Час совы

Час совы

Гулкий звук шагов отскакивал от бетонных стен, эхом проносился по – темным лабиринтам подземного гаража и становился все ближе и ближе. Вот уже можно было различить и легкое поскрипывание дорогих кожаных ботинок. Шаги уже не были такими стремительными, они замедлялись. Человек чувствовал, что добыча близко, совсем рядом. Надо только наклониться и посмотреть под стоящим автомобилем.

Внезапная тишина заставила затаить дыханье той, которая спряталась под большой, пахнущей бензином машиной. Ждать помощи было неоткуда. И вдруг грубая мужская рука вцепилась несчастной в волосы и с силой выдернула ее из под автомобиля…

– А-а-а! – вскрикнула Люська от переполнившего ее напряжения.

– Людмила! – взвился муж. – Мне завтра рано вставать, ты можешь это понять? Я прошу только тишины и понимания. Всю жизнь прошу и не получаю.

С силой шлепнув ее подушку на свое ухо, муж сделал вид, что торопится досматривать прерванный сон, оставив Люську один на один с телевизионными кошмарами.

Затаив дыханье, и выключив звук телевизора, дабы не мешать уставшему мужу, Люська попыталась вникнуть в развивающиеся события фильма. Но без звука это было невозможно: несколько брутальных мужчин, размахивая руками что – то доказывали друг другу, в углу связанная по рукам и ногам, тихо роняла слезы прекрасная незнакомка.

«Интересно, а мне пойдет такая короткая стрижка?» – мечтательно подумала Люда Ефимова.

Но муж – Ефим Ефимов – считал, что короткую стрижку должны носить одинокие женщины с неустроенной личной жизнью. Почему было такое мнение, он не объяснял, но эта мысль держалась в Люськиной голове, как накрепко прибитая гвоздями; а короткая стрижка стала для нее символом свободы. Вот только от чего?

– А он у тебя человек из прошлого, – констатировала подруга Лиза. – Это на Руси – матушке положено было замужней голову платком покрывать. Он тебя еще платок надевать не просит, когда ты в люди выходишь?

– Да брось ты, Лизочка, – махала руками Людмила.

Но в глубине души пугалась. Уж больно часто муж дарил ей на праздники различные платки и шарфы. И ладно бы Люська их любила, как кокетливая соседка Наташка, – та вечно наворачивала на себя различные косыночки, палантины и шали. Но нет, – платки складывались аккуратной стопочкой на верхней полке шкафа и миру не являлись.

«Ну, куда я их навешу? – тихо размышляла Людмила. – Грудь большая, шея короткая. На голову повязать – и, правда, буду похожа на староверку из сибирской деревни».

Грустно вздохнув, Людмила нажала на кнопку пульта, который сжимала в руке. Экран погас, навечно скрывая от Люськи судьбу красотки с короткой стрижкой.

Больше всего на свете Люська любила смотреть такие фильмы – с запутанным детективным сюжетом, неожиданным концом, с бесстрашным главным героем и красавицей героиней, – уютно лежа в теплой кровати, и знать, что в ее жизни все спокойно и мирно. Рядом сопит муж, в квартире тепло и чисто, в холодильнике в блестящих кастрюльках наготовленная еда, а завтра выходной и не надо идти на работу.

«Никуда не пойду, домом займусь: белье поглажу, шкаф разберу», – начала выстраивать планы Людмила.

«Домом» гордо называлась небольшая квартирка в одном из сталинских домов. По проекту архитектора на этаже находились две квартиры: одна просторная с большим количеством комнат, а вторая совсем крошечная. По всей видимости, она планировалась для проживания прислуги, но что – то там, на верху, не сложилось. То ли времена изменились, то ли слуг отменили, но Людмила была на седьмом небе от счастья, когда стала обладательницей этого сокровища. «Я теперь невеста с приданным получаюсь!»

Приданное явилось нежданно. «Нет худа, без добра». Люда еще раз убедилась в мудрости народных поговорок.

Когда – то давно родители получили большую трехкомнатную квартиру. Люська хорошо помнила, как она с двумя старшими братьями бегала по полупустым комнатам гулкой квартиры и удивлялась, что все это огромное пространство принадлежит только им, и совсем нет соседей, и в широком коридоре нет свалки из пыльных чемоданов и раскисших коробок.

