«Да» и «Нет» в современных условиях

– А у тебя есть недостатки?… Ну, кроме лопоухих ушей? – допытывалась Оленька.

Кирилл осторожно поднял руку в шапке, шерстяными бортами прижимающей вполне себе аккуратные ушки – с чем с чем, а с ушами у него было все в порядке, в этом он был уверен на все 100!

– Да нет… у меня вполне приличные уши, – в интонации проскочила легкая обида.

– Жаль, – всплыл еще один пузырь на экране.

Кирилл захлопал глазами, что-то он перестал въезжать… Что плохого, когда уши у человека нормальные?

– Почему? – и все-таки хотелось выяснить, – Почему жаль?

– Я люблю, когда на свету светятся и с прожилочками, – объяснилась Оленька.

Кирилл не знал, что ответить кроме того, что у него явно не такие. У него самые обычные, стандартные уши.

– А можно я буду тебя называть своим оленёнком? – не унималась Оленька.

– Почему оленёнком? – спросил Кирилл.

– Потому что у тебя маленькие уши, были бы большие – был бы слонёнком…

– Логично, – согласился Кирилл, если уж они выяснили какие уши у него, молодой человек посчитал не зазорным адресовать тот же вопрос и Олечке.

– А какие у тебя?

– Что?

– Уши…

– У меня нет ушей.

– Как нет? – удивился Кирилл.

– А так… Я всегда ношу наушники, поэтому у меня не может быть ушей.

– Ааааааа, – дольше, чем нужно продержал палец Кирилл.

– А что у тебя еще не так?

Кирилл как-то не очень понимал к чему клонит Оленька.

– Как я поняла хобота у тебя тоже нет? – допытывалась девушка.

Кириллу почему-то хотелось, что хобот у него был, раз уж он так облажался с ушами.

Юноша нахмурился.

– Хобот у меня есть, – уплыл от него бульбышек.

– Ты же не слоник… – высветилось наивное возражение Оленьки.

– Ну и что! Хобот есть! – стоял на своем Кирилл.

– Ну, хорошо, хорошо… Пусть будет… – всплыл очередной пузырь.

Кирилл долго смотрел на это Оленькино невразумительное «пусть будет», за которым пока ничего не следовало, – «А дальше?» – недоумевая моргнул он.

– А какой он? – появилась снова Оленька, – Опиши его… если можешь?

– Если можешь… – блымкнуло повторное сообщение.

Кирилл не хотел описывать, но Оленька тогда бы могла подумать, что хобота у него нет, а это было недопустимо! Был у него хобот! Был и всё тут!

– Ауу, – нарисовалась опять Оленька, – Так и знала… Ты его потерял? – взгрустнули разочарованно скобочки.

Кирилл снова залез пятерней под шапку, волосы взмокли, в вагоне метро было жарко.

«Будь она сейчас рядом» – непроизвольно сжались кулачки – бабушка наконец от него отодвинулась.

– Хорошо, я тебе поверю, – примирительно написала Оленька, – Но только при одном условии…

– Каком? – насторожился Кирилл.

– Если ты пришлешь мне… Цифру…, – после некоторой паузы ответила Оленька. Разного рода скабрезность, конечно, не в силах оправдать даже истинное положение вещей. Единственный способ уберечь себя от неприличностей – не читать чужую переписку.

Кирилл некоторое время колебался, не зная какой из двух параметров выслать, и после некоторых раздумий склонился в сторону бОльшего.

В пролете между Тульской и Нагатинской в адрес Оленьки были направлены сокровенные данные.

Кирилл замер в ожидании.

– А вторая? Та, которая больше… – после затянувшейся паузы проявилась наконец Оленька.

Кирилл сдёрнул шапку, накинул произвольное значение и зафиндилил послание Оленьке.

Оленька не сразу переварила поступившую информацию, это и понятно – такая рыба попалась…

– Это что? ХL? – поступил уточняющий вопрос.

– XXL, – поправил ее молодой человек, не сообразуясь с тем бывает ли такое в природе.

Кирилл написал еще что-то, но Оленька не ответила ни на это, ни на последующие послания.

