bannerbanner
Политическая наука №4 / 2014. Массовый фактор в современной политике
Политическая наука №4 / 2014. Массовый фактор в современной политике

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Кризис демократических форм легитимации насилия и собственности усиливается вследствие глобализации. Предлагаемые меры как слева, так и справа противоречат идее подлинной демократии, поскольку пытаются навязать ее сверху. Незавершенность демократического проекта эпохи Модерна показывает, что демократия как власть каждого в интересах всех может появиться только снизу [Кильдюшов, 2006].

Возрастание интереса к новым акторам глобального политического процесса, к диффузному, гетерогенному множеству, молчаливому до сих пор большинству, не воспринимавшемуся ранее в качестве потенциального субъекта политики, крайне актуально. Множество нуждается в радикальном понятии демократии: глобальный запрос на демократию уже существует [Хардт, Негри, 2006, с. 326]. Кризис репрезентации и требования демократизации – это аспекты процесса политической эмансипации множества. Поэтому столь важна реактуализации массовой политики как практики и ее теоретического осмысления.

Институциональная модель массовой политики: Типология политики

Мы предлагаем анализировать массовую политику (и политику масс) как процессы, разворачивающиеся в институциональном пространстве мобилизации, представительства, участия и действия (см. табл. 1).

Мобилизация рассматривается нами как процесс включения индивидов в институты участия, действия и представительства, иными словами, в политику; представительство – как совокупность механизмов, позволяющих индивидам трансформировать свои интересы в управленческие решения, участие – как деятельность, связанная с воспроизводством политического порядка и обеспечивающая социальную и политическую стабильность, а действие – как деятельность, направленная на трансформацию порядка.

Определение предметного поля исследования массового фактора предполагает различие между массовой политикой (= массовое вовлечение граждан в политику, политика массового политического участия) и политикой масс (= прямое вторжение масс в политику, прямое, нередко стихийное / спонтанное массовое действие).

«Классическая» массовая политика в условиях структурированного общества означает конституирование политического, институтов представительства, политического участия и политического действия и потому императивна политической демократии. Для нее эффективна стратегия «empowerment» («эмпауэрмент»), которая начала формироваться в конце 1960‐х годов в русле массовых студенческих волнений и новых социальных движений [Alexander, Welze, 2011]. Обоснование и содержательное наполнение массовой политики обусловлены тремя темами: идентичность и политическая субъектность; разнообразие и право на различие; новая парадигма власти. Они заложили основу для демократического вектора массовой политики – в сторону «умной толпы» и ее «цивилизационной компетентности» [Штомпка, 2012].


Таблица 1

Массовая политика в России: Институциональные основания мобилизации, представительства, участия и действия






«Классическая» политика масс возникает в условиях слома социальных структур, сопровождает (или инициирует) деструктивные процессы и ведет к деинституционализации, упразднению политического с возможной перспективой его восстановления в новых формах и с новым содержанием. Феномены массы и массового сознания ситуативны, они возникают как признаки и последствия кризисных процессов и проблем формирования нового порядка.

Существующий в России порядок уже не является традиционалистским, но и не стал современным [Гражданское и политическое, 2013]. Большинство населения занимает по отношению к модернизационным новшествам в лучшем случае безразличную, а в худшем – оборонительную позицию [Модернизация и политика, 2012].

Наличие не вполне социально, политически и идеологически определенного индивида создает предпосылки для его массовизации и включения в этом качестве во властные практики. Стремление власти сформировать свою опору, сдерживая процесс самоорганизации, по существу – социального и политического структурирования, создает предпосылки для политики внеклассового, надполитического популизма. Если в массовую политику индивиды вовлекаются как граждане, то политика масс обращается к «базовому» человеку; соответственно, формируется не дискурс реализации гражданских, политических и пр. прав или борьбы за них, а дискурс потребностей выживания, не допускающий формулирование различных политических платформ.

Проблема модернизации становится проблемой структуры и ответственности власти – станет ли запрос на изменения и инновации массовым, в значительной мере зависит от возможностей открытого и равноправного диалога власти и общества.

Пока «политическое» в российском контексте представляет собой не публичное пространство диалога и институционализированного конфликта по поводу устройства и развития общества, а «место» действия власти, по отношению к которой происходит идентификация «своих» и «чужих» [Гражданское и политическое, 2013]. Отсутствие основ для политических размежеваний и реальной политической борьбы упраздняет ключевое для демократии различение «большинств» и «меньшинств», заменяемых ситуативными общностями.

