Дочь киллера

– Хорошо, Тамара Семеновна, я согласна, – кивнула я. – Скажите, в доме была крупная сумма денег? Это я к тому, что злоумышленник мог знать об этом и заявиться сюда. А Владислав Семенович попался на его пути в самый неподходящий момент.

– В сейфе было восемь тысяч долларов, – ответила Алешечкина.

– И они исчезли, – констатировала я.

– Ну да, вместе с документами, – подтвердила Тамара Семеновна.

– А кто мог знать о деньгах? – спросила я.

– Да я не знаю, – растерянно произнесла женщина. – Вы хотите сказать, что кто-то навел преступника?

– Не обязательно. Если злоумышленник дружит с головой, ему достаточно и намека, чтобы сделать выводы и определить, в какой дом стоит залезть, чтобы уж наверняка чем-то поживиться.

– Но, Женя… простите, Евгения… – начала она.

– Ничего, можно просто Женя.

– Так вот. В поселке живут далеко не бедные люди. Сами понимаете, содержать такие коттеджи, да еще и круглосуточную охрану – это недешевое удовольствие.

– Понимаю, Тамара Семеновна, – сказала я. – Только ведь и богатые люди тоже разнятся между собой. У вашего брата такая актуальная профессия, что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что деньги у человека имеются. И немалые. С вами могли затеять совершенно безобидный разговор и между делом получить всю интересующую информацию.

– Но я ничего…

– Ладно, предположим, с вами все понятно. А вот могла ли проговориться насчет финансового состояния Владислава Семеновича домработница?

– Зинаида?! Да вы что, Женя! Она верой и правдой служит уже лет двадцать. Еще с тех пор, как Ростислав с Альбиной жили в городской квартире.

– Я и не утверждаю, что она все выболтала сама. Но ведь у нее могли спросить, сколько ей платит ваш брат. Она не усмотрела в этом вопросе ничего подозрительного и сообщила. А тот, кто спрашивал, сделал свои выводы. Кстати, это ведь она обнаружила вашего брата лежащим без сознания?

– Да, она. Ах, я ведь ей воды собралась отнести. Пойдемте, Женя, в гостиную.

В гостиной царил беспорядок. Красивая, цвета морской волны штора из тюля, которая удачно гармонировала с обоями, была разорвана и свисала с карниза. Рядом валялась опрокинутая напольная ваза. Из книжного шкафа были выброшены почти все книги и свалены в кучу перед диваном, на котором, обхватив руками голову и раскачиваясь, сидела пожилая женщина с заплаканным лицом.

– Зинаида Александровна, – обратилась к ней Алешечкина, – вот, выпейте воды.

Она подала ей стакан. Домработница оторвала руки от головы, взяла стакан и начала пить маленькими глотками.

– Спасибо, Тамара Семеновна, – сказала она, возвращая стакан. – Ой, как подумаю, что, приди я хоть чуточку пораньше, Владислав Семенович так не пострадал бы…

– Так ведь и вам тогда досталось бы, – произнесла я.

Домработница внимательно посмотрела на меня.

– А я, милая девушка, с радостью согласилась бы поменяться местами с Владиславом Семеновичем. За все добро, которое он сделал нашей семье. Шутка ли сказать, сына моего от наркомании вылечил, вернул к нормальной жизни. Да, – она махнула рукой, – чего там говорить… Тамара Семеновна, я могу начать здесь убираться?

– Думаю, что можете, – ответила ей Алешечкина, – отпечатки уже сняли, так что…

Домработница кивнула:

– Пойду за тряпкой и ведром.

Она вышла из гостиной, закрыв за собой дверь.

– Тамара Семеновна, ваш брат водит машину? – спросила я Алешечкину.

– Нет, у Владислава есть водитель, Владимир Канареечников, – ответила она.

В это время дверь открылась и в комнату вошел мужчина лет сорока с небольшим. Он отличался военной выправкой и высоким ростом.

– А вот и он, – сказала сестра Перегудникова. – Это Владимир, шофер Владислава.

– Тамара Семеновна, – возбужденным тоном начал Владимир, – что произошло? Мне позвонила Зинаида, но толком ничего не объяснила, только сплошные слезы, охи и ахи. Говорит, что Владислава Семеновича зарезали! Она что, умом тронулась?

Он обвел взглядом гостиную.

– А это еще что такое? – с недоумением спросил он.

