Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

Арестованные лица выражали крайнее удивление. Они всерьез рассчитывали на продолжение своей руководящей деятельности. «Это недоразумение, – пытался втолковать конвоирам губернатор, – я могу, в крайнем случае, принять присягу». «Дайте мне по шапке, – говорил начальник полиции, – но не арестовывайте меня. Ну, зачем я вам?»[46]

Вместо разогнанной полиции на патрулирование вышли солдаты местного гарнизона.

Впрочем, сидеть задержанным пришлось недолго. Аресты среди членов присутствия Войскового Казачьего правления вызвали некоторый протест среди казаков, что вынудило новые власти пойти на уступки[47]. Вначале освободили казачьих офицеров, затем чиновников. Хуже всех пришлось городовым – их принудительно отправили на фронт[48].

Исполком

Вернемся к губисполкому, избранному городской Думой в качестве нового органа власти. Он разместился в бывшем доме генерал-губернатора на углу Московской и Полицейской улиц[49]. К концу марта исполком разросся до 61 человека[50]. Свое представительство получили депутаты гордумы (11 человек), земства (еще девять), казаки (семеро), Советы (еще семеро) и т. д. Кадетов представляли Моисей Дайхес и Гулишамбаров, социал-демократов – инженер Федор Кругликов и присяжный поверенный Роман Аствацатуров, а эсеров – Николай Долгополов.

Разумеется, такой раздутый орган оказался недееспособен, и внутри него быстро оформилось руководящее ядро.

Председателем Губернского исполкома стал казак, выпускник Санкт-Петербургского университета и городской голова, 40-летний Николай Ляхов[51]. Он также возглавлял местных кадетов, что само по себе подчеркивало своеобычность Астрахани – в других губерниях казаки относились к кадетам отрицательно, считая их либералами и плохими патриотами. Заместителями Ляхова стали эсдек Аствацатуров и бундовец Айзенштадт[52].

Комендантом города стал тоже казак, командир 3-го казачьего полка полковник Иван Стрелков. В его подчинение переходили пехотные части, расквартированные в Астрахани, и в первую очередь 156-й пехотный полк. Командиром этого полка тоже был казак, войсковой старшина Алексеев.

Наконец, врио губернатора стал 60-летний войсковой атаман Иван Бирюков. Заместителями при нем были избраны владелец сетевязальной фабрики Александр Склянин и 70-летний народоволец Михаил Шебалин, отбывший долгие годы в Шлиссельбургской крепости, на каторге и в ссылках, а теперь работавший в волжской страховой фирме[53].

Спустя несколько дней Временное правительство переименовало старорежимные должности «губернаторов», после чего атаман Бирюков стал называться комиссаром.

Население быстро политизировалось.

По городу прокатилась волна массовых митингов в поддержку революции и нового республиканского правительства. Только на Форпосте в собрании участвовало более 1000 работников.

В большом зале городской Думы при массовом скоплении астраханцев происходили ежедневные народные митинги, на которых ораторы различных партийных организаций выступали с изложением взглядов на задачи, стоящие перед обществом. Кадеты, эсеры и социал-демократы сходились на лозунге выборов в Учредительное собрание, которое и должно было определиться о будущем пути страны.

В этих обстоятельствах цензовая городская Дума без всяких дополнительных выборов приняла решение кооптировать в свой состав двадцать социал-демократов, эсеров, кадетов, народных социалистов, представителей рабочих и солдат, а также казачества[54].

Без всякого промедления 2 марта социал-демократы и эсеры заявили о создании Совета рабочих депутатов. Понятно, что времени для проведения собраний на заводах у них не было, но в Совет вошли общепризнанные лидеры профсоюзов, а полномочия им были даны проведенными в течение нескольких дней собраниями на предприятиях. Была установлена и норма представительства: на каждые 20–50 человек по одному депутату, а на каждые сто – по два[55].

Председателем Совета рабочих стал социал-демократ Федор Кругликов, его заместителем – эсер Константин Бакрадзе, а секретарем – эсер Олег Михайлов[56].

