Россия и мусульманский мир № 2 / 2014

Полученные в рамках упомянутого политико-психологического исследования данные коррелируют с результатами проведенных в разное время других исследований. Впервые вывод о том, что ведущей тенденцией рекрутирования российской политической элиты является не приток выходцев из силовых структур (о чем писали многие публицисты в начале 2000-х годов), а массовый приход в сферу управления выходцев из бизнеса, был сделан в рамках осуществленного под руководством автора этих строк масштабного проекта «Самые влиятельные люди России». Хотя в начале 2000-х годов эта тенденция действительно имела место. В этой связи в начале 2000-х годов немало писалось о том, что возрастание удельного веса действующих и бывших военных в период первого срока президентства В.В. Путина привело к формированию в России новой правящей хунты – милитократии (см., напр.: Крыштановская О.В. О формировании милитократии в России // Pro at Contra. 2003. Осень – зима. Критику данной позиции см.: Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России: персональный состав и тенденции эволюции // Самые влиятельные люди России. – М., 2004; Ривера Ш., Ривера Д. К более точным оценкам трансформаций в российской элите // Полис. 2009. № 5; Гаман-Голутвина О.В. Региональные элиты России: персональный состав и тенденции эволюции // Самые влиятельные люди России. – М., 2004). Подтверждение того, что предпринимательство стало ведущим форматом политической деятельности на примере депутатского корпуса, было получено в рамках исследования персонального состава Государственной думы в 1993–2011 гг., а также выполненного под руководством автора данных строк исследования в рамках общеевропейского проекта по изучению персонального состава национальных легислатур.

Другие проекты, нацеленные на изучение представительства крупного бизнеса в составе ведущих политиков России, также показывают, что выходцы из крупного бизнеса составляют весомый сегмент политической элиты России на протяжении последних 20 лет (см.: Шабров О.Ф. Динамика изменения удельного веса и влияния корпоративного компонента политической элиты постсоветской России // Элиты и общество в сравнительном измерении. М., 2011).

Таким образом, непосредственное (например, участие крупного предпринимателя М. Прохорова в президентских выборах 2012 г. в качестве кандидата) политическое участие крупного бизнеса или опосредованное (когда предприниматели обретают депутатские мандаты или занимают губернаторские кресла, что, как подтверждают исследования, для России весьма распространенное явление) – это наиболее заметная черта современной российской политики.

Что касается политического участия действующих или бывших сотрудников специальных структур, то анализ показывает, что профильное военное или специальное образование не мешает его носителям быть эффективными лоббистами коммерческих структур, что вписывается в упомянутую тенденцию всеобъемлющей маркетизации.

В России отмеченные тенденции масштабной маркетизации системы общественных отношений и изменения механизмов легитимации власти элит проявляются с большей силой, нежели в странах с устойчивыми демократическими традициями. Постсоветский период в России стал больше, чем простым отказом от политико-идеологических оснований предшествовавшей эпохи – он стал радикальным отрицанием прежних системообразующих смыслов.

При анализе особенностей российской версии маркетизации следует принять во внимание ее принципиальную особенность, а именно конгломератный характер. Этот термин, предложенный А.Д. Богатуровым, означает сосуществование разнородных укладов и отношений. В данном контексте речь идет именно о сосуществовании – наряду с системой рыночных отношений – уклада, заметно от нее отличного, а именно феодального. При этом данные уклады существуют не как рядоположенные, а взаимопроникающие, вследствие чего российский рыночный сектор деформируется и обретает характер квазирыночного. Данное положение требует ряда пояснений.

Термин «феодальный», впрочем, как и ряд других терминов социального знания, имеет различные трактовки. Наиболее распространенное значение – это определение одной из неповторимых стадий общественно-экономического развития. В данном же контексте этот термин используется в его политическом измерении для определения универсального явления, базовой характеристикой которого выступает слияние экономического и политического управления и образование на основе отношений патрон-клиентной зависимости самодостаточных образований в рамках границ национального государства. Эта трактовка восходит к пониманию феодализма М. Блохом. Именно такие квазигосударственные образования сложились в России второй половины 1990-х годов. Сформировавшиеся в тот период политико-финансовые структуры (олигополии) обрели собственный финансово-промышленный потенциал; собственные службы безопасности; свои креатуры в органах власти различного уровня, силовых и правоохранительных структурах (МВД, ФСБ, прокуратура, суд); сформировали собственные информационно-аналитические империи и связи с определенными регионами и отраслями; обзавелись «диванными» политическими партиями и установили контакты с определенными сегментами оппозиции. В результате крупнейшие олигополии превратились в многопрофильные и почти самодостаточные квазигосударственные образования. Это дало основание констатировать тенденцию квазифеодализации модели элитообразования, о чем свидетельствует приватизация приватными структурами прерогатив публичной власти. Дополнительным аргументом в пользу квазифеодального характера данных образований свидетельствует предпринятый в работах М. Афанасьева анализ отношений в рамках этих образований, который показал отчетливый патронклиентный характер данных отношений. Воспроизводство отношений клиентелизма можно рассматривать в качестве веского основания для диагностирования архаизации процессов элитообразования.

