Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи

Олег Айрапетов

Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)»

Введение

Эта книга представляет собой расширенное переиздание биографии генерал-адъютанта Николая Николаевича Обручева, первый вариант которой был опубликован в 1998 году в Петербурге, в издательстве «Алетейя»[1].

Жанр персоналии тогда становился все более популярным, и за прошедшие двадцать лет эта популярность, похоже, не понизилась. Последнее обстоятельство не может не удивлять – в условиях разгрома школы и распада культуры следовало бы ожидать чего-то другого. Но общество, которому постоянно предлагают калейдоскоп меняющихся оценок событий и людей, по-прежнему обращается к прошлому с интересом. Последнее обстоятельство не может не радовать историка, но одновременно оно же предполагает и значительное усложнение задач, стоящих перед ним. Объяснение исторического факта в историческом контексте требует предельно информативно объяснить мотивацию поступков людей и причины действий государственных институтов.

Осложняется эта задача другой проблемой: отсутствием в России XIX века институционально оформленных центров принятия решения. При Александре I министерства были еще слишком слабы организационно для выработки и защиты системы ведомственных взглядов. При его преемнике Николае I чиновничество, офицерский корпус значительно увеличились количественно и качественно. Однако Николай I был «сам себе министр иностранных дел» и «сам себе начальник Генерального штаба». Чрезмерная централизация превращала министерства в безынициативных исполнителей планов императора, в аппарат по реализации воли монарха.

При Александре II ситуация изменилась. В определении взаимосвязанных вопросов внешней политики и стратегии решающее значение приобретает борьба соответствующих министерств за влияние на личность императора. С середины семидесятых годов XIX века в эту борьбу включается Министерство финансов; постепенно растет влияние Военного министерства, и это приводит к тому, что после Берлинского конгресса 1878 года и практически до 1 марта 1881 года наступает период почти полного контроля военных над МИДом. Этому, конечно, способствовала и случайность – болезнь престарелого канцлера кн. А. М. Горчакова, который попросту не мог справиться с вызовом со стороны Военного министра. Можно сказать, что при определении направления военно-политической деятельности России в годы царствования Александра II вырисовывается треугольник: император – министр иностранных дел – военный министр. Вершиной треугольника, естественно, является монарх, а сферы влияния последних двух постоянно меняются.

Можно ли, в свою очередь, определить мотивацию, технику принятия планов и решений самого военного ведомства? Для германской (прусской до 1871) армии со второй половины XIX века органом, определяющим ее позицию и политику, стал Генеральный штаб. В России попытки устройства подобной организации закончились в конце шестидесятых годов XIX века неудачей. Либеральный министр Д. А. Милютин не допускал и мысли об ослаблении полноты своей власти в армии, очевидно, предполагая, что его мозг может заменить «мозг армии», то есть Генштаб. Но даже Дмитрий Алексеевич, чаще всего окружавший себя простыми исполнителями, нуждался в исполнителях-интеллектуалах для эффективного управления огромным организмом русской армии. Таким человеком для Милютина стал Н. Н. Обручев, который с 1864-го по первую половину 1877 года постепенно превратился в доверенное лицо военного министра, а после русско-турецкой войны 1877–1878 годов – в личного друга Дмитрия Алексеевича. Направление деятельности министерства с середины семидесятых годов XIX века определялось во многом взаимоотношениями между этими двумя выдающимися личностями, из которых личность Обручева, постоянно находившегося в тени, игравшего формально вторую роль в военном ведомстве и при Александре III, оказалась вне пристального внимания историков.

Когда Первая мировая война, революция и гражданская война смели поколение генштабистов, воспитанных Обручевым, память о нем была вытеснена событиями 1914–1920 годов. Умер ген. А. А. Поливанов, собиравшийся воссоздать биографию своего учителя. Уничтожена была часовня над могилой Обручева, рассыпан его архив. Бесследно исчезли мраморные доски в 1-м кадетском корпусе, Николаевской академии генерального штаба, Главном штабе, где «в назидание потомству» еще при жизни Обручева его фамилия была проставлена золотыми буквами. Кронштадтский форт «Обручев» получил новое имя «Красноармейский». Имя Николая Николаевича упоминалось только в связи с его революционными симпатиями в начале шестидесятых годов XIX века, участием в разработке плана русско-турецкой войны за освобождение Болгарии и русско-французского союза в начале девяностых годов XIX века.

