Право в сфере Интернета

При этом ЕСПЧ не отрицает того, что в некоторых случаях вмешательство в право заявителя на неприкосновенность частной жизни может быть признано законным. Но это допустимо лишь при соблюдении некоторых условий, на которые Суд специально обращает внимание.

Так, заявитель по делу «Ван дер Вельден против Нидерландов»[47] обвинялся в вымогательстве и содержался в одном из исправительных учреждений г. Дордрехта на основании медицинских заключений сразу нескольких врачей, которые отмечали высокий риск возможности рецидива у заявителя. Государственный прокурор на основании национального законодательства – ст. 2 § 1 Закона о взятии анализа ДНК улиц, осужденных за уголовные преступления, издал приказ об отборе клеточного материала для определения ДНК-профиля заявителя.

По мнению заявителя, приказ государственного прокурора об отборе у него клеточного материала и хранение полученного образца ДНК-профиля в государственной базе данных, по сути, повлек для него дополнительное наказание по смыслу ст. 7 Конвенции по правам человека, поскольку он уже содержался в исправительном учреждении. Он также обратил внимание на то, что вопрос о его ДНК-профиле вовсе не поднимался во время непосредственного проведения расследования уголовного преступления, что указывало на применение дискриминационных мер в отношении него. Это и стало основанием для обращения в ЕСПЧ с жалобой на нарушение ст. 8 и 14 Конвенции по правам человека.

ЕСПЧ признал эту жалобу неприемлемой. При этом Суд отметил, что в данном случае хранение ДНК не являлось вмешательством в частную жизнь, так как это было предусмотрено законом, преследовало правомерные цели предупреждения преступлений и защиты прав и свобод других лиц. Кроме того, по мнению ЕСПЧ, рассматриваемое вмешательство было сравнительно незначительным. В своем решении о неприемлемости этой жалобы ЕСПЧ отметил несомненную пользу, принесенную базой ДНК-профилей в сфере обеспечения правопорядка за последние годы. Также Суд указал, что заявитель может извлечь и некоторую выгоду из включения его ДНК-профиля в национальную базу данных, учитывая высокий риск рецидива: в будущем он может быть быстро исключен из списка лиц, подозреваемых в совершении преступлений, что осуществимо путем сравнения его биометрических данных с другими полученными образцами.

Образцы голоса, полученные с помощью прослушивающих устройств

Правовая регламентация использования такой категории информации о человеке, как голосовые данные, составляет одну их проблемных частей в законодательстве многих государств. Вследствие этого на рассмотрение ЕСПЧ передавались дела, связанные со сбором этих персональных данных в ходе оперативно-розыскных мероприятий.

В деле «P.G. and J.H. против Соединенного Королевства»[48] устройства секретного прослушивания были установлены в квартире одного из заявителей. Заявители подозревались в подготовке вооруженного ограбления и были задержаны полицией уже после установки прослушивающих устройств. В полицейском участке их допрос был также записан на скрытое прослушивающее устройство, а полученные образцы голосов были отправлены эксперту, который подтвердил их схожесть с образцами голосовых данных, полученных путем секретного прослушивания в квартире.

Заявители обратились с жалобой в ЕСПЧ, указывая на нарушения ст. 6, 8 и 13 Конвенции по правам человека действиями национальных властей при проведении расследования. Заявители, отвечая на вопросы полицейских в участке, не могли знать, что их голос записывается с целью сравнения полученных данных с уже записанными образцами. Полученные голосовые данные впоследствии использовались полицией в суде в качестве доказательств совершения ими уголовного преступления. И, по сути, сам факт того, что заявители отвечали на вопросы полицейских, в данном случае стало свидетельствованием их против самих себя.

В свою очередь, государство-ответчик утверждало, что использование прослушивающих устройств не влечет каких-либо нарушений Конвенции, поскольку эти записи не были сделаны для получения информации непосредственно о частной жизни заявителей. По мнению правительства, записи, сделанные во время допроса заявителей, представляли собой часть формального процесса уголовного правосудия и осуществлялись в присутствии по крайней мере одного офицера полиции[49].

ЕСПЧ пришел к выводу, что установка прослушивающих устройств в квартире и секретная запись допроса на диктофон представляют собой нарушение ст. 8 Конвенции по правам человека. При этом Суд отметил, что в соответствующее время в правовой системе государства-ответчика не существовало законодательного акта, который регулировал использование скрытых подслушивающих устройств полицией в их собственных помещениях. Запись и анализ их голосов по этому поводу все равно должны рассматриваться как обработка персональных данных о заявителях. В связи с этим Суд сделал вывод о том, что в данном случае имело место вмешательство государства в частную жизнь заявителя, что является нарушением ст. 8 Конвенции по правам человека.

