Наживка для вермахта

– Попроси здешних, – посоветовал один из санитаров. – Пусть подключатся. Тогда в два приема всех отнесем.

Шубин кивнул Либеру, и тот выделил восемь бойцов своей роты, чтобы отнести раненых на берег. Шествие с ранеными удалилось, а Катя осталась: она продолжала хлопотать возле раненых. И когда Шубин пригласил ее попить с ними чай, только фыркнула в ответ.

– Вот у меня другого дела нет, как чаи с вами распивать!

Шубин, на правах хозяина, разлил чай по кружкам. Все стали осторожно пить горячий чай, почти кипяток, а Глеб между тем спросил:

– Федор Иванович, а вы что, всегда атаки по ночам проводите или только сегодня?

– Уже месяц так делаем, – ответил майор. – Это идея Василия Ивановича Чуйкова, нашего командующего армией. Это он предложил устраивать позиции рядом с немецкими, не дальше броска гранаты. Тогда немецкая артиллерия не может наши позиции обстреливать, ибо того и гляди, по своим отработает. И он же придумал атаковать немцев по ночам. Они ночью воевать не любят – это вроде как не по уставу. А мы многое делаем не по уставу, и ничего. Они наших ночных атак боятся. На этом вот участке таких атак давно не было – у нас силы иссякли. Так что фрицы сегодня нашей атаки не ждут. И это позволяет нам надеяться на успех в проведении операции. Ну что, у тебя все вопросы?

– Пожалуй, да, – сказал Шубин.

И едва он произнес эти слова, как в склад стали входить один за другим бойцы. Это и было обещанное Воробьевым подкрепление. Вслед за бойцами пришли санитары, которые погрузили на носилки оставшихся раненых. Вместе с санитарами ушла и Катя. Но перед уходом она обернулась и бросила на Шубина взгляд. Или ему это только показалось?

Воробьев, как видно, собирался сам командовать предстоящей ночной атакой. И не только командовать, но и участвовать в ней. Он собрал офицеров и поставил им задачу:

– Видите вон то трехэтажное здание напротив? Это бывшее заводоуправление. Ты, Шубин, атакуешь правое крыло этого здания. Бойцы Спирягина возьмут на себя центральную часть здания, а солдаты Костюкова – левую. Никакого сигнала к атаке не будет, и вообще стараемся производить поменьше шума. Идем в атаку молча, пытаемся захватить фрицев врасплох. Я пойду в центре линии атаки, с бойцами Спирягина. Как увидите, что мы начали, – начинайте и вы тоже. Ориентировочное время начала атаки – два часа пятнадцать минут. Все ясно? Тогда расходимся по своим подразделениям и ставим задачу рядовым.

Шубин прошел по всем ротам своего батальона и разъяснил задачу предстоящей атаки. Затем он засел у окна, которое выходило на застывшую напротив него самоходку, и стал ждать. Вот наступило два часа… Два десять… Еще несколько минут томительного ожидания…

И тут Глеб увидел, как из соседнего здания цеха молча выскакивают люди и устремляются к зданию заводоуправления. Тогда он обернулся к своим бойцам и негромко крикнул:

– Вперед!

И тут же сам выскользнул в окно и побежал к немецким позициям. Наступающие успели пробежать примерно половину расстояния, отделяющего их от врага, когда немцы наконец заметили опасность. Загремели автоматные и пулеметные очереди, кто-то из атакующих упал. Однако до заводоуправления оставалось всего несколько метров. Поздно немцы спохватились, поздно!

И вот первые бойцы уже добежали до здания, забросили в окна гранаты, а затем стали штурмовать двери и окна. Шубин бежал к окну, расположенному довольно высоко, в двух метрах от земли. На ходу выдернул чеку из гранаты, метнул ее в окно. Там взметнулось багровое пламя, прогремел взрыв. Теперь вперед! Глеб умел одолевать препятствия. Он прыгнул на стену, зацепился за какой-то выступ, перекинул тело через подоконник – и вот он внутри.