Социал-демократ Кругликов отправился в гарнизон, предлагая солдатам присоединиться к Совету рабочих депутатов и направить туда своих представителей. Его товарищ по партии 60-летний Аствацатуров получил от губисполкома мандат на создание городской милиции. Милицию он решил формировать в основном из числа гимназистов[57].

Под гимназистами надо иметь в виду не школьников-подростков, а физически крепких юношей – выпускников старших классов. Гимнастические занятия и тренировки со штангой и турникетами посещало 60 детей в возрасте до 12 лет, а среди старшеклассников их было, очевидно, не меньше[58]. Этот юношеский гимнастический союз назывался «обществом Сокол».

Уже 4 марта по случаю революции «Сокол» организовал народные гуляния с играми, упражнениями и лекцией социал-демократа Сарабьянова[59].

Правда, примерным поведением юноши в синих и желтых фуражках не отличались. Обычным явлением в городе были массовые драки между гимназистами и реалистами, нередко с применением ножей[60].

Однако для формирования милиции гимназистов не хватало. Спустя три дня губисполком стал зачислять в милицию рабочих добровольцев, поручив возглавить ее социал-демократу Федору Кругликову[61]. Записаться могли все желающие. Приемный пункт был открыт в кинотеатре «Модерн»[62]. Если студенты патрулировали центр города, то рабочие – окраинные 3-й, 5-й и 6-й участки, то есть Селены, Бакалду и Эллинг[63]. Казачество тоже демократизировалось. Уже 4 марта на Войсковом круге они постановило исключить из своих рядов «генералов и офицеров, которые получили это звание, не будучи казаками по происхождению, одни из корыстных, а другие из тщеславных соображений». Персонально исключение затронуло экс-губернатора Соколовского и черносотенца Тихоновича-Савицкого[64].

10 марта на площади перед Покровской церковью состоялся революционный митинг. Ему предшествовала многотысячная демонстрация под красными флагами, начавшаяся от Кремля. Впереди шло казачество. За ним – эсеры и социал-демократы, а потом рабочие союзы, учителя и даже кадеты[65]. Гарнизон провел торжественное построение и парад. Возглавлявший парад полковник Маркевич получил от генерала Бирюкова саблю в серебряных ножнах. Городской голова Ляхов произнес проникновенную речь про свободу, а казачий полковник Соколов призвал на коленях почтить память павших борцов с царизмом[66].

Чиновники и офицеры эпохи монархии всерьез полагали, что будут и далее всем управлять, достаточно только сменить цвет флага.

Но очень скоро выяснилось, что встававшие перед обществом социальные проблемы не могут быть отброшены в сторону, а различные социальные группы имеют совершенно разное представление о том, что является общественным благом. 7 апреля состоялся Большой войсковой круг Астраханского войска. Круг определился по двум вопросам: воевать до победного конца, а второе, государственную, помещичью и церковную (!) землю разделить и отдать казакам. Так что в отношении экспроприации церковной собственности была занята вполне социалистическая позиция[67]. Также было высказано решение раз и навсегда отменить ношение и применение нагайки, которая стала символом участия казачества в карательных акциях против собственного народа[68].

По завершении круга прошло торжественное перезахоронение казаков А. Ежова и А. Сережникова, казненных годом ранее по приказу губернатора Соколовского. Казаки были виноваты в том, что отказались участвовать в разгоне голодного выступления астраханцев. На перезахоронение собралось несколько тысяч человек. Очевидец описывал: «шествие представляло собой трогательную картину, особенно когда над гробами был поднят малютка, сын одного из казненных казаков»[69].

Политическая палитра весны 1917 года

В отличие от других регионов, астраханские эсеры не гнались за численностью. Здесь нельзя было просто подать заявление в партию и считать себя ее членом. Требовалась рекомендация как минимум двух партийцев.

Эсеры хоть и медленно, но развивали активность. Лишь в середине апреля они выпустили первый номер своей газеты «Голоса революции».

2 мая состоялось общее собрание эсеров. Вместо стихийного оргкомитета теперь было избрано бюро. В него вошли девять человек, включая Чернобаева, Шебалина, Якиманского и Олега Михайлова.

