Отдых по пятницам

Дмитрий Безуглый

Отдых по пятницам

Часть первая. Сладкий запах смерти

Глава 1

Ласковый и нежный ветерок, слегка прохладный, шелестел вокруг меня, щекоча лицо и шею. Он ненавязчиво заставлял всю растительность вокруг приходить в ленивое, томное движение. Сгустившаяся темнота упоительного весеннего теплого пятничного вечера умиротворяла, обволакивала блаженством единения с природой. А звенящая тишина, нарушаемая редко появляющимися случайными звуками, задевала самые потаенные струны души человеческой, навевая ощущение полнейшего романтизма…

Но только не для меня. И не сегодня. "Почему?", – спросите вы? Да потому, что именно в такой погожий вечерок мое единение с природой произошло аккурат в зассанных кустах неподалеку от ночного клуба "Конго", куда неожиданно прибыл отряд ОМОНа, а я, благо дело, сумел кое-как незаметно ретироваться из прокуренного всеми сортами табака и травки помещения наружу. Теперь вот сижу, как суслик у дороги, – притаившись и без движения, дабы до окончания облавы ничем не выдать свое пребывание здесь. И случается же такое! Ходишь по земле тихо да мирно, почти никого не трогаешь, всем мило улыбаешься (не часто, но все же), о плохом не думаешь. Ан на тебе! Все враз кувырком. Как не заладится с самого утра, так и пойдет весь день наперекосяк. И ладно бы день, а то и два, и даже куда больше! А что? Разве у вас не так? Вот и я именно сейчас подумал об этом же, боясь шелохнуться. Да что там шелохнуться, – дышать опасался, вздохнуть или кашлянуть громко. Э-э-э… простите, оговорился; вообще-то я парень смелый, но вот почему-то сию минуту меня пробирали противные мурашки и слегка прошибал мерзкий пот. Посмотрел бы я на кого-то, будь он на моем месте: вокруг ментовской шмон по полной программе, всех вяжут без разбора и добровольно-принудительно пакуют по автобусам. Кого добровольно – еще полбеды, а вот кого силком затягивают, с особым энтузиазмом, так сказать, там уж брат не серчай, – и кулаком в живот засадят, а то и прикладом по башке огреют. Как меня несколькими минутами ранее, правда, не сильно. Преду–преждающе, по затылку. Но иногда убеждаюсь в том, что парень я, по большому счету, фартовый, но с переменным успехом. Бывают все-таки в жизни и белые, и черные полосы, причем иногда сменяются они как-то уж очень быстро, буквально – в одно мгновение, и я вот на эту минуту не понимал, какого цвета полоса наступила для меня. Вроде как и попал в передрягу, отхватил чуток по затылку, но не настолько сильно, чтобы отключиться, а, с другой стороны, есть шанс, что участь тех бедолаг, которых зашвыривают в автобус без разбора, меня благополучно минует. Однако пока не до фарта мне было, абы пронесло. Как-то стыдно становилось, когда представил лица мамы и папы, смотрящие на меня с укором, а между нами решетка СИЗО. И начался денек-то по-идиотски! Сообразить бы вовремя, что выдался он совсем не мой. Но русский мужик всегда умен "задним" умом, да простят меня филологи. А посему сижу я вот тут без движения, притаившись в зарослях, нюхаю букет всякой вони от многочисленных человековыделений, и размышляю: какой черт меня дернул припереться сюда, в ночной клуб, и именно в тот вечер, когда облаву замыслили наши доблестные борцы с преступностью в камуфляжах да масках черных. Но откуда ж я, грешный, мог прознать о готовящемся шмоне? Никто не предупреждал, в народе ни о чем таком не болтали. А раз не болтали, значит – либо сообразили провести рейд на скорую руку, либо слишком это культурно-массовое мероприятие засекретили. Я смахнул рукой капельку пота, нависшую над веком, стараясь не задеть ветки кустарника. Шум ни к чему. Могут заметить те двое, что боковой выход из подсобки развеселого клуба контролировали, откуда я и проник наружу. А почуют, что в густых кустах мое тело схоронилось, – тогда все. Крышка. Погулял, что называется, на славу. И снова лица моих предков в воображении замаячили. А началось-то все как!