В деле «Веттер против Франции»[50] заявитель обвинялся в совершении убийства и был приговорен к 20 годам тюрьмы. Обвинения против него основывались на данных, полученных полицией путем установки прослушивающих устройств в квартире жертвы, которую регулярно посещал заявитель.

ЕСПЧ при рассмотрении этого дела отметил, что национальное законодательство Франции хотя и содержит некоторые положения о перехвате телефонных разговоров, но не регламентирует порядок

установления прослушивающих устройств. В частности, во французском законодательстве не уточняется свобода усмотрения государства в отношении использования прослушивающих устройств, а также процедура, с помощью которой должно осуществляться использование полученных голосовых данных в целях расследования преступлений. Исходя из этого ЕСПЧ признал, что в этом деле имело место нарушение ст. 8 Конвенции по правам человека.

Данные, полученные с помощью системы глобального позиционирования (GPS)

Нарушение ст. 8 Конвенции по правам человека будет отсутствовать, если в деле превалируют вопросы публичных интересов общества, национальной безопасности государства и если вмешательство государства в частную жизнь соответствует основным положениям и. 2 ст. 8 Конвенции.

В деле «Узун против Германии»[51] заявитель был причастен к взрывам, совершенным левой экстремистской группировкой, что было подтверждено данными, полученными системой глобального позиционирования (GPS), которое было установлено в автомобиле по решению национальных властей. Полиции пришлось прибегнуть к использованию GPS после того, как заявитель вместе со своим предполагаемым сообщником уничтожил установленные ранее передатчики слежения в машине и практически перестал использовать мобильную связь, скрываясь от правосудия.

ЕСПЧ подтвердил, что подобное вмешательство соответствовало закону, преследовало законные цели предупреждения преступлений и защиты прав и свобод других лиц и было необходимо в демократическом обществе. Суд подчеркнул, что слежение за передвижением заявителя в общественных местах посредством GPS необходимо отличать от других методов визуального или акустического наблюдения, поскольку оно раскрывает меньше информации о поведении, мнении или чувствах человека и тем самым составляет меньшее вмешательство в его частную жизнь. В связи с этим ЕСПЧ не счел необходимым применять те же строгие гарантии против злоупотреблений, которые он разработал в своей прецедентной практике в отношении перехвата данных, полученных с помощью подобных систем.

Также ЕСПЧ признал, что единодушные выводы национальных судов о том, что наблюдение с помощью использования данных GPS было основано на национальном законодательстве, были разумно предвидимыми, поскольку соответствующие положения предусматривали использование технических средств, в частности, «для обнаружения местонахождения правонарушителя». Кроме того, в национальном законодательстве Германии установлены строгие стандарты авторизации бТО-наблюдения: оно может быть установлено только против лица, подозреваемого в совершении тяжкого уголовного преступления. В этом деле, по мнению ЕСПЧ, был соблюден и принцип пропорциональности: национальные власти начали использовать (хРб’-наблюдение только после того, как остальные методы оказались неэффективными, продолжительность наблюдения составило около трех месяцев, и было активным только в момент использования заявителем своей машины.

Наблюдение за использованием Интернета, рабочих телефонов и электронной почты

Вопрос о правомерности наблюдения за использованием телефонов, электронной почты и Интернета рассматривался в деле «Коплэнд против Соединенного Королевства»[52]. Заявительница по данному делу занимала должность личного помощника директора в одном из учреждений высшего образования, которое одновременно являлось государственным органом (колледж, в котором работала заявительница, имел статус публичной организации, находящейся в государственном ведении). Как было установлено впоследствии, телефон заявительницы, ее электронная почта, а также вообще использование ею Интернета были подвергнуты наблюдению с целью установить, не осуществляет ли заявительница использование технического оборудования колледжа в личных целях. В частности, производился анализ телефонных счетов колледжа, которые содержали номера телефонов, по которым осуществлялись звонки, хранилась информация о датах телефонных звонков и их стоимости. В отношении использования Интернета с рабочего места производилось наблюдение за просмотренными страницами, а также времени, датах и продолжительности таких просмотров. Подобной проверке подверглась также личная корреспонденция заявительницы, о чем она не подозревала.

