Вторая попытка

Скубжевский увидел, как девушка, заметив, что причиной тревожного хруста был он, с облегчением улыбнулась, вскочила с дерева и побежала ему навстречу:

– Вилор, ну почему так долго? Я уже всё, что могла, передумала, а тебя всё нет и нет.

– Ну видишь, я здесь, всё в порядке.

Скубжевский положил руки на плечи Тане, и впервые

в жизни она позволила это сделать. Но когда Вилор попытался её ещё и поцеловать, – мягко, но одновременно решительно отвела своё лицо в сторону. Впрочем, Скубжевскому сейчас с лихвой хватило радости и от прикосновения к плечам. Ему казалось, что сквозь свою и Танину плотные стёганые куртки он слышит удары сердца девушки и даже может без труда подсчитать её пульс.

Надо было искать партизанский отряд, командование которого заранее радиограммой было извещено о скором прибытии людей с большой земли для выполнения специального задания. Оставалось надеяться, что отряд не сменил место своей дислокации, известное Вилору и Татьяне. Если сменил, то потребуется дополнительное время на поиски, но молодые люди были уверены, что всё равно найдут партизан. В конце концов, отряд – это ведь не иголка в стоге сена, не может же он просто раствориться в лесу, даже таком огромном, болотистом и труднопроходимом.

Сверив ориентиры на местности с картой, молодые люди выбрали направление движения и пошли, стараясь ступать как можно бесшумнее. Однако постепенно лесная тишина, прохладное, но предвещавшее тёплый майский день утро, трели птиц, способные удовлетворить самый изысканный музыкальный вкус, настраивали на лирический лад и притупляли внимание. Тем неожиданней оказался прозвучавший почти громовым голос, который раздался откуда-то сзади:

– Стой! Руки вверх на голову! Не двигаться!

Скубжевского пробил насквозь холодный пот. Судя по напряжённому и побледневшему лицу Татьяны, она себя чувствовала не лучше. Вилор незаметно изловчился немножечко повернуться и боковым зрением увидел пожилого бородатого человека, одетого в укороченную, видимо, подрезанную шинель без знаков различия. На голове его была плотно нахлобучена видавшая виды кепка, потерявшая от времени какой-либо определённый цвет, но, похоже, изначально серая. В руках мужика зловеще поблёскивала винтовка.

Следом за бородачом из зарослей орешника показался парень лет двадцати пяти со «шмайссером» в руках. «Так это ж партизаны!» – с облегчением сообразил Скубжевский.

– Товарищи, мы свои! – в голосе Вилора звучала дрожь, которую он не смог пока подавить до конца.

– Это мы ещё разберёмся, кто тут свой, а кто не свой, – развязно ответил парень со «шмайссером». – Оружие есть? Корнеич, обыщи этих гавриков!

Мужик в укороченной шинели, который, судя по всему, и именовался Корнеичем, деловито начал обыскивать Скубжевского. Обнаружив ТТ, он буднично извлёк пистолет и сунул его себе за пазуху.

– А теперь Вы, мадам, – повернулся он к Сёминой.

– Какая я вам тут мадам? – возмутилась Татьяна и прикусила губу, оборвав себя на полуфразе.

Вилор заметил осторожность напарницы и пожалел, что с самого начала обратился к Корнеичу и сопровождавшему его парню словом «товарищи». А вдруг это никакие не партизаны, а самые настоящие полицаи? Правда, у полицаев должны быть в одежде хоть какие-то отличительные признаки, минимум повязка на рукаве. От этой мысли у Скубжевского немного отлегло на душе. Но он продолжал корить себя за то, что так неосторожно поступил при первом же контакте с незнакомыми людьми на оккупированной территории. «Какой из меня, к чёрту, разведчик, если я так оплошал?» – мрачно думал Вилор.

Таня тем временем пыталась решительно протестовать против ощупывания своего тела руками Корнеича:

– Я же женщина, Вы не смеете меня так досматривать!

– А мне всё равно: женщина ты или чёрт в юбке! – ворчал Корнеич, продолжая похлопывать её по одежде. – А ты, девка, к тому же не в юбке, а в штанах.

Корнеич извлёк наружу Танин пистолет и удовлетворённо засунул его себе в карман.

– Давай свяжем им руки! – предложил парень.

– Да ладно тебе, доведём так, тут недалеко. Да и не сбегут они, чую я.

– Прямо к командиру поведём? – не унимался парень.