Утром проснулся, как обычно – голова трещит, в ушах шумит, а во рту такой привкус, словно в нем сотня пакостных котов испражнилась одновременно. Классический похмельный синдром. И вот самое интересное, на мой взгляд, отличительное качество моего организма заключается в том, что я могу нажраться вдрызг, но сколько бы ни выпил – помню все до малейших подробностей. Никогда за всю свою шальную жизнь я так и не смог упиться до состояния полного или хотя бы частичного беспамятства. Зато многие мои друзья-товарищи, когда приложатся к горлышку, на следующий день с умилением твердят о том, что почти ничего не помнят. А мне удивительно такое слышать, потому что я так не могу. Не получается. Да и, с другой стороны, после весело проведенного времени потом тут же все забыть – становится как-то неинтересно. Нечего вспоминать. А зачем тогда гулять на полную, ежели после этого ты как заправский склеротик с дебильной похмельной улыбкой на опухшем лице говоришь каждому встречному, что-де память отшибло напрочь! Не подумайте, что сказ сей идет от лица профессионального алкоголика, просто вчера у моего близкого друга были именины. Оттянулись на славу.

Собственно, именины-то именинами, а вот утром голова трещит, все во рту пересохло, да и в целом состояние не из лучших, – ощущаешь себя какой-то древней развалиной. Я еле-еле приволок свое изможденное тело в душ, кое-как привел себя в порядок, выпил пару таблеток цитрамона и терпеливо ждал, когда утихнет головная боль и пульсирующие молоточки, а также появится аппетит. Когда все нормализовалось, я решил заехать в магазин автомобильных запчастей купить масло, промывку, фильтры для прохождения техобслуживания, и оставить машину на СТО. Поводов было два: во-первых, мое авто действительно нуждалось в плановом ТО, а во-вторых, колеса мне сегодня ни к чему, так как вечерком вся наша шумная компашка собиралась в ночном клубе "Конго" для веселого времяпровождения. Пятница ведь! А отдых по пятницам для нас – как самая святая традиция. Не успел я напялить на себя шмотки, как раздалось мерное чириканье птички – звонили в дверь. Часы показывали начало одиннадцатого. В такую рань? Кого это принесло? Подойдя к двери, я случайно опустил взгляд на пол и сердце екнуло: из-под щели между полом и дверью в мою квартиру ленивыми клубами вползал пока еще слабый дым. Что за черт?! Я поспешно принялся крутить замки, а в туго соображающую голову вонзилась мысль – вдруг по мою душу? Резко распахнув дверь, я увидел совершенно пустую площадку, а прямо у моего порога большой ком пожмаканой бумаги и старых газет, горевших и чадящих едким дымком. Я подался вперед, оглядывая лестничные пролеты, недоумевая над тем, какому придурку пришла в голову мысль сделать мини-пионерский костер у меня под дверью. Поджечь? Вряд ли. Так не жгут. Сделать пакость? Возможно. Но голова моя, о чем говорил раньше, соображала еще довольно худо, а посему мне ничего не оставалось предпринять, как потушить этот костерок, причем самым простым и доступным способом. Что я, собственно, и сделал ступней своей левой ноги, обутой в туфель. Раздался едва заметный чвакающий звук, и я прочувствовал, как моя нога обильно погрузилась во что-то мягкое. А затем я уловил противнющий запах дерьма! Ну, суки! Завернули кучу говна в бумагу, подложили мне под дверь и зажгли, зная, что я дома, что выйду и буду тушить огонь именно ногой! А я, как последний лох, досконально знающий многие малолетские примочки, купился! Дружный детский хохот нарушил мою идиллию единения с какашками. Я обернулся и увидел три хохочущие рожи школьников, одна из которых показалась мне знакомой. Видимо, живет в этом же доме.

– Ну, падлы, я вас щас… – заревел я.

Не успел толком развернуться, а этих маленьких сволочей уже и след простыл. Догонять бесполезно. Лучше потом отловить и надавать подзатыльников так, чтобы напрочь отшибло охоту к реализации подобных пакостей. А дерьмом-то попахивало! Мое лицо излучало гамму брезгливости и отвращения, пока я тщательно чистил подошву об ступеньку лестницы, а затем мне пришлось снять туфель и промыть его водой. После этого я убрал все дерьмо и пепел с площадки (уж так меня воспитали родители – в лучших традициях чистоплотности и аккуратности) и, наконец – таки покинул квартиру. Пеший ход до автостоянки, свежий весенний воздух и мысли о хорошем улучшили мое настроение после недавнего минутного позора. Так сказать, взбодрили. Я уже практически не думал о той гадостной шалости, коей подвергся дерзко и унизительно. Запиликал пейджер. Борька Пономаренко, мой друг по спорту, да и по жизни, просил связаться с ним.