Лидером организации стал 32-летний Дионисий Чернобаев. Уроженец Феодосии, во время обучения в Санкт-Петербургском университете он примкнул к студенческому движению и партии эсеров. В декабре 1905 года Чернобаев был арестован, помещен в знаменитые «Кресты», где провел полгода. Вышедши из тюрьмы, он уехал во Францию, затем вернулся в Россию и закончил обучение. В 1916 году Чернобаев был опять арестован за социалистическую агитацию и сослан в Астрахань[70].

Эсеры активно создавали организации в уездах. Было очевидно, что на предстоящих демократических выборах кадетам не стоит ожидать больших успехов, поэтому массы политически активных образованных людей потянулись к эсерам. Уравнительное распределение земли затрагивало интересы только помещиков и феодалов, а рабочий вопрос для социалистов-революционеров был периферийным. Поэтому конфликта интересов с буржуазией у них не было, а сама партия выглядела крайне перспективной за счет массовой поддержки села. Партия быстро набирала численность.

18 мая открылась 1-я губернская конференция ПСР. Она выразила поддержку Временному правительству, правда, не абсолютную – а лишь до той поры, пока центральные Советы сочтут возможным участвовать в этом правительстве. Конференция призвала к миру без аннексий и контрибуций, но осудила идею сепаратных переговоров и даже братаний на фронтах[71]. Особенно резок по отношению к немцам был доктор Долгополов, произнесший резко ксенофобскую речь, за которую эсерам стало стыдно и от которой они публично отмежевались[72].

Менее энергично продвигалось дело у социал-демократов. К середине весны их организация выросла примерно до 80 человек, из которых лишь 10–12 разделяли позицию большевиков, а остальные стояли существенно правее. 18 марта общее собрание эсдеков приняло резолюцию о мире, в которой недвусмысленно было сказано, что пока Вильгельм II находится у власти, никакого мира быть не может, «ибо мир, который был бы навязан правительством Вильгельма II, означал бы победу реакции»[73].

Эсдеки сосредоточились на работе в профсоюзах. Выдающимся представителем левого крыла партии был 30-летний Александр Трусов. Уроженец Борисоглебска (Тамбовская губерния), сын печника и прачки[74], Трусов еще в детстве потерял отца, рано начал работать и благодаря природному уму быстро нашел место конторщика в магазине. В 1904 году он вступает в партию, спустя год во время первой революции участвует в рабочей дружине, а после подавления восстания скрывается у сестры в Китае (Харбин). По возвращении в Россию его снова арестовывают и в 1909 году ссылают в Астрахань. Уже в мае 1912 года Трусов организовывает на Селенах забастовку бондарей[75].

После свержения царизма Александр Евдокимович становится одним из общепризнанных лидеров астраханских работников. Сотни астраханцев собираются, чтобы выслушать его мнение. Только лекция Трусова в театре «Зорька» на Форпосте собирает более 400 человек[76]. Трусов практически сразу становится лидером левого крыла партии, и 30 апреля объединенное собрание социал-демократов избирает его делегатом на Всероссийскую конференцию РСДРП (от правого крыла делегатом становится А. Иванов)[77].

Ближайшими товарищами Александра Трусова по рабочему движению и партии становятся металлист Федор Трофимов, пекарь Иван Лемисов и портной Павел Унгер.

Роль Федора Трофимова в астраханской истории недооценена, и о нем надо сказать отдельно. Трофимов родился в пензенском селе, работал с 11 лет вначале на местных кулаков, а затем подался на заработки в рыбную Астрахань. Здесь Трофимов поступил матросом на буксирное судно, освоил профессии слесаря и котельщика, успел пожить в Баку и во время первой русской революции вступил в социал-демократическую партию.

Если ленинцы сосредоточились на предприятиях, то меньшевики чувствовали себя лучше среди служащих. В начале апреля более шестисот работников городского хозяйства, включая чиновников и учителей, пришли на общее собрание, которое вел меньшевик Абдушели[78]. Поддерживали правое крыло и печатники, проголосовавшие в июне за избрание Абдушели и Сарабьянова на всероссийскую конференцию профсоюзов[79].

