нет, нет, нет и, кстати, проект это некоммерческий – я понимаю, что заработать денег на нем у меня не получится, даже наоборот. И мир, кстати, лучше не станет. И хвастать мне нечем. Так зачем же?

Всё просто. Однажды в ноябре 2006 года мой организм впервые наглядно продемонстрировал, что он не вечен и даже более того, перефразируя классика – скоропостижно не вечен. Первый месяц после этого неприятного инцидента была заметно нарушена речь, с большим трудом удавалось сбить давление до уровня нормального гипертоника. Через два месяца, в целях общей реабилитации и восстановления кровоснабжения мозга в частности, врачи порекомендовали побольше вспоминать. Школу, университет, соучеников, имена, даты, события. Так я начал проживать свою жизнь ещё раз и обнаружил, что жизнь моя – так себе, ничего особенного, но есть два года, которые выделяются своей необычностью – два года в стройбате, от звонка, так сказать, до звонка. Ну, что школа или университет? С теми или иными отклонениями почти все через это прошли. А вот многие ли могут похвастать, что служили в стройбате в середине восьмидесятых, именно в середине восьмидесятых, когда призваны были в строительные войска одновременно студенты, в том числе старших курсов, и ранее судимые. Шла война в Афганистане и, наверное, военкоматы к весне 1984 года ощутили серьезный недобор мясных полуфабрикатов. Было решено призвать тех, кого раньше не призывали: студентов стационаров и тех, кто уже отбывал наказание. Не просто судимых и приговоренных условно или к срокам с отсрочками исполнения приговора, или к «химии», таких призывали всегда и всегда в стройбат, а вот «тяжеловиков», тех, кто отсидел по «тяжелым» статьям по три-пять лет или имел уже даже две «ходки», таких до весны 1984 года в армию, насколько я знаю по крайней мере, не призывали.

Как студенты оказались в стройбате? «Добрый» министр обороны решил дать возможность студентам сдать сессию, а потом уже призывать в армию. А окончание сессии приходится на конец июня, а куда призывали в конце призыва? Правильно – в стройбат. Вот так мы там все вместе и оказались.

Вспоминать мне было интересно, на бумажку я выписывал имена своих сослуживцев, офицеров, имена ассоциировались с событиями, с какими-то интересными деталями, забавными случаями. Я ловил себя на том, что, глядя в потолок, часто улыбаюсь, вызывая беспокойство родных за моё душевное здоровье. Вспоминая эти два года, мне показалось, что многое могло бы быть интересным и другим, по крайней мере тем, кто меня знает. Так собственный организм и неокрепшая украинская медицина подтолкнули меня к изложению на бумаге.

Одна из причин, почему я таки решился предать писанину гласности – язык. Много написано книг о Советской армии, есть и о стройбате, но все эти книги, как сказал гений, «взяты целиком из жизни голубей». Даже у Валерия Примоста в «Штабной суке», в книге, которая, по моему мнению, наиболее приближена к реальности, герои разговаривают на языке, на котором могут изъясняться только филологи, да и то между собой. Не говоря уже о «Сто дней до приказа» Полякова или о «Стройбате» Карелина. Прекрасные книги, но хоть убейте меня, не говорят, не ходят так солдаты, не ведут себя так офицеры. Не может прапорщик Бутумбаев говорить чеховским языком. Простой русский язык, часто состоящий только из междометий и мата – таким был настоящий язык многонациональной Советской армии. Сегодня, слава Богу, нет той чрезмерной цензуры, которая существовала в наших странах многие годы. На книжных полках толкаются локтями Юз Алешковский, Эдуард Лимонов и Лесь Поддеревянский. Это дало возможность попытаться переложить на бумагу язык, которым говорили герои в реальности, без перевода на, да простит меня читающий эти строки, кастрированный литературный. Эти воспоминания не рекомендуется читать тем, кто мат не переносит категорически. А как по мне, это такой же язык, как и другие. Как и другие он пригоден только в соответствующих обстоятельствах. Не все им владеют, да большинству, слава Богу, он и без надобности.

Не мог я использовать и украинский язык. Не могла моя рука заставить Аргира и Зосимова говорить на языке Шевченко и Леси Украинки. Неправдоподобно это, не так они говорили. Кстати о героях. Долго я сомневался, менять или не менять их имена. Решил, не буду, срок давности то уже вышел. И Советская армия не подаст на меня в суд за оскорбление чести и достоинства, так как больше нет такой армии. Нет её, ребята, и это не может не радовать!