– Проходи, Володя, – сказала Алешечкина. – Сегодня рано утром на Владислава Семеновича было совершено покушение, сейчас он в больнице. Преступник вскрыл сейф, забрал деньги, документы, а также ноутбук и мобильник.

– Ничего себе… – ошарашенно проговорил Владимир.

– Володя, это Евгения, – представила она меня. – Владислав Семенович накануне пригласил Женю в качестве телохранителя. Я же, в связи с новыми обстоятельствами, попросила ее заняться поисками преступника: ведь не исключено, что подобное может повториться.

– Да я… Да я сам могу быть телохранителем для Владислава Семеновича! – воскликнул Владимир и окинул меня недовольным взглядом, словно хотел сказать: «Это она-то телохранитель?!»

Но я уже привыкла к таким взглядам, особенно мужским. Почему-то считается, что молодая привлекательная девушка годится лишь для эскорта, но уж никак не в качестве телохранителя.

– Владимир, возможно, Евгении необходимо будет уточнить у тебя какие-то моменты, связанные с Владиславом. Пожалуйста, расскажи ей все, что тебе известно, – вежливо, но твердо попросила Алешечкина.

– Как скажете, – корректно ответил водитель.

По тону его голоса было понятно, как ему не понравилась эта идея.

– Владимир, где мы можем поговорить? – Я решила сразу же, не теряя времени, брать быка за рога.

– Проходите в кабинет, – предложила Тамара Семеновна. – Правда, там тоже беспорядок.

– Как скажете, – вновь повторил мужчина.

Кабинет был небольшой, но уютный, хотя и здесь преступник непонятно зачем вытащил из книжного шкафа почти все книги и разбросал их по полу. Еще здесь стоял письменный стол, два кресла и мягкий кожаный диван, а перед ним – пушистый ковер. Я села на диван, Владимир устроился в кресле.

– Скажите, Владимир, Владиславу Семеновичу кто-нибудь угрожал?

Водитель промолчал. Он смотрел в какую-то точку на стене.

– Я уже говорила на эту тему с Тамарой Семеновной, она ничего определенного на этот счет сказать не могла, но отметила, что в последнее время ее брат был чем-то встревожен, – продолжала я. – Вчера по телефону я тоже задала Владиславу Семеновичу этот вопрос, но он попросил отложить разговор до нашей встречи. Но видите, что получилось… Поэтому я и спрашиваю: чего мог опасаться Перегудников?

Владимир тяжело вздохнул.

– Будь мне это известно, на Владислава Семеновича никто бы не напал, – ответил он и наконец посмотрел мне в глаза.

– Но, судя по его поведению, вы могли предположить что-то?

– Ну что я мог предположить? – пожал плечами мужчина. – Владислав Семенович в последнее время действительно ходил сам не свой, был не то чтобы встревожен, как вы сказали, а больше озабочен. Я, конечно, расспрашивал его, что случилось.

– А он?

– А он только отмалчивался. Потом сказал, что это касается только его лично и что он не хочет впутывать в это дело кого-то еще. Спустя некоторое время я снова стал его расспрашивать, но он окончательно замкнулся и больше не проронил ни слова на эту тему.

– Понятно, – кивнула я. – Скажите, а как давно вы знаете Перегудникова?

