История петербургских особняков. Дома и люди

Анатолий Иванов

История петербургских особняков

Дома и люди

Серия «Всё о Санкт-Петербурге» выпускается с 2003 года

Автор идеи Дмитрий Шипетин

Руководитель проекта Эдуард Сироткин

© Иванов А. А., 2018

© «Центрполиграф», 2018

* * *

От автора

Книга, которую вы держите в руках, рассказывает о петербургских особняках. Точнее, особняками они были в прошлом, а в наши дни чаще всего это обычные дома, сохранившие лишь остатки прежнего великолепия. После революции многие владельцы были вынуждены покинуть свои жилища, навсегда простившись с родиной; их место заняли другие, и бывшие барские хоромы превратились в коммунальные квартиры или в государственные учреждения.

Большевики пытались насаждать новую культуру, отбрасывая то, что было до них, и решительно порывая с прошлым. Но, как оказалось, новой культуры не бывает, потому что культура – это опыт многих поколений, духовное и материальное наследие предков. Пришла пора наводить мосты между прошлым и настоящим, восстанавливать нарушенную связь времен, что с большим или меньшим успехом и пытаются делать в наши дни.

Я избрал в качестве отправной точки старинные дома, которые можно назвать подлинными сгустками истории. Они неотделимы от судеб живших там людей, вот почему так много места в книге отведено характеристикам отдельных личностей, далеко не всегда выдающихся или просто симпатичных. И все же их присутствие необходимо.

Говоря языком археологов, это тот «культурный слой», что помогает полнее представить себе жизнь старого Петербурга. Моей целью было воскресить забытые и полузабытые имена, помочь ощутить поэзию старины, привлечь внимание к неприметной и неброской, ускользающей от глаз красоте.

Чтобы свести воедино все очерки, относящиеся к циклу «История домов и судьбы людей», здесь помещены как те, что уже вошли в другие мои книги – «Дома и люди», «Петербургские истории», «Набережная Кутузова», так и те, что известны читателям лишь по сокращенным газетным публикациям. Иногда я ограничиваюсь одним, наиболее ярким эпизодом из истории здания, если остальная ее часть не представляет особого интереса или достаточно известна, – это позволяет избежать ненужных длиннот и летописных подробностей. Расширен и круг рассматриваемых построек, куда включен ряд исчезнувших особняков и усадеб, а также доходных домов.

Главным мерилом при отборе служила не формальная принадлежность к той или иной категории, а исторический и культурный интерес. Для удобства читателей очерки объединены по топографическому принципу. Лишь в немногих случаях я позволил себе отступления от этой схемы.

Особняки, описанные в книге, располагаются на территории Адмиралтейского острова и Литейной части. Отдельно хочу сделать пояснение относительно текста, посвященного домам, стоящим на набережной Кутузова: я не имел намерения проследить всю историю набережной, ограничившись, за небольшими исключениями, лишь дореволюционным периодом, когда дома еще имели хозяев. В советские времена их не стало, а писать о жильцах коммунальных квартир и служащих госучреждений, признаюсь, не хватает вдохновения. Когда исчезает личность владельца, почему-то пропадает любопытство, а вслед за тем и охота к поискам, которую оно питает…

Адмиралтейский остров

Царский подарок

(Дом № 10 по Дворцовой набережной)

Все дома на Дворцовой набережной имеют интересную судьбу. Они не раз меняли наружный облик, повинуясь изменениям архитектурной моды и вкусов своих владельцев, но всегда сохраняли индивидуальность. Не исключение и дом № 10, о котором пойдет речь, – внушительных размеров, с богато украшенным фасадом в необарочном стиле. Правда, за долгие годы безразличного, а то и просто варварского отношения старый дом во многом утратил былой блеск, разделив печальную судьбу своих собратьев.