Конечно, события изложены так, как их запомнил я, то есть вполне допускаю, что кто-то запомнил их совершенно иначе. Более того, может быть, в чем-то я ошибаюсь, путаю имена, побудительные мотивы, но я старался быть максимально честным. Простите меня те, чьи чувства я невольно задел. Я излагаю события, как я их видел тогда, а не с точки зрения дня сегодняшнего. Юношеский максимализм плохо различает оттенки.

И последнее. У нас с женой две дочери с разницей в 22 года. Одна меня часто уже не слышит, а вторая слушает, но ещё не понимает. Этой книгой я даю себе шанс хоть что-то передать первой и успеть рассказать второй. Так что пусть простят меня остальные, но эта книга посвящается моим дочерям и, конечно, жене, которая «ждала, ждала пока не дождалась».

Часть 1. Дух ли?

Лето 2005. Чабанка. Одесская область

– Давай подойдем к тому забору. За ним должна быть моя часть или что там от неё осталось. Всё-таки двадцать лет прошло.

Было очень жарко, на небе ни облака, плотный, тяжелый воздух не шевелился, а только гудел мириадами невидимых ос, мух, пчел и прочих мелких. Смола, пролитая в трещины асфальта ранней весной, расплавилась, к её запаху подмешивался густой медовый запах подгоревшей степи. На выходе из центральных ворот туристического комплекса ЧМП1 «Чабанка» мы с женой повернули направо, прошли мимо площадки для игры в мини-гольф и оказались около бетонного забора, за которым, по моему предположению, должна была находиться воинская часть, где два года в середине восьмидесятых я прослужил Советской Родине в самых военных войсках – в стройбате.

За забором ничего не было. То есть вообще ничего. Ничем не примечательная одесская степь, глазу не за что зацепиться.

– Такой же унылый пейзаж был правее нашей части, – вспомнил я, – но если это так и мы уже правее, то… то тогда туркомплекс с этими коттеджами, цветами, ручейками, теннисными кортами, мини-гольфом и аквапарком и есть наша территория, территория Чабанского Строительного Батальона?! А главный вход – это наше КПП2?!!

– Да ладно? – довольно равнодушно поддержала мое удивление жена.

«Да ладно?!!» – это она у дочери набралась, только в этот раз в ее тоне восклицательных знаков не было, а вот у меня они были, у меня в голове были только восклицательные знаки.

Смех и слезы! Это моя часть?! Быть того не может! Это предположение было до того невероятно, нелепо. Как это ухоженное, радующее глаз и благоухающее цветами место, может быть местом, которое, по моему глубокому убеждению, навеки должно было пропахнуть потными ВСО3, кирзой, немытыми телами салабонов, гниющими зимой руками наших азиатов, жареной селедкой, гнилой картошкой и одеколоном прапорщика Гены?

– Невероятно! Слушай, давай вернемся назад на территорию, давай снова пройдем через главный вход, я должен это почувствовать. Я убежден, что я смогу, смогу… я не знаю, что я смогу, но я прошу тебя, давай вернемся!

Мы спешили в Одессу на встречу с друзьями, но мы вернулись, прошли снова через турникет и я увидел, я смог увидеть все другими глазами – слева, за грязным стеклом сидели наши строевые сержанты, а справа в коридорчике, где теперь бухгалтерия, дверь в малюсенькую комнату, это наша батальонная «губа». Евроремонт на этот раз не сбил систему координат моего гироскопа. Не сохранилось ничего, но на этот раз я был убежден, я только что прошел через наше КПП…

Май 1986 года. Чабанка. КПП

– А ты слышал, солдат – «дембель в мае проебали – дембель будет в декабре»? Я те дембельнусь, мля, в мае, ты у меня еще снег с плаца будешь убирать БСЛ864. Сука, в натуре, ёпт! Советскую Армию на месяц наебать хочешь? Я ж твои документы проверил, ты же призван, мля, был в конце июня!

Жара. Между КПП и штабом мы с Колей Могилиным стояли по стойке «смирно» перед двумя, как бы точнее сказать, слегка трезвыми майорами: новым комбатом, вернее, очередным новым комбатом и его замом по политической части майором Кривченко, с которым у нас были отличные отношения, насколько отличными они только могут быть у майора с солдатом.