В комнате, в которую он попал, живых не было – одни трупы. Но едва Шубин шагнул к двери, выходящей в коридор, как оттуда ввалился здоровенный немец. Ни Глеб, ни его противник уже не успевали воспользоваться огнестрельным оружием. Они кинулись друг на друга и сошлись в рукопашной схватке. Оба упали. Немец схватил капитана за горло и начал душить. Однако Шубин смог нанести ему удар в солнечное сплетение и заставил разжать руки. Они вскочили, оба дружно выхватили ножи. И тут выяснилось, что противник Глеба лучше владеет холодным оружием. Он сделал выпад, еще один – и лезвие ножа чиркнуло капитана по лбу, пошла кровь. Немец сделал маневр вправо, потом в другую сторону. Он хотел обмануть противника, заставить капитана потерять равновесие. Он еще раз сделал выпад, целясь Шубину в грудь, одновременно сделал подсечку, так что тот свалился на пол. Враг тотчас оказался сверху. Прижав Шубина к полу, он нанес еще один удар ножом, но капитан успел ухватить и удержать его руку. Однако немец был физически сильнее. Лезвие ножа неумолимо приближалось к глазам Шубина… И тут раздался выстрел, и капитан увидел, как на груди немца, нависшего над ним, образовалась рана и оттуда выплеснулась струя крови. Тело врага рухнуло на пол, и Шубин увидел стоявшего в дверном проеме рядового Колышкина, сжимавшего винтовку.

– Так это ты его свалил? – спросил Шубин.

– Да… – неуверенно ответил солдат. – Я не знал, как вам еще помочь…

– Да вот так и надо помогать, – ответил капитан. – А ты еще говорил, что метко стрелять не умеешь…

Впрочем, долго беседовать было некогда – вокруг шел бой. Оба, и Шубин и Колышкин, выскочили в коридор. Первый этаж управления был уже занят нашими бойцами, и бой переместился на второй этаж. Дальнейший ход этого боя описать трудно. Весь он состоял из коротких рывков из одной комнаты в другую, от одной стены к другой. Вокруг гремели взрывы гранат, свистели пули, раздавались винтовочные выстрелы и автоматные очереди. Шубин не знал, сколько продолжался бой, он потерял счет времени. Он знал только, что уже израсходовал весь свой запас гранат, и сменил в автомате второй диск. И тут он обратил внимание, что бой, кажется, стал затихать. Меньше стало разрывов, стрельба почти стихла. Оглядевшись, Глеб понял, что они дошли до дальней стены второго этажа. Дальше оставалось идти только на третий этаж. Но он был занят немцами. Первая же попытка ступить на лестницу вызвала град пуль сверху, с третьего этажа.

Послышались шаги, и в комнату (вернее, в то, что от нее осталось), где находился Шубин и еще трое его бойцов, вошел майор Воробьев.

– Ну, что, взяли мы это чертово управление! – весело сказал он. – Сколько оно нам крови портило, сколько бойцов мы положили, отбивая начинавшиеся отсюда атаки! Ну, теперь это будет твой оборонительный объект, Шубин. О складе можешь забыть, осваивайся здесь.

– А как же немцы, что засели на третьем этаже? – спросил Шубин. – Разве мы сегодня не будем их штурмовать?

Майор поставил автомат к стене и сел на обломок стола. Он достал портсигар, закурил, потом протянул портсигар Шубину и, когда тот тоже закурил, ответил:

– Нет, сегодня уже не будем. Знаешь, бойцам тоже надо когда-то отдыхать. Дело уже к рассвету идет. Часа через два немцы вон из тех зданий на нас в атаку пойдут. Будут пытаться отбить управление. Учти: лезть будут как черти. Ведь им теперь их начальство знаешь какой втык сделало за потерю управления? Так что силы твои людям понадобятся. А сейчас ложитесь, отдыхайте.

– А разве они сверху нас гранатами не закидают? Или на прорыв не пойдут? – спросил Шубин.

– Гранатами не закидают, потому что они у них кончились, – ответил Воробьев. – Ты не заметил, что уже минут десять ни одна граната с их стороны не прилетела? А вот я заметил. Гранат у них нет, да и патроны к концу подходят. Вы с утра начинайте их беспокоить, показывайте, что идете на штурм, заставляйте побольше стрелять. К середине дня у них все патроны и кончатся, придется им делать «хенде хох» и сдаваться. Так что у тебя сегодня будет как бы два фронта – внешний и внутренний. Непросто будет, но ты справишься, я уверен. Боеприпасы мы тебе сегодня подошлем, раненых эвакуируем, насчет них не беспокойся. Думаю, Катя уже скоро появится.

И едва Воробьев успел это сказать, как послышались шаги и в двери показалась медсестра в сопровождении шести санитаров. Подойдя к Воробьеву, она требовательно спросила:

– Сколько у вас раненых? Какие самые тяжелые? И где они собраны? Что-то я не вижу, чтобы вы их собрали.