Дом № 10 по Дворцовой набережной. Современное фото

Почему мы так скверно относимся к своему наследию? Может быть, потому, что дом для нас – просто крыша над головой, и мы ничего не знаем, а подчас и знать не желаем о его прошлом, довольствуясь лишь настоящим? Отсюда и психология временных постояльцев, которым ничто не дорого. Прошлое бывает разным: возвышенным и трагическим или смешным и даже нелепым, но знание его всегда полезно, потому что расширяет границы нашего понимания, дает ощущение сопричастности тому, что было до нас, что не нами начато и не нами кончится.

О. М. де Рибас

В конце XVIII века территория, занимаемая ныне домом, состояла из двух отдельных участков, протянувшихся от набережной Невы до Миллионной улицы. Владельцами их были основатель Одессы адмирал Осип Михайлович де Рибас, женатый на воспитаннице и наследнице известного деятеля екатерининского времени И. И. Бецкого (ему и принадлежал ранее этот участок), и капитан П. П. Рогозинский. При этом де Рибасу принадлежали два дома на набережной, примыкавшие к бывшему особняку князя Кантемира (ныне дом № 8), а Рогозинскому – один.

В 1798 году император Павел, очарованный девицей А. П. Лопухиной, через своего любимца Кутайсова предложил ее отцу покинуть Москву и переселиться в Петербург с женой и дочерьми. Одновременно ему был предоставлен следующий выбор: при согласии – дарование титула светлейшего князя и миллионное богатство; при отказе – опала и путешествие в пределы Восточной Сибири. Благоразумный родитель предпочел первый вариант.

А. П. Лопухина

В связи с этим возникла необходимость приискания для семейства П. В. Лопухина достойного жилья. Доверенное лицо государя адмирал Г. Г. Кушелев обратился к своему приятелю де Рибасу с предложением продать бывший дом Бецкого. Ответ не замедлил прийти; де Рибас охотно согласился расстаться со своим владением. Вот отрывок из его послания: «На письма Вашего превосходительства… имею честь ответствовать: за великое счастье поставляю, когда угодно будет Его императорскому величеству взять в казну дом мой… Предоволен буду потому особенно, что имеющиеся на мне долги меня много беспокоят. Сей дом в хорошем состоянии, в нем 130 покоев, картин и мебелей не мало, церковь, две ранжереи, сад и хорошие службы. Что же касается цены, то хотя он, как по оставшимся после покойного И. И. Бецкого запискам известно, стоит больше ста тридцати тысяч рублей, но если бы мне за него пожаловано было сто десять тысяч рублей, то я бы весьма доволен был, особливо в рассуждении долгов».

Сделка состоялась, а 20 августа 1798 года вышел указ о пожаловании «в вечное и потомственное владение» генерал-прокурору П. В. Лопухину купленного в казну дома вице-адмирала де Рибаса. Прибыв из Москвы, Лопухины поселились в доме на набережной. Император не препятствовал своей фаворитке выйти замуж за князя Павла Гавриловича Гагарина, с которым, по свидетельству одного из современников, она была тайно обручена. В 1799 году, приехав в Гатчину из действующей армии, счастливый жених, как повествует далее тот же современник, «упал в ноги Государю, повергая к стопам его Французские знамена и ключи Турина, только что взятого Суворовым. Павел принял Гагарина, как сына, и объявил ему близкую свадьбу с княжною Анною, которую он передает… такою же, как получил ее».

П. Г. Гагарин

Свои заботы о будущем благоденствии молодоженов щедрый монарх простер до того, что, прикупив к дому де Рибаса смежный с ним участок Рогозинского, заказал архитектору Дж. Кваренги проект перестройки трех домов по набережной в одно большое здание – в виде свадебного подарка. В том же году проект был составлен, а уже летом следующего года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появляется такое объявление: «1-ой Адмиралтейской части в 1 квартале в домах… Княгини Анны Петровны Гагариной под № 17 и 18 отдаются покои в наем». Дом построили в необычайно короткий срок. Впрочем, зная неистовую торопливость и нетерпеливость Павла I, трудно удивляться такой поспешности. Воистину царский подарок.