Перспективы демократической трансформации политического режима в России связаны, как представляется, с вовлечением в политику большинства граждан, освоением ими демократических норм и ценностей, а также со способностью демократически ориентированных граждан и их объединений к политическому действию.

Исследовательская проблема – выяснение причин и следствий, институциональных характеристик тех явлений российской политики, которые ведут или к политике масс, или к формированию массовой политики.

Разведение понятий «массовая политика» и «политика масс» не стоит считать терминологической «игрой». Мы полагаем, что оно позволяет по-новому взглянуть не только на новые формы, которые может принимать в современных условиях политическая активность, но и на содержательную сторону этой активности, т.е. рассматривать массовое участие и действие как ключевой элемент политического процесса. Содержание и направленность активности масс фактически определяют и структурные, и качественные характеристики политического пространства. «Классический» анализ политического участия, в котором презюмируется «рационально действующий» индивид, противопоставленный «иррациональному» индивиду – фрагменту толпы, мало дает для понимания того, каким образом абстрактные конструкты (такие, например, как «демократия» или «государство») воплощаются в реальные практики; это понимание требует рассмотрения массовой политической активности. Отделяя политику масс от массовой политики, мы уже не можем отмести всю активность масс как потенциально опасную, но должны анализировать ее различные формы с точки зрения их нормативно-ценностных оснований, целей и последствий.

Очевидно, что первой исследовательской задачей является выделение критериев, позволяющих классифицировать конкретные формы массовой активности как относящиеся к массовой политике либо к политике масс. На практике границы между массовой политикой и политикой масс могут быть очень нечеткими. Даже если рассматривать в качестве примера такое распространенное и, на первый взгляд, простое событие, как массовый митинг, то становится понятно, что внешние, формальные признаки (соответствие / несоответствие закону, применение / неприменение насилия, оппозиционная / провластная направленность и т.п.) являются недостаточными для однозначной классификации данного действа. Прежде всего, никакое событие, подразумевающее участие масс, не может быть рассмотрено изолированно, вне более широкого контекста, включающего в себя и наличный институциональный порядок, и «альтернативный» порядок, потенциально создающийся в результате этого события.

Анализ того, каким содержанием наполняется каждый из этих элементов, позволяет дифференцировать массовую политику и политику масс. Если массовая политика – это «субстрат» демократического политического процесса, то первоочередным критерием для ее определения является ориентация включающихся в политику индивидов на реализацию прав и свобод (или борьбу за их предоставление / расширение / применение). Отталкиваясь от этого критерия, мы можем выделить ряд признаков (как формальных, так и сущностных), характеризующих мобилизацию, представительство, участие и действие в массовой политике, и противопоставить им признаки, присущие политике масс (см. табл. 2).


Таблица 2

Типы политики


Недостаточно, однако, найти критерии, с помощью которых можно отделить массовую политику от политики масс, неизбежно возникают и другие вопросы: являются ли массовая политика и политика масс взаимоисключающими или взаимодополняющими процессами? Возможен ли, и если да, то каким образом, переход от одного процесса к другому? Хотя на данном этапе исследования рано давать однозначные ответы на эти вопросы, мы можем предположить, что массовая политика не исключает политику масс (становление в первой половине ХХ в. фашистских режимов, в значительной степени базировавшихся на политике масс, было результатом вовлечения в политику групп граждан, до того лишенных возможности представлять свои интересы, т.е. процесса формирования массовой политики). Политика масс же, скорее, препятствует массовой политике (хотя и не исключает ее полностью), поскольку, во‐первых, она не способствует формированию институциональных основ представительства, участия и действия (или даже разрушает их там, где они имеются) и, во‐вторых, подменяет конструктивную активность имитационной, способствуя тем самым отчуждению граждан от политики.

В оценке массовой политической активности, как уже было отмечено выше, противостоят друг другу два подхода – «элитистский», сторонники которого склонны рассматривать активность масс как потенциально опасную и деструктивную, и «радикально-демократический», сторонники которого, наоборот, видят в массовом участии залог реализации идеалов народовластия. Мы отталкиваемся, скорее, от второй точки зрения (хотя бы потому, что из нее не следует «простой» вывод о том, что вовлечение «широких масс» в политику следует если не пресекать, то уж никак не поощрять), весьма вероятно, однако, что любой массовый «выход» людей в политическое пространство несет в себе потенциал развития как массовой политики, так и политики масс. Следовательно, возникает необходимость осмысления того, при каких условиях вовлечение значительного числа индивидов в политику создает собственно массовую политику, а при каких – политику масс.