– А куда ж ещё? – важным голосом ответил Корнеич. – Там он с комиссаром быстро разберётся, что это за птицы. Давай, Лёха, я спереди пойду, а ты замыкай. Держи их на мушке, ежели что.

Упоминание не только о командире, но ещё и о комиссаре обрадовало Скубжевского. Точно партизаны, а не полицаи. Но в следующий раз надо быть повнимательнее, чтобы неосторожное слово не слетало с лёгкостью с языка. Тут цена – жизнь. Он посмотрел на шедшую рядом Таню. Лицо девушки от волнения порозовело, но губы уже не были стиснуты до белизны. Видимо, она тоже немного успокоилась.

Идти под конвоем пришлось с полчаса. Но сейчас хоть не нужно было смотреть под ноги, чтобы лишний раз не хрустнула какая-нибудь веточка. Наконец посреди леса, в сухом сосняке показался лагерь с землянками и уже был слышен шум человеческих голосов. Кто-то чистил винтовку, кто-то пилил дрова, а несколько человек с аппетитом поглощали содержимое своих котелков.

Партизаны, мимо которых проходила процессия во главе с Корнеичем, поворачивали головы и с любопытством разглядывали Таню и Вилора. Причём внимание задерживалось в основном на Сёминой. Как-никак, далеко не каждый день можно увидеть в затерянном в лесу лагере новое миловидное девичье лицо.

– Кого ведёшь, Корнеич? Лазутчиков нашёл? – слышалось с разных сторон.

– Посторонись! Сейчас во всём разберёмся, – отвечал вместо бородача неугомонный Лёха.

Дойдя до штабной землянки, Корнеич на ходу бросил своему напарнику:

– Ты, паря, давай тут с этими побудь, а я до командира спущусь.

Через пару минут он вышел из землянки и коротко приказал:

– Задержанные граждане, заходьте внутрь!

В землянке было довольно светло, хотя керосиновая лампа изрядно чадила. Скорей всего, была заправлена не керосином. За дощатым обструганным столом сидели двое. На одном была красноармейская гимнастёрка с тремя кубиками в петлицах. На вид ему было вряд ли больше 25 лет. «Коновалов тоже старший лейтенант, пока всё совпадает», – подумал Вилор.

Второй выглядел заметно старше, с бритой головой. Одет он был в гражданское и носил стриженные щёточкой усы с проблёскивающей в них сединой. «Это, видимо, комиссар», – решил Скубжевский и обратился к обладателю кубиков:

– Товарищ старший лейтенант, прикажите оставить нас с Вами наедине. У нас есть очень важное сообщение.

– Корнеич, покури снаружи! – обратился к бородатому мужику предполагаемый командир.

Корнеич недовольно засопел, но, подчиняясь приказу, вышел. Вилор перевёл взгляд на бритоголового.

– От комиссара у меня секретов нет и быть не может! – заметил движение глаз Скубжевского старший лейтенант. – Кто такие будете, куда путь держите?

– Скажите, здесь поблизости есть гать на болоте? – заметив колебания Вилора, взяла на себя инициативу Таня.

Старший лейтенант удивлённо перевёл на девушку взгляд, но быстро взял себя в руки:

– Идите направо до опушки леса, потом с километр вперёд.

– Младший лейтенант Скубжевский, младший лейтенант Сёмина, – представился сам и представил напарницу Вилор. – А Вы, если не ошибаюсь, старший лейтенант Коновалов?

– Так точно. Иван, – протягивая руку сначала Вилору, а затем Тане, ответил командир.

– А я – комиссар отряда Алексей Сергеевич Портнов, – вступил в разговор молчавший до сего времени бритоголовый мужчина.

– Татьяна, Вилор, – произнёс в ответ Скубжевский.

– Очень приятно. Насколько я знаю, задание у вас особое, сложное, давайте обговорим ваше пребывание в отряде, – предложил Портнов.

– Да подожди ты, Алексей Сергеевич, они же с дороги, голодные. Давай сначала кашей накормим. Не возражаете? – уточнил Коновалов.

– Нисколько! – мечтательно улыбнулась в ответ Таня посмотревшему на неё и уже не пытающемуся отвести взгляд Ивану.

– А ещё неплохо было бы вернуть нам оружие, – напомнил Вилор.

– Ох, чёрт, как же я это забыл! – хлопнул себя по лбу Коновалов и крикнул наружу: – Корнеич, верни товарищам оружие!