Историк Петербурга П. Н. Петров писал, что дом в два этажа, с мезонином и тремя обширными балконами, поддерживаемыми колоннами, казался для своего времени модной игрушкой, на нее специально ездили любоваться. Со стороны двора был разведен очень грациозный висячий садик, уничтоженный при позднейшей перестройке здания. Довольный император наградил архитектора за эту работу крестом Святого Иоанна Иерусалимского.

Любимец Павла, его брадобрей Кутайсов, пожалованный за свое, надо полагать, и впрямь недюжинное мастерство титулом графа, поселил в соседнем доме по набережной свою любовницу, французскую актрису Шевалье. По словам очевидца, «ежедневно одна и та же карета отвозила императора и его холопа в обиталища их любви, оказавшиеся так близко друг к другу».

Графиня В. Н. Головина пишет о Лопухиной, что та «имела красивую голову, но была невысокого роста, дурно сложена и без грации в манерах; красивые глаза, черные брови и волосы… прекрасные зубы и приятный рот были ее единственными прелестями… Выражение лица было мягкое и доброе, и действительно, Лопухина была добра и не способна ни желать, ни делать чего-либо злого… Ее влияние проявлялось только в раздаче милостей; у нее не было данных, чтобы распространять его на дела, хотя любовь государя и низость людей давали ей возможность вмешиваться во все. Часто она испрашивала прощение невинных, с которыми император поступал очень строго в минуты гнева; тогда она плакала или дулась и таким образом достигала желаемого».

Ж. Бернардацци. Панорама Петербурга. Фрагмент. 1850 г. Слева – дом П. Г. Гагарина

После смерти Павла Гагарин с женой отправился за границу, где обходился с ней очень плохо, заставив переписать на себя все ее состояние, а вскоре после возвращения в Петербург овдовел. На могиле жены он велел высечь надпись: «Супруге моей и благодетельнице». «Уж хоть бы промолчал», – замечает по этому поводу Н. И. Греч в своих «Записках».

В 1809 году в доме Гагарина случился пожар. В результате сгорел весь мезонин, замененный при восстановлении «безобразной галереей», как выразился о ней тот же Греч. Оставим последнее утверждение на совести желчного журналиста: судя по сохранившимся изображениям, здание не утратило привлекательности и в таком виде.

Что же касается владельца, то ему не откажешь, по крайней мере, в оригинальности. Похоронив жену, он заперся в своем жилище на Дворцовой набережной с больными и увечными собаками, подбираемыми во время одиноких прогулок. Они наполняли весь дом, лежали на диванах и креслах. Целую комнату отвели летавшим на свободе птицам, а голубей и галок князь ежедневно кормил в урочные часы с балкона. Он перестал заботиться о своей внешности и в сопровождении ливрейного лакея прогуливался по улицам в старом халате и с ермолкой на лысой голове.

П. Г. Гагарин не чуждался литературы, помещая свои стихи в «Вестнике Европы», издаваемом Жуковским. Будучи страстным любителем книг, он собрал большую библиотеку, где имелось много редкостей. В 1831 году князь неожиданно для всех женился на балерине М. И. Спиридоновой, после чего изменил образ жизни, оставил уединение и, «окруженный стаею гнусных собак», поселился в своем поместье на правом берегу Невы.

Е. П. Лунина

В 1806 году в доме Гагарина останавливался П. И. Багратион, а в 1810-х годах здесь поселилась Е. П. Лунина, двоюродная сестра декабриста и знакомая А. С. Пушкина. Они познакомились в послелицейский период жизни поэта. Несмотря на довольно некрасивую наружность, Лунина слыла львицей большого света. Она много путешествовала с матерью, была во Франции, Германии, хорошо знала музыку и обладала прекрасным голосом. В Париже, в салоне королевы Гортензии (супруги короля Голландии Луи Бонапарта, брата Наполеона), она имела такой успех, что Наполеон просил ее петь в дружеском кружке в Тюильри. Этого оказалось достаточно, чтобы сделать ее знаменитой в русском обществе. В одном из писем Пушкин сообщал: «Еду сегодня в концерт великолепной и необыкновенной певицы Екатерины Петровны Луниной».