Их семья долго обживала свое жилище. Одну комнату отдали братьям, в другой родители устроили себе спальню, а Люда жила, как ее называли: в «общей». Здесь собирались по вечерам смотреть телевизор всем семейством, обедали по – выходным, принимали гостей.

Людмиле был отгорожен угол за большим зеркальным шкафом. Там стояла тахта и висела книжная полка. Прикроватной тумбочкой служил большой старый чемодан, накрытый скатертью. Девочке было здесь уютно, в чемодане хранились ее сокровища и нехитрый гардероб. А поздними вечерами, когда семья расходилась по своим комнатам, Люда выползала из своего угла, тихо, почти беззвучно включала телевизор и наслаждалась своим привилегированным положением и интересным фильмом.

Но шли годы, и сначала старший брат Вадим привел в дом молодую жену Верочку, а через год их квартира пополнилась еще двумя прекрасными женщинами: крошечной Анной Вадимовной и женой среднего брата Валентина – Ариной.

Родители, мужественно потерпели два года, но когда одновременно на свет появились еще два малыша, окончательно переехали на дачу, оставив своим детям все жилое пространство.

О судьбе Людмилы никто особо не думал. Теперь комнату со своим углом она делила с племянниками и телевизор поздними вечерами смотреть ей уже не разрешалось.

Верочка с Ариной общего языка не нашли, в квартире шла холодная война в которую были вовлечены и братья. Только Люська хранила нейтралитет, но с ней тоже почти не общались. Каждая сторона считала ее предателем. И лишь малыши радостно возились друг с другом, немного разряжая обстановку.

Однажды вечером заехав к одинокой маминой подруге, Веронике Павловне, Люська в расстроенных чувствах пожаловалась на обстановку в доме, и та предложила переехать Людмиле к себе.

– Не думай, что я делаю это только из любви к тебе. Ты мне, конечно, как родная, можно сказать выросла на моих руках, но мной движет корыстный интерес. Прости, уж, за прямоту. Женщина я избалованная, люблю, когда обо мне заботятся, продукты приносят, чай подают, может, когда и в путешествие сопроводят. Короче, приглашаю тебя, Людмила, как раньше говорили, в компаньонки.

Людмила не верила своему счастью. Вероника жила на улице Марата, в двух шагах от Невского, в старинной двухкомнатной квартире с пятиметровыми потолками. Переезд много времени не занял. Людмиле даже показалось, что братья с женами и не заметили ее отъезда. Во всяком случае, никто не вышел поплакать на ее груди с просьбами не покидать родное гнездо.

Людмила в своей новой жизни словно переместилась в девятнадцатый век. По вечерам они вместе с Вероникой читали вслух книги, телевизор бывшая балерина не покупала принципиально. По выходным выбирались на выставки или уезжали в парки кормить белок.

И сколько бы продолжалась такая богемная Люськина жизнь – неизвестно, но братья с невестками окончательно разругавшись, решили менять родительскую квартиру. Подбирались многочисленные варианты, шли жесткие споры, и тут на семейную сцену вышел, хранящий долгое молчание папа. Он напомнил любимым сыновьям, что у них имеется родная сестра, которая живет у чужого человека.

– Если Людмила не получит при размене своего угла, добро на ваш разъезд не дам.

Люське казалось, что братья готовы были отвезти ее в темный лес и бросить там, на съедение волкам, такие вокруг нее летали искры. Обмен осложнялся, варианты уходили один за другим, оголенные нервы родственников не выдерживали накала страстей. Людмила была готова уйти жить под мост, только бы ее не вовлекали в семейные разборки. Но, как известно, все мечты сбываются, и наконец, нашелся вариант, устроивший переругавшееся семейство. Разъезжались в разные районы, грустила одна мама: «Как трудно мне будет вас навещать»!

Людмила взяла из родительского дома тахту и свой старый чемодан с сокровищами. На нем и праздновала новоселье вместе со своими друзьями – Лизаветой и Николаем.

Когда до царства Морфея Людмиле оставалось несколько шагов, тишину квартиры пронзил резкий дверной звонок.

– Людмила! – мгновенно отреагировал Ефим.

– Это не я, – робко возразила Люся.

– А кто?

– Дверь…

Дверь радостно подтвердила долгими звонками свое присутствие.

– Кто это может быть в час ночи? – задумался муж.

– Может, не к нам, ошиблись. Или в подъезде что – то случилось…, – включилась в рассуждение Людмила.