– Эй, Даня!

Я обернулся. Сосед по автостоянке. Старый знакомый моего отца. Невысокий, слегка полноватый дядька в возрасте, с добродушным взглядом, чуть лопоухий, и оттого смешной.

– Здрасьте, дядь Коля.

– Привет. Слушай, помоги, а? – мы пожали друг другу руки, и моя ладонь тут же стала липкой и грязной от машинного масла и мазута. Блин! Ну что за простота? – Мое корыто не заводится. Уж все перебрал, а в чем причина – не соображу.

– Так я ж не…

– Да нет. Ты б меня отволок на СТО, а? Поможешь? Буксировочный у меня есть.

Вот черт! Встрял. Ну не отказать же старому знакомцу папаши?

– Ладно. Сейчас заведусь и подъеду.

– Вот спасибо! Спасибо, Данька. Выручишь! – он вновь схватил мою руку и затряс ее, вымазывая еще больше.

А я и не сопротивлялся, лишь вздохнул, смирившись с таким беспардонным проявлением чувств.

Когда он побежал к своему железу, я, открыв багажник "Опеля", достал тряпку и принялся драить ладонь. Кое-как вытерев грязь, сел за руль, завел движок, чуть погрел и покатил навстречу автомобильному терпиле дяде Коле. Прицепились, тронулись и с горем пополам догребли до ближайшего комплекса, где был магазин автозапчастей, СТО и мойка с шиномонтажом. Погода стояла отличная, свежий воздух, полный кислорода, проветривал легкие на "ура", солнышко пригревало. Романтика. Вход в магазин был аккурат рядом с гаражными боксами, где крутили гайки автослесари и работали мойщики, а потому я протянул чуть дальше, и дядя Коля стал как раз напротив него, рядом с чьим-то новеньким "Митсубиши". Оттуда закатить его колымагу на ремонт было несложно.

– Ну, Данька! Спасибо! Подмог, – хорошо еще, что в момент своей искренней признательности он не шлепнул меня грязной рукой по спине.

– Пойдем, дядь Коля. К администратору. Он там, – я кивнул на магазин. – Организуем ремонт вашей жестянке.

Мы направились по назначению. Назвать магазином эту каморку, пропахшую маслами и присадками, было трудно: грязные полы, наспех и неумело сколоченные полки с беспорядочно расставленным товаром, тусклый свет, и туда-сюда снующие замызганные работники СТО. При входе, слева, за прилавком, точнее за его слабой пародией, стоял один из продавцов – невысокого роста паренек, такой пухлый и округлившийся, словно пончик в сахарной пудре, и что-то с умной рожей и калькулятором считал, периодически шмыгая носом. Другой продавец был неподалеку, и от нечего делать перебирал какие-то бумажки. Толстого я видел здесь и раньше, а вот этот второй, видимо, новенький. Из клиентов этого чудо-салона был один доходяжного вида типок, внимательно изучающий баллончики с краской, то и дело поправляя очки в роговой оправе на переносице.

– Эээ… ммм… можно вас? – робко, и даже как-то неестественно застенчиво, обратился он к скучающему продавцу.

Молодой паренек пожал плечами, чувствуя себя чуть увереннее покупателя, и молча подошел к нему.

– Простите, а можно как-то сверить цвета… ну… подходит ли он к машине? – спросил очкарик, крутя в руке баллончик с краской.

– Ну да. Нужна только ваша машина, – паренек с видом профессора покрасочных работ взял у покупателя баллончик и открыл колпачок. – Вот здесь есть цвет, видите? Просто сверяем с цветом машины, и все.

– А… понятно. Я тогда подъеду позже… я пешком.

– Хорошо, – чудо-продавец уже теряет интерес к интеллигенту.

И вот тут происходит самое занимательное. Паренек, видать, помимо супермаляра возомнил себя еще и матерым жонглером бродячего цирка. Он подкидывает в руке баллончик с краской, провожая стеснительного клиента слегка презрительным взглядом, и при следующем броске промахивается – баллончик летит прямо на пол, где небольшой кучкой лежат различные мелкие запчасти. Дальше все развивается весьма динамично. Этот баллончик пробивается – из него под давлением начинает фигачить краска на все, что было вокруг и, естественно, на него самого. Но вместо того, чтобы оставить пробитый баллончик на полу, оттолкнуть ногой подальше в угол или сообразить что-то накинуть на него, он с перепугу хватает его в руки и начинает бегать по каморке как ужаленный медведь, заливая все вокруг белой краской.