– Да почти всю жизнь! – воскликнул Владимир. – Мы с родителями жили в соседнем доме. До шести лет я рос, как все. Играл, гулял во дворе, помогал маме мыть посуду, накрывал на стол. Отец научил меня чистить картошку, так что и я принимал посильное участие в приготовлении обеда. Все было нормально. А потом… Я пережил настоящее потрясение. Это произошло, когда у нас поселились родственники: сестра отца с сыном. Он был старше меня на пять лет. Мама сказала мне, что тетя Наташа и Леня вынуждены были уйти от своего очень злого папы, что жить им, кроме как у нас, больше негде. Так они у нас и остались. Я хотя и был у родителей единственным ребенком, но эгоистом меня нельзя было назвать. Мама с папой приучили меня делиться, поэтому, если кто-то во дворе угощал меня чем-то вкусным, я обязательно хоть по кусочку оставлял родителям. А с приездом родственников все изменилось. Я понимал, почему мама отдала свой костюм тете Наташе, а папа купил Лёне новый школьный рюкзак (а я донашивал старый), они ведь были бедные, как объяснила мама. Тетя Наташа немного помогала маме с уборкой в свободное от работы время. Но она никогда не готовила обеды и ужины на всех: только для себя и Лени. Вот это обстоятельство вызывало у меня ощущение чего-то неправильного, чувство семьи, уюта как будто куда-то испарилось. А однажды я увидел, как Леня полез в хозяйственную сумку, которая лежала на тумбочке на кухне, и, вытащив оттуда конфету, съел ее. Я тогда тоже подошел к сумке и достал конфетку. Леня увидел и начал кричать: «Ты чего это по чужим сумкам лазиешь?» Он отобрал у меня конфету, схватил сумку и начал ею хлестать меня по лицу. А потом еще и моей маме сообщил, что надавал мне по морде, потому что я залез в сумку, в которой его мама держит конфеты и печенье специально для него. Представляете? А моя мама как-то растерялась и ничего не сказала. Не сказала, что это неправильно. А я даже не заплакал, хотя до сих пор меня никто не бил по-настоящему, так, были легкие шлепки. А чтобы по лицу… И я перестал что-либо понимать, кроме того, что Ленька ест конфеты и печенье сам, а его мама держит сладости только для него одного. Все мои прежние представления перевернулись вверх дном. С тех пор меня как будто подменили.

Владимир замолчал. Я не торопила его, хотя до главного – того, о чем я хотела его спросить, – мы еще не добрались. По нему было видно, насколько глубока была детская травма.

– Владислав Семенович тогда работал в больнице, – продолжил Владимир, – а к ним в гости приходили дочки Тамары Семеновны, и мы все вместе играли во дворе. Так вот, он заметил, что со мной что-то творится. Я ведь вел себя все хуже и хуже, совсем от рук отбился, родители уже и не знали, что со мной делать. Как будто тормоза отказали, я стал тем, кого называют трудным ребенком. Мне все время надо было куда-то залезть, что-то потрогать и обязательно испортить. Помню, я порвал мамин шелковый шарф, порезал красивые открытки. Мама так плакала, а я стоял как бесчувственный. Когда в школу пошел, то тоже продолжал делать пакости, а зачем, и сам не понимал. Мать водила меня к психологам, но все бестолку. А вот Владислав Семенович мне помог. Постепенно вылечил мою психологическую травму. Как будто бы я долго спал, видел плохой сон, а потом проснулся. А ведь страшно представить, что было бы со мной, если бы не Владислав Семенович. Я ведь и воровать уже начал, брал все, что плохо лежит. Мама билась со мной как рыба об лед, а мне было хоть бы что… Даже не хочу и думать, до чего бы я дошел, если бы не Владислав Семенович.

– Я вас поняла, Владимир, – сказала я, выслушав его исповедь, – но давайте теперь подумаем о мотивах, которые возникли у преступника. Полагаю, что Перегудников помимо стационара занимался и частной практикой. Это позволило ему оказывать материальную помощь сестре и племянницам, купить коттедж. Тамара Семеновна сказала, что ее брат как опытный врач и профессионал очень высокого класса и сейчас ведет частных пациентов.

– Да, это так, – подтвердил Владимир.

– Так вот о чем я подумала в первую очередь: Владислава Семеновича приглашает на дом состоятельный пациент для того, чтобы он помог ему или его родственникам выйти, предположим, из запоя или преодолеть наркотическую ломку. Заметьте, приглашает на дом, а не обращается в больницу. Зачем? Для того, чтобы сохранить все в тайне. И вдруг возникает такая ситуация, что объявляется шантажист и начинает вымогать деньги, иначе, говорит, о пристрастии к наркотикам или алкоголю узнают все. Тогда пациент начинает думать, что шантажист – именно Владислав Семенович. Ведь кто, кроме него, мог еще знать о пагубной привычке?

– Да вы что?! – вскричал Канареечников, – Что вы такое говорите-то? Да Владислав Семенович – честнейший человек! Он сроду никого не закладывал! Как вы могли так подумать?

– Успокойтесь, Владимир, – сказала я. – Просто вы знаете Перегудникова с детства, поэтому у вас и не возникает никаких сомнений относительно его честности. А богатый пациент получил телефон доктора, возможно, от какого-то своего знакомого, он ведь Перегудникова и знать не знает. И когда начинаются телефонные звонки с требованием платы за молчание, на кого в первую очередь подумает пациент? Кроме того, еще один красноречивый факт в пользу этой версии: преступник забрал ноутбук и мобильник, то есть устройства, на которые записывается информация.