Так не хотелось вылезать из уютной постели в холодную ночь с ее проблемами.

– Позвонят и уйдут. Можем же мы уехать куда – нибудь на выходные? – Ефим перевернулся на спину, закинул за голову руки и продолжил беседу.

Но звонки становились все настойчивей и длиннее.

– До чего все – таки у нас невоспитанное общество. Вот на Западе никому не придет в голову будить соседей в час ночи. Существует определенная этика и личное пространство. А у нас… – тяжело вздохнул Фима и начал перелезать через Люську.

На минутку он задержался на ней и нежно поцеловал в пухлые приоткрытые губы, потом его поцелуи спустились к шее, но звонок приглашал с нарастающей настойчивостью открыть дверь и впустить входящего.

– Черт, – ругнулся Ефим, – никакой личной жизни.

– Заметь, еще две минуты назад она у нас была, без всяких ограничений.

– Ладно, я сейчас быстренько разберусь с этими хулиганами и к тебе. Жди!

Люська скрылась под одеялом, смущенно улыбаясь, в предвкушении дальнейших ласк.

Но шум у двери заставил ее прислушаться. Уж больно знакомый голос был у ночных хулиганов.

– Доця, ну, здравствуй. А вы спите уже?

Люська икнула. В комнату, перегородив все оставшееся от разобранного дивана и скромной мебели пространство, втиснулась любимая свекровь – Людмила Даниловна.

Так уж получилось, что Люся со своей свекровью были абсолютными тезками, обе – Людмилы Даниловны Ефимовы. Факт этот забавлял и веселил всех знакомых и родственников, иногда, внося в жизнь женщин легкую путаницу.

– А я звоню, звоню… Думаю: уехать вы никуда не можете, зимой в отпуска не ходят, из гостей приличные люди уже вернуться должны, остается только одно – крепко спят. Вот я и будила.

– Мама, а почему же ты не позвонила, я бы встретил, – топтался в дверном проеме Ефим.

На фоне своей необъятной матушки он, с голым торсом и в поношенных спортивных брюках, выглядел, как воробушек с ощипанной шеей. Сходство добавлял непокорный, вечный вихор на затылке.

В их семье прослеживалась такая странность. Вся женская половина была дородная, если не сказать, огромная. А мужчины, хоть их и кормили усиленно, являли собой худосочных, субтильных представителей мужского рода, состоящих из костей и сухожилий. Мясо на этих костях как – то не приживалось.

– Доця, а ты никак похудела, я смотрю? – всплеснула руками свекровь.

Как она могла это определить по одной лишь торчащей голове, со взлохмаченными волосами, Людмила не поняла, но настроение у нее улучшилось.

– Людмила Даниловна, давайте чаем вас угощу, – вылезла из кровати Людмила. В тайне надеясь, что чай пить глубокой ночью гостья не станет.

– Да, можно и чай и что покрепче, – радостно согласилась гостья. – У мамы все с собой. Сейчас такой пир закатим.

Ефим подавил тяжелый вздох.

На крошечном кухонном столике быстро создавался продуктовый натюрморт: из банок больших и поменьше, из яблок и темной колбасы с сильным запахом чеснока, из золотистых головок лука и мятыми пирожками.

– Все, ж свое, домашнее. Мне отец говорит: «Ты бы съездила в Питер, проверила, как они там живут на своих сосисках да пельменях готовых… Жалко ж сынка, не на таком вырос…»

«Явно камень в мой огород, – кивнула про себя Люська. – В свой прошлый приезд свекор с удовольствием уплетал сосиски и нахваливал отлаженный городской быт. Я, как дура покупала ему разные сорта, чтобы порадовать. Предатель, какой!»

– А я и думаю: что ж не съездить? На пенсии времени много, а зимой и вовсе никаких дел. Только за скотиной присматривай, да из курятника яйца выноси. Вот они, какие крупные у нас, – Людмила Даниловна гордо подняла к потолку два гигантских яйца и постучала ими друг о дружку.

– Осторожно, а то разобьются, – испугалась Люся.

– А чего им биться? Вареные. Я в дорогу всегда варю, а то гоголь – моголь привезу еще. Вот все три десятка и проварила.

– А зачем же нам столько вареных яиц? – ужаснулась Людмила.