– Ау! Ау! – еще два дня кричал в цифровом лесу Кирилл, но Оленька не откликалась ни на «Ау», ни на «Оленьку», ни на «слоника», ни на другие позывные. Всё оказалось бесполезно. Оленька растаяла, как утренняя дымка.

Спустя неделю Кирилл догадался, что Оленька его бросила.

Оленька Ромашова, студентка пятого курса не последнего в городе университета, последние два курса посвятившая изучению общественных явлений, свернула большую часть интернет активностей, блестяще защитила диплом на тему «Роль средств коммуникаций в расширении зоны комфортного вранья. Причины и предпосылки увеличения предельно допустимых значений.» и поступила в аспирантуру. Теоретические выкладки подтверждали полученные практическим путем данные.

Настоящий мужчина

Переступая порог собственного дома, Дмитрий Иванович превращался в Димулю. Переход этот был плавно-естественный, не единожды пройденный – трансформации в жизни, за исключением, пожалуй, революций и землетрясений, проходят совсем не так, как в кино, когда при перетекании из одного состояния в другое у героя выкручивает жилы, изгибается бычья шея, глаза наливаются и чуть не лезут из обрит. Дмитрия Ивановича не корежило и не выворачивало – Димуля появился без пота, пыли и усилий.

Дом частенько упоминают, когда хочется сказать хорошее о человеке, в особенности о мужчине (дерево, отдельно стоящее либо пышный сад, отпрыски – обычное в этом случае дополнение). Всякому хочется что-то после себя оставить, хоть как-то, но наследить.

Дмитрий Иванович со всем своим законным семейством проживал в коттедже площадью 360 квадратов в нескольких километрах от черты города – и цивилизация под боком, и свежо, нет той загазованности. «Чашу» со всех сторон окружал травинка к травинке канадский газон, перед домом росли карликовые елки – никаких альпийских горок, живописных развалин, гномов, квакающих в глубину лопаты прудов – все со вкусом, чинно, благородно.6 Геометрически вымощенная неместным камешком дорожка вела от ворот к порожку, камешек прекрасно сочетался с бурым облицовочным булыжником, цоколем, бордюром и даже с крышей дома – на тот случай, если б у кого возникла потребность осмотреть «гнездо» сверху.

На пороге Дмитрия Ивановича год от года все приветливее встречала супруга и хозяйка дома Елена Сергеевна – женщина милая, хотя и не та, что была лет 30 назад, когда только вышла замуж за голого студента. Справедливости ради надо сказать, что Елена Сергеевна и в лучшую свою пору не была серной. Природа не всех дарит одинаково, случается, что и жадничает – супруга Дмитрия Ивановича рано это поняла, и поэтому сейчас на порожке топталась именно она, а ни какая-нибудь чужая женщина.

А на месте её хотели оказаться многие… Еще бы! Дмитрий Иванович был давно не тем пришедшим с рыбным обозом юнцом – годы его закалили, не превратили, как многих в бурелом, он упорно трудился, карабкался, метал икру и в итоге в свои 53 был в двух местах глава и учредитель, а в нескольких имел статус приглашенного советника, чьей помощью не часто, но пользовались. Всего он добился сам, своим умом, отчего все приобретало в разы больший блеск. Рядом с таким мужем Елене Сергеевне было и радостно, и жутко. Радостно скорее за него, жутко больше за себя.

Человек привыкает к хорошему… Чтобы возле такого мужа удержаться, Елене Сергеевне приходилось крутиться. То, что было хорошо еще вчера – не годились сегодня, то, что спасало сегодня – отбрасывалась завтра. Когда-то приехавшая погостить мать надоумила дочку на то, что рубашки лучше покупать не нарядные, а серенькие, похуже… О том, что муж не должен ходить на работу, как сахарный пряник Елена Сергеевна догадалась уже сама. Но, одно дело отправлять на работу в неглаженных рубашках пусть даже и перспективного, но рядового сотрудника, а другое поначалу хоть и маленького, но руководителя – тут и встречи, и совещания, совсем другой уровень.