Пшённая каша из концентратов показалась удивительно вкусной. На душе у Вилора сделалось тихо и спокойно. Впервые с момента посадки в самолёт он смог по-настоящему перевести дух. Тревоги и волнения отошли в сторону, солнечный день уже окончательно вступил в свои права, а самое главное – рядом была Таня. Скубжевский не отрываясь смотрел на её лицо, но девушка так увлеклась кашей, что не замечала обращённого на неё взгляда.

* * *

А взглядов было не один, а целых два. Иван Коновалов украдкой, но вполне определённо удерживал Татьяну в поле своего зрения. Девушка понравилась ему сразу. Иван не строил в голове никаких планов насчёт будущего, он просто радовался тому, что в его жизни появилась Таня Сёмина. И не важно, что знакомство, скорей всего, будет коротким. Найдут разведчики свой объект, выполнят задание и отправятся в обратный путь. Сколько на это уйдёт времени: неделя, две, месяц? Вряд ли больше. Коновалов, воевавший с первого дня, а затем долго выходивший, но так и не вышедший из окружения, на своём примере знал, как быстро может поменяться обстановка. Никогда не знаешь, что будет с тобой завтра и будет ли в жизни само это завтра. Поэтому важен каждый день, каким бы он ни был. Ведь этот самый день может оказаться последним. Разве получится в таких условиях строить долгосрочные планы?

Иван наконец-то пересилил себя и отвёл взгляд от Татьяны:

– Предлагаю обсудить ваше положение в отряде и чем мы можем помочь выполнить данное вам задание. Из штаба партизанского движения нам сообщили, что оно очень важное и связано с поисками определённого немецкого объекта. Приказали оказывать любое возможное содействие. Вот, собственно, всё, что я знаю.

– Да, поставленная задача именно такова, товарищ старший лейтенант, – Вилор старался держаться предельно официально, ощущая зарождающуюся неприязнь к Коновалову из-за внимания последнего к Тане. – Нам надо будет совершать разведывательные походы по окрестностям, попытаться войти в контакт с местным населением. Может, кто-то что-то знает. В идеале желательно захватить «языка» из числа военнослужащих противника. На крайний случай полицая, но только достаточно высокопоставленного, который может владеть интересующей нас информацией.

– Понятно. С «языком» попробуем помочь. Но это потребует операции с нападением на штаб в райцентре. Её надо тщательно подготовить. Поймите, это большой риск, у нас могут быть потери. А если этот «язык» ничего не знает? Тогда получится, что ребята погибли зря… Сердце кровью обливается, когда кого-то теряем. Мы же здесь уже сроднились, как одна семья стали, костяк отряда с лета сорок первого, вместе из окружения выходили.

– Товарищ старший лейтенант, мы всё понимаем, но Вы сами спросили о помощи. Поимка «языка» – это реальная помощь, – настаивал Скубжевский.

– Да я всё понимаю, подумаем вот с комиссаром вместе, как лучше сделать. И ещё. Что о вас мы ребятам в отряде скажем? Вы же не будете, как все бойцы, общему распорядку подчиняться? Значит, станет ясно, что у вас спецзадание.

– Видимо, не удастся скрыть, что у нас спецзадание. Тем более если речь идёт о захвате «языка» или ещё о какой-нибудь операции отряда в помощь нам. В отряде же не должно быть предателя? – вступила в разговор Таня.

Коновалов с удовольствием перевёл на неё взгляд. Теперь у него была уважительная причина любоваться девушкой, выдавая поедание глазами за жест вежливости к собеседнице.

– Алексей Сергеевич, что думаешь? – обратился командир к Портнову.

– Я тоже склоняюсь к тому, что высказала товарищ Сёмина, – задумчиво провёл рукой по бритой голове комиссар. – Полностью скрыть, что прибывшие к нам товарищи выполняют спецзадание, нам не удастся. А значит, надо действовать с учётом этого. Думаю обратить данное обстоятельство на пользу дела. То, что наши бойцы будут знать, что содействуют выполнению особо важного задания из центра, поднимет моральный дух в отряде. Он и так у нас неплохой, но предела для совершенства ведь нет.

– Значит, решили. Факт наличия спецзадания из центра скрывать не будем, – подытожил Коновалов и обратился у Скубжевскому: – Если не против, предлагаю обращаться друг к другу не столь официально: товарищ старший лейтенант, товарищ младший лейтенант. Вон комиссар у нас вообще из гражданских. Да и мы – не подразделение Красной Армии, к сожалению. А дело у нас общее и сложное. Предлагаю по именам. Согласны?