По смыслу ст. 8 Конвенции по правам человека государство несет на себе негативное обязательство воздерживаться от вмешательства в частную жизнь человека.

Государство-ответчик по этому делу придерживалось позиции, согласно которой получение таким образом информации, как и сама эта информация, не представляло собой вмешательство в частную жизнь и корреспонденцию заявительницы. Правительство указывало, что мониторинг сводился к анализу автоматически генерируемой информации, чтобы определить, использовались ли средства колледжа в личных целях; в отличие от упомянутого дела «P.G. and J.H. против Соединенного Королевства» фактического перехвата информации и дальнейшей ее переработки не происходило. Причем, по мнению государства-ответчика, в том случае, если подобные действия ЕСПЧ все же признает вторжением в частную жизнь, то такое вмешательство является оправданным по смыслу и. 2 ст. 8 Конвенции по правам человека.

ЕСПЧ пришел к выводу, что телефонные звонки, электронные сообщения и использование Интернета с рабочего места, по сути, включаются в категории «частная жизнь» и «корреспонденция». Заявительница не была предупреждена работодателем о том, что ее деятельность будет каким-либо образом отслеживаться. Она имела законные основания полагать, что использование рабочего оборудования в личных целях останется незамеченным. Таким образом, сбор и хранение информации, полученной исходя из такого вида наблюдения, были расценены Судом как вмешательство в частную жизнь и соответственно нарушающими ст. 8 Конвенции по правам человека.

К противоположному выводу ЕСПЧ пришел в ходе рассмотрения дела «Барбулеску против Румынии»[53]. Заявитель по настоящему делу был уволен работодателем после того, как было обнаружено, что он вел личную переписку в одном из мессенджеров с рабочего оборудования в течение рабочих часов. Работники этой компании уведомлялись о полном запрете использовать рабочее оборудование в личных целях – соответствующее положение содержалось в локальных актах компании.

ЕСПЧ подчеркнул, что помимо негативного обязательства воздерживаться от вмешательства в частную жизнь граждан, установленного ст. 8 Конвенции по правам человека, на государства – участников Конвенции возложены и позитивные обязательства, состоящие в принятии определенных мер по защите права на неприкосновенность частной жизни. Граница между позитивными и негативными обязательствами государства не поддается точному определению. В обоих случаях следует учитывать баланс между конкурирующими интересами, который может включать личные и общественные интересы, которые расцениваются с точки зрения свободы усмотрения государства. Однако государства – участники Конвенции обязаны устанавливать достаточно четкие правила, регулирующие использование Интернета на рабочем месте.

В настоящем деле ЕСПЧ признал, что жалоба заявителя должна быть рассмотрена с точки зрения позитивных обязательств государства, поскольку он был нанят частной компанией, за действия которой не может быть ответственно государство. Исходя из этого ЕСПЧ не нашел в этом случае нарушений ст. 8 Конвенции.

С точки зрения позитивных обязательств государства следует обратить внимание на дело «К. U. против Финляндии»[54], в котором ЕСПЧ признал нарушение ст. 8 Конвенции по правам человека. Согласно обстоятельствам дела лицо, так и оставшееся неизвестным, поместило объявление сексуального характера на сайте знакомств от имени несовершеннолетнего лица (заявителя). Объявление содержало информацию о возрасте, годе рождения и физических характеристиках заявителя и указывало, что он искал интимных отношений с мужчиной. Оно также включало ссылку на страницу в Интернете, где можно было найти фотографию и номер телефона этого несовершеннолетнего. Соблюдая правила о конфиденциальности, хостинг-провайдер отказался раскрывать информацию о лице, разместившем объявление на сайте.

ЕСПЧ подчеркнул, что в данном случае имеет место нарушение неприкосновенности частной жизни несовершеннолетнего заявителя, которое могло привести к негативным последствиям в виде домогательств со стороны педофилов, создавало потенциальную угрозу его физическому и душевному благополучию. Суд отметил, что пользователи различных средств коммуникации и интернет-услуг должны иметь правовые гарантии неприкосновенности их частной жизни.

Использование данных, полученных посредством фото- и видеосъемки

В практике ЕСПЧ встречаются дела, которые заканчиваются соглашениями о дружественном урегулировании, как это предусматривает ст. 39 Конвенции.