Дело в том, что я и Могила, два военных строителя, старших сержанта Советской Армии собирались сегодня, то что называлось, получить на руки документы. Дембель. Вот так – просто «дембель», и никакого восторга по этому поводу. Рутина. Мы давно готовы и мы очень спешили. За КПП был 1986 год и мой гражданский начальник Палыч на своем Жигуле. Палыч обещал помочь купить водку и мы опаздывали.

Мы с Могилой были первыми «ласточками» в нашей части дембельской весной 1986 года. План наших проводов был давно разработан, но для его реализации надо было поспеть в один из двух, открытых на весь огромный поселок Котовского, ликероводочных отделов. В стране начиналась антиалкогольная кампания и проблема, где достать водку, занимала умы большей части мужского населения всё то время, которое было свободным от ее употребления.

Кривченко твердо обещал сегодня нас отпустить. Мы уже пятый день были на чемоданах. Кто мог предвидеть, что успеют прислать нового комбата, который ничего и никого не знает, с которым мы не служили и который, к тому же, умеет читать и считать. Слава Богу, он не может в моих документах, грамотный, вычитать, что я еще и восемь раз (!) в отпуске побывал за два года, можно сказать, еще на два месяца сократил свой священный долг.

Новый не знает, что нам «по барабану» все его крики, а вот мы знаем, что нас отпустят, если не сегодня, то, в худшем случае, завтра, ну… или послезавтра. Мы с Могилой настоящие деды, не в том смысле, что «дедушки Советской Армии», если по армейским понятиям, то дедушками по сроку службы мы были до последнего приказа министра обороны СССР. А сейчас мы дембеля или «гражданские». Нам по двадцать шесть лет, у нас есть жены и дети – вот это и делало нас настоящими дедами. И нам пора домой.

Николай из Казахстана, высокий худой парень в очках с толстыми слегка затемненными линзами, которые придавали глазам очень полезное в армии выражение «чё?!». Полгода назад у Могилы к его уже существующему «букету» нашли новое серьезное заболевание и врачи постановили – комиссовать подчистую. Но Колян не согласился:

– Я отпыхтел, нах, полтора года! И теперь получу «белый билет» со статьей? Нах облокотились! Я хочу дослужить и уйти с чистыми документами.

Коля был командиром отделения кровельщиков, хорошим специалистом, УНР5 нуждалось в нем. Командование части договорилось, что Коля дослужит до конца, но на дембель уйдет первым.

А я был «аккордником», то есть я выполнил аккордную работу, надо сказать, не первую за свою службу. На этот раз я заново сделал ленинскую комнату в роте, в свободное от служения Отечеству время конечно, и, в соответствии с договоренностью, должен был дембельнуться сразу по окончании работы. Замполит части и замполит моей роты работу приняли – гуляй, как говорится, смело! «Бегунки» были подписаны, долгов перед Советской Армией нет, а есть даже небольшой приварок – за два года службы на личном счету я накопил аж 114 кровных рублика, так что домой с гостинцами смогу приехать, если после отходной что-то останется.

Дело в том, для тех кто не знает, что солдаты в стройбате были на самоокупаемости, то есть мы работали, получали, так называемую, заработную плату, с нас высчитывали за одежду, за постель, за еду, за проживание, выдавали в месяц рублей по десять, а остальные на личный счет. Многие по окончании службы оставались должны государству и, насколько я знаю, государство исправно отбирало свое у служивых и после дембеля. Но это в том случае, если военный натворил чего или там имущество значительно попортил, например, крановой6 свой кран в озере утопил или "шинелку" пропил. А если солдат не виноват в своем долге, то армия находила пути быть справедливой. Например, один раз в год в нашу часть присылали сержанта из стройбатовской командирской учебки. Такому сержанту уже никогда не расплатиться с долгами. Ведь он в армии уже три месяца ел, спал, форму носил, а не работал, дармоед. Такого в нашей части переоформляли с нестроевой в «строевики», то есть выводили из списков стройбата и был боец вечным дежурным по КПП или по КТП7. Так и служили у нас, сменяя друг-друга, такие сержанты до своего дембеля, их боевой задачей была охрана ворот и воспитание «духов» на карантине во время осенне-весенних призывов. А мы не служили, мы работали и финансовая составляющая в строительных войсках была поважнее политзанятий даже в эпоху напрочь заполитизированного развитого социализма.