– Согласны, Иван, – опередила молчавшего Скубжевского Татьяна.

Вилору не понравилось, что она так быстро и радостно отреагировала на предложение Коновалова. Пришлось приглушить в себе возникшее раздражение:

– Да, Иван, это правильно будет.

4

Информация Ивана Коновалова о наличии в райцентре немецкого штаба показалась Скубжевскому и Сёминой очень интересной. Правда, не было ясно, что это за штаб и имеет ли он хоть отдалённое отношение к таинственному объекту Z, который им надо было обнаружить. Судя по словам видевших этот штаб партизанских разведчиков, вряд ли между ним и объектом имелось что-то общее. В райцентре было расквартировано обычное мотопехотное подразделение, усиленное небольшим количеством танков. Правда, разведчики видели и людей в чёрной униформе СС. А это уже кое-что.

Необходимо было взглянуть на штаб своими глазами и таким образом определиться, офицера какого уровня можно попытаться захватить в качестве «языка».

Вилор рвался в разведку сам, но в конце концов признал правоту Тани, утверждавшей, что неместному молодому мужчине крайне небезопасно появляться в посёлке. В их маленькой группе Скубжевский являлся командиром, но все вопросы решал сообща с Татьяной и старался в итоге прийти к единому мнению. Его самолюбие нисколько не задевало то обстоятельство, что в большинстве случаев приходилось менять первоначальную точку зрения под влиянием аргументов Сёминой. Напротив, всякий раз Вилора приводили в восхищение ум и железная логика Татьяны.

Девушке подыскали гражданскую одежду. В непонятного цвета длинном жакете, цветастой юбке и сползающем почти на глаза платке она совершенно преобразилась. Даже в возрасте прибавила лет десять, не меньше. Красноармейские сапоги на её ногах сменили резиновые ботики, обнаружившиеся у партизанской поварихи Дарьи. Их небесно-голубоватый цвет вызывал у Вилора сладостный прилив нежных чувств к Тане.

После долгих колебаний Коновалов согласился, чтобы вместе с Таней пошёл Стёпка, паренёк лет 12, прибившийся к отряду, точнее, к тому, что в будущем станет отрядом, ещё летом сорок первого, когда выходили из окружения. В суматохе эвакуации он потерял мать с сестрой на вокзале в Гомеле и так и не смог никого найти.

Стёпка постоянно рвался на самые опасные задания, и партизанам стоило немалого труда сделать так, чтобы паренёк не оказался там, где риск был особенно велик. Но сейчас сопровождать Таню в райцентр Коновалов мальчишке разрешил.

Сёмина со Стёпкой ушли рано утром и возвратились уже затемно. Уставшая и недовольная результатом Таня рассказала собравшимся в командирской землянке Скубжевскому, Коновалову и Портнову, что вблизи здания штаба полно патрулей, поэтому попытки приблизиться и что-то разузнать не увенчались успехом. К тому же Тане с немалым трудом удавалось удерживать рвущегося прямо в штаб Стёпку. «Лучше бы я одна пошла, больше толку было бы», – с заметным огорчением подытожила девушка.

– Что думаешь, Алексей Сергеевич? – как всегда в трудную минуту, Иван обратился к комиссару.

– Да что тут думать, – невесело ответил Портнов. – Видно, надо просто взять человек 5–7 опытных ребят, затемно выдвинуться в посёлок и дальше по обстоятельствам: брать первого попавшегося офицера. По возможности вообще не поднимая шума.

– Принимается такой план? – Коновалов повернулся к Скубжевскому.

– Вообще-то нам не любой офицер нужен, а обладающий информацией, – начал высказывать свои соображения Вилор.

– Ну и что нам теперь, весь гарнизон немецкий перевернуть вверх дном? – раздражённо перебил его Иван и в сердцах бросил. – И так помогаем всем, чем можем.

– Да, да, давайте так, – примирительно произнесла Таня. – Вилор, всё равно ничего другого у нас сейчас нет. А тут будет хотя бы «язык». Что-то он наверняка скажет. А потом от этого будем отталкиваться.

– А если не скажет? – не сдавался Скубжевский.

– Жить захочет – скажет! – жёстко отрубил Коновалов. – Душу из поганца выну! Скажет!

– А если он просто ничего не знает? Потеряем время, – продолжал сомневаться Вилор.

– Что Вы предлагаете? – не выдержал комиссар. – Отказаться от варианта с «языком»?

– Нет, конечно. Я лишь говорю, что в качестве «языка» нужен не любой, а офицер. Лучше всего старший офицер, – ответил Вилор.