Командир полка перед этой атакой оказался совершенно беспомощным, он только развел руками и виновато произнес:

– Понимаешь, сержант, раненых мы еще не успели собрать. Бой только что закончился. Да, ты к этой лестнице не подходи и санитарам своим накажи.

– Что, фрицы наверху поселились? – усмехнулась девушка. – Знакомая картина. Надеюсь, капитан их сегодня выселит.

И она быстро взглянула на Глеба. Просто скользнула по нему взглядом, но капитану сразу стало от этого тепло на душе.

Катя пошла осматривать раненых, тут же на месте их перевязывать, давать указания санитарам, кого унести в первую очередь. Майор Воробьев докурил папиросу и отправился к себе на командный пункт. Перед уходом он еще раз пообещал Шубину до утра, в крайнем случае рано утром прислать боеприпасы. А капитан отправился по зданию – смотреть, сколько его бойцов погибло, сколько ранено. Также надо было с командирами двух других батальонов распределить участки, за которые каждый отвечал. Перед уходом он подозвал лейтенанта Либера и приказал выставить охранение возле лестницы на третий этаж.

– И пусть твои бойцы не оставляют в покое немцев, – распорядился он. – Если у них осталось хоть немного боеприпасов, пусть тревожат их огнем. Нельзя им давать отдыхать.

Обход расположения батальона дал неутешительные результаты. При штурме погибли еще 16 человек, и 19 были ранены. Таким образом, только за первый день боев его батальон потерял треть личного состава. Теперь Шубин понял, почему в батальонах Костюкова и Спирягина осталось так мало людей.

Когда он закончил обход, уже начало светать. Часовые заняли свои посты возле окон, остальные бойцы улеглись, кто где мог, и погрузились в сон. На двух этажах бывшего заводоуправления установился, можно сказать, покой. Только трое бойцов Либера, оставленных возле лестницы, время от времени тревожили немцев на третьем этаже, обозначая штурм, да Катя все еще обходила раненых. Но вот она отправила в тыл своих санитаров со второй партией тяжелораненых, осмотрела всех, кто нуждался в помощи, после чего села, привалившись к стене. Шубин подошел к ней, спросил:

– Ничего, если я рядом посижу? Не помешаю?

– Зачем спрашивать? – отозвалась девушка. – Вы тут хозяин, я в гостях. Закурить не найдется?

– Отчего не найтись, найдется, – сказал Глеб. – Только у меня не папиросы, махорка…

– Ничего, я привыкла, – проговорила Катя.

Оба закурили. Сидя у стены, Шубин искоса посматривал на девушку. Хотя уже немного рассвело, он все еще не мог определить цвет ее глаз. Но это было не так важно. Важно было другое: рядом с ней Шубину было как-то веселее. Словно от девушки исходило какое-то тепло.

– Давно вы здесь воюете? – спросил он.

– Да с самого начала, – отозвалась Катя. – Я весной медучилище окончила, и меня направили в Шестьдесят вторую армию. Тогда еще на Дону бои шли. А потом отступали до Сталинграда, и бои начались в городе. В общем, я тут давно. А вы, я слышала, сегодня на немецкий танк, как на быка, с плащом ходили? Интересная, наверно, была картина.

– Не знаю, я со стороны не смотрел, – ответил Шубин. – Может, и интересная. А давайте вы меня не будете на «вы» звать? Я еще совсем не старый, и не майор, только капитан. Давайте на «ты»? Кстати, меня Глебом звать.

Однако девушка покачала головой:

– Больно быстро у вас получается, капитан. Насчет Глеба я учту, но лучше пока будем на «вы».

Она хотела еще что-то сказать, но тут на лестнице послышались шаги и вошли четыре человека, которые несли ящики с патронами. Это принесли обещанные майором Воробьевым боеприпасы. Шубин поспешно встал – надо было показать, куда сложить ящики, а потом раздать патроны по ротам. Кате тоже нашлось дело – вернулись ее санитары, и она помогла им грузить на носилки оставшихся раненых. А потом вместе с ними ушла к себе, в медпункт.

А едва Шубин успел раздать патроны по ротам, как за окном загрохотало – немцы пошли в атаку на заводоуправление. Капитан проследил за тем, как идет отражение этой атаки, а затем собрал группу бойцов и с ней направился к лестнице на третий этаж. Он твердо решил еще до полудня покончить со «вторым фронтом» у себя над головой. На этот раз его солдаты не просто обозначали наступление на засевших наверху врагов, а стали штурмовать третий этаж.