Какую аналитическую модель можно применить для решения этой задачи? В данной статье мы предлагаем концептуальную схему (которая, безусловно, еще может быть конкретизирована и дополнена), в разработке которой следуем логике моделей трансформации политических систем в контексте массовой политики, предложенных С. Рокканом [Rokkan, 1999].

С. Роккан рассматривал два параллельных ряда процессов в европейских политических системах начиная с 1789 г.: во‐первых, шаги в институционализации формальной массовой демократии: создание гарантий для свободы организованной конкуренции, расширение франшизы, стандартизация тайного голосования, снижение порогов представительства, введение различных мер парламентского контроля над национальной исполнительной властью; во‐вторых, рост и стабилизацию организаций для мобилизации массовой поддержки через новые каналы, формирование и «замораживание» организованных партийных альтернатив внутри каждой национальной политической системы [Rokkan, 1970].

Разницу между двумя моделями просто объяснить: институциональная модель характеризует изменения в унаследованных структурах элитного обмена в пределах территории и предсказывает на их основе реакции на требования массового участия; модель раскола перебирает возможные основания идентичности для массовой мобилизации. В институциональной модели акцент делается на устоявшиеся традиции взаимодействия, в модели раскола – на реакции на нарастающие приливы культурной, экономической и политической мобилизации. Каждая из моделей описывается своим набором переменных.

Поскольку в данном случае речь идет не о формировании структур политической системы или национального государства (что не означает решения данной проблемы), то мы ограничиваемся использованием только одного из блоков обширной и постоянно развивавшей модели, а именно блока, посвященного мобилизации и институционализации, и на его основе выделяем параметры, которые необходимо учитывать для объяснения условий становления массовой политики / политики масс (см. табл. 3).


Таблица 3

Массовая политика: параметры и индикаторы



Анализ по этим параметрам ситуации в современной России позволит оценить уровень структурированности политического пространства и потенциал развития массовой политики/политики масс в стране.

Список литературы

Alexander A.C., Welzel Ch. Measuring effective democracy: the human empowerment approach // Comparative politics. – Chicago, 2011. – Vol. 43, N 3. – P. 271–289.

Alvarez-Junco J. The emergence of mass politics in Spain: populist demagoguery and republican culture, 1890–1910. – Brighton; Portland (Or.): Sussex Academic Press, 2002. – xiv, 213 p.

Andersen A. Partisanship or cognitive mobilisation? A case study of the 2003 Czech EU accession referendum // Limerick papers in politics and public administration / Department of politics and public administration, Univ. of Limerick, Limerick, Ireland. – 2009. – N 2. – Mode of access: http://www.ul.ie/ppa/content/files/ Andersen_partisanship.pdf (Дата посещения: 114.02.2014.)

Baudrillard J. The masses: The implosion of the social in the media // Cultural resistance reader. – N.Y.; L.: Verso, 2002. – Р. 100–113.

Borch Ch. The Politics of crowds. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2012. – vii, 338 p.

Campbell A.L. Policy makes mass politics // Annual review of political science. – Palo Alto, 2012. – N 15. – P. 333–351.

Geissel B., Fiket I. Effects of participatory innovations: Different processes and different output: Workshop proposal for ECPR joint sessions 2011 in St. Gallen, Università di Siena, Italy. 2011. – Личный архив автора.

Hooghe M., Marien S. A comparative analysis of the relation between political trust and forms of political participation in Europe // European societies. – L., 2013. – Vol. 15, N 1. – P. 131–152.

Keren M. Blogging and mass politics // Biography. – Honolulu, 2010. – Vol. 33, N 1. – P. 110–126.

Kiser L.L., Ostrom E. The three worlds of action: A metatheoretical synthesis of institutional approaches // Strategies of political inquiry / E. Ostrom (ed.). – Beverly Hills, CA.: Sage, 1982. – P. 179–222.

Kornhauser W. The politics of mass society. – Glencoe: The Free Press of Glencoe, 1959. – 256 p.

Rokkan S. State formation, nation building and mass politics in Europe: The theory of Stein Rokkan / Kuhnle S., Flora P., Urwin D. (eds.). – Oxford: Oxford univ. press, 1999. – 440 p.

Lamprianou I. Contemporary political participation research: A critical assessment // Democracy in Transition / Demetriou K.N. (ed.). – Berlin; Heidelberg: Springer-Verlag, 2013. – P. 21–42.

McHale V.E. Democratic transition and the evolution of mass politics in post-Communist Central and Eastern Europe // Historical social research / Historische Sozialforschung. – Köln, 1995. – Vol. 20, N 2: Historisch-vergleichende Makrosoziologie: Stein Rokkan – der Beitrag eines Kosmopoliten aus der Peripherie. – P. 188–209.