Социал-демократы также пытались расширить влияние среди гарнизона. 31 мая состоялось организационное собрание военной секции РСДРП, а в начале июня в ней состояли уже 35 солдат и прапорщиков. На собрания, организованные партией, приходили до двухсот военнослужащих[80].

1 мая (по новому стилю) эсдеки выпустили свою газету. Она называлась «Луч». Газета выходила за счет взносов с предприятий и прочих сборов. За первые полтора месяца, с 1 марта по 17 апреля, социал-демократы собрали 2127 рублей, в том числе 308 рублей партвзносов, 753 рубля от платных лекций, 60 рублей от профсоюза электростанции, 46 рублей от профсоюза строителей, 20 рублей от холодильного завода УНИОН и т. д. Жертвовали союз мелких торговцев, профсоюз ловцов, служащие. В порту общества «Кавказ и Меркурий» газету социал-демократов выписали 70 человек[81].

Это были довольно скромные суммы[82]. Однодневную выручку от продажи билетов пожертвовал симпатизировавший партии владелец кинотеатра «Вулкан»[83].

Конкуренцию на предприятиях эсдекам создавали эсеры. Среди рабочих станции Астрахань-II в партию вступили 50 человек, на станции Верхний Баскунчак – 98 человек, а профсоюз таскалей (грузчиков) пожертвовал на выпуск «Голоса революции» пятьсот рублей[84].

Впрочем, вражды между партиями не было, а сама социал-демократическая организация вплоть до середины лета была единой, без раскола на большевиков и меньшевиков. Неудивительно, что на выборах в городскую Думу был выдвинут единый социалистический список. Предложение о блоке было выдвинуто более активными эсерами[85].

Партии искали штабные помещения. Социал-демократы расположились в профсоюзе приказчиков в доме Агамова в Театральном переулке, а эсеры – в одном из кабинетов городской Думы. Чуть позже эсдеки переехали в помещение проектного бюро у Сапожниковского моста[86]. Еврейская рабочая партия «Бунд» собиралась в доме Иоффе на Армяно-Петропавловской улице[87], дом 113. В доме Догадиных на Большой Демидовской улице открывается клуб «Молодой Израиль».

Особо богаты на помещения оказались кадеты. В их распоряжении были Земская управа, Военно-Промышленный комитет на Никольской ул., а также зал «Общественного собрания» в доме Репина на углу Московской и Соборной улиц[88].

Советы

22 апреля прошла полноценная конференция по выбору руководства Советов. Исполнительный комитет был образован из 20 представителей от рабочей и 20 – от солдатской части общего собрания, а также из 8 представителей от двух социалистических партий, по 4 от каждой. Председателем Исполкома вновь был избран меньшевик Федор Кругликов[89]. Было найдено и помещение – бывшая квартира губернатора на углу Московской и Полицейской улиц.

30 апреля сразу в двух скверах – Александровском и Губернаторском – Советы провели митинги, призывая рабочих присоединяться к ним. 14 мая прошло сразу пять митингов. На каждый из них – в мореходное училище, на Эллинг, Криушу и т. д. – приходит от двухсот до четырехсот человек[90]. Выступали меньшевики Сарабьянов, Кругликов, Абдушели, Аствацатуров, Иванов, большевик Трусов, яркий представитель эсеров Константин Бакрадзе[91].

На предприятиях шел сбор средств в поддержку Советов и левых партий. Только в период с 3 по 17 марта в помощь Совету рабочих депутатов было собрано 1632 рубля[92].

В июне Советы поставили под контроль милицию. При их участии рассматривались дела на каждого милиционера на предмет его соответствия должности[93].

Советы создавались не только на предприятиях, но и в селах. 1 июня в актовом зале мужской гимназии открылся 1-й губернский Крестьянский съезд. Он проходил при полном доминировании эсеров. Съехалось 294 делегата из ближних и самых отдаленных сел. Были крестьяне, ловцы, казаки, калмыки и киргизы[94].

Съезд открыли старые народовольцы Михаил Шебалин и Нифонт Долгополов. Их приветствовали стоя. Далее слово взяли ведущие эсеровские специалисты – Олег Михайлов и Кузьма Терещенко.