– Но Владислав Семенович не имел обыкновения делать записи своих сеансов с пациентами, – возразил Владимир.

– Никто, кроме вас, об этом его принципе не знает.

– Когда Владислав Семенович занимается больными у себя на дому, вот здесь, – Владимир обвел рукой кабинет, – то сопровождающие находятся в гостиной. И они могут услышать все разговоры, которые ведутся в кабинете.

– Разве содержание сеанса не является конфиденциальной информацией? – усомнилась я.

– Ну, иногда родственники настаивают на этом. Не все, правда. А Владиславу Семеновичу нечего скрывать! – с некоторым вызовом добавил он.

– Хорошо, но ведь тот факт, что преступник взял ноутбук и сотовый, говорит о том, что он-то как раз и не знал, как проводятся сеансы. Он, скорее всего, основывался на том предположении, что доктор записывает свои беседы с пациентами на диктофон или на мобильник. Возможно, что в сейфе он искал флешки. А попутно прихватил и доллары.

– В ноутбуке нет никакой секретной информации, – устало произнес Канареечников. – Владислав Семенович использовал его в основном для ознакомления с новинками по психотерапии.

– Повторяю, такие подробности известны только вам, Владимир. Откуда их знать преступнику? – гнула я свою линию.

Канареечников ничего не ответил, мне показалось, что он о чем-то размышляет. Как будто бы хочет что-то мне сказать, но не решается.

– Ладно, – вдруг произнес водитель Перегудникова, – скажу вам. Я поставил в доме скрытые камеры наблюдения. Я подумал так: не хочет Владислав Семенович говорить о том, что происходит, – не надо. Я и сам могу все выяснить. Ну, так вот, купил я три камеры. Одну камеру поставил здесь, в кабинете, другую – в гостиной, ну а третью – в холле, при входе.

– Давайте посмотрим, – предложила я. – У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, кто мог напасть на доктора?

Канареечников отрицательно покачал головой.

– А я вот думаю, что преступник был из местных, ну, из числа жителей поселка, – поделилась я с ним своими соображениями. – Ведь поселок круглосуточно охраняется. Около единственного въезда дежурит охранник, и, по его словам, никого из посторонних на территории поселка за последние двое суток не было. Видеозапись подтвердила его слова.

Владимир скептически поджал губы:

– Если это был местный, то зачем ему было устраивать за нами слежку в городе?

– А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста, – попросила я. – Кто за вами следил, когда это было?

– Ну, а что подробно-то? За машиной следили, это точно. Как минимум раза три я видел, как поодаль следует черный «Ниссан». Я запомнил номер, а потом попросил знакомого пробить по базе в ГИБДД.

– Ну и что?

– Да фигня какая-то получилась: номера такого не существует!

– Фальшивый, значит.

– Выходит, что так.

– А Владиславу Семеновичу вы сообщили, что за вами следят? – спросила я.

– Конечно. Сразу же, как только первый раз хвост засек.

– А как он отреагировал на это известие?

– Да никак.

– Что, совсем никак? – удивилась я.

– Он просто промолчал. Во всяком случае, своего мнения не высказал. Мне показалось даже, что он и не удивился тому, что за ним следят.

– Вот как?

– Да. Он даже не выглядел испуганным. А вот расстроенным – это да.

– Значит, он наверняка знал того или тех, кто за ним следит. А Тамаре Семеновне он тоже ничего не сказал?

– Насколько мне известно – нет, не сказал. Я же говорю, он решил, что не будет посвящать в это дело близких.

– Если остановиться на версии, что преступник – один из жителей поселка, то единственное объяснение слежки в городе – это то, что он хотел удостовериться, что доктор пошел в банк за деньгами или за содержимым банковской ячейки. Но подобное возможно лишь в том случае, если у преступника имелся только денежный интерес, а не информационный. Что вы думаете по этому поводу, Владимир?

– Владислав Семенович не имел никаких дел с банками, – уверенно проговорил Канареечников. – Когда была жива его супруга Альбина Георгиевна, всеми финансовыми вопросами занималась она, сейчас покупкой продуктов, а также оплатой счетов ведает Зинаида. Деньги хранятся здесь, дома.

– Ну вот, видите. То, что вы рассказали, говорит в пользу версии о том, что преступник искал информацию.