– Ложись! – рефлекторно заорал я дяде Коле, хотя сам так делать не собирался. Дядя Коля, не раздумывая, словно матерый фронтовик, получивший команду "воздух", послушно плюхнулся на пол, подчиняясь моему крику и страху быть заляпанным краской. И встрял лицом прямо в аккумулятор, стоявший на полу.

– Ай, бля! – заорал он, считая звездочки от сильного удара, а я тем временем шмыганул за стойку с товаром.

– Ты че это?! – выпучив глаза, тявкнул "пончик", и тут же. – Вали, придурок, на улицу! На улицу!

Наконец-то кретина с баллончиком достигает умная мысль напарника, что надо бежать с ним на улицу. И вдруг я понимаю, что путь к выходу лежит прямиком мимо меня. Та же мысль посещает, судя по враз перепуганному виду, и толстяка, давшего такой умный совет. Понимая, что сейчас оба будем в краске, мы подрываемся одновременно, как после выстрела на старте, и начинаем ломиться в дверь. Там и встретились! Однако из-за его фигуры в дверной проем протиснулись не сразу, хотя весьма быстро, пиная друг дружку локтями и матерясь на чем свет стоит. За нами выбегает этот олух с баллоном, окончательно весь заляпанный, с выпученными глазами. Но и это еще далеко не всё. Выбежать-то он выбежал, а вот что дальше делать – не знает. А рядом новенький "Митсубиши" ярко-черного цвета и колымага дяди Коли – плотно покрываются мелкой белой крапинкой. Из магазина выбегают директор ("Митсубиши", оказывается, его) вместе с дядей Колей, чья рожа слегка подбита после неудачного приземления на аккумулятор, и орут в один голос:

– Еб….й придурок! Выкинь его в кусты! Сука! Пид…с!

Такое слегка резковатое обращение приводит чумного в чувство, и он выкидывает злосчастный баллон, который к тому времени стал почти пустым. Я ржу, как лошадь, от смеха слезы текут по щекам, толстяк также начинает завывать и квакать от хохота. Ржет вся СТО, окромя директора и дяди Коли.

– Че смешного-то? – обижено произнес последний. – Ты на себя глянь, далматинец херов!

Вот черт! Я опустил взгляд и веселое настроение стало исчезать. Все мои шмотки были заляпаны краской, а посмотрев в зеркало автомобиля, я увидел свою рожу в белую крапинку.

– Я… я не хотел…я…, – перепугано бормотал новенький продавец, которому предстояло отмываться больше остальных.

Как его не отмудохали – ума не приложу, – но то, что свою зарплату он не увидит еще долго, это к бабке не ходи! Батрачить будет, как во времена работорговли. Не теряя времени, я загнал свой "Опель" в бокс, благо дело судьба "Митсубиши" и дяди Колиной банки его миновала, и помчался домой отмываться. Пешком. То есть перебежками. СТО была неподалеку от дома, потому уже через двадцать минут я прошмыгнул в свою квартиру, нашел подсолнечное масло и принялся оттирать рожу от краски. Со шмотками обстояло куда хуже, но, тем не менее, около двух часов я потратил на то, чтобы привести себя в порядок. Не успел покончить с таким нелегким делом, как затренькала птичка. Вот блин! Если снова эти малолетки чего-то удумали, – уж точно отловлю и головы посворачиваю! Подошел к двери, принюхался. Дыма вроде как нет. Дерьмом также не веяло. Прислонился к дверному глазку. Улыбающееся лицо Инги, старой боевой подруги, с которой у меня был ряд незабываемых и весьма приятных жизненных ситуаций (назовем это так). Я открыл дверь.

– Привет, – она еще шире растянула в улыбке размалеванные пухлые губы и подмигнула. – Хозяйничаешь? А я вот решила в гости зайти.

– Ну, заходи, раз решила.

– Че-то ты неприветливый. Не рад меня видеть?