– Есть будете, – отрезала свекровь, – по два на завтрак. И до обеда о чувстве голода можно забыть! Это я по телевизору такое слышала. Очень в той передаче яйца куриные хвалили. Особенно от домашних курочек. А это… – к потолку, вслед за яйцами, поплыла здоровая бутыль с мутной жидкостью, – это наше главное лекарство. На чистой пшеничке делано. – Свекровь держала бутылку на вытянутых руках, как хоккеисты держат кубок Стэнли.

– Мама, ну здесь это никому не нужно, – простонал Фима. – Мы с Людмилой не пьем, ведем здоровый образ жизни.

Но свекровь только махнула не него могучей рукой и достала из сушки три кофейные чашки. Мутная жидкость полилась в импровизированные бокалы, наполняя все вокруг резким запахом браги.

– Фима, это самогон? – прошептала Людмила. – Я его никогда не пила.

– Ну, вот заодно и попробуешь, – радостно засмеялась счастливая женщина, демонстрируя остроту слуха, и протянула чашку невестке. – Ой, ой, – вдруг спохватилась она, – а, закусить…

И быстро открыла трехлитровую банку с крупными огурцами, подцепив жестяную крышку кухонным ножом. Из шуршащих пакетов на стол переместились куски колбасы, тонкие кусочки белоснежного сала, репчатый лук, который свекровь накромсала большими кругляшами, даже не сняв золотистую шкурку.

– Прошу, – игриво поклонилась Людмила Даниловна, – чем Бог послал.

Люся с Ефимом так и стояли в дверях кухни, сжимая в руках кофейные чашки. От резкого запаха Людмилу немного подташнивало, глаза стали слезиться.

– Ну, чтобы все были здоровенькими, – выдохнула свекровь и одним глотком опустошила свой бокал.

Люська попробовала повторить, но у нее ничего не получилось.Обжигающая жидкость категорически не желала проходить в гортань. Она огненной лавой перекатывалась во рту, раздирая десна и парализуя язык. Люся беспомощно взглянула на мужа – у него получилось несколькими судорожными движениями заглотить питье. Тело его как – то расслабленно обмякло, щеки порозовели, глаза остекленели. Люсе не понравился его вид, но она не могла ничего сказать, – ее рот был наполнен самогоном.

– А теперь, за вас, дети мои! – развеселилась свекровь, отбирая пустые чашки.

– Мама, не надо! – пробормотал Ефим. – Мне завтра на работу рано. Что ж ты все – таки не позвонила? – с тоской в голосе поинтересовался сын.

– Да, откуда? Почту в соседский город перевели. Пока до нее доберешься, легче к вам на поезде приехать.

– А у вас до сих пор нет сотовых телефонов? – изумилась Людмила.

Ей удалось незаметно сплюнуть часть жидкости в носовой платок и сунуть его в карман халата. И сейчас, источая зловоние, самогон норовил просочиться сквозь тонкую ткань кармана.

– Не люблю я это баловство, – нахмурилась свекровь.

– Что вы, это не баловство, это – удобство, – бросилась убеждать Люда. – И мы бы вам часто звонили и вы смогли сообщить, что приезжаете.

– Сказано – не люблю! – отрезала свекровь и грустно уставилась в темное окно.

– Давайте спать, – робко предложила Люська.

– А, давайте! Люди вы не больно компанейские. Пить не пьете, петь не поете.

– Мама, поздно уже петь. Соседи могут полицию вызвать.

– Вот не могу я привыкнуть, что их теперь полицаями называют! Это ж хуже ругательств, каких было, если тебя полицаем обзовут. У нас в городке многие пацаны из милиции поуходили. Не захотели, чтоб их так кликали. Но, какие и остались, – ударилась в размышления Людмила Даниловна.

Дискуссию ее никто не поддержал и она окончательно загрустила.

Положили маму на диван. Небольшое свободное пространство на полу, не могло вместить ее целиком. Ефим надул себе матрац, на котором любил плавать по глади дачного озера, а Люська легла на старое ватное одеяло.

– Я спать то и не хочу. В поезде всю дорогу валялась на полке. Виданное ли дело два дня на полке лежать. Сидеть то мне было не с руки, мешала всем в проходе, полку только боковую дали, вот и лежала, так что выспалась.

Через пять минут раздались первые признаки бессонницы…

У Люськи было ощущение, что это мощный трактор пашет поле под раскаты грозы. Причем и трактор и гроза находились непосредственно в их квартире.