– А это уж, товарищ младший лейтенант, как получится! – со злостью в глазах отрубил Коновалов.

* * *

Операцию готовили несколько дней, отобрали опытных разведчиков. Но в день проведения с самого начала всё пошло не по плану. Немцев в посёлке оказалось больше, чем ожидалось. Группу они обнаружили уже на подходе, несмотря на предрассветный сумрак. Завязалась перестрелка, двое партизан были ранены. И самое горькое – пущенной кем-то из немцев по кустам на всякий случай автоматной очередью был смертельно ранен тайком увязавшийся за группой Стёпка. Его не удалось донести до лагеря. Стёпка умер по дороге, успев лишь увидеть первые солнечные лучи последнего в своей жизни рассвета.

Уже при отходе один из партизан обнаружил у колодца долговязую фигуру немца в чёрной эсэсовской форме и, подкравшись сзади, что есть силы оглушил его прикладом. Фашист оказался совсем юнцом и каким-то хлипким. Всю дорогу не приходил в сознание. Его даже подумывали бросить по пути, считая мёртвым и сделав контрольный выстрел, но на всякий случай доволокли до лагеря. И не зря. Немец подал признаки жизни в виде слабого стона, а в его нагрудном кармане обнаружились документы на унтершар-фюрера Курта Зайдлица, 1922 года рождения. Звание совпадало с тем, которое можно было определить по погонам и петлицам.

Пока Зайдлицем занимался отрядный врач, бывший до войны сельским фельдшером, всего в десятке метров от них над заботливо опущенным на плащ-палатку Стёпкой рыдал командир отряда Иван Коновалов. Вокруг с обнажёнными головами стояли убитые горем партизаны. Пацан был всеобщим любимцем, можно считать, «сыном отряда».

– Стёпка, ты же как брат младший! Как я теперь без тебя жить буду? – вопрошал, подняв руки к синему весеннему небу, Коновалов.

Вдруг он резко поднялся, выхватил из кобуры пистолет и побежал к Курту Зайдлицу, над которым продолжал колдовать фельдшер.

– Ты за всё, гнида, сейчас ответишь! – полубезумным голосом кричал Иван.

Первым успел преградить ему путь Портнов. Комиссар ловким движением отвёл в сторону руку Коновалова, направив пистолет в землю, и другой рукой обнял командира за плечо:

– Ваня, успокойся, возьми себя в руки. «Язык» нам живой нужен. Ради чего тогда ребята рисковали, ради чего Стёпка погиб?

Рука Коновалова с зажатым в ней пистолетом дрогнула и на мгновение обмякла. Воспользовавшись этим, Портнов сумел быстро освободить оружие от пальцев Ивана и переложил пистолет командира к себе в карман.

Комиссар легонько рукой подтолкнул Коновалова в направлении землянки, и тот послушно, с опущенными вздрагивающими плечами, побрёл в неё.

– Расходитесь, товарищи, – негромко сказал Портнов стоявшим тесной группой партизанам. – Стёпку ближе к вечеру похороним. Корнеич, прошу тебя, займись этим. Надо место хорошее под могилу найти.

* * *

Зайдлица допрашивали два дня. Скубжевский и Таня почти валились с ног от этих многочасовых попыток добыть хоть какую-то информацию. Особенно тяжело было столь долго говорить по-немецки, да ещё правильно понять, что отвечает пленный. А немец совсем сник. Если в самом начале он хорохорился и постоянно выкрикивал нацистские лозунги, то уже довольно скоро впал в апатию, отвечал мало и не по делу, к тому же почти шёпотом. Так что понять, что именно говорит Зайдлиц, было для Вилора и Тани непростой задачей, несмотря на неплохое знание немецкого языка.

Но на второй день удалось выяснить, что Курт худо-бедно понимает по-русски. Он даже короткое время выполнял в штабе функции переводчика, пока не было никого другого.

Узнав об этом, Коновалов посерел лицом. Он встал перед Куртом и с ненавистью во взгляде и в голосе выпалил:

– Так ты, мразь, наших допрашивал?

Среди партизан в руки к фашистам пока ещё никто не попадал. Но несколько месяцев назад немцам удалось разоблачить двух связных, живших в посёлке. Их потом повесили на площади в райцентре. Разведчик, ходивший в посёлок, рассказывал о том, что на висевших телах было множество кровоподтёков, не говоря уже о синяках на пол-лица.