– Как это? – недоуменно спросил Владимир.

– Смотрите. Преступник очистил сейф, но ведь в коттедже было много других ценных вещей. А он их оставил. Почему? Потому что драгоценности его не интересовали. Точнее, интересовали, но не в первую очередь. Тогда на первый план снова выступает опасная для кого-то информация, которая, возможно, случайно или не случайно стала известна Перегудникову. И попала она в руки доктору, надо полагать, не так давно. Вы когда заметили слежку?

– Наверное, дней десять назад, самое большее – две недели. Да, пожалуй, не так давно, – согласился Канареечников.

– Вот видите. Значит, кто-то желал проследить за всеми контактами Владислава Семеновича: с кем он разговаривал, с кем встречался в городе. Возможно, преступник счел необходимым лично побеседовать с доктором и пришел сюда… Я вот еще о чем подумала. Пусть Владислав Семенович и не хотел беспокоить родных своими проблемами, а собирался их решить сам, но ведь он не мог не понимать, что существует серьезная опасность и что для страховки на всякий случай необходимо оставить какую-нибудь записку на этот счет. Должны же, в конце концов, родственники узнать, в чем, собственно, дело.

– Но ведь в сейфе ничего такого не было, – растерянно произнес Владимир.

– Так он и не стал бы оставлять письмо или записку в сейфе. Он ведь понимал, что преступник первым делом полезет туда. Скажите, в коттедже есть другие места, кроме сейфа, куда можно что-то спрятать? Тайники, я имею в виду.

– Какие тайники? – Владимир непонимающе посмотрел на меня.

– Ну, ведь не у всех же в домах имеются сейфы! А люди постоянно что-то прячут: то от детей – в основном это сладости, – то друг от друга. Муж, например, от жены прячет заначку, – пояснила я.

– А-а, вот вы о чем, – протянул Канареечников. – Ну, у Перегудниковых таких ситуаций не наблюдалось. Детей у них не было, а от Альбины Георгиевны Владислав Семенович никогда ничего не заныкивал. Хотя… постойте, кажется, я понимаю, о каком потайном месте идет речь. Дело в том, что у Перегудниковых имеется старинный туалетный столик из орехового дерева. Этот столик принадлежал бабушке Альбины Георгиевны. Так вот, в нем было двойное дно: просто выдвигалась крышка и образовывался небольшой ящик, куда можно было положить все что угодно. Альбина Георгиевна как-то раз рассказала мне, что в этом тайнике ее бабушка хранила письма от своего жениха, который потом стал ее мужем. Да! Я вспомнил, что когда племянницы Владислава Семеновича, ну, дочки его сестры Тамары Семеновны, приезжали к Перегудниковым погостить, то действительно от них в этот ящичек прятали сладкое. В детстве они были такими сладкоежками, что в считаные минуты могли умять все конфеты.

– Этот столик сохранился? – спросила я.

– Да, как семейная реликвия, – ответил Канареечников.

– Где он сейчас находится?

– В спальне. Туда его определила Альбина Георгиевна, когда они стали здесь жить. Ну, а после ее смерти Владислав Семенович ничего не стал менять.

– Давайте пойдем и посмотрим, – предложила я. – Ведь если Владислав Семенович воспринимал ящичек столика как тайник, то он мог оставить там что-то, что пролило бы свет на его проблемы. Ну, если и не подробное письмо, то, по крайней мере, хотя бы записку.

– Пойдемте, – согласился со мной водитель Перегудникова.

Мы прошли в спальню. Столик, о котором говорил Владимир, стоял у стены, напротив окна, немного поодаль от большой двуспальной кровати. Канареечников выдвинул ящичек и, вытащив оттуда сверток, перевязанный розовой атласной ленточкой, передал его мне.

– Ну что же, – сказала я, – давайте поглядим.

Я аккуратно развязала ленточку и развернула пожелтевший плотный лист бумаги. Там была стопка писем, тоже желтых от времени. Это, как и предполагал Владимир, были романтические письма жениха невесте. Я мельком взглянула на некоторые из них. В русский текст, по моде того времени, вклинивались французские слова. Но того, на что я так надеялась – письменного объяснения Перегудникова, – в тайнике не оказалось. Я аккуратно сложила письма и так же перевязала их ленточкой.

– Что ж, остается посмотреть запись, – произнесла я и передала Владимиру сверток с письмами.

Он положил его на место, и мы вернулись в гостиную.