Например, в деле «Фриедл против Австрии»[55] заявитель был одним из организаторов демонстрации, направленной на привлечение внимания общественности к проблемам бездомных. Во время проведения демонстрации участники готовили еду, ели и спали на зонах для пешеходов, что стало причиной многочисленных жалоб от горожан. В соответствии с национальным законодательством Австрии любая демонстрация требует соответствующего разрешения, которое должны получить организаторы публичного мероприятия. Проводимая демонстрация требовала разрешения в соответствии с разд. 82 (1) Закона о дорожном движении, который категорически запрещает любые препятствия для пешеходных зон. Национальные власти настаивали на том, чтобы участники демонстрации покинули занимаемое место, что привело к противостоянию. В итоге полиция сделала фотографии демонстрантов для дальнейшего расследования инцидента. Заявитель, являющийся одним из участников демонстрации, счел, что его фотографии были сделаны полицией в индивидуальном порядке с целью идентификации его личности. С жалобой на нарушение права на защиту персональных данных заявитель обратился в Конституционный суд Австрии, но тот вынес решение, в котором признал, что не обладает достаточной юрисдикцией в вопросах использования персональных данных, полученных путем фотосъемки.

К моменту рассмотрения дела в ЕСПЧ в Австрии был принят Закон о службе безопасности, согласно которому независимые административные трибуналы приобрели юрисдикцию в вопросах, поднятых заявителем перед Конституционным судом Австрии. В связи с этим государство-ответчик подняло вопрос об исключении жалобы из списка рассматриваемых ЕСПЧ дел, на что не поступило возражений со стороны заявителя. Таким образом, исход дела был решен посредством дружественного урегулирования.

Однако в большинстве случаев государству-ответчику и заявителю не удается достигнуть дружественного урегулирования.

В деле «Хмель против России»[56] заявитель указывал, что осуществлением видеосъемки без его согласия в отделении милиции и последующей трансляции полученных данных по местному телевидению была нарушена ст. 8 Конвенции по правам человека. На тот момент заявитель являлся депутатом областной думы и был задержан при вождении автомобиля в нетрезвом состоянии. Приглашенные сотрудниками милиции журналисты произвели видеосъемку заявителя без его согласия и затем показали запись по телевидению. После этого частная жизнь заявителя стала объектом повышенного общественного внимания.

Государство-ответчик утверждало, что лицо, совершившее подобное правонарушение, должно претерпевать некоторые ограничения в отношении своих прав, включая право на уважение частной жизни.

По мнению ЕСПЧ, действия национальных властей нарушили ст. 8 Конвенции по правам человека. Суд отметил, что решение начальника милиции пригласить журналистов и разрешить им производить съемку без каких-либо ограничений на ее последующее использование, представляло собой вмешательство в право заявителя на неприкосновенность частной жизни, поскольку не соответствовало закону.

Дмитрий Дедов, судья ЕСПЧ от России, написал особое мнение по этому делу. Он указал, что ст. 3 Закона РФ от 18.04.1991 № 1026-1 «О милиции» устанавливала такие принципы уважения прав и свобод человека, как законность, гуманизм и гласность[57]. По его мнению, данное положение позволяет осуществлять вмешательство в право на неприкосновенность частной жизни, так как в данном случае милиция была обязана защитить свободу распространения информации.

Подводя итоги, можно признать, что соблюдение баланса между использованием преимуществ информационных технологий в публичных интересах и интересами личности имеет принципиальное значение при рассмотрении дела в Суде. Практика ЕСПЧ свидетельствует о том, что наиболее частые нарушения ст. 8 Конвенции по правам человека характерны для государств, где слабы процедурные гарантии или отсутствует надлежащее законодательство, позволяющее на национальном уровне обеспечить защиту права на неприкосновенность частной жизни в контексте использования информационных технологий. Отсутствие эффективных гарантий при сборе и хранении персональных данных, которые соответствовали бы требованиям п. 2 ст. 8 Конвенции по правам человека, остается проблемой для многих государств – участников Конвенции.

Важно заметить, что подход ЕСПЧ к разрешению дела в рассмотренной сфере зависит и от специфики сбора персональной информации. Это позволяет ЕСПЧ придерживаться закономерной позиции, согласно которой защита персональных данных имеет основополагающее значение для того, чтобы лицо пользовалось своим правом на неприкосновенность частной жизни в полном объеме.

Пристатейный библиографический список

1. Samuel D. Warren, Louis D. Brandeis. The Right to Privacy // Harvard Law Review. 1890. Vol. 4, No. 5. P. 193.

2. Глинская Н.П. Юридический термин «privacy» как предмет системно-динамического исследования // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2010. № 2.

3. Российский ежегодник международного права. 1993—94. СПб., 1995. С. 340-376.