Жила она в нижнем этаже. Однажды ранним утром любивший пешие прогулки Александр I заметил, как кто-то вылезал из окна ее квартиры. Вернувшись во дворец, император призвал к себе обер-полицмейстера и через него велел передать Луниной, чтобы та остерегалась, потому что ночью к ней могут влезть и похитить все, что у нее есть драгоценного. Впоследствии Екатерина Петровна вышла замуж за итальянца графа Риччи, певца, поэта и композитора. Он перевел на итальянский язык стихотворения Пушкина «Демон» и «Пророк».

С этим же домом связаны весьма заметные события в жизни самого Пушкина. В 1827–1830 годах здесь проживало семейство А. Н. Оленина, с которым поэт был знаком с юных лет. Весной 1827 года, вернувшись в Петербург после ссылки, Пушкин возобновил старые связи с гостеприимным домом Олениных. Особенно часто он стал навещать их с весны следующего года. Известно его увлечение в то время Анной Алексеевной Олениной. После неудачного сватовства поэта наступило охлаждение в отношениях с семьей Олениных, и с осени 1828 года он прекратил свои посещения. Наряду с Пушкиным частыми гостями здесь были П. А. Вяземский, А. С. Грибоедов, А. Мицкевич.

А. Н. Оленин

После смерти Гагарина в 1850 году дом перешел к его дочери Наталье Павловне (1837–1905), позднее вышедшей замуж за чиновника Министерства иностранных дел М. Д. Жеребцова, по отзыву князя С. М. Волконского, «тонкого, умного человека, одного из виднейших представителей русского католицизма».

А. А. Оленина

В октябре 1855 года здесь нанял квартиру спешно вышедший в отставку министр путей сообщения граф П. А. Клейнмихель (о нем нам еще предстоит говорить далее). Отставку вызвало недовольство Александра II состоянием дорог в Крыму, где он побывал в то время. Впрочем, государь очень скоро сменил гнев на милость и явился в дом Гагариной, чтобы лично выразить соболезнование графу по случаю тяжелой болезни его сына Александра.

В 1860 году архитектор Л. Ф. Фонтана, впоследствии автор таких построек, как гостиница «Европейская», Малый, или Суворинский, театр (ныне БДТ имени Г. А. Товстоногова), здание для художественно-промышленной выставки в бывшем Соляном городке, составил проект перестройки дома Жеребцовой. Трудно сказать, что побудило владельцев обратиться к тогда еще малоизвестному зодчему, недавнему помощнику Г. А. Боссе, делавшему в ту пору лишь первые самостоятельные шаги. Возможно, это было сделано по рекомендации самого Боссе, крупного и всеми признанного авторитета. Так или иначе, выбор оказался удачным: Фонтана не посрамил своего мэтра. В тонкой проработке архитектурных деталей, в изящных лепных украшениях окон второго этажа чувствуется несомненный вкус и хорошая школа.

Дальнейшая судьба дома такова. До самой смерти им владела все та же Н. П. Жеребцова, а затем дом перешел к ее сыну Д. М. Жеребцову, продавшему его в 1914 году богатому заводчику, председателю акционерного общества «Воронин, Лютш и Чешер» И. А. Воронину. Интересно, что сто с лишним лет домом владели представители всего двух фамилий, – такое бывает нечасто.

В 1918 году в бывшей квартире Жеребцовых некоторое время проживала вдова великого князя Константина Константиновича (известный поэт, писавший под инициалами К.Р.) с сыном и дочерью. Большевики выселили их из Мраморного дворца.

И еще одна любопытная подробность. До революции в доме помещалось Императорское Российское автомобильное общество, созданное в мае 1903 года и сыгравшее значительную роль в деле развития автомобильного спорта в России. Оно устраивало международные выставки «автомобилей, двигателей, велосипедов и спорта», а также все более далекие международные автопробеги. И если поначалу работа общества встречала мало сочувствия у правительства, смотревшего на автомобилизм скорее как на забаву, чем на серьезное дело, то в 1909 году за ним уже признают государственное значение.