Даже этих трех фактов достаточно для того, чтобы оправдать интерес к личности Обручева, который к тому же стоял у истоков русской военной статистики и журналистики, долгое время работал в Военно-Ученом комитете Главного штаба, на кафедре военной статистики академии Генерального штаба, был единственным выпускником «блестящего», по оценкам Д. А. Милютина, академического выпуска 1854 года, награжденным орденом Св. Георгия 3-й степени[2]. «Как профессор он создал целую школу, подготовил много талантливых офицеров, которые гордились тем, что они ученики Обручева. Как администратор он работал над реорганизацией наших вооруженных сил на новых началах: развитие системы резервов и государственного ополчения, устройство военно-конской повинности, мобилизация армии, проведение стратегических путей, возведение крепостей, сосредоточение войск, подготовка вероятных театров военных действий и вообще все вопросы, обнимающие системы обороны государства, разработаны у нас Обручевым»[3], – отмечал его ученик генерал от кавалерии А. А. Бильдерлинг. Другой его ученик ген. Поливанов считал, что его учитель – «мощный умом и патриотизмом устроитель нашей государственной обороны до 1898 года»[4]. Эти и другие оценки говорят о той значительной роли, которая была уготовлена Обручеву историей.

Следует отметить, что сам Николай Николаевич тем не менее, следуя модным настроениям своего времени, невысоко оценивал роль личности в истории. Находившийся в мае 1879 года в Константинополе А. А. Половцев наблюдал и описал любопытную сцену: «По возвращении Лобанова (русского посла в Константинополе Лобанова-Ростовского. – О. А.) между ним и Обручевым завязался интересный спор о значении биографии для истории. Обручев, разумеется, всецело отвергает значение биографий, приписывая всякое историческое значение исключительно массам. Лобанов, напротив, доказывает важность биографий, особливо за то время, когда, по неразвитию масс, судьба их гораздо более зависит от единичных личностей»[5].

Таким образом, взявшись писать биографию Обручева, я становлюсь на позиции его оппонента, правда, не во всем принимая его аргументацию. Меня интересует как личность Н. Н. Обручева, так и деяния человека, которого при жизни сравнивали с Мольтке-старшим[6]. Основатель прусского генерального штаба, как известно, жил по принципу «быть больше, казаться меньше». Тот же принцип применял в жизни Обручев.

Глава I

Начало пути. – Дело «Военного сборника». – 1863 год. Обручев и восстание в Польше. – Истоки одного мифа и реалии

Начало пути

22 ноября 1830 года в Варшаве, в семье капитана лейб-гвардии Литовского полка Николая Афанасьевича Обручева и Марии Лукиничны Обручевой (урожденной Колотовой) родился четвертый ребенок, которого окрестили Николаем. Где был крещен будущий начальник Главного штаба, сказать точно нельзя, церковно-приходские книги в архиве Варшавы полностью не сохранились. Но русская община в Варшаве была относительно немногочисленна, в городе была лишь одна православная церковь и часовня в Королевском замке – резиденции наместника. Очевидно, что Николая Николаевича крестили в церкви св. Троицы на Подвале (Trojcy Swietei przy ul. Podwale).

В ночь с 17-го на 18-е (с 29-го на 30-е) ноября 1830 года в Варшаве начался мятеж, центром которого стала школа подхорунжих. Там училось около 200 юнкеров – в основном это были поляки. Поводом для начала мятежа стала подготовка к мобилизации армии для возможного выступления в поход на Бельгию. Гарнизон Варшавы состоял из польских (10 тыс. чел. при 18 орудиях) и русских (7 тыс. при 20 орудиях) частей12. Великий князь Константин Павлович вместе с большей частью русского гарнизона и теми польскими войсками, которые сохранили верность короне, отошел за город. Под их защиту съезжались русские семьи, которым удалось избежать резни3.