Приходилось прибегать к все новым и новым уловкам. Обстоятельства менялись, но и Елена Сергеевна не стояла на месте, совершенствовалась, меняла тактику… Застиранные рубахи ушли в прошлое, и не только они одни. В какой-то момент Елена Сергеевна устала мотаться с супругом по командировкам, сторожить устала. Нужно было что-то более действенное. Притормозившая было на одном Ванечке (в котором Дмитрий Иванович, правда, души не чаял), Елена Сергеевна в три года выдала еще Степана и Машутку, но и тут не успокоилась, да и как успокоиться, когда Дмитрий Иванович все идет и идет в гору… Елена Сергеевна взялась за себя, через какие только процедуры не прошла, в салоны, как на работу, ходила, под нож ложилась, без педикюра к мужу лишний раз не подходила – благо финансовое положение позволяло, да и Дмитрий Иванович уж что-что, а жадным никогда не был… Если нужно что подшлифовать – всегда пожалуйста!

В 45 Елена Сергеевна выглядела лучше, чем в 25. Сама ухоженная, дети сытые, умытые, на кухне котлетки-бараночки, если что заметит – ни скандалов, ни упреков, тишь да гладь, приятная, непринужденная обстановка. Дома Дмитрий Иванович отдыхал и душой, и телом.

А замечать было что, деньги делали свое черное дело. Всюду, где бы не прошелся, Дмитрий Иванович привлекал к себе внимание. Да и как не привлекать? Года не берут, молодое поджарое тело, с собой всегда кошелек. Елена Сергеевна мотала на ус, не в том уже возрасте, чтобы сражать бицепсами. В шею выгнала домработниц и снова начала готовить сама, побольше мучного, сладенького, показалось, наконец, долгожданное пузико. Но и здесь подходить нужно было с умом – неприятности со здоровьем ни к чему, детей еще на ноги ставить нужно.

– Попка, – Машка налетела на отца и как в детстве повисла на шее. После поездок Дмитрий Иванович с пустыми руками не возвращался, хоть свистульку, хоть конфетку, но привезет. Отец семейства довольно поморщился, по старой устаканившейся традиции только младшенькой позволялось такое вольное обхождение. Машка – институтка была уже первокурсницей. Из кухни пахнуло чем-то handmade7; печено-запеченным.

Димуля первым делом опустился в кресло, передохнуть с дороги. Елена зашла за мужнину спину, положила руки на плечи и начала массировать затекшую шею. Дмитрий Иванович аж пискнул от удовольствия. Прорабатывая как следует шейную зону Елена Сергеевна подумала о том, что неплохо бы пойти еще и на курсы массажа стоп – китайцы знают в этом толк, на ступнях, а в особенности на пятках множество жизненно-важных центров.

Под пальцами жены Дмитрий Иванович расслабился. Только что он вернулся из Пскова, там у него Ирина и два малолетних оболтуса, младший, как две капли похож. Это в Пскове… А в Москве – Юля, и тоже проходу не дает…

Дмитрий Иванович вспомнил, как Юлька, когда они крайний раз были загородом, верещала:

– Хочу-хочу-хочу! Такого же лысенького, пухленького! Чтоб такие же щечки, складочки! И всё-всё-всё!

Мужчина зарделся от удовольствия, Елена Сергеевна хорошо промассировала шестой и седьмой позвонки.

«Ну, как тут не помочь… Если женщина просит…» – Дмитрий Иванович поймал ручку супруги и шлёпнул ее губками.

Татьяна Телегина

Наши матери в шлемах и латах

бьются в кровь о железную старость…

(строка из песни «Метро», «Високосный год»)

Татьяна нажала на оплавленную, побывавшую не в одной переделке кнопку лифта. Из заляпанного зазеркалья на нее уставилась вчерашняя дева. Дни мелькали будто кем-то ужаленные. Время, разменивая понедельники, таскало неделю за неделей.