Так что нам «по барабану». Когда надо, мы тоже могли в «армию» поиграть. Я:

– Виноват, товарищ майор, права такого не имеете документы нам на руки не выдавать. Расчет мы получили, с довольствия сняты, голодать не намерены.

Даже Кривченко опешил от моей наглости:

– Ну, ты, Руденко, вообще охуел. С довольствия его сняли. А ты когда последний раз в солдатской столовой кашу ел, сученок? Тёха, твой же кореш в хлеборезке, всегда тебе картошечки нажарит на свежем сале, мля.

– Так-то по земельски, товарищ майор, а официально мы голодаем уже который день. Жаловаться буду, меня машина ждет, поеду в Одессу и полковнику Зеленому сообщу о творимом беспределе в вверенном вам подразделении, – это я конечно по-приколу ввернул, Кривченко это знал, а новый то – нет.

– Какому Зеленому, ёпт? – спрашивает комбат у звенящего от жары окружающего пространства, видно великое слово «полковник» произвело свое действие и комбат даже для приличия не обматерил явно зарвавшегося сержанта.

– А это председатель трибунала Одесского гарнизона, товарищ майор, – достаточно ехидно подсказывает ему Кривченко, – С Руденко станется, он хорошо знает товарища полковника. Они познакомились после одного трибунала, когда Руденко, как «кивала»8, в приговоре особое мнение написал. После этого полковник решил познакомиться с таким обуревшим солдатом, ну и закорешили, бля.

Подвижное лицо комбата замерло, глаза покинули установленные природой орбиты. Было такое впечатление, что ему в рот, вместо прохладного хрустящего соленого огурчика, попал кусок недоваренного сала со щетиной из солдатского котелка. Мы то хорошо знали, что проглотить такое не просто – сантиметровая щетина упиралась, цепляясь за любые неровности во рту.

– Э-э, ну у вас здесь и порядки, ёпт. Трибуналы… Я у вас здесь, блядь… Я ему увольнительную не дам, – нашел простой выход комбат, справившись с неприятностями во рту, – он до первого патруля только в Одессе и дойдет, сука.

– Ебал он наши с вами увольнительные, товарищ майор, у него маршрутный лист9 по всей Одессе с областью. – Кривченко тронул комбата за локоток, – Зайдемте в штаб, товарищ майор. А вы, военные строители, здесь ждите.

– Лучше с Петровым на Майорке, чем с майором на Петровке, – сплюнул Колян.

– Пацаны на Кулиндорово заждались, боюсь, сейчас в часть рванут – разминёмся. Слышь, Могила, а может ну его на хуй, поехали по плану, берем водку и к нам. Отмечаем, гуляем, а эти сами нас искать будут, чтобы документы отдать. Поехали, а то, если с Палычем за водкой не успеем, придется бромбус в Красном доме покупать.

– Геныч, не кипишуй. Куда гулять? Что отмечать будем? Я с сеструхой в Кишиневе договорился, завтра мы у нее. Конфет заебательских домашним накупим и по домам. А без документов, какой нах Кишинев? Подождем, не должен замполит нас кинуть. О, а вот и он…

– Ага, а мы скучамши!..

Лето 2005. Одесса

Из Одессы, как Лузановку проехали, на Молодой Гвардии не поворачиваете налево на поселок Котовского, а так прямо по старой Николаевской дороге и продолжаете ехать дальше вдоль моря. После всех этих Фонтанок, Крыжановок и Вапнярок, сразу после Дофиновки справа будет офицерский городок Гвардейский. Стыдно кому сказать, но некоторые девятиэтажки строили мы, военные строители нашего призыва. Простите нас, люди добрые! Ей Богу, не со зла!

Затем по правую руку пойдут воинские части, много частей, много, а уж затем после небольшой степной паузы будет аквапарк, мимо не проедите. А сразу за аквапарком будет и турбаза Чабанка, их территории примыкают друг к другу. Здесь и была наша часть.