– Фима, она всегда так?

– Сколько я себя помню, да. Но раньше мне это не мешало.

– А папе твоему?

– Папа выдает децибелы еще мощнее.

Даже в темноте Людмила поняла, что Ефим улыбается, вспоминая родных.

Через некоторое время и муж присоединился к маминым трелям. А Люська лежала и боялась, что прибегут соседи и будут требовать выключить перфоратор. Сна не было, лежать на стареньком одеяле было неудобно, из кухни доносились резкие запахи оставленной на столе еды. Тихо пятясь по-пластунски, Люська выползла в коридор и побрела в кухню, убирать остатки пиршества.

Кухонные часы показывали ровно четыре часа: «Час совы» – вспомнилось старое выражение. Почему с ним связано что – то опасное? Образ совы всегда ассоциировался с тайной, с силами магии и предсказания. Недаром на горбатой спине бабы Яги всегда восседала сова. Людмила поежилась.

Неторопливо раскладывая привезенные дары по полкам небольшого холодильника, она выглянула в окно. Там было темно, все соседские дома спали сладким предвыходным сном. Ни одно окошко не светилось. Даже уличные фонари потухли. Только одинокая лампа над подъездом изо всех своих стоваттных сил пыталась осветить округу. Легкие белые снежинки тихо кружились в ее свете, падая на черную землю.

Люда собралась уйти в комнату, там стало немного тише – то ли трактор отработал смену, то ли гроза стихла. Но бросив взгляд в окно, насторожилась. Что – то привлекло там ее внимание. Мирная картинка спящего города, вдруг стала тревожной.

Возле темного микроавтобуса копошились два здоровяка.

«Люди, наверное, уезжают, торопятся на ранний рейс», – стала строить догадки Людмила.

Она привычно вытянула шею и попыталась рассмотреть свое сокровище, одиноко стоящее на асфальте. Сердце ее при этом тихо сжалось от нежности. Людмила мечтала о собственной машине с тех пор как помнила себя. Ей хотелось всегда иметь такой вот небольшой автомобильчик: уютный, быстрый и чтобы только ей одной он подчинялся, ее одну слушался.

И когда он появился в ее жизни – красный «Фольцваген», удивительный и немного грустный жучок, Ефим заявил, что ни за что не сядет за руль такой букашки. И чтобы Людмила даже не думала его уговаривать.

Люське всегда казалось, что в тайне он надеется, что она начнет умолять его, но Людмила только порадовалась, что ей не придется, ни с кем делить своего жука. Правда, и их многочисленные неприятности в виде мелких поломок она мужественно несла одна, точнее делила только с друзьями: Елизоветой и другом детства Николаем. Коля, отслужив в армии, заканчивал Техноложку и мог с закрытыми глазами разобрать автомат и такой примитивный, по его словам, автомобильный двигатель. Лиза иногда приносила в подарок Людмиле нужные запчасти. В общем, справлялись своими силами.

Люська, заметив своего красавца на том самом месте, куда и пристроила поздним вечером, помахала ему рукой. В это время мужики внизу одновременно посмотрели на Людмилу, один даже махнул ей в ответ с робкой улыбкой. Они усиленно заталкивали носилки с телом накрытым простыней в свой фургон, слабо напоминающий машину скорой помощи.

«Это санитары, – догадалась Людмила. – Кто же у нас в подъезде заболел или умер?» И, протяжно вздохнув, направилась на жесткое ложе.

Сон, несмотря на непрекращающийся стерео храп, все – таки унес Людмилу в свои тревожные дали.

Снился подземный гараж, погоня, санитары с носилками, готовые прийти на помощь и радостная свекровь с колбасой в мощной руке.

Проснулись рано. Ефим торопился на работу. По выходным он устанавливал умные охранные сигнализации в загородных домах. Людмила встала его проводить, а свекровь посетовала, что не сомкнула глаз всю ночь, но валяться в кровати не намерена. А хочется ей напечь пирогов на всю семью и она прямо сию минуту собирается приступить к своему плану.

Поняв, что тихая домашняя суббота накрывается медным тазом с тестом, Людмила приняла решение идти в бассейн. Только не в качестве администратора, где она трудилась уже несколько лет, а в качестве праздной купальщицы. Иногда она позволяла себе эту роскошь. Но больше всего Люся любила приходить в бассейн перед работой и плавать в одиночестве. Она представляла себя хозяйкой большого загородного дома и бассейна с морской водой. Почему – то в такие моменты у Людмилы губы сами собой расплывались в улыбке, и она была уверена, что все это в ее жизни непременно будет. Хотя, она и сама не могла понять – зачем ей это нужно?