Мелкими, подлыми перебежками все ближе подбиралось осень – не за горами тот день, когда все начнет скукоживаться и по всем фронтам под звуки триумфального марша развернется полномасштабное наступление. Бледная дохнет и на нее вечностью… А пока первые морщины усердно рыли траншеи на местности. Еще одна зима миновала. Весну Татьяна не любила, может у кого-то где-то и зажурчало, а у нее в полку прибыло – по всему лицу высадился очередной десант веснушек. Все эти удары и диверсии легче бы было перенести, если б копошились под ногами с попкой в ямочку детки, а на диване, свернувшись калачиком, отдыхал собственный муж. Но когда, едва распустившись, бутон затоптан солдатскими ботинками жизни – обидно…

Выйдя из лифта, Татьяна встряхнула сумочку, ключи, звякнув, не сразу, но нашлись. Дверь от общего коридора оказалась не запертой.

– Что за люди! – в назидание соседям грохнула дверью женщина.

Выловленный из связки ключ замер перед замочной скважиной, от потолка до пола бежало тонкое лезвие света, дверь была не заперта. Татьяна застыла на коврике.

Списочек выскочил сам собою. Недавно купленный ЖК телевизор, микроволновка, пожалованная за бонусы, мультиварка, которая и печет, и варит, и чего только не вытворяет – всё, всё, что нажито непосильным трудом8… Мебельный гарнитур с одной стороны сплошь натурально кожаный! При выносе тела из квартиры диван застрял. Женщина стряхнула наваждение. Большинство пришедших на ум вещей за пазуху не запихнешь, в карман не сунешь. Диван вернулся на место. А кроме этого и брать-то нечего… В стенах ни одного вмурованного сейфа… Никаких тебе подлинников… На всех тридцати пяти квадратах полезной площади ни одна досточка на паркете чудесным образом не отковыривается…

Тень проскользнула через порог, несмело проползла по лианам обоев, сделала два приставных шажочка. На плечо лег рукав шубы. «Ан, нет, и у нее кое-что водилось… Не мексиканских тушкан, но пару сезонов еще относит за милую душу. Как у любой уважающей себя женщины, в шкафу на полочке шкатулка с драгоценностями… Пусть и не каменья-булыжники, которые средь бела дня прям с ушами оторвать могут, а россыпь, но очень приличная. Жемчуга… не в морской раковине вылупленные, но и не речной, пожеванный… И нитка в два ряда, браслет в комплекте.» Тень обогнула угол, проползла по разноцветным лоскуткам карты мира. На плече все так же болталась сумочка. В записной книжке на последней страничке был предусмотрительно записан номер участкового. Еще можно было отступить, позвонить, но Татьяна о нем или забыла …или … Не всяким умом можно понять женщину…

Сердце стучало с перескоками. Заглянув в комнату, женщина увидела себя в белом меловом контуре. Над трупом озадаченно склонился усатый следователь, протянул руку, чтобы прикрыть не эстетично выскочившую часть бедра, но его тут же одернул матерый Жеглов, – «Дескать, пусть все останется, как есть…» Рядом покоилась тяжелая хрустальная ваза… Под сердцем зияла багрово-красная рана… Татьяна на секунду оторвалась от леденящего кровь зрелища – ковер был нещадно изгваздан, а цены на химчистку сейчас бессовестные! … Страшная картина стала потихоньку рассеиваться, да и хрусталя в доме в помине не было, вывезла пылесборник на дачу.

Женщина прошла в комнату (хотели б убить – давно убили). Вокруг стояла тишина. Что-то пару раз булькнуло в чреве холодильника. Скребла о стенки труб вода. Сверху вниз волнами спускались шторы, неделю с ними мучилась, пытаясь сделать на французский манер… по верху ламбрекен…

Из-под добежавшей до пола волны торчали чьи-то не слишком чистые ботинки.

Ручки прикрыли кружочек рта. Раздумывала Татьяна не долго, ее будто что-то подняло и понесло к окну, только и осталось что переставлять ножки. Ручка цапнула за ткань портьеры. Прямо перед ней стоял шкаф, детина под два метра ростом. Оба застыли в нерешительности, изучая друг друга. Момент, когда душегубу следовало наброситься, а жертве благим матом орать был благополучно пропущен, что делать дальше было не совсем ясно…

– Те-легин? – не веря глазам, пролепетала Татьяна.

«Телегин» привело мужчину в еще большее замешательство, чем не вовремя нагрянувшая хозяйка. На лице отобразился процесс, пришлось напрячь память. В муках рождалась догадка.