Между частью и морем были дачи, мы их называли генеральскими, может они и сейчас там есть, не знаю. Немного подальше и ближе к обрыву над морем были наши УММ, склады УПТК, РБУ, ОГМ10, а между ними и дачами, практически в двадцати метрах от угла забора нашего стройбата – место, где был убит знаменитый Григорий Котовский. Между прочим, искренне считаю его действительно легендарной личностью. Я разговаривал со многими людьми в Одессе и сделал вывод, что все одесситы, которым в восьмидесятых было по крайней мере за шестьдесят, помнят, как Котовский гостил у них дома, на коленке их качал и в попку целовал, все это хорошо помнят. Без исключений! Вот уж быстрый был бандюк и пристрелил его товарищ, говорили, из ревности.

В этот раз я приехал в Одессу с женой, потому что кроме бизнес-переговоров с одним крупным одесским клиентом, мы должны были повстречаться с моим другом-сослуживцем Сашей Барановым и его семьей, одесситами, но вот уже несколько лет живущими в Канаде. Мы с Барашеком были одного призыва и служили вместе в одной роте в том стройбате и даже работали в одной бригаде. Я думаю, что именно эта предстоящая встреча и подтолкнула меня к идее заказать для проживания в Одессе на этот раз турбазу Чабанку вместо привычной гостиницы Лондонская. Хотелось пройтись по старым местам, найти часть и понастольгировать, хотя бы под забором. Чего я не ожидал, что жить буду буквально на месте нашей казармы.

– …Лора, ты посмотри, ведь ты тоже была здесь дважды! Слева был штаб, помнишь? В этом же здании казарма третьей роты и медпункт, справа – УНР, дальше налево – первая рота, направо – наша, четвертая. Справа за казармами плац, столовка с буфетом, кочегарка, склады, неработающая баня и нами уже достроенный клуб.

– Ген, поехали. Ребята ждут уже.

Ну ничего, сейчас Сашку встречу, ему расскажу, вот он удивится, не поверит. А завтра вместе с ним сюда приедем и навспоминаемся. Момента, когда я ему выложу эту новость, я ждал, так сказать, в предвкушении.

И вот после обмена положенными приветствиями, похлопываниями и поцелуями мы уже в ресторане, водочка и закусочка на столе, по первой… – и момент настал:

– …Саня, представляешь?!!!

– Да, ты что? – довольно равнодушно, и глаза, глаза опустели и даже стали злыми.

– Ты чего?

– Сейчас я так думаю, что у меня украли два года моей жизни.

А я не согласен!

1984 год. Киев

20 июня. Среда.

…предпоследний экзамен летней сессии четвертого курса физического факультета Киевского Государственного Университета…

21 июня. Четверг.

…моя свадьба с Ларисой…

22 июня. Пятница.

…последний экзамен на сессии…

25 июня. Понедельник.

«…прибыть к шести часам утра с вещами к зданию районного военного комиссариата»

– Вот это жизнь, пацаны! Бурлит, как смола в аду, – этими дурацкими словами слегка нервно я прощаюсь с друзьями раним июньским утром под райвоенкоматом. Сил прощаться с Ларисой нет, она все время плачет, а плакать ей нельзя – через полгода у нас будет ребенок.

Военкомат. Здесь еще все знакомое и родное. Я – ветеран призыва! Военком обещал таким как я выписать специальные медали. За спиной 12 призывов. Мне скоро 24 и на тринадцатый призыв меня таки, как тогда говорили, загребли. Старые спортивные травмы, позвоночник, мигрень и сотни медицинских комиссий – все позади, в этот год загребли всех подчистую. Ей-Богу, сам видел:

– Годен к строевой! – председатель городской комиссии.

– Как к строевой? У него же пальцев нет на правой руке! – захихикала медсестра.

– Стрелять может. Указательный же есть. А мастурбировать в армии по уставу можно и левой. Ха-ха-ха!

В очереди впереди меня, перед финальным длинным столом городской комиссии, в огромной комнате на ДВРЗ11 стоял худющий парень. Я его уже знал, его звали Сережа и он был полностью больной на голову. Пару лет назад он циркуляркой наискосок отхватил себе пальцы на правой руке под таким углом, что указательный был цел, а мизинца вовсе не было. Сережа был добрый парень, но каждый, кто смотрел в его глаза, понимал, что Сережа безумен. И не нужны были результаты анализов со всех тех «дурок»12, на которых он лежал. Даже сейчас, среди всех нас он выделялся огромным, совершенно сумасшедшим членом, а мы все были в трусах. Последним перед комиссией врачом в этой же комнате был хирург, он приказал снять трусы, а вместо приказа надеть трусы, он только сказал «следующий». Вот Сережа и смешит медсестер.

