Сегодня я Лола

Вот здесь мне стало не по себе. Получается, человек действительно умирает не вовремя. И самое главное, что никто не может даже приблизительно предугадать дату своей смерти. Дядя не знал, что он умрет так скоро, хотя и болел. Он хотел жить, нянчиться с внуками, играть с сыном, но все закончилось за одну ночь. Господи, я тоже могу умереть в любой момент, прямо сегодня меня может сбить машина или ударить током. И страшно даже не то, что я умру, а то, что я не исполнила ни одну свою мечту. Ни одну, даже самую маленькую.

Все уходили с поминального обеда хмурые и молчаливые, я – стремительная и решительно настроенная. У меня уже был план, к которому я не знала, как приступить. До этого момента. Теперь я впервые точно знала, что делать и уже ничего не боялась.

Глава 5

Я лежу на диване и смотрю в окно. Снова идет дождь. Крупные капли барабанят по стеклу. Потоки воды стекают по листве, стенам домов, окнам и зонтам прохожих. Только что изо всех сил отгремела летняя гроза, и теперь город купается в ручьях, льющихся с неба.

Сегодня утром я закончила очередную картину. Мольберт с еще невысохшим холстом стоял около окна. На нем зеленеет луг и бежит речушка. Самое красивое здесь – закат. На него я потратила больше недели. Ярко красное солнце озаряет облака оранжевым и багрово красным. Пейзаж пересекает линия от пролетевшего самолета, белая сверху и фиолетовая снизу.

Я смотрю на картину и переношусь в то место, которое изобразила. Это реальное место, в детве я там гуляла и ловила кузнечиков. Совсем недалеко от дома, где я выросла, текла река и хотя на ее берегу раскинулся большой городской парк, мы ходили играть на широкий и просторный луг, который простирался за ним. Именно он был изображен сейчас на холсте. И именно этот закат я видела тогда, в далеком детстве. Это зрелище, эти неестественно яркие для неба цвета подтолкнули меня к рисованию.

В попытках изобразить то прекрасное, что я видела, я малевала на всех чистых листках, которые попадались мне дома, карандашами, акварелью, гуашью, мелками – всем, что могла позволить купить моя бабушка. Один раз, когда у меня кончились краски, она слазала на чердак и достала оттуда деревянную коробку, закрывающуюся на тонкий резной крючок. В этой коробке хранились мамины рисовальные принадлежности. Несмотря на время, они сохранили свои функции и я продержалась без покупки новых до первого сентября.

Закат, поразивший тогда мое воображение, я помнила до сих пор. Иногда от воспоминаний мне щемило сердце – так я хотела вернуться в детство. Хотя его и нельзя было назвать безмятежным. Мама пила, папа ушел и меня воспитывали бабушка Галя и ее мать – прабабушка Тоня. Баба Галя и баба Тоня, как я их назвала, справлялись очень хорошо. Их я любила так сильно, что даже не скучала, когда мать надолго пропадала из дома. И все было бы замечательно, если бы не скандалы, которые мать устраивала, приходя домой пьяной. Казалось, что в нее вселялся дьявол. Ее крик до сих пор стоит у меня в ушах. Она била старенькую бабу Тоню, ругалась, швыряла предметы. Один раз она стянула скатерть со стола, где мы пили чай с только что испеченными прабабушкой пирожками. Вся посуда упала и разлетелась вдребезги. Я была маленькая, но не плакала. Я как будто уже тогда понимала, что мне надо поддержать бабушку, а моих слез она не вынесет. И я молча смотрела, как беснуется моя мать, а сделать ничего не могла.

Мы не знали, в чем мы виноваты, но она говорила, что мы испортили ей жизнь. Она кричала об этом, выходя во двор и на улицу. Все соседи слышали ее пьяный ор, но никто ничего не делал. После этих истерик она засыпала, а на утро ни перед кем не извинялась и не просила прощения. Она не чувствовала себя виноватой даже передо мной. Напротив, она говорила, что это я порчу ей жизнь, связываю руки своим присутствием.