В заключение несколько слов об ошибке, допущенной в монографиях, посвященных творчеству Джакомо Кваренги, опубликованных в 1970–1980-е годы. В них утверждается, что дом Гагарина находился на месте нынешнего дома № 12–16 и был разрушен в войну. Ошибка очевидная. Дом Гагарина примыкал к бывшему особняку князя Кантемира, принадлежавшему в середине XIX века Министерству финансов. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться хотя бы к атласу Петербурга 1849 года, составленному Н. И. Цыловым.

Жаль, конечно, что творение Кваренги не дошло до нас в первоначальном виде, но виной тому не бомба, а естественный процесс изменения архитектурных вкусов. Впрочем, то, что не сделала вражеская бомба, могут сделать наши равнодушие и бесхозяйственность. Ведь давно известно, что всякий дом хозяином держится.

За казенным фасадом

(Дом № 12 по Дворцовой набережной)

9 сентября 1941 года, во время одного из первых вражеских налетов на наш город, фашистская бомба полностью уничтожила лицевой флигель некогда богатого особняка на Дворцовой набережной (дом № 14). В числе роковых последствий этого взрыва оказалась «потеря лица» двумя его соседями – слева и справа; после войны разрушенный дом заново отстроили, но, очевидно, в целях экономии подвели все три здания – № 12, 14 и 16 (см. фото на с. 24) – под единый казенный фасад, характерный для эпохи борьбы с индивидуализмом. Впрочем, внутри все три дома так и остались разделенными, сохранив к тому же свои фасады, выходящие на Миллионную.

Несмотря на неоднократные переделки, наружный облик дома № 13 (по набережной – № 12) за истекшие со времени его постройки более двух с половиной сотен лет не так уж сильно изменился. Основа здания осталась прежней: те же три этажа (только окна нижнего, подвального, значительно увеличены), пять окон по фасаду и ворота в центре. Добавлен балкон, и изменилась архитектурная отделка – вот, пожалуй, и все. Разумеется, внутри все полностью перестроено, что неудивительно, если учесть возраст дома.

Фасад дома № 13 по Миллионной улице. Современное фото

Еще в петровские времена камергер Данила Чевкин получил под застройку участок, выходивший на набережную Невы и Миллионную улицу, тогда именовавшуюся просто «большой». К 1730 году уличный флигель полностью отстроили, и часть его уже сдавалась под торговые заведения. Об этом мы узнаем из газетного объявления того времени: «Охотника чинится сим известно, что на сих днях сюда к Иоганну Линдеману, в имеющийся на большой улице покойного Камергера Чевкина дом хорошие, свежие… цитроны привезены, которых каждый по изволению ящиками, сотнями, такожде и дюжинами по небольшой цене покупать может».

Флигель, выходивший на набережную, умерший к тому времени Чевкин не успел докончить, и он стоял без кровли, вызывая недовольство властей. В таком виде участок перешел по наследству к несовершеннолетним детям Чевкина. Их опекун попытался найти желающих довершить палаты в обмен на право проживать в них в течение определенного срока.

С этой целью он оповестил в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1739 год всех заинтересованных лиц: «В набережной верхней каменной линии, подле двора покойного Генерала Князя Шаховского, не отделаны еще набережные палаты детей умершего Камергера Господина Чевкина, чего ради сим объявляется, ежели кто желает оные палаты отделать и покрыть черепицею, также и на дворе построить… каменные сараи, конюшню и прочее; за то строение заживать погодно, по чему будет договоренность, то оные охотники могут о том договариваться с Асессором Камор-конторы господином Нероновым».

Таковым охотником оказался некий «обер-цалмейстер», иными словами – старший казначей Симонов; к нему в 1740-х годах и перешел участок. Надо сказать, что фасад дома на Неву имел довольно курьезный вид: в три (!) неравномерно расположенных окна, с высоким крыльцом с правой стороны, он чем-то напоминал трезиниевские «мазанки» и смотрелся особенно архаично рядом с внушительными палатами генерала А. И. Ушакова, принадлежавшими уже к другой архитектурной эпохе. Таким (или почти таким) он и оставался до середины 1790-х годов, когда очередной владелец участка премьер-майор О. В. Троепольский перестроил его в соответствии с новыми вкусами.