После некоторого колебания Константин Павлович принял решение об отходе, сказав: «Прощай, Варшава! Брест протягивает к нам руки»4. Войска выступили в поход. Впереди шла пехота, по флангам и в арьергарде – кавалерия с орудиями, в центре – коляски с женщинами и детьми5. Это был первый поход, затронувший судьбу Николая Николаевича Обручева. Через 68 лет он получит от сослуживцев адрес, подписанный высшим генералитетом России, в котором будут справедливые слова: «Гордость Русской армии, вы почти с колыбели принадлежали ей»6.

Военная карьера ребенка была определена традициями семьи. Род Обручевых нельзя назвать древним. Его основатель – Афанасий Федорович, сын штык-юнкера, архангельский дворянин, кавалер ордена Св. Георгия 4-й степени, дослужился до инженер-генерал-майора. Афанасий Федорович участвовал в защите Оренбурга в годы восстания Пугачева, укреплял и строил Новодвинскую, Динамюндскую, Рижскую, Фридрихсгамскую и Бобруйскую крепости. Он отличался умением удовлетворить взыскательность самого требовательного начальства и заслужить симпатии местного населения. «Лучшим тому доказательством служит подаренная медаль, выбитая по случаю празднества столетнего подданства Риги Российской державе; эти медали раздавались одному генералитету, из полковников же удостоен сего лестного подарка мой Папенька», – вспоминал позже Н. А. Обручев7. Н. А. Обручев неоднократно получал благодарности Александра I и Николая I. После смерти Афанасия Федоровича 17 августа 1827 года Н. А. Обручев на аудиенции у Николая I получил личное соболезнование императора: «Вы ездили в Финляндию, вы лишились вашего батюшки, жалею о вашей потере»8.

Из 19 детей А. Ф. Обручева 13 умерло во младенчестве. В 1802 году родился отец Н. Н. Обручева9, который, окончив Второй кадетский корпус вторым по успеваемости, начал службу прапорщиком в лейб-гвардии Литовском полку10. 19 мая 1837 года полковник Николай Афанасьевич Обручев, командир Самогитского гренадерского полка, стоявшего тогда в Бронницах (недалеко от Новгорода), скоропостижно скончался – вдова с семью малолетними детьми оказалась в крайне тяжелом финансовом положении. По ходатайству ген.-л. сенатора И. П. Пущина и начальника штаба Военно-учебных заведений полк. Я. И. Ростовцева перед великим князем Михаилом Павловичем император Николай I назначил вдове полковника Обручева пенсию в 428 рублей серебром (1500 руб. ассигнациями) в год, мальчики – Афанасий и Николай – были приняты в Александровский сиротский кадетский корпус, а дочерей определили в Смольный институт. Мария Лукинична сама отвезла сыновей в корпус и переехала в Петербург. Финансовое положение семьи оставалось долгое время тяжелым.

Смерть отца, отрыв от семьи были сильным ударом для семилетнего ребенка. Поддержку, оказанную в это время двоюродным братом, будущим академиком А. Ф. Бычковым11, Н. Н. Обручев запомнит навсегда. В 1890 году, поздравляя Бычкова с 50-летием его служебной деятельности, он писал: «Поздравляю и себя с пятидесятилетием нашей родственной дружеской жизни. Припоминаю твое первое появление к кадетику Александровского корпуса, твой первый фунт конфект… твое постоянное участие ко мне как к младшему, но якобы равному тебе брату. Спасибо, мой дорогой, за все, что ты для меня сделал»12.

Попытаемся рассмотреть путь «маленького кадетика» по системе Военно-учебных заведений николаевского времени. Попав туда семилетним несмышленышем, Обручев вышел из корпуса 18-летним офицером. Многое было заложено в этом периоде учителями и воспитателями, а Н. Н. Обручев всю жизнь выделялся своими способностями, в том числе к учебе и усвоению материала. Здесь, в корпусе, начала складываться личность будущего начальника Главного штаба русской армии.