Когда я подросла, мама вышла замуж второй раз и родила от нового мужа двоих детей. Я отошла на задний план. Теперь я в основном общалась с бабушками, изредка с папой, который приезжал навестить меня в День рождения или на Новый год.

Спустя еще некоторое время мое детство перестало быть детством. Баба Тоня слегла и через два месяца умерла. Баба Галя заболела и жила у себя, приходя к нам лишь тогда, когда позволяло самочувствие. Мать стала пить еще сильнее, мой отчим пил вместе с ней. Теперь их уже никто не останавливал и не ограничивал. Я готовила еду из того, что было в доме, следила за маленькими сестренкой и братишкой.

Хуже стало, когда отчим начал избивать мать. Те кошмарные, глухие удары по телу и мамин стон я до сих пор иногда слышу во сне. Мне было страшно не за себя, а за маленьких. Ведь у меня за спиной уже было детство и любовь, пусть не от мамы, а от заботливых и добрых бабушек, малыши же не видели ничего кроме пьяных скандалов и драк.

Пьянки и побои стали повторяться каждый день, доставалось уже не только матери, но и моим младшим. Меня не трогали – боялись отца. К этому времени я уже не водила детей в детский сад, потому что у нас не было денег даже на еду. Нами заинтересовались службы опеки.

В холодный ноябрьский день, когда на улице шел снег с дождем и у нас дома стоял сырой холод из-за того что никто не топил печку, моих братишку и сестренку увезли на серой машине в детский дом, а меня забрал отец.

Матери было все равно. Она стояла у калитки и курила. На лице была злость, вперемешку с безразличием, а может с бессилием. Она даже не говорила, что она нас заберет, изменится и все будет по-другому. Попрощавшись с нами молча, абсолютно хладнокровно, без слез или даже капли сожаления, она сделала последнюю затяжку, выбросила сигарету, и войдя во двор, закрыла за собой калитку.

Спустя некоторое время она умерла.

Тогда, в четырнадцать лет, мое детство закончилось окончательно. Хотя папа старался и давал мне все, что было нужно, мне было тяжело и горько от того, как сложилась наша жизнь. У моих одноклассниц были заботливые родители. Даже если кого-то мама воспитывала одна, они не видели тех страшных вещей, которые видела я. Мне было тяжело смириться с тем, что я вижу своих младшеньких только в детдоме. Еще сильнее разрывало душу, когда братик плача просил меня забрать их с собой, а я не могла. Папа не хотел привечать их у себя.

Теперь, когда мы повзрослели, наше общение сократилось до стандартных звонков по праздникам. Мы никогда не обращались друг к другу за помощью и уж тем более не делились тем, что происходило у нас в жизни. После стольких лет порознь никто не имел большого желания выстраивать тесные родственные отношения.

Мне кажется, так произошло из-за того, что когда мы были все вместе, нам было больно. Мы не умели общаться в нормальной атмосфере, в той жизни, которой живут «обычные» люди, у которых непьющие родители и никто не бьет их мать. Мы ассоциировались друг у друга с плохим прошлым, хотя со временем многое и забылось. Сейчас я понимаю, что период, когда мы уже остались без присмотра бабушек я абсолютно не помню. Он будто стерт из моей памяти.

Зато у меня сохранились приятные моменты, как например тот закат или коробка с карандашами, или детские книжки, тоже с чердака. Они пахли старой бумагой и пылью и это было прекрасно. Еще я люблю вспоминать вкус прабабушкиных пирожков и запах дыма, когда она топила печку в первые дни осени. Я до сих пор помню огромного паука в кустах крыжовника, который напугал меня до смерти и кота Ваську, гревшего меня и бабушку, когда мы, лежа рядом, смотрели вечерние новости.

Я никогда не забуду как в новогоднюю ночь, когда мы с бабушкой Тоней остались вдвоем, я выглянула в окно и поразилась тому, как снег искрился от яркого света серебристой луны. Этот блеск тогда показался мне ярче, чем сверкание бриллиантов. Ту волшебную ночь я тоже изобразила на холсте.