– Таня? – наконец, проговорил он.

Смущенно дергая за пальцы, мужчина стал стягивать перчатки. Ошарашен он был едва ли не более женщины.

Татьяна осела на диван, – «Да, все так и есть, Жека Телегин… тот еще талант… тунеядец и лодырь. Списывать и то умудрялся еле-еле на троечку…» – женщина снизу вверх оглядела внушительную фигуру, – «Возмужал, конечно, заматерел, на щеках поросль…»

– И… как улов? – потихоньку приходя в себя, проговорила она.

Гость вывернул карманы, побрякушки одна за одной попадали на диван.

– Мы люди небогатые… Живем скромно, – чуть отодвинулась от них женщина, – И кого… грабим? – с заминкой спросила она.

– Женщин… стариков, детей… Все как положено…, – насупившись, ответил Телегин.

– Прелесть… какая, – едва заметно вздохнула хозяйка.

Телегин опустился на другой конец дивана, некоторое время парочка сидела молча.

– И давно ты… в этом бизнесе? – нарушила первой молчание Татьяна.

Мужчина неопределенно повел плечом.

– Где взял отмычки?

– Интернет… Сейчас все купить можно… Любой каприз за ваши деньги…

– Ааа… это постоянный заработок или…?

– Хобби, – опередил ее мужчина.

– Ну, да…, – хозяйка замолчала, видимо, обдумывая только что услышанное, – «Судя по виртуозности исполнения, скорее всего и правда хобби… За минувшие лет пятнадцать в голове мало что прибавилось, но размах в плечах такой что ой ли!»

– Вот тебе и город-миллионник, – тряхнул шевелюрой Телегин, – А ты давно сюда переехала?

– Три года. Разменяли квартиру. А почему, собственно, я? Такая честь…

– Так… к тебе недавно кучу коробок волокли… Вот я и подумал… деньжата водятся…, – помолчав, Телегин как будто в оправдание добавил, – Я и письма в ящик опускал, неделю никто не выгребал… Если б знал, что ты здесь живешь… я бы… конечно… извини, – уткнувшись в ковер, проговорил он.

Татьяна вроде как отмахнулась от извинений.

– А как сам? – спросила она, – Жена? Дети?

– Женат был. Детей нет.

Взяв что-то из лежащих рядом побрякушек, женщина начала вертеть ее в руках.

«С работой сейчас у всех туго… Кругом всех сокращают… Кого они хотят обмануть? Удалось обуздать инфляяяцию… растут реальные доходы населеееения… Бессовестные! Врут, что все под контролем! Только и слышишь, там – банкомат дернули, тут – ювелирный обчистили, старушке с пенсией поздно вечером домой возвращаться страшно! В церквях, уж, казалось бы, и там воруют, в магазинах предупреждают, присматривайте, уважаемые, за приобретенными продуктовыми ценностями … Жизнь такая… Хотел бы не воровать, а своруешь!»

Мужчина краем глаза разглядывал женщину. Татьяна еще в школе была не в его вкусе, какая-то вся конопатая, нос картошкой, ничего выдающегося.

– Ну… так я пошел… – взяв перчатки, Телегин вздохнул и поднялся.

В глазах Татьяны промелькнула боль, не навязываться же мужчине. Секунду она боролась с собой, а потом потянулась к сумочке, достала телефон, и не набирая номера, глядя Телегину прямо в глаза, произнесла: – Алло! Полиция? Меня ограбили. Вынесли все, что можно. Преступника я задержала. С поличным…Проведя рукой по груди, Татьяна дернула блузу: – И надругались самым бесчеловечным образом…

Пуговицы одна за одной осыпались на пол, одна закатилась под диван. Женщина испугалась еще больше, чем Телегин. Рывок получился смачней, чем она рассчитывала, клок ткани повис.

Мужчина осел на диван, Татьяна отложила телефон.