При сравнении картины Б. Патерсена 1793 года, изображающей Дворцовую набережную, с его же раскрашенной гравюрой, сделанной шесть лет спустя, хорошо видны изменения, произошедшие с домом за это время. На картине он почти такой же, как на чертеже 1740-х годов, только исчезло высокое крыльцо да правое нижнее окно увеличено до размеров двери; на гравюре флигель, выходящий на набережную, имеет уже пять окон, а над дверью появляется небольшой балкон. Тогда же, скорее всего, и фасад на Миллионную обрел наружный облик в формах строгого классицизма, близкий к нынешнему.

В середине 1770-х годов дом перешел к библиотекарю Екатерины II, некогда знаменитому «пииту» Василию Петровичу Петрову (1736–1799); его даже величали «вторым Ломоносовым». Сын бедного священника, он провел детство и юность в тяжелой нужде, с трудом поступил в Славяно-греко-латинскую академию, а затем преподавал в ней. В 1762 году Петров создал свое первое произведение – оду, посвященную описанию коронационных торжеств. Ода понравилась императрице, и она пообещала «не забыть» автора. Однако вряд ли Василий Петрович дождался бы исполнения сего туманного обещания, не случись в его жизни несколькими годами ранее встречи и последующей дружбы с Григорием Потемкиным – в ту пору никому не известным студентом Московского университета. Войдя в силу, тот рекомендовал своего друга государыне, и Петрова определили вначале переводчиком при кабинете, а в 1777 году, по возвращении из заграничной командировки, – придворным библиотекарем.

Все эти годы он неустанно пишет оды, послания и лирические стихотворения, принесшие ему славу если не у потомков, то, по крайней мере, у современников. Не обошли его стороной и земные блага: он получил дворянство, богатые поместья, пожизненную пенсию. Многим Василий Петрович обязан покровительству своего могущественного друга, которого он искренне любил и от души им восхищался.

Конечно, бо́льшая часть писаний В. П. Петрова безнадежно устарела и по справедливости забыта, но нельзя не согласиться с Державиным, когда он в доказательство несомненного лирического дарования поэта приводит в своих «Записках» строки из его стихов по случаю рождения дочери, обращенные к жене:

О ангел! Страж семьи! Ты вечно для меняОдна в подсолнечной красавица. Прелестна,Мать истинная чад, живой источник мне отрад,Всегда любовница, всегда моя невеста.

Как зеленая трава между булыжниками, пробивается здесь неподдельное чувство.

Выйдя в 1780 году в отставку по причине «болезненных припадков», В. П. Петров переселился в свои имения, но петербургский дом оставил за собой, хотя бывал в нем лишь наездами. Только после смерти Г. А. Потемкина, в 1791 году, оплакав его кончину в написанной по этому поводу элегии, где он, по выражению Державина, «истощил все красоты поэзии и ораторского искусства», Василий Петрович решил окончательно расстаться со столицей и продал участок уже упомянутому Осипу Васильевичу Троепольскому.

Перестроив дом, новый владелец поселился в заднем флигеле, а выходивший на набережную стал сдавать в аренду Медико-филантропическому комитету, оказывавшему бесплатную врачебную помощь беднейшим жителям Петербурга, «как в собственной своей квартире, так и в домах, куда они (то есть доктора. – А. И.) потребуются».

В 1811 году бывший дом Троепольского перешел в собственность генерал-адъютанта графа А. П. Ожаровского, пожелавшего, как сказано в архивном документе, «переменить вид дому и выкрасить светло-серой краской». Трудно сказать, в чем именно состояли эти изменения, – первый архитектурный чертеж по данному участку относится уже к 1839 году, но, судя по всему, они были незначительны. Скорее всего, речь шла о каких-то деталях наружной отделки.