Вскоре выяснилось, что боеприпасов у немцев совсем мало. Их хватило только на защиту одного лестничного пролета. После этого стрельба наверху совсем прекратилась и кто-то крикнул, плохо выговаривая русские слова:

– Не стреляйт! Мы есть сдаваться!

– Оружие оставьте наверху! – приказал им Шубин по-немецки. – Спускайтесь по одному, с поднятыми руками!

И вот по лестнице вниз проследовали сдавшиеся враги. Их оказалось 18 человек. Всех крепко связали и посадили внизу, в подвале. Там они должны были ждать темноты, того момента, когда их отведут на берег Волги, погрузят на баржу, а затем отвезут в тыл, в лагерь военнопленных.

Ликвидировав группу врагов у себя в тылу, Шубин полностью переключился на отражение атак немцев. А они с каждым часом делались все яростней. Но до полудня в бой шла только пехота. А в полдень с немецкой стороны послышался рев танковых моторов, и перед заводоуправлением показались три танка. И на этот раз их сопровождала пехота.

Теперь солдаты Шубина бились из последних сил. Выстрелами танковых орудий была разрушена часть здания. Был момент, когда в правом крыле управления не осталось никого из защитников, и группа немцев смогла ворваться туда. Но затем лейтенант Гришин со своими людьми, при поддержке бойцов из батальона сержанта Костюкова, сумел снова выбить врагов из здания. А Спирягин, стреляя из противотанкового ружья, сумел подбить одну вражескую машину. Остановившийся и потерявший управление танк забросали гранатами, он взорвался. После этого оставшиеся танки отступили.

И опять, как и накануне, Глеб не заметил, как прошел день, как настал вечер, а затем и ночь. Когда темнота сгустилась, бой, наконец, затих. К этому времени Шубин падал с ног от усталости. И не он один: едва стихла стрельба, как все бойцы легли на тех местах, где держали оборону, и не шевелились.

Однако капитан не мог лежать: ему нужно было еще подсчитать потери, узнать, сколько у него раненых, и отправить донесение в штаб полка. Оказалось, что в этот день погибли столько же бойцов, сколько и при ночном штурме управления, – 16. А вот раненых было меньше – 12. «Какие потери! – думал Шубин. – Такими темпами еще три дня боев – и от моего батальона никого не останется». Однако, передавая сведения о числе раненых, он испытал что-то похожее на радость – значит, к нему в батальон снова придет Катя, он снова ее увидит.

Однако тут Шубина ожидало разочарование: когда в здание бывшего заводоуправления явились санитары и с ними медсестра, оказалось, что пришла не Катя, а совсем другая женщина. Звали ее Серафима Андреевна, она была властная, громогласная и ничем не походила на Катю.

Глава 4

Прошел первый день Шубина в Сталинграде, прошел и второй, и третий, и четвертый. Постепенно он втянулся в эту непривычную для него стихию боев в разрушенном городе. Привык пользоваться рацией, вовремя отсылать сводки о потерях, просить и даже требовать боеприпасы, питание. Потери в батальоне постепенно уменьшались: бойцы овладевали навыками уличного боя, учились прятаться от артобстрелов, сами стали метко стрелять.

Однако сокращение числа защитников управления сказалось: на третий день немцы предприняли особо яростную атаку, которую поддерживали два танка. И хотя бойцы Шубина, Костюкова и Спирягина так же яростно отбивались, удержать здание не смогли. Им пришлось отступить на прежние позиции в цеху. Впрочем, сержант Костюков находил в этом отступлении свои преимущества: ведь отсюда было ближе ходить за водой.

В эти три дня, которые последовали за первым, Шубина ждала радость: Катя теперь появлялась каждый день, и им несколько раз удалось посидеть и побеседовать. И хотя девушка все еще отказывалась перейти в их общении на «ты», держала дистанцию, но Глеб чувствовал, что ей с ним интересно, он ей небезразличен. И это было просто замечательно!

Вечером четвертого дня пребывания Шубина в качестве пехотного командира у него состоялся особенно душевный разговор с Катей. Провожая ее в медпункт, Глеб на прощание нежно пожал девушке ладонь и ощутил такое же нежное ответное пожатие. И это переполняло его радостью. Можно даже сказать, что в этот вечер он был счастлив.