Она повисла на моей шее, целуя в щеку, оставляя слепок своих "пампушек" на моем лице. Подружка была чуть ниже меня ростом, стройная, с отличной фигурой, все при ней, и обладала неимоверно веселым и задиристым характером, что не отталкивало, а наоборот, – привлекало. Можно было сказать, что она красивая, но черты ее лица были настолько противоречивыми, что могли либо понравиться, либо нет. Мне нравились, собственно, некоторое время мы состояли в тесных отношениях, а после ненадолго расстались. Когда вновь встретились, то эти наши отношения переросли в товарищеские. С тех пор мы просто, можно сказать, дружим, хотя иногда и пробивает покувыркаться в постели, что мы благополучно и делаем. Однако это просто физиологическое удовлетворение друг друга, не более. Нас это вполне устраивало, отчего дружба была ровной и стабильной. Единственное, что мне откровенно в ней не нравилось, так это ее легкомысленное и порой безответственное поведение, которое толкало ее на путь древнего женского промысла. Она не была проституткой в классическом понимании этого слова, просто гулящей девкой, но не с кем попало, а с состоятельными мужиками, чьи кошельки покорно раскрывались перед ее чарами, и делала она такие забеги редко. Ежели "подцепила" какого-то богатея, то отпускала не сразу, стараясь выкачать из него побольше, потом находила нового. К такой бесшабашности ее приучила Ксюша, давняя подруга, прожженная стерва и отвязная путана, торгующая своим сладким местом напропалую, а когда подворачивается состоятельный клиент, – то сразу зовет Ингу. Такой дружбы между ними я не одобрял и часто говорил об этом, но Инга, мило улыбаясь, отмахивалась от меня. Эдакая беспечность крепко раздражала, но все мои выпады в сторону ее подстилки-подруги она неизменно встречала с некой особой несерьезностью, стараясь все перевести в шутку. Обрывала мои нравоучения тем, что вежливо просила заткнуть рот, ибо такая "настоящая" подруга у нее одна – иных нет, и не мне судить о ее увлечениях. Вот те на! Теперь торговать промежностью называлось у них "увлечением"! Хобби не по-нашему. Мне оставалось лишь сожалеть, что Инга иногда бывает просто дурой, раз не понимает, что эта шалава использует ее в своих постельных целях, для роста прибыли. И ей глубоко наплевать на все остальное. Разве это настоящая дружба? Я тепло относился к Инге и действительно искренне переживал за нее, не сомневаясь ни капли в том, что когда-то произойдет нечто, благодаря чему моя беспечная подружка наконец-то осознает мою правоту.

– Чего, и вправду не рад? – корча обиженную гримасу, переспросила Инга.

– Очень рад, – ответил я. – Ты же знаешь. Справка есть?

– Какая справка? – она отодвинулась от меня, недоуменно глядя своими большими глазами в мои.

– От участкового венеролога. О том, что прошла проверку.

– О-оо… ты опять за свое.

Она отстранилась и пошла в гостиную, как к себе домой, а я закрыл дверь и двинулся следом, словно гость.

– Во-первых, у нас венерологов нет. Они есть у вас. А у нас – гинекологи. Но ты не парься, у меня все нормально, а что? – она плотоядно ухмыльнулась. – Есть предложение?

– Сейчас нет, а потом – не знаю.

– Ты че такой скучный? Случилось что?

– Да нет.

– А раз нет – то сбацай кофейку, угости печеньем. Или что там у тебя есть. В общем, принимай гостей.

Ее развязность была скорее напускной, нежели чертой характера, потому что когда она снимала с себя маску бесшабашной и развеселой девки, тут же становилась совершенно иным человеком, – простой и тихой девушкой, с долей скромности и огромным желанием чувствовать себя нужной, любимой. Я знал эти ее секреты, однако Инга все равно в моем присутствии без стыда входила в свою избитую жизненную роль. Она – роль – помогала забывать все плохое, не думать о будущем и скрывать природную застенчивость, страх перед неопределенностью. Пока я кипятил чайник и делал кофе, Инга бродила вокруг меня, что-то напевая себе под нос и делая вид, что рассматривает детали моей кухни.

– Чего веселая? Очередной барыга на крючке?

– Эх, Данила, – деловито вздохнула она. – Ты все такой же занудный. Ревнуешь?

– Боже упаси. Интересуюсь.

– А мог бы и приревновать. Тебе все равно, а мне приятно.

– У нас давно уже не те отношения, чтобы я ревновал. Просто иногда думаю, какая же ты дура, раз за бабки ноги раздвигаешь.

– Фу! Как пошло! – она скривила рожицу. – Не за бабки, а за деньги.

– Тебя именно эта часть фразы возмутила?

– Так а ноги, как ты говоришь, все раздвигают рано или поздно. Философия жизни. А че? Волнуешься за меня?

– Бывает.

– И на том спасибо. Но ты, Данька, не дрейфь. У меня все в ажуре. А насчет нового "кошелька" – ты как в воду смотрел!