4. Шугуров М.В. Защита прав человека в условиях современного научно-технического прогресса: практика Европейского суда по правам человека // Международное публичное и частное право. 2011. № 1. С. 5.

Информационный брокер как новый субъект информационного права в эпоху Big Data (Москва, Россия)

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

(англ.) Terrorism, Radicalism, Extremism and Violence Internationally.

2

Топу Випуап. Trevi, Europol and the European state (http://www.statewatch.org/news/ handbook-trevi.pdf, свободный (загл. с экрана)).

3

Treaty of Maastricht on European Union // Document information (http://eur-lex.eu-ropa.eu/legal-content/EN/ALL/?uri=uriserv:xy0026, свободный (загл. с экрана)).

4

Tampere. Kick-start to the EU’s policy for justice and home affairs (http://ec.europa.eu/ councils/bx20040617/tampere_09_2002_en.pdf, свободный (загл. с экрана)).

5

Consolidated version of the Treaty on the Functioning of the European Union. OJ C 326, 26.10.2012. P. 47-390.

6

Directive 2002/58/ЕС of the European Parliament and of the Council of 12 July 2002 concerning the processing of personal data and the protection of privacy in the electronic communications sector (Directive on privacy and electronic communications). OJ L 201, 31.7.2002. P. 37-47.

7

Directive 2013/40/EU of the European Parliament and of the Council of 12 August 2013 on attacks against information systems and replacing Council Framework Decision 2005/222/ JHA. OJ L 218, 14.08.2013. P. 8-14.

8

2001/413/JHA: Council Framework Decision of 28 May 2001 combating fraud and counterfeiting of non-cash means of payment. OJ L 149, 02.06.2001. P. 1—4.

9

Directive 2011/92/EU of the European Parliament and of the Council of 13 December 2011 on combating the sexual abuse and sexual exploitation of children and child pornography, and replacing Council Framework Decision 2004/68/JHA. OJ L 335, 17.12.2011. P. 1 – 14.

10

Digital Single Market // official site of European Commission (https://ec.europa.eu/dig-ital-single-market/en/digital-single-market (загл. с экрана)).

11

Cyber Security Strategy of the European Union: An open, safe and secure cyberspace. Joint communication to the European Parliament, The Council, The European Economic and Social Committee and The Committee of the Regions /* JOIN/2013/01 final */

12

About // EuropeanCybercrimeCentre (https://www.europol.europa.eu/about-europol/ european-cybercrime-centre-ec3 (загл. с экрана)).

13

Regulation (ЕС) No 460/2004 of the European Parliament and of the Council of 10 March 2004 establishing the European Network and Information Security Agency (Text with EEA relevance). Official Journal L 077, 13.03.2004. P. 0001—0011.

14

Regulation (EU) 2016/679 of the European Parliament and of the Council of 27 April 2016 on the protection of natural persons with regard to the processing of personal data and on the free movement of such data, and repealing Directive 95/46/EC (General Data Protection Regulation) (Text with EEA relevance). OJ L 119, 04.05.2016. P. 1—88.

15

Lietuvos Respublikosbaudziamojokodekso (https://e-seimas.lrs.lt/portal/legalAct/lt/ TAD/TAIS.111555, свободный (загл. с экрана)).

16

Codepenal (https://www.legifrance.gouv.fr/affichCode.do;jsessionid=F06BB691FF 16DDFE9DF58E6822AEA8B9.tpdilallv_l?idSectionTA=LEGISCTA000006149817& cid Texte=LEGITEXT000006070719&dateTexte=20170331, свободный (загл. с экрана)).

17

Council Framework Decision 2008/913/JHA of 28 November 2008 on combating certain forms and expressions of racism and xenophobia by means of criminal law. OJ L 328, 06.12.2008. P. 55-58.

18

Автор являлся частью команды консультантов, представлявшей интересы заявителя в данном деле, – компании Яндекс. В то же время автор, будучи также преподавателем конкурентного права, пытался дать научную оценку сделанным ФАС России выводам.

19

Следует также сделать важную оговорку: в настоящей статье рассмотрены исключительно вопросы, раскрытые в составе публичного решения и предписания ФАС России. Само дело в ФАС России рассматривалось в закрытом режиме для целей сохранения коммерческой тайны сторон, равно как и последующие судебные разбирательства по данному делу, рассматривавшиеся в закрытых судебных заседаниях по ходатайству Google. Поэтому многие детали данного дела, которые могли бы сделать изложение более понятным и подробным, не приводятся.