Так он сидел в углу цеха, тихонько потягивал кипяток, настоянный на каких-то травах (их накануне подарил командиру боец его батальона Леша Курмак, выходец с Урала). Сидел и вспоминал встречу с Катей.

Тут вдруг послышался стук камней, звук шагов, и в цех вошел незнакомый военный. Это был невысокий коренастый человек лет сорока. И хотя вошедший носил простую солдатскую телогрейку, как-то сразу чувствовалось, что он офицер.

Вошедший огляделся, потом подошел к Глебу и спросил:

– Случайно, не ты капитан Шубин?

– Я и есть, – ответил тот. – А вы кто?

– А я твой непосредственный начальник, – проговорил вошедший. – Пока что я о тебе только слышал, вот теперь и увидеть удалось. Будем знакомы: начальник разведки фронта полковник Уколов.

Шубин встал, приветствуя коллегу-разведчика. Он чувствовал, что полковник пришел к нему не просто так, а с какой-то определенной целью. И он не ошибся. Уколов сел рядом с Шубиным, расспросил о ходе боев, о потерях. Капитан предложил гостю своего травяного чая, но тот отказался и вскоре перешел к делу.

– Я ведь к тебе, Шубин, пришел не просто так, – сказал полковник. – Настало время использовать тебя по твоей основной фронтовой профессии – как разведчика. У меня для тебя есть задание от командующего фронтом.

– И что за задание? – спросил капитан.

– Задание вот какое. Ты должен проникнуть в расположение наступающей на Сталинград шестой армии немцев и разведать ее тылы.

– Это в каком смысле? – не понял Шубин. – Что значит разведать тылы?

– Генерала Еременко интересует вот что. Какими запасами располагает командующий шестой армией генерал Паулюс? Сколько у немцев снарядов, патронов, гранат? Сколько продуктов? Сколько осталось целых, готовых к бою танков? Вот эти вопросы основные. А кроме этого нужно также узнать расположение немецких аэродромов, количество самолетов на них. И на все это тебе отводится два дня.

– Немного вы мне времени даете… – покачал головой Шубин. – И что, мне одному идти?

– Это интересный вопрос, – отозвался Уколов. – Не такой простой, как кажется. Я знаю, что ты обычно ходил в рейды, беря с собой пять-шесть бойцов. Так надежней, и потом, такая группа может дать бой противнику, захватить и доставить командованию «языка». Однако сейчас мы не стремимся к захвату «языка». Ведь нужные нам сведения есть только у самого Паулюса и его ближайших заместителей, а их нам не захватить. А главное – сейчас группа наших разведчиков просто не сможет передвигаться по Сталинграду, оставаясь незамеченной. Город буквально нашпигован вражескими частями. На них натыкаешься везде. Тут нет ни перелесков, ни оврагов, где бы могла укрыться твоя разведывательная группа. Поэтому вывод такой: ты должен идти один. Идти, используя маскарад…

– Вы имеете в виду, что я должен идти в форме немецкого офицера? – догадался Шубин.

– Именно так! Мне сообщили знакомые из штаба генерала Рейтера о том, как у тебя хорошо получался этот фокус. Вот и сейчас надо его проделать. Правда, немецкую форму мы тебе не приготовили, уж извини. Придется тебе самому ее добывать.

– Добуду, задача не такая уж сложная, – сказал Шубин. – И когда вы хотите, чтобы я отправился на это задание, – завтра?

– Зачем откладывать на завтра? – удивился Уколов. – Вот сейчас, этой ночью, и отправляйся. Сегодня у нас восемнадцатое. Значит, двадцатого мы тебя ждем с донесением. Да, и еще ночь уйдет на то, чтобы ты отсюда добрался до штаба фронта… Значит, командующий получит нужные данные только двадцать первого… Ничего, мы подождем.

– А как же быть с батальоном, которым я командую?

– Назначишь командира из числа твоих командиров рот. Этот вопрос я уже согласовал с полковником Воробьевым. Он в курсе твоей миссии. Так что можешь смело действовать. Все понятно? Если вопросов больше нет, я пошел. Мне еще сегодня надо вернуться в штаб фронта.