Людмиле было хорошо и уютно в своей жизни, рядом с любимым мужем и друзьями.

Снежинки, так мирно кружащиеся поздней ночью, успели укрыть весь город с его движимым и недвижимым имуществом мохнатым белым пледом. Машин и людей в это раннее субботнее утро на улицах почти не было. Людмила загрустила. С каким удовольствием она осталась бы дома и еще часик понежилась на своем мягком диване, а после занялась бы делами и приготовила вкусный субботний ужин к приезду мужа. Но перспектива слушать непрерывные разговоры свекрови обо всех ее знакомых и родственниках заставила Людмилу быстренько натянуть джинсы и толстый свитер.

– А куда это вы засобирались в выходной? Или у вас в Питере по субботам работают? – Людмила Даниловна, стоя в узком коридорчике, полностью перегораживала входную дверь.

– Мам, у меня халтура по выходным, а Люда идет в бассейн.

Свекровь поджала губы и опустила глаза. На ее лице большими буквами читался текст: «Сыночек – труженик и по выходным работает, а эта краля вместо того, чтобы домом заняться, плавать ходит. Что в мире творится?»

– Я не плавать иду, а работать. Я там администратором тружусь, – бросилась оправдываться Люся. – А вечером пойду в кафе убирать.

– Господи, да как же вы живете? – всплеснула руками Людмила Даниловна. – Вам что, своей зарплаты не хватает на жизнь? Так мы с отцом можем вам свою пенсию присылать, у нас от двух еще и остается.

«Опять не так! Теперь я нерачительная хозяйка, не способная правильно планировать бюджет семьи».

– Мам, да нам всего хватает! – встал на защиту Люськи муж. – Наши халтуры – это деньги для путешествий, билетов на хорошие концерты…

Но, взглянув на мать, и вновь прочитав во взгляде неодобрение, замолчал.

– Ой, я опаздываю, – пискнула Люся и, подхватив куртку, выскочила за дверь.

Ефим поспешил следом.

– Другое поколение, другие нравы, – вздохнул он, – и ничего им не докажешь. Им не понять – зачем надо путешествовать по другим странам, слушать живых музыкантов, а не смотреть все это по телевизору. Ой, зима, какая красивая, – восхитился Ефим. – Ну, пока, дорогая, до вечера. Вон Женька уже ждет.

Люська чмокнула мужа в щеку и потрусила раскапывать свою машину. Жук терялся в снежном покрывале. Вспомнив, что старую щетку Людмила выбросила прошлой весной, а новую еще не купила, девушка беспомощно оглянулась вокруг в поисках подручных средств в борьбе со снегом. Покружив рядом с «Фольксвагеном», Люда наткнулась на яркую пластиковую папку, лежащую рядом с подъездом. Недолго думая, девушка подняла ее и бодро начала сгребать снег с капота и крыши. Снег был мягким, но его было много и приходилось несколько раз проводить папкой по поверхности, чтобы поверхность стала относительно чистой.

Для борьбы с таким количеством снега папка подходила мало, рукава куртки намокли, джинсы тоже отяжелели и стали тянуть вниз.

«Проще будет почистить только лобовое стекло и доехать до ближайшей мойки, чтобы смыть всю эту снежную массу. И как мне не пришло в голову сразу такое мудрое решение?»

Нажав на брелок сигнализации, Людмила с ужасом увидела, что ей отзывается соседний сугроб. Оттуда моргнули два желтых туманных глаза.

«Это я что же, чужую машину раскопала, а моя так и осталась под снежными завалами?» – ужаснулась Людмила.

Сил и желания на то, чтобы повторить подвиг у девушки не осталось. Джинсы намокли, руки замерзли, снег противно таял в широких рукавах. Грустно вздохнув, она побрела к автобусной остановке, утешая себя тем, что ходьба – это полезно. И рядом с бассейном поставить машину в субботнее утро все равно не удастся. Папку до ближайшей урны пришлось приютить в глубоких недрах дамской сумки. Не бросать же ее на асфальт.

Звонок второго администратора, застал Людмилу входящей с главного входа в бассейн.