Mettler S., Soss J. The consequences of public policy for democratic citizenship: Bridging policy studies and mass politics // Perspectives on Politics. – N.Y., 2004. – Vol. 2, N 1. – P. 55–74.

Online Etymology Dictionary – Mode of access: http://www.etymonline.com/ (Дата посещения: 14.9.2014.)

Rokkan S. The growth and structuring of mass politics in Western Europe: reflections of possible models of explanation // Scandinavian political studies. – Oxford, 1970. – Vol. 5. – P. 65–83.

Sieja J. Bias, the bar, and the big picture: Mass political change’s effect on the U.S. courts of appeals: Paper for presentation at the American Politics Workshop, University of Wisconsin, Madison, April 16, 2012. – Mode of access: https://apw.polisci.wisc.edu/archives/SiejaABARatings_APW.pdf (Дата посещения: 14.09.2014.)

Slater D. Ordering power: Сontentious politics and authoritarian Leviathans in Southeast Asia. – Cambridge: Cambridge univ. press, 2010. – xviii, 319 P.

Studlar D.T., McAllister I. Does a critical mass exist? A comparative analysis of women’s legislative representation since 1950’s // European journal of political research. – Dordrecht, 2006. – Vol. 41, N 2. – P. 233–253.

Brake W. Shaping history: Ordinary people in European politics, 1500–1700. – Berkeley: Univ. of California press, 1998. – xiii, 221 p. – Mode of access: http://ark.cdlib.org/ark:/13030/ft500006j4/ (Дата посещения: 14.9.2014.)

The Coming of Mass Politics: Industrialization, Emansipation, and Instability, 1870–1914 // Levack B., Muir E., Veldman V. The West: Encounters & Transformations. – Combined vol., 3 rd ed. – Upper Saddle River, N.J.: Longman / Pearson, 2011. – xxviii, 965 p.

Tilly Ch. Mechanisms in political processes // Annual revue of political science. – Paolo Alto, 2001. – Vol. 4. – P. 21–41.

Welzel Ch. The role of ordinary people in democratization // Journal of democracy. – Boston, 2008. – Vol. 19, N 1. – P. 126–140.

White J. The social theory of mass politics // The journal of politics. – West Nyack, NY, 2009. – Vol. 71, N 1. – P. 96–112.

A new engagement? Political participation, civic life, and the changing American citizen / Zukin C., Keeter S., Andolina M., Jenkins K., Delli Carpini M.X. – Oxford: Oxford univ. press, 2006. – xv, 253 p.

Вирно П. Грамматика множества: к анализу форм современной жизни. – М.: Ад Маргинем Пресс, 2013. – 176 c.

Голдстоун Дж. Почему Европа? Возвышение Запада в мировой истории, 1500–1850. – М.: Изд-во ин-та Гайдара, 2014. – 224 с.

Государство и «народные» массы в России: Дискуссия в Фонде «Либеральная миссия». – 2009. – 5 августа. – Режим доступа: http://www.liberal.ru/articles/4320 (Дата посещения: 14.09.2014.)

Гражданское и политическое в российских общественных практиках / Под ред. С.В. Патрушева. – М.: РОССПЭН, 2013. – 525 с.

Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. – М.: Наука, 1990. – 575 с.

Казинцев А. Возвращение масс: дневник современника. – М.: Наш современник, 2010. – 688 с.

Канетти Э. Масса и власть. – М.: Ad Marginem, 1997. – 528 с.

Кильдюшов О. Майкл Хардт, Антонио Негри. Множество: война и демократия в эпоху Империи // Критическая Масса. – М., 2006. – № 2. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/km/2006/2/ki30-pr.html (Дата посещения: 14.09.2014.)

Коткин C. Новые времена: Советский Союз в межвоенном цивилизационном контексте // Мишель Фуко и Россия: Сб. ст. / Под ред. О. Хархордина. – СПб.; М.: Европейский университет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2001. – C. 238–314.

Кревельд М. ван. Расцвет и упадок государства. – М.: ИРИСЭН, 2006. – 544 с.

Лефор К. Вопрос о демократии // Лефор К. Политические очерки (XIX–XX века). – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2000. – С. 15–30.

Модернизация и политика в XXI веке / Отв. ред. Ю.С. Оганисьян; Ин-т социологии РАН. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. – 336 с.

Мурейко Л.В. К теории масс: понятие индифферентного, или О «человеке без свойств» // Фундаментальные проблемы культурологии: В 4 т. – Т. 2: Историческая культурология / Отв. ред. Д.Л. Спивак. – СПб.: Алетейя, 2008. – С. 214–23.