* * *

Вечером, когда выпускной бал был во всяких подробностях восстановлен и коньяк весь до донышка допит, закидывая ноги отяжелевшего Телегина на диван, Татьяна, скрывая улыбку, хмыкнула, – «Как это у них вышло? даже не снимая ботинок…»

Сообщество покинувших раковины

Стас засунул руки в карманы и принялся нервно перебирать монеты: для начала нужно было хотя бы проштудировать статью о мелком хулиганстве, а потом уже браться за дело – не хватало еще влипнуть в историю… Молодой человек хотел было опять усесться между знойной, истекающей соком блондинкой и похожим на чернослив старичком, но тут же взял себя в руки: в конце концов, нужно оставить все сомнения – и вперед! Как говорит Иннокентий, считаем до трех, вдох диафрагмой, медленный выдох и… на выдохе, отбросив все страхи, совершаем задуманное. Страх, как и бессмысленные сожаления, – нерациональное разбазаривание энергии, а в условиях её тотального дефицита допускать это категорически воспрещается!

Стас сделал все по инструкции (то есть как говорил Иннокентий): вперил взгляд в межсубъектное пространство, вытащил дрожащие руки из кармана, усилием воли растопырил пальцы, установил пятерню над головой и сделал неуверенный шаг вперед. Дыхание перехватило (по словам Иннокентия, именно так даёт о себе знать потеря контроля), первым желанием было, конечно, зажмуриться или вообще провалиться сквозь землю (что частично было уже реализовано и даже не требовало визуализации, Стас и так находился под землей).

– Дышать! Дышать! Дышать! – загудел в ушах грозный голос Иннокентия.

Пытаясь справиться с ситуаций, Стас вдохнул, выдохнул, вдохнул… поймал равновесие и завис в состоянии баланса. Справившись с волнением, молодой человек вспомнил, что первый шаг не так сложен, как второй. (Об этом, тоже, кстати, предупреждал Иннокентий, даже приводил статистику, опираясь на прыжки с парашютом, – желающих сигануть в первый раз всегда хватает, кто-то прыгает на спор, кто-то с бодуна, кто-то в честь прекрасных дам, ну а те, кто находится на более высокой ступени сознания, готовы превратиться в лепешку ради о-щу-ще-ний! Совершив первый прыжок, на второй решаются не многие.)

Вспомнив строгое наставление, Стас собрал остатки силы, воли и разума и единым, плотным сгустком толкнул себя в нужное ему пространство вариантов – последовал второй шаг… Рука то ли онемела, то ли вовсе стала каменной, хотелось поскорее убрать её с головы, но Стас, вытянувшись в струну, держался… Третий и четвертый шаг шли не то что как по маслу, но заметно легче. Двигатель как будто завелся и постепенно начал набирать обороты. Стас расправил плечи, до белых костяшек растопырил над головой пальцы и сделал еще несколько осторожных, но верных шагов, стараясь не наступать на ноги окружающих. Рука словно приклеилась к макушке, убери Стас её сейчас, смысл всего был бы сведен к нулю, усилия были бы потрачены впустую, он подвел бы Иннокентия, товарищей по сообществу, но главное, он подвел бы себя – не оправдал бы свои собственные надежды и заложенный в нем потенциал!

Отступать некуда! За нами Москва!

– Ку-ка-реку! – прокричал Стас и, задрав клюв, пошел вдоль прохода.

Дама в желтой беретке откликнулась первая, на секунду оторвала глаза от книжки, признала в Стасе петуха и тут же опять ушла в Кастанеду: то, чем сейчас занимался Стас, для нее было вчерашним днем. В противоположном конце вагона хихикнули два подростка, но тут же нырнули в социальные сети, там еще и не такое увидишь. С некоторым опозданием рядом сидящая тётя окинула молодого человека с ног до головы и опять ушла в себя.

Происходило все именно так, как и говорил всезнающий Иннокентий: каждый находился внутри своей собственной раковины и ему не было никакого дела до окружающих, до какого-то там Стаса, пусть даже кукарекающего. Выход же из раковины – процесс сложный и многоступенчатый (не каждому он по зубам): прежде всего, нужно отыскать в этой раковине самого себя (это только кажется, что сделать это просто); найдя себя, нужно взять себя за шкирку и покинуть раковину; на этом еще не все, теперь нужно идти и пытаться достучаться до соседних раковин, и, когда другие начнут из них вылезать, нужно всем дружно взяться за руки и вместе начать строить сообщество покинувших раковины. Вместе всегда легче выходить на новый уровень сознания, по одному туда не всегда пускают.