– Нет, нет, – лепетал в ответ Зайдлиц, с испуга смешивая немецкие и русские слова. – Я никого не допрашивал. Я только документы переводил.

Коновалов еле сдерживался. Но ещё был шанс, что немец даст хоть какую-то наводку на этот проклятый объект Z.

У Тани, когда ей рассказали историю о повешенных связных, глаза тоже засветились недобрым огоньком. Вилор, заметив это, залюбовался девушкой. Сейчас, в гневе, со сверкающими глазами, Таня была особенно прекрасна. А вот унтершарфюрера Зайдлица не могли не посещать совсем иные мысли. Ни Коновалов, про которого нетрудно было понять, что он здесь командир, ни эта девушка, сносно говорящая на его родном немецком языке и даже вставляющая между делом строчки Гёте, не внушали Курту надежд на благоприятный исход. А верить в лучшее очень хотелось. Двадцать лет всего прожито. Неужели вот здесь, в этих наполненных болотами лесах России и оборвётся его жизнь?

К концу второго дня стало ясно, что добиться нужной информации от немца не удастся. Просто он, видимо, действительно ничего не знает. Мелкая сошка, всего-навсего унтершарфюрер, нижний чин во всей их иерархической цепочке фюреров с различными приставками.

* * *

Когда Вилор с Таней сообщили об этом Коновалову и Портнову, Иван, ни на секунду не задумываясь, подытожил:

– Всё понятно. Осталось эту мразь расстрелять без промедления!

Все замолчали. Вилор нервно кусал губы. Взгляд Тани был обращён куда-то в сторону, и Скубжевский никак не мог увидеть выражение её глаз. Комиссар Портнов молчал. Видимо, отнёсся к словам командира как к неизбежности, пусть и неприятной.

– Вилор, приказываю привести приговор в исполнение.

У Скубжевского перехватило дыхание. Перед глазами забегали по кругу цветные круги. Он еле устоял на ногах, хотя заметно качнулся сначала в одну сторону, а потом, как маятник, в противоположную.

– Кто, я? – произнёс Вилор ещё более тихим шёпотом, чем Зайдлиц на допросах.

– А что, кишка тонка? – издевательски вопросом на вопрос ответил Коновалов, смотря при этом на Таню.

В этом взгляде Ивана царило нескрываемое желание унизить Скубжевского в глазах девушки. Но Вилору сейчас было всё равно, что подумает Таня, он просто забыл на время о существовании Сёминой на белом свете.

– Товарищ старший лейтенант, – звенящим от напряжения голосом официально произнёс Скубжевский. – Я военнослужащий Красной Армии, а не палач.

– А я, значит, палач? – взорвался Коновалов. – Ты чистенький, в белых перчаточках, а мы вот с комиссаром в дерьме копаемся. Так, что ли?.. Младший лейтенант, я Вам приказываю расстрелять фашиста Зайдлица как совершившего тягчайшие преступления против нашего советского народа!

– Вы не можете мне такое приказать. К тому же я не Ваш подчинённый, у нас своё командование в центре есть, – Вилор страшно побледнел, но одновременно обрёл уверенность в голосе.

– Я старший по званию! А приказ старшего по званию – закон! – чеканил слова Коновалов. – Понятно? Ваше счастье, младший лейтенант, что Вы задание центра выполняете, а то бы я Вас самого перед строем расстрелял за трусость и неисполнение приказа!

Лицо Вилора сделалось мертвенно-пепельным.

Портнов подошёл к Коновалову и легонько обнял его за плечи.

– Иван, перестань, не горячись. А Вы, – перевёл комиссар взгляд на Вилора, – идите сейчас отсюда от греха подальше.

Скубжевский с трясущимися руками направился к выходу из командирской землянки, но замер на полпути, поражённый прозвучавшими в наступившей звонкой тишине словами Татьяны:

– Иван, разрешите мне!

– Что, Таня? – не понял Коновалов.

– Привести приговор в исполнение, – медленно и отчётливо произнесла страшные слова девушка.

– Вы это серьёзно?

– Абсолютно, – твёрдо ответила Таня и добавила: – Стёпку не могу забыть… мёртвого…

– Ну что же, товарищ Сёмина, – после короткого раздумья произнес Иван, – давайте. Раз уж сами вызвались, не в пример некоторым слюнтяям.

Скубжевский, словно избавившись от оцепенения, выскочил из землянки и, цепляясь плохо слушающимися ногами за каждый корень дерева, который попадался по пути, побежал куда-то вглубь орешника.