Александровский малолетний сиротский кадетский корпус был образован в 1830 году, когда все малолетние отделения петербургских кадетских корпусов (1-й, 2-й, Павловский и Морской) были упразднены, и кадеты от пяти до десяти лет13 были сведены в него. Шефство над новым корпусом взяла императрица Александра Федоровна. Он располагался в Царском Селе в здании упраздненного в 1829 году пансионата при Лицее. В трехэтажном здании корпуса были расположены спальни, классы, столовая, церковь, лазарет и квартиры классных дам. Учителя, директора, инспекторы и другие служившие в корпусе лица занимали особый флигель. Корпусу принадлежал большой сад, по обе стороны которого находились плац и луг, сад с гимнастическими снарядами и большой двор для прогулок. Штат корпуса составлял 400 воспитанников, которые делились на четыре роты и малолетнее отделение, куда направлялись дети от пяти до восьми лет. Рота составляла от 90 до 95 человек и делилась на три отделения, каждое под особым надзором и руководством классной дамы. Малолетнее отделение имело отдельную от других спальню, к которой примыкала трехкомнатная квартира классной дамы, где дети могли собираться и играть по окончании занятий. Кадеты старше семи с половиной лет распределялись в роты, делившиеся на три отделения, каждое из которых также имело спальню, соединенную с квартирой классной дамы. Таким образом, воспитанники находились под внимательным женским контролем. Одна из трех классных дам назначалась старшей. Эта должность обязывала к более активному участию и большей ответственности в воспитательном процессе, а потому утверждалась она по представлению директора корпуса начальником штаба Военно-учебных заведений, в этот период – Я. И. Ростовцевым.

Кроме классных дам при каждой отделении состояли три няньки, которые прислуживали воспитанникам за столом, чистили их одежду, убирали спальни. В каждой роте состояли на службе двое дядек из отставных унтер-офицеров, дежуривших через день и присматривавших за кадетами в часы их отдыха. Курс учения в Александровском корпусе был элементарным, подготовительным. Приемный, младший класс из четырех корпусных, начинал обучение с азов. Детей готовили к службе и учебе во «взрослом» кадетском корпусе, к дисциплине, требования которой были строги: на занятиях дети сидели прямо, заложив обе руки за спину (так улучшалась осанка будущих офицеров), без разрешения учителя не позволялось положить на стол ни книгу, ни тетрадь, а о своем желании кадет заявлял поднятием руки, ожидая вопроса со стороны учителя. Широко применялись меры наказания и поощрения. К первым относились следующие: 1) приказ стоять неподвижно; 2) вывод из класса за дверь; 3) дурной балл; 4) запись в классном журнале (последние меры лишали кадета сладкого блюда в воскресенье); 5) жалоба инспектору, обыкновенно кончавшаяся розгами. Кадет поощряли: 1) хорошим баллом (при 12-балльной системе); 2) письменным заявлением в журнал о хорошем поведении; 3) пересаживанием учеников с места на место. Последняя мера считалась весьма важной. В начале учебного года дети рассаживались в соответствии с баллами, полученными на переводном экзамене: отличники – ближе к учителю, неуспевающие – на «камчатке». Но этот порядок менялся на каждом уроке, так как учитель за хороший или плохой ответ пересаживал детей. Сами кадеты были весьма внимательны к соблюдению этой иерархии. К числу самых сильных мер воздействия относились красная и черная доски, на которые наносились фамилии успевающих и нерадивых воспитанников, причем черная доска была столь строгим наказанием, что фамилия провинившегося писалась не сразу, а по одной букве, в соответствии с очередным проступком.

Учебный год, продолжавшийся с 15 августа по 15 июля, заканчивался экзаменами. По окончании занятий лучшие ученики получали подарки (только книги), причем раздавали их в присутствии родственников кадет и высшего начальства, и каждый подарок вручался при звуке труб и литавр специально приглашенного оркестра. Выпускники Александровского корпуса по окончании его развозились по определенным для них корпусам из Царского Села на запряженных тройками каретах, что породило особую песню:

Через полгода, не боле,На троечке лихойПокатим в чисто полеИз корпуса в другой14.

С начала 1840-х годов в Александровском корпусе стали появляться и отрицательные черты, которые привели позже к многочисленным нареканиям к его устройству и службе, и наконец, к упразднению15. 26 августа 1841 года Н. Н. Обручев был переведен в 1-й кадетский корпус16, старейшее из армейских Военно-учебных заведений, основанное по указу Анны Иоанновны 29 июля 1731 года генерал-фельдмаршалом графом Б. Х. Минихом, который и был фактическим основателем корпуса и первым его главным директором. Первоначально корпус назывался Сухопутным шляхетским, а 1-м кадетским он стал именоваться 10 марта 1800 года, по именному указу Павла I.