Найдорф М. Очерки современной массовой культуры. – Одесса: ВМВ, 2013. – 267 с. – Режим доступа: https://sites.google.com/site/marknaydorftexts/mass-culture/ocenk-i-tolpa-massa-i-massovaa-kultura (Дата посещения: 14.09.2014.)

Ортега-и-Гассет X. Восстание масс. – М.: ACT, 2001. – 509 с.

Пензин А. «Революционное чудовище»: понятие множества в философии Антонио Негри // Синий диван. – М., 2004. – № 5. – С. 36–61.

Рансьер Ж. На краю политического. – М.: Праксис, 2006. – 240 c.

Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М.: ФАИР ПРЕСС, 2006. – 416 с.

Слейтер Д. Анатомия сильного государства. Эффективная власть формируется лишь в условиях массовой политики // КоммерсантЪ. – М., 2006. – 28 ноября.

Согрин В.В. Политическая история США, XVII–XX вв. – М.: Весь мир,. 2001. – 400 с.

Спиноза Б. Сочинения: В 2‐х т. – Т. 2. – СПб.: Наука, 1999. – 629 с.

Токвиль А. де. Демократия в Америке. – М.: Прогресс, 1992. – 554 с.

Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху Империи. – М.: Культурная революция, 2006. – 559 с.

Хевеши М.А. Толпа, массы, политика: Ист.-филос. очерк. – М.: Ин-т философии, 2001. – 223 с.

Штомпка П. Доверие – основа общества. – М.: Логос, 2012. – 450 с.

Шуровьески Дж. Мудрость толпы. Почему вместе мы умнее, чем поодиночке, и как коллективный разум формирует бизнес, экономику, общество и государство. – М.: И.Д. Вильямс, 2007. – 304 с.

Яковенко И.Г. Политическая субъектность масс. Культурологический аспект политической жизни в России. – М.: Новый хронограф, 2009. – 178 с.

Большинство и меньшинство: как структурно представить массовый фактор в современной политике

Ю.М. Баскакова

«…политика начинается там, где миллионы; не там, где тысячи, а там, где миллионы, там только начинается серьезная политика»

Ленин, 1969, с. 16–17Какую роль играет массовый фактор?

Из глубины веков доходят до нас утопические мечты об идеальном обществе, где граждане без всякой подсказки выбранной или назначенной власти мирно живут сообразно своим вкусам и интересам, без лишений сопрягая труд с отдыхом. По мере развития цифровых технологий подобные идеи, основанные на всеобщем согласовании мнений, понемногу движутся в сторону их реализации, несмотря на все разнообразие интересов и запросов. Но до какой степени оправдано предположение о принципиальной конечности направлений развития? Возможно ли достижение консенсуса с минимумом принуждения и отвечающего нуждам и чаяниям всех? Попытки разобраться в этом вопросе, не отметая его сразу как анархо-социалистическую утопию, и оценить возможности естественной сегментации общества и согласования интересов всех его членов приводят нас к понятию масс.

Население должно участвовать в формировании и реализации власти – эта традиция, идущая как минимум от французских просветителей, в последние несколько десятилетий закрепилась и институционализировалась, несмотря на продолжающиеся дискуссии относительно предпочтительных форм политических режимов. Формы участия варьируют от прямой демократии (с выносом широкого спектра вопросов на референдум, как в Швейцарии, или коллективным написанием Конституции, как в Исландии) до плебисцитарных моделей [Фёдоров, 2010], жестко лимитирующих объем политического пространства вплоть до ликвидации политического процесса как такового [Patrushev, Pavlova, Filippova, 2013], где демократическим процедурам отведена роль ритуала, демонстрирующего опору на «большинство». Принято считать, что общий вектор политического развития направлен в сторону демократизации, предполагающей повышение участия масс, а сам процесс перехода от имитации демократии к ее развитым формам называют консолидацией демократии [Transitions from authoritarian rule, 1986].

Анализ форм участия в подобном процессе различных слоев населения может быть продуктивным с позиций метафоры «масса», когда рассматриваются не интересы искусственно выделенных групп (наподобие «среднего класса»), а интересы «среднего человека» или массы «средних людей» (как это было принято во времена Кетле, Фейербаха и Маркса). Метафора массы интуитивно индуцирует целый ряд физиологически и эмоционально насыщенных образов и атрибутов [Lаkоff, Jоhnsоn, 1980]. В связи с этим нам представляется интересной попытка выделить существенные аспекты явлений, связанных с данной метафорой и практикой ее иcпользования.

На страницу:
2 из 3