Сумеречный разум, или Людка

Глава 1. Знакомство

Людка работала в кассе филармонии небольшого областного центра. Работа нравилась девушке и полностью ей соответствовала: такая же задумчиво-загадочная в часы продажи билетов на концерты местных исполнителей и суетливо-напряжённая в дни приезда настоящих знаменитостей из Москвы или Питера.

Людка выросла в семье неблагополучной – отец пьянствовал, потом бросил их, уехал в деревню, там спился окончательно и умер. Мать, чтобы поднять её и больного шизофренией брата, работала в поликлинике как проклятая, не брезгуя и побочным заработком – делала уколы и массаж всем, кто попросит.

И всё-таки, девчонка эта была не промах. В школе ходила в разные кружки – и в театральный, и в танцевальный. Потом училась в училище, получила диплом, где в графе «специальность» значилось: делопроизводство. Она гордилась собой. И работа подвернулась как раз по ней – близко к искусству, к утончённым и культурным людям, которые Людке казались римскими богами из телевизионной рекламы. Конечно, и себя она тоже мысленно поселила на Олимп и представлялась себе Афродитой, богиней любви, но больше, всё-таки, красоты – здесь у Людки всё совпадало – и месяц рождения – май, и собственная внешность, и характеристика богини, которую она прочитала в книжке, оставшейся в кассе от ушедшей в декрет предшественницы. Больше всего Людку устраивало то, что люди, рождённые в месяц Афродиты, «мягки и привлекательны в общении и через любовь способны достичь многого в жизни». Конечно, она достигнет многого, в этом Людка не сомневалась. И, конечно, через любовь к Аполлону – покровителю искусств, целителю и прорицателю, везунчику и баловню судьбы.

***

В тот день она была не совсем, чтобы очень свеженькой. Накануне сходила с хорошим знакомым в кафе, выпила лишнего, потом они поехали к нему домой, переночевали и оттуда она, роняя перчатки и на ходу завязывая шарф, помчалась на троллейбус, чтобы успеть на работу.

В филармонии ожидался аншлаг благодаря приезду столичной знаменитости – гитариста Виктора Стреленко. С большой афиши, висевшей в холле, на всех любопытствующих смотрело его улыбающееся лицо с копной тёмных волос, а рука с аристократически длинными пальцами опиралась на гитару. Гитара, казалось, тоже сияла улыбкой благодаря присутствию рядом своего кумира и владельца.

Людка для себя твёрдо решила: познакомлюсь, как бы и что бы ни было, и где наша не пропадала! Как только с билетами было покончено, она кинулась в зал. Притормозила у зеркала, осмотрела себя критическим взглядом, достала из сумочки помаду и, надув капризно губки, подкрасила их. «Всё-таки какая она хорошенькая!», – почему-то в третьем лице подумала про себя Людка и побежала за кулисы, чтобы там, если повезёт, перехватить музыканта. Не повезло – Стреленко прошёл на сцену, ему уже не очень стройно начали аплодировать слушатели, ненавязчиво требуя свидания с волшебной гитарой.

Вся в нетерпении, слушая и не слушая гитарные аккорды и переборы, Людка с трудом дождалась антракта и, когда музыкант после поклонов пошёл в гримёрку, она, будто бы случайно, столкнулась с ним в узеньком коридорчике. Если бы его взгляд был водой из тазика, которую Людка выплёскивала на себя, когда мылась в деревенской баньке у тёти Шуры, то весь пол, все стены коридора и даже дверь гримёрки оказались бы в сверкающих брызгах, а сама она стояла бы с головы до ног мокрая. Вот такой был у него взгляд! Как она могла остаться в долгу? Людка прошла мимо, как будто ничего не было, остановилась и подождала. Знала, нет, уверена была, что он оглянется. «Он оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она…» И Людка быстро взглянула на Виктора, будто в смущении, а на самом деле в ожидании или в желании… чего? – за секунду до его слов она не смогла бы сказать, чего она желала, но вот он сказал, точнее, спросил, и она тут же поняла: именно этого она и желала.

– А как вас зовут, девушка?

– Людка, – она ответила, и тут же спохватилась: ответила не то и не так!

– А можно я буду называть вас Милой? Давайте после концерта встретимся здесь же, и я буду называть вас Милой?