– Руденко… – недолго полистав толстую папку с моим личным делом, председатель выносит приговор – Годен к нестроевой! В стройбате попашешь, голубчик!

И вот я в последний раз перед родным военкоматом. Через, буквально, двадцать минут я буду уже лысым по дороге на ДВРЗ, а там лотерея – куда попаду? – и другая жизнь.

Что там страшное такое впереди? Сердце сжимается от предчувствий? Да нет, ничего подобного! Проза. Спать очень хочется, голова болит после вчерашнего и очень жалко, пронзительно жалко Лорку – мужа в солдаты, а ей теперь жить в одной квартире с почти незнакомыми людьми – моими родителями.

Друзья с Ларисой таки дождались под военкоматом, увидели меня в окне автобуса впервые в жизни лысым. Посмеялись и повели Лорку домой, там их ждал накрытый стол и они продолжали жить привычной жизнью. Мне стало неуютно.

Ну и что там действительно за углом?

Конец июня. 1984. Киев. ДВРЗ

Попал я в числе восемнадцати призывников в команду номер 20. «Двадцатка», ходят слухи, направляется в Одессу, в стройбат. В конце призыва все команды только странные и необычные для нормальной армии. В нашей команде все студенты, всех забрали после летней сессии. Слава Богу, что не попал в «сотку»! Уже здесь, на ДВРЗ мы узнали, что в «сотку» собирают отъявленное зычье со всего Киева, тех, кто не просто был судим и отделался условным сроком, но уже отсидел, кого менты на сборные пункты только на своих «лунаходах» привозили и под расписку сдавали военкомам, а потом ехали отмечать «День Освобождения» района всем своим отделением. И направляют «сотку» в Белгород-Днестровский стройбат, место, говорят, совершенно гиблое.

Яркий, солнечный день. Все время на плацу, на свежем воздухе, пьянка, легкий матерок стелется над головами, быстрозатухающие драки – не до того сейчас.

Во второй половине дня нашу «двадцатку» собрал капитан, вида нормального, даже интеллигентного. Речь его нас не утомила:

– Недовоенные, нам выпала великая честь быть дежурными по кухне. Айда за мной!

До самой ночи, не приседая, мы расставляли, убирали, чистили, мыли. Сами общее мы не ели, все только от домашнего стола, да и с собой были «тормозки». Спать завалились здесь же, в огромном помещении столовки, прямо на столах, под головы рюкзачки или сумки спортивные, что у кого было – вот и вся постель. Первая ночь в армии прошла беспокойно, даже невзирая на хронический недосып за последние ночи, мне не спалось. Спать на твердых столах было очень неудобно, непривычно, только к утру я, кажется, на полчаса забылся.

Утром подъем в пять, умылись на кухне и все заново – завтрак, уборка, обед, уборка. Мы все время что-то носили, резали, грузили и мыли, мыли, мыли. Для выполнения какого-то очередного задания министра обороны мне в пару попал Сергей Войновский, с которым мы впоследствии скорешились на все два года.

– Ну, что Серега, будем друг-друга держаться?

– Бум! – многословностью он не страдал.

Уж не знаю, чем я Сереге приглянулся – рост 182, вес всего 64 кг, в довольно дурацких очках, а вот он мне сразу пришелся по душе – боксер в «тяже», как он представился, после второго курса КИСИ13. Не знаю как КИСИ, а боксер это правильный выбор братана в стройбате.

Вечером после тщательного шмона, нашу «двадцатку» повели на ближайшую ж/д станцию, где мы сели в электричку и поехали на центральный киевский вокзал. С нашим капитаном наша команда чувствовала себя достаточно свободно, мы с Серегой вышли в тамбур перекурить и там в тамбуре я неожиданно встретил свою родную тещу, пять дней уже, как родную. Оказывается мои родители приезжали на ДВРЗ, повстречаться со мной им не дали, но они узнали, в какой я команде, куда и когда нас направляют. Сообщили теще, которая жила под Киевом, и все они договорились встретиться на вокзале и провести меня. Прямо в тамбуре теща передала мне бутылку и закуску, что сыграло свою особую роль в моей судьбе.