– Богатый? – я разлил кипяток в чашки и достал сахарницу.

– А то! И влиятельный! Поперло мне! Что называется, подфартило!

– И кто же сей лопух?

– Почему сразу – лопух? – Инга скривила губы и опустила свои упругие ягодицы на табуретку. – Вполне рек… спек… табельный дядечка и…

– Респектабельный, – поправил я, улыбаясь.

– Чего? А… ну да. И к тому же хороший семьянин. Он мне сам рассказывал, когда с меня слез, – она захохотала. – Нет, правда. Где-то полчаса мне встегивал за семью и принципы! Умора!

– А ты?

– А я что? Я кивала и соглашалась. Мол, того же мнения.

– Понятно. Так кто он? Или секрет?

– Да какой там секрет?! Его рожа по всему городу развешена и по телеку его крутят постоянно.

– Не понял? – я удивленно вскинул брови и застыл на месте. – Это Голиков? Да?

– Ну да. А чего удивляешься-то? Или он не мужик?

Да нет. Видать, мужик, раз по шлюхам шастает. Ну и дела! Голиков Кирилл Борисович был в нашем городе личностью широко известной и всеми уважаемой за прямоту, честность и несгибаемую волю в отстаивании интересов простых граждан. Будучи кандидатом в мэры города и основным конкурентом действующему градоначальнику Качаеву Ефиму Ивановичу (тоже весьма интригующему персонажу местного политикума), он имел огромные шансы на победу в выборах, которые состоятся в скором времени. Его рейтинг рос как на дрожжах, он купался в народной любви и популярности, слыл принципиальным и жестким человеком с повышенными моральными и духовными качествами. Он был своеобразным символом перемен, эдаким брэндом лучшей жизни для всех, кто этой самой лучшей жизни так страстно желал. А желало поголовное большинство. Основные ценности, которые декларировал и олицетворял Кирилл Борисович, – семья и проблемы народа! Вот вам и моралист! Шатается по банькам да ресторанам, тискает девок, тащит их в постель, а после икрометания поет песни насчет принципов и любви к семье. Так сказать, привлекает специфический электорат в составе проституток и шлюх к себе в агитаторы. Молодец Кирилл Борисович! Так держать! Народ с вами!

– Ну ты даешь, подруга! И как ты подцепила этого радетеля за людское счастье?

– Совершенно случайно, – она закинула ногу на ногу и элегантно закурила. – Была в ресторанчике, пила коктейль, общалась с подругами, а тут он! Весь такой важный, с телохранителями. Сидим – болтаем с девчонками, а тут официантик бутылку с дорогущим вином притаранил. Мол, это вам от такого-то столика за вашу красоту и женственность. Ну и понеслась! Сначала бухали, потом в сауну. Богатый перец! Подарки всякие дарит, денег отваливает на расходы. Вот так то!

– Голосовать за него будешь?

– Ты че, милый, рехнулся?

– А среди подруг, как всегда, была Ксюша, – утвердительно произнес я.

– Ну да. Вот ты чудной! Ты меня из-за нее пилишь и пилишь. На словах, я имею ввиду. Эхх! Если бы на деле, а? – она игриво подмигнула и хохотнула. – И чего ты так ее не любишь? Нормальная девка. Веселая. С ней интересно.

– С ней, может быть, интересно, но эта шалава точно куда-то встрянет. И тебя заодно потащит. А я не хочу.

– Да брось! Не парься. Расскажи, лучше, как поживаешь? Давно не виделись ведь.

А что было рассказывать? Я нехотя, общими фразами, описал обстановку, то и дело поглядывая на настенные часы. Время подходило собираться на ночные гулянья, плюс ко всему – я проголодался, а до вечернего сабантуя было еще довольно долго. Мы болтали о том о сем еще около сорока минут, прежде чем она соизволила откланяться и покинуть мою обитель, чмокнув в губы на прощанье и томно вздыхая, словно сексуально неудовлетворенная женщина (хотя даю рубль за сто – сегодня ночью она вовсю ублажала своего знаменитого и принципиального семьянина товарища Голикова). Закрыв за ней двери, я ломанулся в ванную, вымыл лицо от слишком четких следов ярко-красной помады, затем двинул на кухню, быстренько сообразил яичницу с колбасой и помидорами, наспех поел и поплелся в душ. Запиликал пейджер. Вот черт! Я ж совсем забыл перезвонить Борьке! Так и есть – он. Я взял трубку радиотелефона, набрал домашний номер своего друга.