Сначала на мониторе появились кадры повседневной жизни Владислава Семеновича. Ничего особенного. Потом наконец дошла очередь до того момента, когда атлетически сложенный мужчина в темном костюме, перчатках и балаклаве открыл дверь и прошел в гостиную. Обследовав комнату, он направился в спальню.

К сожалению, звукозапись подкачала, поэтому разобрать практически ничего было невозможно. Был слышен только едва различимый шепот. Но вот мужчина отошел от Перегудникова, который остался лежать неподвижно, потому что преступник основательно несколько раз приложил его головой о стену, а напоследок ткнул ножом и снова возвратился в гостиную. Здесь он и учинил весь тот разгром, который я увидела, когда вошла.

Дальше камера запечатлела преступника, когда он из гостиной перешел в кабинет и открыл сейф. Вот он вынул оттуда пачки денег, швырнул их в заранее приготовленную сумку, а затем опустил в нее же ноутбук и мобильник. Потом он начал выхватывать из шкафа книги и кидать их на пол. Сделав свое дело, он покинул коттедж.

– Вот черт! – Владимир с досадой стукнул кулаком по столу. – Ничего не удалось услышать.

– Я думаю, специалисты из оперативного отдела смогут что-нибудь сделать со звуком, – сказала я.

– Вы так думаете? – с сомнением спросил Канареечников.

– Во всяком случае, надо попытаться. А вдруг удастся услышать хоть что-то, что даст ключ к разгадке всей этой истории?

Канареечников только покачал головой. В это время в гостиную вошла Тамара Семеновна.

– Я вас оставлю, а сама поеду в больницу к Владиславу, – сообщила она.

– Я с вами, Тамара Семеновна, – сказала я и поднялась с кресла.

– В какую больницу увезли Владислава Семеновича? – спросил Владимир.

– В железнодорожную, – ответила Алешечкина.

– Я только отвезу видеозапись и тоже подъеду к нему, – пообещал водитель Перегудникова.

– Владимир, у меня к вам просьба. Напишите, пожалуйста, как зовут ближайших соседей Владислава Семеновича. Вообще-то мне желательно иметь о них как можно более подробные сведения: какого они возраста, чем занимаются в настоящее время или чем занимались, ну, и тому подобное. Я хочу побеседовать с каждым, вдруг обнаружится какая-нибудь зацепка, – объяснила я свою просьбу…

– Хорошо, я напишу, – пообещал Владимир.

Мы с Тамарой Семеновной вышли из коттеджа и сели в мой «Фольксваген». По дороге в больницу я стала «раскладывать по полочкам» то, что я сегодня услышала и увидела в коттедже. Получается, что преступник ждал того момента, когда в доме не будет ни домработницы, ни водителя. Когда Перегудников останется совсем один, чтобы можно было проникнуть в коттедж. Это во-первых. Во-вторых, если предположить, что преступник является жителем поселка, то получается, что он – один из соседей Перегудникова. Ну, может быть, и не ближайший, но сосед. Хотя те, кто проживает в поселке, так или иначе приходятся друг другу соседями. Теперь дальше. Какие отношения с соседями были у Перегудникова? Если следовать характеристике, которую дала своему брату Тамара Семеновна – добрый, отзывчивый, – то отношения должны быть добрососедские. О доброте доктора также говорила и его домработница Зинаида. Да и по словам Канареечникова, доктор – честный и порядочный человек.

Но ведь и у такого идеального человека могли возникнуть какие-никакие трения с соседями. Возможно, что он и не ссорился с ними в открытую. Или же с одними соседями он ладил, а с другими имела место напряженка. Тогда, если предположить, что нападение является делом рук такого соседа, то… Ведь дверь в коттедж открыта профессиональной отмычкой, опять же, надо уметь ею пользоваться. Хотя добыть сейчас отмычки, даже и профессиональные, – это не проблема.

Далее вызывает вопрос ножевое ранение. Оно не роковое, то есть не смертельное. А ведь преступник – высокий, сильный и далеко не пенсионного возраста – запросто мог бы расправиться с Перегудниковым. Почему доктора оставили в живых? Только потому, что преступник взял из сейфа то, что искал? Но ведь он наверняка этого не знал: он же ничего не просматривал, только покидал все в сумку и ушел. Не хотел идти на мокрое дело? Вряд ли он обладал огромным запасом человеколюбия.