– Можно, если не «вас», а «тебя», – ответила Людка и снова подумала о себе в третьем лице: «Откуда в ней столько наглости?»

– С радостью! А меня ты можешь смело называть по-латински Победителем!

Глава 2. Милая моя

После концерта всё закружилось, как яркая юбочка у девчонки в танце.

Сначала они поспешно, как будто боясь куда-то опоздать, ели, обжигаясь, пельмени в ближайшем кафе, потом забежали в магазин за вином и коробкой конфет и, почти не разговаривая, пришли в гостиницу, поднялись в номер, где остановился Виктор.

Виктор снял пальто, расчехлил гитару, рукой попытался пригладить волосы. Людка восхитилась его необыкновенной стройностью и седине в тёмных прядях: «перец с солью» – подумала она.

– А теперь – слушай! Виктор взял гитару и, как на настоящем концерте, торжественно объявил:

– Висенте Гомес. Романс.

Если честно, то Людке не очень нравилась классическая музыка – как-то далеко от неё она была, казалась скучной, занудной и длинной. Не понимала Людка, какая может быть радость в том, чтобы сидеть по два часа в зале и слушать одного человека, который что-то такое пытается изобразить особенное на шести или семи – сколько их там? – струнах. «Балалайку в руки возьму, «Светит месяц» тихо заиграю. И тебе, тебе одному о своей любви пробалалаю», – вспомнила она запись песенки, под которую они с Колькой Парамошкиным отплясывали в танцевальном кружке. Танец назывался «Знакомство». Да уж, интересное знакомство у неё получается. С классической музыкой.

– Франсиско Таррега. «Воспоминание об Альгамбре».

Хорошо, что мать не заставляла Людку учиться музыке. Да ей, матери, вообще не до Людки было: всё работала, да работала, да с отцом ругалась, когда тот пьяный приходил. Нет, однажды она Людке рассказала, как они с папкой поехали летом на речку, а у неё, у матери, с собой даже купальника не было, и тогда отец взял лодку напрокат, и они катались на лодке, а погода была такая солнечная, вода – тёплая, и мать почему-то согласилась выйти замуж за отца.

– Да ты не слушаешь, Мила? Что с тобой? – Виктор присел с ней рядом, отложил гитару, но тут же снова взял инструмент в руки и стал тихонько напевать, чуть слышно перебирая струны:

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.

Тих и печален ручей у янтарной сосны.

Пеплом несмелым подёрнулись угли костра.

Вот и окончилось всё, расставаться пора.

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях встретимся с тобою?

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях встретимся с тобою?

Неожиданно Виктор положил инструмент и обнял девушку, а она, прежде чем забыться в его объятьях, успела заметить, что гитара лежит на полу как одинокая женщина с тонкой талией.

***

Утром Людка провожала Виктора в Нижний Новгород, где у него был очередной концерт. И прямо на автостанции у них состоялся короткий разговор. Точнее, говорил Виктор, а она слушала. Он говорил, что любит только гитару. Что женщин у него было много. Что с Людкой ему было очень хорошо. Что он обязательно ещё не раз приедет в их город, потому что слушатели у них очень чуткие и понимающие. Что она может приехать к нему в Москву, когда захочет. Пусть она предварительно позвонит. И пусть запишет номер телефона. Мобильного. Ага. Он её любит.

Людка крепко-крепко сжала губы. Ей казалось, что тогда она не заплачет, но слёзы всё равно выступили. Она пальцем осторожненько провела под глазами. В кого она такая чувствительная? Точно, не в мать. Значит, в отца. Помнится, он придёт домой по стеночке, а она, совсем ещё девчонка, строжится на него: «Ты чего это напился опять?». А он ей: «Убью, с-сука, если будешь меня доставать!» – а сам плачет.

Глава 3. Натурщица

После работы она пришла домой и сразу стала откачивать брата, который кинулся к ней с воплями: «Она в меня стреляет! Она в меня стреляет! Она в меня стреляет!» Глаза подростка были полны ужаса, а показывал он в свою комнату. Людка прижала брата к себе, стала гладить его коротко стриженую шишковатую голову. Когда он уткнулся ей в плечо и тихонько заскулил, она, как можно ласковее, спросила: «Кто стреляет?» «Подушка!» – тут же резко выкрикнул он, отступил от сестры и, присев на корточки, закрыл голову руками. Людка пошла в его комнату, взяла с диванчика, на котором спал брат, подушку и спрятала её в шкаф.