Олег Михайлов озвучил программу партии, с восторгом принятую съехавшимися селянами. Он предложил:

– все земли, включая частновладельческие, передать в общее уравнительное пользование, оставив за государством только леса и недра;

– срочно сформировать земельные комитеты, которые бы инвентаризовали землю и стали ее распределять, исключая самозахват;

– реквизировать неиспользуемый сельхозинвентарь и раздать его нуждающимся;

– по случаю мобилизации русских, украинцев и татар на войну принудительно направить на сельхозработы военнопленных, калмыков и киргизов[95].

Земли у калмыцких и киргизских феодалов Михайлов, явно предполагая вооруженное сопротивление, предложил не изымать, а просто обложить латифундистов разорительными налогами.

С докладом по водному вопросу выступил 34-летний Кузьма Терещенко[96]. Уроженец Киева, он закончил университет, участвовал в первой русской революции и был сослан в Астрахань, где его интерес к ихтиологии оказался щедро вознагражден замечательной природой. Стремясь приблизиться к аудитории, Терещенко подчеркивал, что его отец был обычным крестьянином из-под Курска. Терещенко был человек фундаментально образованный и начал речь с описания захвата феодалами водных ресурсов в эпоху царизма. Предложений у него было три:

– отмена частной собственности на реки и взморье без всякого выкупа;

– передача этих ресурсов создаваемым ловецким артелям;

– регулирование прав ловцов и вопросов рыбодобычи местным астраханским законодательством.

Разумеется, съезд принял эту программу.

В целях демократии слово дали и большевикам. Выступивший от ленинцев прапорщик Рцхеладзе предложил передать всю землю в государственную собственность, а крестьянам эту землю арендовать у властей. Вполне естественно, что астраханские сельчане его не поддержали. Зачем нужна аренда, когда можно взять в собственность и пользоваться бесплатно[97].

Продовольственный кризис

В конце апреля в городе прошли продовольственные беспорядки. Как и в январе, население искало запасы хлеба, требуя от властей реквизировать муку у спекулянтов. Поводом для волнений послужили перебои с хлебом, вызванные усиленным спросом на пароходы и промыслы. Возбужденная толпа собралась возле Управы и не расходилась до вечера.

На следующий день массовые собрания повторились. На этот раз они сопровождались разгромом винных складов. Солдатские патрули, охранявшие запасы спиртного, присоединились к горожанам и перепились[98].

Вовсю раздавались призывы к аресту членов губисполкома во главе с Иваном Бирюковым, которые, очевидно, не пользовались авторитетом и доверием среди обычного населения. Бирюков был вынужден обратиться за помощью в Совет рабочих депутатов, который провел реквизиции, свезя найденную муку в крепость, а заодно успокоил страсти[99]. Около винных складов были выставлены вооруженные рабочие дружины.

После этого представители рабочего Совета были официально включены в продовольственную комиссию на паритетных началах. Совету также стали подотчетны частные хлебопекарни. Обо всех запасах муки, превышавших один мешок, владельцы были обязаны сообщать в губисполком, а перевозка муки запрещалась без письменного распоряжения от Исполкома. Все утаенное реквизировалось на общегородские нужды[100].

1 мая были введены хлебные карточки[101]. Нормы были довольно высокими – 3/4 фунта белого и 3/4 фунта черного хлеба, то есть 700 граммов хлеба на человека. Эсеровская пресса отмечала, что такой паек намного выше питерского и возмущаться им странно[102].

Сложности с продовольствием сохранялись и дальше, и методы их преодоления были прежними. В июле были установлены твердые цены на рыбу, включая бросовую сельдь[103]. В середине июля Продовольственный комитет сформировал торгово-контрольную комиссию, которой поручалось осуществлять реквизицию продовольственных товаров, выплачивая торговцам компенсацию по твердым правительственным ценам[104].

Нельзя сказать, что реквизиции были не обоснованны. На пристани общества «Волга», например, в заводской лавке было обнаружено несколько центнеров сгнивших продуктов – солонины, мяса, белых грибов, сливочного масла. Заведующий лавки Постнов, нагло ухмыляясь, заявил: «это дело наше, а вам до этого нет дела, за товар платит контора, а не вы»[105].