В итоге переплетения различных укладов образуется российская версия общества риска и российский вариант текучей современности (см.: Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М., 2000. См.: Бауман З. Текучая современность. – СПб., 2008). Формирование общества риска есть мировая тенденция, затрагивающая в той иной степени все значимые сегменты мира. При этом каждая из значимых версий этой тенденции имеет свои особенности, для понимания которых можно использовать предложенную П. Ханной характеристику структуры современного мира. Отказываясь от традиционного видения этой структуры, П. Ханна полагает, что его трехполюсная структура – первый, второй и третий миры – стала анахронизмом; сегодня осталось разделение на первый (США, ЕС, Китай) и второй миры (все остальные). При всей дискуссионности данной дихотомии ее можно принять в отношении одного критерия, а именно: качества социальной организации и оснований социально-политической мобильности. В первом мире – при всех его очевидных уязвимостях и слабостях – вектор социальной мобильности в той или иной мере содержит элементы продвижения по формализованным рациональным основаниям (профессиональная компетентность, образование, заслуги и т.д.); во втором – системы мобильности основаны на иных критериях. Учитывая разнородность и разнокачественность «второго мира», можно предположить, что в наиболее архаичных анклавах второго мира принципы социальной организации и вертикальной мобильности основаны на откровенно рудиментарных принципах организации традиционных обществ (кровное родство, племенные характеристики, откровенный клиентелизм); в модернизированных версиях эти архаичные принципы сочетаются или, по крайней мере, завуалированы модернизированными принципами (образование, партийная карьера, профессиональная компетентность, опыт работы), однако решающими, как правило, выступают не эти принципы, а основанные на неформальных отношениях критерии.

В России на протяжении двух последних десятилетий эксперты, включая автора этих строк, неоднократно фиксировали доминирование в системе социальных отношений патрон-клиентных отношений. При этом отмечалось отличие российского клиентелизма от его классических версий, распространенных в обществах традиционного типа, к числу которых на постсоветском пространстве относились государства Центральной Азии: если в последних базовым основанием консолидации элитных кланов выступают кровно-родственные и земляческие основания, то в России 1990– 2000-х годов – экономические интересы.

Анализ процессов рекрутирования доминирующих групп во втором десятилетии текущего века позволяет скорректировать данную характеристику, к сожалению, не в пользу модернизации критериев. В сплачивающих элитные группы экономических интересах все более отчетливо просматривается более архаичный компонент, а именно родственный. Естественно, наиболее заметными родственные связи являются в формировании бизнес-элит: анализ поколенческого обновления бизнес-структур показывает приход на руководящие позиции младшего поколения создателей бизнесов. Однако бизнес-элитами эта тенденция не ограничивается и охватывает сферу публичной власти. Два поколения семей Жириновских, Воробьёвых, Пономарёвых, Гудковых, родственные связи других действующих членов Государственной думы и Совета Федерации Федерального Собрания России, семейные тандемы в составе правительства в 2007–2012 гг. – лишь «надводная» часть родственно-семейных айсбергов, отчетливо сигнализирующая о том, что современный российский клиентелизм обретает семейно-родственные очертания.

Своеобразие данного варианта заключается в противоречивом сочетании не просто разнокачественных, но конфликтующих укладов – феодального и современного, даже постсовременного. Если первый предполагает статичность отношений, их основанность на принципах статичной структурации, низкой мобильности и низком качестве оснований мобильности, то последний предполагает изменчивость границ, принципиальную относительность разделительных линий и включенность социума в систему глобальных коммуникаций.