– Иди сюда, её больше нет!

– Она ушла?

– Да, она ушла и велела тебе передать, что больше никогда не будет стрелять! Никогда, слышишь? Никогда… Никогда! Никогда!!!

Людка вдруг осознала, что не просто говорит, а выкрикивает слова. «О, Боже! Не дай ей сойти с ума тоже!» – взмолилась она про себя, побежала в ванную, открыла кран и стала со страхом смотреть на струю: ей внезапно вспомнился кадр из какого-то мистического триллера – там из крана текла не вода, а кровь.

Наревевшись и умывшись, Людка почти выползла из ванной, проковыляла в комнату и там, прислонившись к стареньким обоям, резко и отчаянно застучала в стену. Это был их с Андреем условный сигнал SOS. «Когда тебе будет плохо, простучи мне о спасении своей заблудшей души, и тебе сразу станет хорошо, потому что приду я – твой отчаянный любитель и могучий избавитель, и ты, хочешь того или не хочешь, будешь спасена!» – примерно такую ахинею нёс обычно её сосед художник, когда она заходила к нему, чтобы поболтать, посмотреть «полотна мастера» и немножко пофлиртовать. Флирт обычно заканчивался жанром «ню», после чего Людка неизменно возвращалась к себе, а Андрей неизменно говорил ей в спину: «А не стать ли тебе моей штатной музой? Муза – не обуза! Если что, сигнал SOS, ладненько?»

Через минуту Андрей уже звонил в их дверь, а ещё через минуту обнимал Людку в тесной прихожей. «Я согласна стать твоей штатной музой», – прошептала Людка куда-то в плечо своему спасителю. «Муза – не обуза», – тоже шёпотом отозвался, как на пароль, Андрей.

***

Жизнь с художником разделила существование девушки на два разных по размеру полушария: в одном помещались мать с братом, а в другом – они с Андреем, его друзьями, выпивкой, травкой, ночными спорами о высоком в искусстве и утренними «встречами» с низменным в быту. Одно объединяло эти два разных полушария: они ощущались Людкой как северные. Ей постоянно было холодно. Возвращаясь с работы, она сразу заворачивалась в старенький плед, да так и ходила по квартире. «Девушка, закутанная в плед» с картины известного художника Андрея Хомутова. А, может, ей было холодно потому, что в их доме во всех квартирах батареи этой зимой были чуть тёпленькими, а старые рамы ощутимо продувались?

Она, действительно, позировала Андрею. Позировала неумело, непрофессионально. Часто сеанс прерывался где-нибудь на втором часе, потому что художник раздражённо говорил: «Ты скверная натурщица! Позвоночник у тебя некрепкий, сидишь ты не прямо, стойкости и терпения у тебя не хватает. Впрочем, яркости и самобытности с избытком. Ну, хоть что-то в этот мрачный зимний вечер поиметь. Ты моя Муза – основа нашего союза! Почти Семонетта Виспуччи, а я – посмотри! – чем не великий Боттичелли? А, нет, ты – Гала, а я – Сальвадор Дали, скрывшийся в тёмной дали, потому что вдохновения не дали…» Всего он сказать не успевал. Людка кидалась на него с пледом наперевес.

***

Когда картину не взяли на выставку, случилось самое страшное. Андрея она нашла лежащим в ванне без сознания, вода была красной от крови. Спасло его то, что шпингалет у двери висел на одном шурупе, а пробка не плотно закрывала сливное отверстие ванны.

Людка застыла на пороге и молча смотрела на тело Андрея, но не могла видеть его целиком. Взгляд почему-то остановился на ноге – волосатой мужской ноге сорок пятого размера. Эта мысль о размере, это воспоминание из реально-нормального, обувного мира вернуло её к себе прежней, она кинулась в прихожую, выхватила из кармана телефон и набрала 03. «Скорая» увезла Андрея.

У Людки что-то сломалось в организме: она ничего не ела, не могла спать. В квартире художника ей было жутко, она вернулась к матери. На третий день, уже мало что соображая, взяла таблетки брата и, как в кассе театральные билеты, методично и аккуратно разрывая фольгу, выложила перед собой сразу пять штук. «Был месяц май, и всё цвело. Ты не подставил мне крыло, и я легко упала вниз со страшным криком: «Берегись!»