Специальные военно-учебные заведения для подготовки офицеров впервые были созданы во Франции. Знаменитый военный министр Людовика ХIV, реформатор французской армии Франсуа-Мишель Летелье, маркиз де Лувуа (1641–1691), в 1682 году соединил кадет, служивших в разных частях армии, в особые кадетские роты, с целью изъять будущих офицеров из общества солдат. В 1694 году, вскоре после смерти Лувуа, кадетские роты были упразднены. В 1726 году их восстановили, а в 1733 году вновь распустили. В Пруссии же переняли и развили идею Лувуа – в 1686 году здесь были учреждены кадетские роты. Берлинский корпус стал образцом для Саксонии – это произошло в 1725 г. По примеру Франции кадетские академии возникли в Берлине и Магдебурге. Кроме того, существовавшая в Кольберге с 1653 года небольшая рыцарская академия была преобразована в кадетскую академию. В 1717 году эти три академии были сведены в Берлине в кадетский корпус, шефом которого стал пятилетний кронпринц Фридрих – будущий король Фридрих II. Примеру пруссаков последовали другие: Австрия – в 1751-м, Польша – в 1765-м, Бавария – в 1790 году17.

В разное время во главе 1-го кадетского корпуса стояли такие люди, как И. И. Бецкой, М. И. Кутузов, великий князь Константин Павлович, а во время поступления в корпус Обручева его шефом был сам император Николай I. К корпусу имел отношение А. В. Суворов, его окончили три генерал-фельдмаршала: П. А. Румянцев-Задунайский, А. А. Прозоровский, М. Ф. Каменский, герои войны 1812 года генералы Я. П. Кульнев и К. Ф. фон Толь, в нем учились поэты М. М. Херасков, А. П. Сумароков и В. А. Озеров. В корпусе начинали службу России дети Николая I, в том числе и наследник престола. Интересно замечание сослуживца великих князей по корпусу: «Они (то есть дети Николая I. – О. А.), входя в наш мир, совершенно подчинялись корпусной дисциплине и условиям кадетской жизни»18. Служба в таком корпусе была почетной и обеспечивала хорошие условия для дальнейшего продвижения. Принимались туда лишь дети потомственных дворян, родители которых имели чин не ниже полковника.

Здесь происходило становление Обручева как личности. Период от 10 до 18 лет очень важен, поскольку истины, усвоенные в детстве, как правило, не покидают человека и в последующие годы. Поэтому хотелось бы сказать подробнее о жизни кадетов. Сначала дети попадали в неранжированную роту. Старшие кадеты учили новичков отстаивать свое достоинство, никогда не жаловаться начальству: «Если будут сечь или морить голодом, то все-таки никогда „не выдавай товарища“»19. По отношению к порке в неранжированной роте существовал обычай – кадет не считался кадетом, не будучи высеченным хоть раз. «Первая порка производила в кадеты, вторая – в ефрейторы, третья – в унтер-офицеры и т. д., возвышаясь в чинах, иные в год и в два, не имея 12 лет от роду, доходили до „фельдмаршала“, то есть были 18 раз высечены»20.

В одной роте с Обручевым в корпусе служили сын Шамиля Джемалэддин, выданный заложником при взятии летом 1839 года аула Ахульго (в корпусе всегда было много детей-горцев, они обычно ходили в национальной одежде и выделялись только этим21), братья Жемчужниковы, Николай Негош, сын черногорского князя. Условия жизни были одинаковы для всех. Розга была важным составным элементом в воспитательной системе. Березовые розги имели сухие отростки в 3–4 см, которые при сильных ударах входили в тело, образовывая занозы. Единственным способом для кадета избежать заноз был подкуп сторожа – старого отставного солдата, за гривенник пускавшего детей в чулан, где хранились запасные розги. В таком случае готовились «бархатные розги», то есть острым ножом срезались эти злосчастные отростки. К полугодовым экзаменам, после которых наказывали за плохие оценки, некоторые кадеты специально точили перочинные ножи. Подобная метода воспитания, конечно, сказывалась на нравах кадетов – они грубели, и особенно выделялись выпускники – кадеты 1-й роты, которые назывались «перворотами» и «старыми закалами». Правила поведения «перворота» были изложены в стихах:

Придешь к столу, ты, как свинья, нажрись,Побольше ешь, побольше пей.И если туго – расстегнись,А мало есть – отнюдь не смей.Зато под розгами ни слова,Или кричи «не виноват»,А вставши, дай толчка лихого,Так истинный ты будешь хват22.