Для голодных людей такие ответы звучали как хамское издевательство.

Отставка Ивана Бирюкова

Продовольственный кризис и массовые выступления в конце апреля привели к изменениям во власти в крае.

7 мая, сославшись на плохое самочувствие, подал в отставку губернский комиссар Иван Бирюков. Трудно судить, насколько объяснение ухода было искренним, поскольку должность атамана Астраханского казачьего войска Иван Алексеевич оставлять не стал.

Вместо Бирюкова новым губернским комиссаром стал редактор «Астраханского листка» Склабинский, имевший репутацию человека либеральных взглядов[106].

Солдатские беспорядки в Астрахани

Как и бывает в дни великих перемен, царил заметный хаос. Еще в начале марта из тюрьмы сбежало 300 заключенных, впрочем, примерно 110 из них удалось быстро поймать[107]. В основном это были солдаты, арестованные за разные мелкие проступки, и их все равно вскоре отпустили. На их место в камеры решением председателя губисполкома Бирюкова были отправлены городовые и жандармы, которых было решено принудительно отправить на фронт[108].

Но если ликвидация жандармерии была вполне логична в рамках слома царской системы политического сыска, то уничтожение полиции открывало широкие возможности для уголовного элемента.

В городе возросло число убийств и ограблений, причем часть налетов камуфлировалась под «реквизиции». Изъятое таким образом имущество просто распределялось между бандитами.

18 мая, например, вспыхнула перестрелка в «Луна-парке», устроенная беглым каторжником. В ту же ночь вооруженные грабители напали на баржу с углем: хозяин отбился револьвером, причем в буквальном смысле слова, так как барабан заело и стрелять в нападавших он не мог[109]. В семи верстах от Цветного убили с целью ограбления целиком две киргизские семьи – девять человек. Кибитки были буквально залиты кровью[110].

Часть преступного элемента поставлял гарнизон. Азартные игры в казармах и в притонах процветали, хотя Совет солдатских депутатов пытался запретить их еще 11 марта. Командир части полковник Алексеев особым авторитетом не пользовался. К лету ситуация окончательно вышла из-под контроля. Помимо солдат, в городе ходили сотни дезертиров. В последних числах мая в ходе облавы было задержано свыше 3000 человек, одетых в шинели и не имевших документов[111]. Из них 400 оказались дезертирами[112].

10 июня в притоне, организованном одним из персов, в ходе карточной игры поссорились два солдата, ранее уже сидевших за уголовные преступления. Один из них тяжело ранил товарища и, чтобы избежать наказания, обвинил в случившемся хозяина заведения. Собравшиеся солдаты стали нападать на всех встречавшихся им на пути персов. Ценой напряжения усилий власти смогли остановить погром, но его результатом стала гибель одного иранца и ранение еще нескольких. Был ранен и солдат, пытавшийся призвать к разуму своих сослуживцев[113].

Столкновение с персами было всего лишь преддверием куда более масштабных событий, развернувшихся буквально спустя неделю. Военное министерство издало приказ о призыве из запаса 40-летних призывников. На фронт идти, естественно, никто не хотел, поскольку коммерческий характер мировой бойни не оспаривался даже официальной прессой. Поставщики наживались на военных заказах, и погибать за их обогащение желающих не было. Вопрос был не в том, произойдут ли протесты, а в том, кто их возглавит.

В условиях слабости астраханских левых такой человек обнаружился в самой солдатской среде. Им стал вольноопределяющийся Андрей Шварцкопф. Сын немецкого колониста из Самары, Шварцкопф служил писарем и оказался в Астрахани по болезни. Здесь он стал рассказывать, что является Георгиевским кавалером, умолчав о своем уголовном самарском прошлом. Прошлое, впрочем, дало о себе знать, и Шварцкопф вскоре оказался уличен в воровстве товаров из магазинов. Это не смутило ни его, ни банду, которую он собрал вокруг себя. Шварцкопф открыто выступил против Совета солдатских депутатов, организовав избиения активистов Совета и публично призывая к их аресту.

Требование было простым и удобным для гарнизона: вместо солдат 156-го полка отправить на фронт рабочих оборонных предприятий.