Стас сразу понял, что народ, находившийся в вагоне, в большинстве своем пока не встал на путь совершенства. Дойдя до конца вагона, молодой человек с чистой совестью убрал гребешок, обмяк и опустился на первое попавшееся сидение. Нервное напряжение давало о себе знать. До «Тимирязевской» молодой человек дал себе отдохнуть: закрыл глаза, сконцентрировался на верхнем центре и дал пройти через себя верхнему потоку. Почувствовав теплый прилив (в груди как будто открылся клапан), Стас тут же вспомнил о технике безопасности: сделал несколько коротких резких выдохов из упражнения «Собачка». Вовремя сделал, иначе резкий прилив энергии так бы шарахнул – мало не показалось бы. На «Савеловской» Стас пробудился, по-иному посмотрел на вошедший поток народа. До «Менделеевской» оставалась одна остановка, там народ сменится, концентрация энергии усилится – и можно будет переходить к следующему этапу.

По электронному табло проехались светящиеся буквы. Поезд отъехал от станции с вытянутыми вдоль потолка гигантскими кристаллическими решетками. Стас залез в кенгурятник, достал новенькую щетку для обуви и крем с экзотическим названием «Киви», мельком глянув на окружающих, нагнулся, выдавил жирную гусеницу крема себе на мысок ботинка и стал туда-сюда шуровать щеткой. Чистка ботинок оказалась ерундой по сравнению с «Петухом», на ней, можно сказать, Стас отдохнул.

Покончив с ботинками, Стас подтянул энергию теперь уже из нижнего центра, сбалансировал два потока: следующее задание было архисложным, из разряда упражнений со звездочкой, за такие берутся только уверенные и продвинутые. Продвинутым он пока еще не был, но стремился им стать, поэтому, уже без лишних колебаний, перешел к делу. Иннокентий говорил, что уверенность – это просто маска, и если надевать её каждое утро, то вскоре она станет тобой, а ты ею. Более продвинутые не снимают её даже на ночь, таким же, как Стас, новичкам рекомендовалось пользоваться ею по необходимости и после снимать. Молодой человек представил, как надел маску, грудь гармошкой расправилась, внимательно, без тени смущения, осмотрел ботинки сидящих в рядок людей. Выбор остановил на грязных, потертых ботинках, принадлежащих заспанному, помятому мужчине. С дамами Стас пока не связывался, дамы – это высший пилотаж, даже Иннокентий работает с ними в крайнем случае, тут нужна особенная подготовка. Молодой человек поднялся со своего места, сделал шаг к мужчине, опустился у его ног и с выражением, не терпящим возражений, выдавил на мысок его ботинка черную загогулю. Мужик вытаращил глаза, зашлепал губами, но так и не произнес ни слова: уверенность Стаса в правильности содеянного передалась и ему. Не теряя ни секунды, Стас принялся за работу, щетка замелькала из стороны в сторону. Мужик еще некоторое время пытался ловить глазами щетку, а потом плюнул и даже выставил вперед другой ботинок. Стас довольно ухмыльнулся, он сразу вычислил, что мужик из непробужденных: муть в глазах, неспособность к концентрации, хек после разморозки. Таких в наше время большинство. Рождаются, умирают, женятся, жрут, смотрят телевизор и при этом все время спят. (Стас и сам был недавно таким.) Доделав свое дело, Стас присел напротив обслуженного им мужика и из верхнего центра отправил ему благодарственный посыл. Закончив практику, партнера всегда нужно поблагодарить. Стас прикрыл глаза: из-за неопытности упражнение может отнимать много энергии, позже поток восстановится. В этом вся суть – энергия циркулирует, все кругом пульсирует, и ты живешь, а не спишь. (Движение – это жизнь, как говорили древние греки, а вслед за ними Иннокентий.) Да, кстати, если бы вдруг мужик в ботинках не дался, обругал Стаса или даже применил по отношению к нему насилие – упражнение все равно считалось бы выполненным. Мы живем не только в материальном мире, но также и в мире намерений.