Она была счастлива: ей снились стихи.

Глава 4. Новая встреча

В больнице её навещала мать. Она без умолку говорила что-то важное, давала советы, строила планы, требовала – то ли от себя, то ли от Людки – быстрейшего излечения и обязательного посещения церкви. Девушку ничто не трогало и не волновало, она перестала улыбаться и на вопросы отвечала односложно, без аппетита ела, послушно пила таблетки и ни о чём не мечтала.

После выписки из больницы директор филармонии отнёсся к Людке с сочувствием, оставил работать в кассе. Правда, с условием, что мать будет постоянно делать массаж его жене.

***

Настоящее выздоровление пришло к Людке с первыми снежинками, которым она, наслаждаясь, подставляла лицо и с короткого сообщения от Виктора: «Срочно приезжай! У нас будет два счастливых дня в Москве!» Вместо слова «люблю» на маленьком экранчике высветилось красное сердечко, и Людка кинулась домой – на сборы времени оставалось немного. «Только бы она ничего не забыла!» – как о посторонней, подумала о себе девушка.

Уже сидя в электричке, Людка откинула волосы назад и поменяла свои простенькие серёжки на материны – новые, золотые. Взяла без спросу, ну, и что? Серьги ей нравились – золото загадочно светилось какой-то там пробой, и две драгоценные капельки с замочком были залогом её будущего счастья с Виктором.

Как доктор Айболит из детских стихов твердил про Лимпопо, так Людка всю дорогу повторяла про себя, как заклинание: «Станция метро «Тушинская», последний вагон из центра, выход в сторону Волоколамского шоссе. После турникетов направо – выход к автобусам».

***

Эта их встреча получилась «итальянской». Виктор рассказывал о своей поездке с концертами в Тоскану, пел с надрывом и страстностью песни из репертуара Адриано Челентано, потом они смотрели фильм «Укрощение строптивого» и он, называя Людку Орнеллой Мути, на которую она, действительно, была похожа, целовал и обнимал её, успевая при этом ещё и комментировать происходящее, тоже по-итальянски: con fuoco1, con brio2, con dolcezza3, fiero4. Между «огнём» и «нежностью» Аполлон деловито объяснил по-русски: «Когда нет Алёны, я перехожу на подножный корм», – и по телефону заказал пиццу.

Минут через сорок худенький студент доставил им итальянский пирог с моцареллой. Виктор открыл бутылку вина. Тут Людка не выдержала и спросила, стараясь не выдать волнения:

– А кто такая Алёна? Твоя кухарка?

– Алёна? Это моя ученица, я готовлю её к поступлению в консерваторию, нам удобнее заниматься у меня. Кстати, Мила, завтра, точнее – он посмотрел на часы – уже сегодня я уезжаю в Псков, а Алёна возвращается от родителей из Твери, так что времени у нас… у нас ещё море времени! До утра у нас с тобой есть целое Лигурийское море времени. Иди ко мне!

Он взглянул на Людку. Она сидела очень прямо и по щекам у неё катились слёзы.

– О, Господи, Мила, прости меня! Ты должна понимать элементарные вещи про мужской организм. Ну, правда, из-за чего эти слёзы? Ты прекрасно знаешь: другой такой девушки, такой страстной женщины у меня нет и не было никогда. Ты единственная! Ты единственная милая, самая милая во всём мире Мила! Что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?

Виктор порывисто поднялся, вышел в прихожую и тут же вернулся, протянул Людке ключ:

– Мила! Возьми ключ от этой квартиры. Нет, это ключ от моего сердца. Пока он у тебя, моё сердце принадлежит тебе, одной тебе! И Виктор опустился перед ней на колени.

***

На этот раз при расставании говорила Людка, а Виктор слушал. Пусть он учтёт, что она вполне самодостаточна, что у неё есть человек, который её ценит и любит… тут девушка горько улыбнулась самой себе, ведь с Андреем они разбежались окончательно и бесповоротно… Да, есть человек, который её ценит и любит, но она… она будет ему, Виктору, иногда звонить. Пусть он знает, что она готовится к поступлению в университет, времени у неё будет не много, а сейчас не надо её провожать, потому что в метро заблудиться невозможно – любой будет рад подсказать дорогу.

Людка поправила на плече сумку и побежала к метро, но оглянулась и послала Виктору воздушный поцелуй. Он в ответ махнул ей рукой – весьма эффектный и романтичный мужчина с гитарой.