Картины стали моим своеобразным дневником памяти. Я старалась передать на них только хорошее, только то, что вызывало во мне самые теплые детские эмоции. Восторг от красоты природы – закатов, рассветов, полнолуний. Радость от ведерка малины, которое мне привозил папа. Настроение, когда в конце лета ты начинаешь ощущать легкий аромат приближающейся осени. Умиротворение от снегопадов и метелей, за которыми я наблюдала из окна комнаты, согретой огнем старой печи.

Все это я кропотливо вырисовывала днями напролет и даже по ночам. Я не помню, чтобы мне хотелось спать. Приятные эмоции от того, что я изображала, давали силы продолжать работу. Я погружалась в какое-то красивое детство, как будто бы даже не мое.

Я писала эти картины, что бы те, кто их видят, могли бы тоже погрузиться в приятные воспоминания, поностальгировать о беззаботном времени детства. Глядя на мои работы, ощутить вкус сочных ягод, только что сорванных с куста и еще теплых от солнечных лучей или прикосновение снежинок во время первого снегопада.

Я исполняла свою мечту. Это и было моим планом. Тогда, после похорон, я решила во что бы то ни стало осуществить свое давнее намерение стать художницей. С того дня я трудилась над холстами не покладая рук. Я не разговаривала по телефону, не смотрела телевизор, не читала новости. Каждое утро начиналось теперь очень рано с прогулки по городу. Я впитывала запах еще пустых улиц, мокрого асфальта, свежего воздуха. Наблюдала за людьми, чей день только начинается, смотрела на их лица и настроение и шла домой творить.

Я рисовала с надеждой, что несу в мир что-то позитивное, что-то хорошее и доброе, чего так не хватает взрослым среди обыденных дел и забот. Я отгоняла все мысли о том, что таких художников как я сотни и тысячи и что наверняка многие из них талантливее меня. Я запретила сомнениям появляться в моей голове. Я решила дать себе шанс. Сделать, показать и только потом узнать, что скажут о моих работах. Как ни странно, как только у меня появилось твердое намерение, у меня появилась и дисциплина. Я вновь стала превращаться в ту Алису, которая была до разрыва со своим женихом, до закрытия газеты и до работы в страховой фирме. Я как птица-феникс начала возрождаться из пепла.

Каждое утро я спрашивала себя, хочу ли я отдохнуть, хочу ли я сделать что-то приятное для себя. И мой внутренний голос, который уже не звучал ни как ЕГО голос, ни как бабушкин, а как мой собственный, спокойный и тихий, отвечал мне, что самым приятным для меня сегодня будет дописать этот закат.

И вот сейчас я размышляла о своем творческом пути глядя на дождь. На полу вдоль стены стояло пять новых холстов. На мольберте у окна красовался шестой. Все они были закончены. Все грели мою душу чувством удовлетворения от проделанной работы. Чуть поодаль стояли тридцать старых работ.

Умные люди говорят, что для того чтобы мечта осуществилась, мы должны не просто мечтать, но и трудиться. На этот раз я потрудилась хорошо, у меня был результат. Теперь этот результат нужно красиво разыграть как припасенный туз в рукаве. Известные художники продают свои картины, мне тоже нужно было стать известной художницей и продать то, что я написала.

Глава 6

Лавочка, на которую я уселась была раскаленной. Ситуацию ухудшал горячий шоколад, который я додумалась купить в сорокаградусную жару и туфли на высоченных шпильках, которые натерли ноги до кровавых мозолей. Сегодняшний день было мало назвать просто ужасным или паршивым. Он был самый неудачный в моей жизни. Сегодня я пыталась устроить свою выставку.

У меня было тридцать шесть оконченных работ и я хотела, чтобы мир мог их увидеть. Годы, проведенные в рекламе научили меня, что как бы хорошо ты ни делал свою работу, о тебе никто не узнает, пока ты не заявишь о себе должным образом.

Я хотела заявить о себе. Я думала, что это будет легко. Тем более что я покоряла не столицу, а лишь наш маленький провинциальный городок.