Такой кадет обязательно должен был иметь ноги колесом (для чего в бане в металлическую шайку наливалась горячая вода, и старшие воспитанники сидели, обхватив ее ногами – молодые кости искривлялись23), ходить по коридору, сильно стуча каблуками, сильно отворачивать обшлага на рукавах, расстегивать нижнюю пуговицу куртки и, конечно, разговаривать басом, нюхать и курить табак. Признаком хорошего тона считалось ходить «за жратвой»24 в хлебную и отнимать еду у младших воспитанников. Но… «первороты», в сущности, были добрые малые и только представлялись суровыми. Случалось, что в лазарете, видя, что маленький воспитанник получает одну овсянку, которую есть не может, перворот приносит ему свою котлету, а сам ест его овсянку, говоря при этом: «Для меня дело в количестве, а не в качестве»25.

Естественно, что «перворот» ни в чем никогда не сознавался и постоянно вступал в пререкания с начальством. В 1-й роте произошло исключительное для николаевских военно-учебных заведений событие – бунт кадетов против грубости офицера, поручика Крылова, осмелившегося назвать одного из воспитанников корпуса дураком и кантонистом. Это вызвало взрыв негодования, в адрес Крылова посыпалась брань, его команду «Смирно!» никто не выполнил. Прибывший в роту дежурный успокоил беспорядок, а на следующий день «перворотов» посетил Я. И. Ростовцев. С кадетов, по личному указанию императора, уже сняли погоны, были запрещены отпуска и визиты родных, Ростовцев прокричал: «Бунтовщики! Вы забыли дисциплину! Хотите все в солдаты! На колени!»26.

Рота на колени не встала. В 1-м кадетском считалось верхом позора пойти на это – кадеты предпочитали порку до полусмерти или солдатчину такому оскорблению. Ростовцев – выпускник Пажеского корпуса, очевидно, не знал этого, но и он, почувствовав, что перегибает палку, оговорился: «На колени, помолитесь Богу, чтобы царь вас простил! Только Бог нам может помочь умилостивить царя»27. После этих слов Ростовцев первый стал на колени перед ротным образом и перекрестился. Рота со всеми офицерами последовала его примеру. Через 1,5 месяца кадетам 1-й роты были возвращены погоны. Так воспитывалось чувство корпоративности будущих офицеров, так они учились при любых обстоятельствах защищать свое достоинство. Нормой считалось дерзкое поведение с офицерами, позволявшими себе грубость по отношению к кадетам. Но если офицер не наказывал кадетов беспричинно, то делом чести считалось прикрыть его от взысканий начальства.

Сопротивление иногда принимало вид баловства. Начальство, например, требовало, «чтобы фронт весело смотрел»28, подкрепляя требования угрозой розог. «Но кадеты во фронте, чтобы показать иногда свое неудовольствие, хмурили брови и делали сердитые лица. Если в это время требуют улыбки, то на злых лицах являлись ощеренные зубы»29. Жесткая дисциплина и демонстративное сопротивление ей, показная грубость и лихачество все же имели положительное значение – ведь из детей старались сделать солдат. К тому же в поведении будущих «отцов-командиров» были свои внутренние ограничения: например, в кадетской среде не приветствовалось увлечение азартными играми и пьянство.

Служба в корпусе была нелегкой, и дети, естественно, стремились облегчить себе жизнь. Простейшим способом избежать наказания во фронте или в классе была симуляция болезни. Особенно отличались одноклассники Обручева – братья Жемчужниковы, которым часто удавалось сорвать занятие, избежав при этом наказания.