Ожидая на платформе электропоезд, Людка по привычке потянулась к серёжкам – на месте ли? Правой не было! Она мгновенно кинулась назад: серёжки маме нужно было вернуть во что бы то ни стало!

В волнении, боясь, что не успеет, что столкнётся с приехавшей Алёной, Людка вернулась в квартиру Виктора, там на коленях обследовала комнату и, обнаружив золотую капельку в складках кожаного дивана, торопясь, выскочила за дверь. Спустившись на площадку между этажами, она остановилась, чтобы отдышаться, и тут увидела блондинку в норковой шубке. Та прошла мимо, даже не взглянув, и стала подниматься по ступенькам. Людка, не мигая, смотрела на высокие, под колено, сапоги – они идеально облегали стройные ножки, а Людке очень хотелось, чтобы ноги были покривее и покороче. Она знала, чувствовала, что встретилась с соперницей, которая несправедливо заняла её, Людкино, место рядом с человеком, которого она любит. Теперь, именно теперь, Людка вдруг с ужасом это поняла.

Глава 5. Дюймовочка

Время замедлило свой бег. Бежало-бежало и вдруг… нет, не само по себе остановилось время для Людки. Она приняла решение: будет размеренно, терпеливо и последовательно готовиться к поступлению в университет, на экономический факультет. Филиал московского вуза располагался в здании бывшего детского садика, того самого, куда Людку, в далёком теперь уже прошлом, водила мать. Поднимаясь по лестнице, с оставшимися от тех времён низенькими перильцами, девушка подумала, насколько всё в её жизни символистично. Точнее, символично. И вспомнила один вечер.

Тогда она долго ждала Андрея, скучала-скучала, да и взяла из книжного шкафа изящный томик стихов. Оказалось, стихи бывают очень разными. Людка раскрыла книжку наугад, почти посредине – ведь стихи можно читать с любой страницы – и долго провожала строчки взглядом, многого не понимала, перечитывала, задумывалась, листала, снова читала, а потом перешла на вводную статью и, продираясь сквозь специальную терминологию, определилась: это стихи символистов. Они, символисты, любят играть в слова. Берут какое-то слово и наделяют его особым смыслом. Например, слово «крест». С этим словом Людке всё было понятно. Мать частенько ей говорила: «У каждого свой крест». Людке хотелось, чтобы эта её ноша была полегче, но свои мысли она держала при себе. А вот символ Прекрасной Дамы девушка очень пожалела. Точнее, пожалела Любу Менделееву, на которой Блок женился, но не считал нужным по-настоящему любить. На все случаи жизни у него была Прекрасная Дама: её он ждал, к ней обращался, ей поклонялся, посылал розу в бокале золотого, как небо, аи. Исключительно в стихах.

И теперь, открывая дверь с табличкой «Приёмная комиссия», девушка немного удивилась совпадению и порадовалась: «Надо же, будущая заочная учёба будет проходить в здании, куда её, совсем малышкой, приводили в группу «Дюймовочка». Теперь для себя самой она стала Дюймовочкой – маленькой хрупкой, не то девочкой, не то ожившей куклой, у которой все несчастья, связанные с женихом-Жабой, Майским жуком и жадным Кротом, остались позади.

Уже на установочной сессии она поняла, что нравится Профессору. Именно так все студенты называли невысокого, лысоватого математика. Когда новая группа расселась в аудитории, он, их куратор, стал рассказывать о контрольных работах и сроках их сдачи, о необходимости укладываться в эти сроки, о сложности первой сессии, об отчисленных с первого курса в прошлые годы студентах. Говорил, а сам смотрел на Людку. Она немного смущалась, отводила взгляд в сторону, но после пар подошла к кафедре и поинтересовалась:

– Скажите, Игорь Александрович, а вот если я возьму тему для контрольной не из списка, который Вы нам дали, то как? – можно или нет?