Очевидно, что в данной системе субъектность имеет крайне противоречивый характер и вектор. Доминирующим компонентом субъектности становится приватный: даже персонифицирующие публичные институты лица действуют по преимуществу как приватные акторы. Так, коррумпированность бюрократии означает, что она действует по преимуществу не как агент государства, ответственный за производство общественных благ, а как приватный актор, нацеленный на максимизацию собственной прибыли.

Следует оговориться, что под восстановлением субъектности имеется в виду не стремление к созданию новой империи – об этом речь не идет в принципе. Субъектность в данном случае означает более адекватное использование разнообразного и обширного ресурсного потенциала для реализации масштабных инновационных (социальных и технологических) проектов, что позволит стать России более успешным и влиятельным политическим игроком.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что объективные предпосылки российской субъектности налицо – разнообразный потенциал, обширная территория (Российская Федерация является самым крупным государством мира), разные политические механизмы. Недостаточно одного, но ключевого ресурса – «длинной» политической воли. Пассионарности. Куража. Каждая эпоха рекрутирует своих героев: империи создаются титанами. Но героические эпохи – в прошлом. Страсть истощает…

Впрочем, снижение политической субъектности может быть сублимировано в экономическую пассионарность. Вспоминается известная траектория развития экономического класса США – «финансист – титан – стоик». История может повториться…

«Политические элиты в старых и новых демократиях», Калининград, 2012 г., с. 34–45.

Этапы и перспективы радикализации ислама в Российской Федерации

И. Добаев, доктор философских наук Н. Анисимова, аспирант (ЮФУ, Ростов-на-Дону) Р. Гаджибеков, аспирант ПГ ЛУ (г. Пятигорск)

Вопросы, связанные с процессом радикализации в различных странах, в последние два десятилетия находятся на острие исследовательских интересов многочисленных зарубежных и отечественных ученых. Эта проблема нашла отражение, в частности, в работах таких отечественных исследователей, как А.А. Игнатенко, С.И. Чудинова, И.И. Добаев и др. [1]. Исламский фактор в его политическом измерении самым серьезным образом влияет и на политические процессы в России и ее регионах. Однако тенденции в радикализации игнорируются исследователями, в то время как они исключительно важны, поскольку продуцируют многочисленные взрывы, риски и угрозы для национальной безопасности страны. Настоящая статья имеет целью в определенной степени наполнить содержанием сложившиеся научные лакуны по затронутой проблеме.

Ислам в Российской Федерации преимущественно локализован в его суннитской версии ханифитского толка. В то же время практически до последнего времени исследователи четко дифференцировали два качественно отличающихся друг от друга ареала распространения ислама – Поволжье, Урал и Западная Сибирь, с одной стороны, Северный Кавказ – с другой. На Северном Кавказе последнее время религиозно-политический экстремизм и терроризм стали суровой реальностью, поэтому сконцентрируем внимание именно на нем.

На Северном Кавказе, как и в других регионах России и мира, ислам не представляет собой монолита, но разобщен в рамках существующих направлений, толков и идейных течений. В регионе, как и в других субъектах РФ, доминирует его суннитская версия, относительно небольшое количество шиитов проживает в южной части этой северокавказской республики. Их невысокая численность и относительная политическая пассивность позволяют в ходе дальнейшего анализа вывести их за рамки рассмотрения.

Что касается толков (мазхабов, или правовых школ в исламе), то с этой точки зрения северокавказский ислам достаточно условно можно разделить на две части: на Северо-Западном и Центральном Кавказе (Адыгея, Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария и Северная Осетия-Алания) представлен ханифитский мазхаб, считающийся самым мягким и гибким в исламе. На Северо-Восточном Кавказе (Дагестан, Чечня и Ингушетия) преобладает шафиитский толк, более жесткий, чем ханифитский.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М., 1990. – С. 260.

2

Там же. – С. 266.

3

Там же.

4

Там же – С. 273.

5

Там же – С. 270.

6

Для его определения Л. Гумилёв употреблял не вполне удачную конструкцию этноса: «Этнос – не просто скопище людей, теми или иными чертами похожих друг на друга, а система различных по вкусам и способностям личностей, продуктов их деятельности, традиций, вмещающей географической среды, этнического окружения, а также определенных тенденций, господствующих в развитии системы… реальную этническую целостность мы можем определить как динамическую систему, включающую в себя не только людей, но и элементы ландшафта, культурную традицию и взаимосвязи с соседями» (см.: Гумилёв Л.Н. Указ. соч. – С. 103).

7

Гумилёв Л.Н. Указ. соч. – С. 261.