Шубин проводил полковника до выхода из склада, после чего остановился в раздумье. Наверное, он должен был радоваться – ведь он возвращался к любимому делу, разведке. И задание у него было необычное, он раньше таких не выполнял. Да, надо радоваться. Но ему было как-то грустно. Во-первых, из-за разлуки с Катей. Теперь он не увидит ее ни завтра, ни послезавтра – да, может, никогда больше не увидит. А еще он вдруг понял, что привык к своему батальону, к тяжелому труду командира.

Впрочем, все это были эмоции. А думать надо не об эмоциях, а о выполнении задания. Прежде всего он подумал, кого назначить вместо себя командовать батальоном. Решил – лейтенанта Гришина. У него в роте полный порядок, и такой же будет и в батальоне.

А дальше он стал думать о новом деле. Что взять с собой? Как одеться? Как и где проникнуть на территорию противника? Все эти вопросы надо было решить немедленно. И он решил так: оденется как можно проще, незаметнее. Все равно потом придется переодеваться в немецкую форму, а прежнюю одежду выбросить. Взять, конечно, надо карту, карандаш, пистолет, нож и фонарик. А еще немного хлеба и флягу. А вот спички и махорку нельзя брать ни в коем случае: немцы не курят махру и не пользуются теми спичками, что сейчас лежали у Шубина в кармане. И пистолет тоже, наверно, брать с собой не стоит – лучше позже раздобыть немецкий «вальтер», если удастся, конечно.

Так, а где искать проход? Ответ пришел сам собой: конечно, в том самом овраге, что виднеется за трансформаторной будкой. Немцев там нет, и можно будет незаметно пройти в их тыл.

Приняв решение, Глеб начал быстро действовать. Его охватило возбуждение, как всегда бывало перед выходом в рейд в тыл противника. Он сходил в цех, где вел оборону лейтенант Гришин, и сообщил ему о новом назначении. При этом сообщении лицо лейтенанта отразило некоторую озабоченность, но больше радость. Было понятно, что он не прочь возглавить батальон.

Затем капитан вернулся на склад, снял шинель, сбросил китель, надел телогрейку (пришлось снять ее с погибшего в этот день бойца). Кисет с махоркой и спички отдал рядовому Колышкину. Пистолет и фонарик сунул в карманы телогрейки, карту и карандаш положил в карман брюк. Огляделся – что ж, кажется, все предусмотрел! Прощаться с бойцами он не стал – ни к чему. Просто повернулся и направился к дальней стене цеха, там вылез в окно, подошел к трансформаторной будке. Здесь его окликнул часовой из роты сержанта Спирягина (вернее, из остатков роты – там их было всего 12 человек). Шубин отозвался, прошел мимо часового, обогнул будку и, крадучись, двинулся к оврагу.

Глава 5

Склоны оврага поросли густым колючим кустарником, и пробираться по нему было нелегко. Но это только на руку Шубину: ведь в такой чаще немцы точно не могли поставить мины и не могли расположить здесь свои боевые посты.

Раздирая в клочья телогрейку, капитан упрямо продвигался по оврагу на запад. Овраг постепенно мельчал. Справа на фоне ночного неба Шубин видел темную гору Мамаева кургана. Время от времени его вершина озарялась огнями разрывов: там находились основные силы 62-й армии, там же располагался штаб генерала Чуйкова. И в этом месте бои не прекращались даже ночью.

Когда Мамаев курган остался позади, Шубин понял, что он находится уже глубоко в немецком тылу. Пора было выбираться наружу. Удвоив внимание, он полез наверх. Вылез, огляделся, насколько позволяла ночная темнота, – и замер: он находился совсем рядом с немецкой артиллерийской батареей. В темноте было трудно определить, какие орудия стоят на позиции, но Шубину показалось, что это тяжелые 15-сантиметровые гаубицы. «Хорошо бы захватить офицера именно здесь, – подумал капитан. – Если я буду бродить по расположению немецкой армии в форме офицера-артиллериста, это будет выглядеть более естественно, чем если бы я изображал пехотного офицера. Как артиллерист я могу интересоваться складами боеприпасов. Да, надо раздобыть форму здесь!»

Но как это сделать? Лезть в немецкий блиндаж, как он делал во время одного из рейдов подо Ржевом? Но там он точно знал, кого ищет. А здесь так не получится. Скорее всего, подобное «хождение в гости» закончится схваткой. Никакой немецкой формы он таким способом не добудет, и хорошо, если ноги унесет. Значит, надо подстеречь немца здесь, наверху. А в таком случае надо дождаться рассвета, а то вместо офицера схватишь какого-нибудь подносчика снарядов.