Он посмотрел на неё внимательно и серьёзно, с интересом, но уже с другим – она это сразу почувствовала. Он стал с живостью расспрашивать, откуда же у неё есть другая тема? Ах, вот как? Она училась в колледже? И даже на «отлично»? Что ж, это похвально, но всё же – список есть список. В этот момент он вышел из-за кафедры, приблизился к ней почти вплотную, взял её руку и неожиданно поднёс к губам. Руку Людке целовали впервые. Она не знала, что именно в этом случае следует говорить, стояла в замешательстве и молча смотрела на Профессора. А тот, нервно поправив галстук, вдруг заговорил хрипловатым голосом:

– У меня жена больна, дети взрослые, мне уже пятьдесят два. Это имеет значение? Думаю, что не имеет, потому что вы мне очень нужны! Согласитесь вы встречаться со мной? Постоянно. Так часто, как вы позволите вас видеть. Нет, я не то говорю. Знаете, что? Пойдёмте, у меня больше нет занятий, пойдёмте! Здесь, на углу, есть цветочный киоск. Вы достойны самых красивых роз! Вы каждый день достойны получать букет роз! Вам какой цвет роз нравится? – и он увлёк её за собой.

***

Да, так и получилось, что с этого дня он увлёк, покорил её по-настоящему. Своей заботой, как о дочери, своим вниманием, как к невесте, своими подарками, как любовнице. Он снял для неё квартиру, и Людка буквально купалась в новых противоречивых ощущениях: радости обретения надёжного мужчины, к которому испытывала то дочерние, то женские чувства; сомнениях в правильности своих действий; опасениях – что скажут родные и знакомые? Она не переставала удивляться его щедрости и открытости, по временам её пугали его резкие переходы от сухости общения на людях к бурному излиянию чувств, когда они оставались наедине. Он был опытен и неискушён одновременно. Он водил её, как ребёнка, к зубному врачу и готовил чудные свиные рёбрышки на их маленькой кухонке, а потом, зажигая свечи и пригубляя вино, никак не решался её обнять.

Мила в её душе умерла. Или почти умерла. «Почти», потому что оставшаяся от Милы часть посылала Виктору короткие сообщения по телефону в виде стихотворных строчек:

Зимой без тебя мне жарко,

А летом в ознобе я…

Судьбы ожидаю подарка,

Как солнца, снегов и дождя.

Задев гитарные струны,

Ты нервы мои пожалей:

Уходят за лунами луны,

Но чувствую я всё сильней!

Глава 6. Два бережочка

– Никаких вещей с рынка! – Игорь Александрович был категоричен и, не откладывая, повёз девушку на машине «заниматься шопингом», а Людка и не возражала. Она ликовала, она летела, парила, она кружилась, вальсировала и пела, когда в большущем торговом центре они с Игорем Александровичем выбирали ей одежду – маленькое чёрное платье, джинсы, тренч, а потом она примеряла туфли и купила сразу две пары!

Больше всего времени ушло на выбор платья, потому что Игорь Александрович постоянно заходил в примерочную и, как только Людка начинала натягивать приятно шуршащую материю, пытался ей помочь, искал и застёгивал молнию, разглаживал складки, а, на самом деле, очень мешал, потому что постоянно старался притянуть к себе девушку, приобнять, прижать посильнее и поцеловать. Она отбивалась, не давалась ему в руки, даже немного раздражалась, выталкивала его за границу кабинки, тогда он ловил её через плотную ткань занавески. Подходила продавщица, улыбалась, подавала ещё какое-нибудь платье, многозначительно говорила: «А вот L-ку примерьте – этот размер посвободнее будет… на вашей дочери».

А потом, пока Людка сидела на втором этаже в кафе и с аппетитом уплетала большущий блин, начинённый сыром и шпинатом, Игорь Александрович, с видом строгим и одновременно таинственным, куда-то удалился.

После шоппинга Людка упросила завести её к матери – очень хотелось сразу же показать новые вещи. Игоря Александровича мать не признавала, даже знакомиться не хотела, поэтому он помог Людке донести пакеты до квартиры и отправился вниз, пообещав, что дождётся девушку в машине.

Стоило Людке переступить порог квартиры, мать тут же набросилась на неё:

– Опять развозит тебя твой хахиль? Уже совсем онаглели – среди бела дня разъезжают на машине, как муж и жена! На работе людям в глаза смотреть стыдно! Ну, кто ты ему, скажи, шалава? Ты ему – содержанка, и больше ты ему никто! Больную жену оставляет, а к тебе под бочок подкатывается, старый хрен. Ведь ровесник он мне, для меня жених, не для тебя. И что ты в нём нашла, в лысом этом? Кот учёный, ети его мать!