Но владельцы выставочного зала, кстати, единственного в городе, так не считали. Они запросили у меня сначала портфолио, которое я не додумалась подготовить, потом рецензии от более именитых художников, о которых я понятия не имела и, поняв, что я новичок в этом деле, вздохнув, предложили мне оплатить аренду зала. Сумма была просто огромна, если учесть, что специально приглашать они никого не собираются.

Все выглядело не как в галерее Шарлот, где она гордилась каждой проданной работой даже начинающего художника. Нет. Здесь, в нашем «культурном» городе, как его называли все приезжие, художник сам должен был выложить кругленькую сумму, чтобы его холст оценили по достоинству и купили.

После выставочного зала я посетила еще пару мест, где иногда проходили выставки, но и там мне никто не собирался идти на встречу. Все хотели либо денег, либо сопроводительных писем от отдела культуры, главы города и так далее. Всего этого у меня, конечно же, не было.

Я обошла пешком на каблуках и в строгом костюме практически полгорода. Я не брала такси, потому что каждое новое место, где я надеялась провести дебютную выставку, находилось недалеко от предыдущего, где я уже была. К последней встрече с директором старого кинотеатра, в котором также выставлялись художники и проводились творческие вечера, я была похожа на загнанную лошадь.

Желая приковать к себе внимание и показаться привлекательной и целеустремленной девушкой, я надела свои самые шикарные туфли из змеиной кожи, выкрашенные в ярко-бирюзовый цвет. Конечно же, это была самая неудобная пара обуви в моем шкафу. Узкая юбка и блузка тоже не давали мне должного комфорта, к которому я привыкла за месяцы без работы. Ко всему этому добавилось палящее солнце, которое решило выйти из-за туч через целую неделю проливных дождей и сильное испарение, вызванное резкой жарой.

До дома оставалось идти всего пару кварталов, но я все продолжала сидеть на раскаленной лавочке и смотреть на мам с детьми, которые пришли сюда погулять рядом с фонтаном и покормить голубей.

Мной завладело чувство обиды и отчаяния. Оно навалилось таким тяжелым грузом, что мне казалось, будто я никогда не смогу подняться с этой скамьи и идти дальше. Уныние, тоска, боль, злость – все это будто лишило меня сил.

Я смотрела на молодых женщин, которые играли со своими карапузами, водили их по борту фонтана, вытирали им носы, учили произносить слово «птичка» и до боли завидовала им. У них была обычная и от этого такая прекрасная жизнь. Семьи, мужья, возвращавшиеся вечером с работы, дети, которые хотя и капризничали, но радовали мам выросшими зубами или первым произнесенным словом. Мне казалось, что в их жизни был уют, теплая стабильность, которую многие могут назвать обыденной рутиной. Я завидовала им. У меня не было ничего, кроме моих картин и ощущения собственной ничтожности.

Сейчас, здесь, в этих красивых туфлях, на которые с завистью поглядывала мамаша одного слюнявого крепыша, я чувствовала себя полнейшей идиоткой. Мне казалось, что перед всеми людьми, с которыми я сегодня говорила, я выглядела донельзя глупо. Мне представлялось, как они смеются со своими коллегами надо мной, как только я выхожу за порог. Они наверняка осуждали меня за то, что я хочу показать свои работы, за мое стремление.

Перед глазами до сих пор стоит надменно поднятая бровь директрисы выставочного зала. Она подняла ее выше оправы своих очков, когда услышала, что у меня даже нет портфолио. В немом укоре изогнулась ее вторая бровь, когда я сообщила ей, что это моя дебютная выставка.

Выражение лица администратора библиотеки, молодого парня, очень много возомнившего о себе, несмотря на свою маленькую должность вообще лучше не вспоминать. Как только он услышал, что я – молодой художник, на лицо его вмиг опустилась маска высокомерия и ощущения полной власти над моей судьбой. Он тоже затребовал письма и рекомендации, а услышав, что их у меня нет, ушел с важным видом, небрежно бросив мне, что я могу прийти, когда соберу все бумаги.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.