Планка абсолюта

Потом картинки странным образом стали цепляться за эмоции, да так, что при дневном свете я бы ощутил стыд. Новый глоток незнакомого удовольствия затопил и стыдливость, и положенный мне природой предел восприятия посредством чувств. Вместе с поездом я несся вглубь туннеля и чуть не визжал от кружащихся передо мной возможностей наслаждения новой жизнью. Вокруг возникали то аккуратные деревья, то прекрасные здания, и я мог легко обладать любым из них и по своему желанию менять их конструкцию до бесконечности.

Форма перестала быть незыблемой – я чувствовал в себе способность творить контуры, как мне того хотелось. Я мог восхищаться формой в ее новых, меняющихся очертаниях, и это росло, это ширилось. Я будто разглядывал журнальные картинки, где на белом фоне глянцевого листа соревнуются друг с другом изображения фасонных штучек и всевозможных аксессуаров, и при желании мог ощутить, как каждая безделушка ложится мне прямо в руку. Браслетики с бриллиантами не просто возникали перед глазами, но одновременно и…

– Вы чувствуете драгоценности своими, будто они всегда принадлежали вам. Хорошие вещи добавляют вам славы и непринужденно оттеняют вашу индивидуальность, – хорошо поставленный женский голос внятно передавал красивые установки. Трансляция не походила на то, как вещал «политический» динамик.

Часики, запонки, алмазные пилки для ногтей – блестящая мишура не просто мелькала перед глазами, но и тактильно ощущалась кожей, предлагая мне невероятный парад иллюзий!

– Любые радости чувств меркнут, когда рождается продолжение вашей индивидуальности, – за голосом диктора зазвучал трепетный детский голосок. – «Папа, поиграй со мной, пожалуйста!»

Мое сердце сжалось. Без лишних слов я понял, что речь идет о семье. Вот послышался голос жены – сразу стало понятно, что это жена! Но откуда? Память выбросила в рамку чувственного восприятия давнишнюю картинку женщины, с которой мне довелось быть в близких отношениях. Наверное, когда-то она и вправду была мне женой. Увы, память не пускала меня дальше, да было и ни к чему, теперь же все выглядело так взаправду. Казалось, вот-вот я взберусь на новую ступеньку своей судьбы.

Картины уютной и несуетной жизни мерно укладывались в абсолютную идиллию, соответствуя тону моих малейших пожеланий. Я видел, как мягкий солнечный свет касается лица моего ребенка, радостной физиономии мальчугана. Мне захотелось вечно жить так, как показывалось в этом кино: мое воображение, моя мечта, моя жизнь!

Под ноги легло зеленое поле, над головой распахнулось лазурное небо. Травка ровно покошена, а справа от меня давешний мальчуган протягивает мне мяч:

– Пап, кидай!

Я взял мячик, и тот показался мне тяжелым. Ухватить его было возможно, только уцепившись за три отверстия на верхушке.

– Кидай, а то соседи выиграют! Ну, давай же!

Я увидел, как слева быстро-быстро катился шар красного цвета, и инстинктивно качнул назад свой шар и пустил его вперед. Тот резво зашуршал по траве и даже вначале обогнал красный, но скоро стал отставать.

– Пап, беги за ним, толкай!

Меня охватила растерянность. Куда бежать, зачем? Тут я увидел, как какой-то тип погнался за красным мячом, портя этим весь прекрасный вид.

– Мой дорогой, давай за ним. Толкни наш мячик дальше!

Подозрительный тип уже утвердился на дальнем расстоянии и стал раскачивать свой снаряд. Во мне взыграл азарт. Я понесся, настиг свой синий мяч, ухватился за него и швырнул что было сил вперед. Тот устремился и вскоре поравнялся с красным. Я ощутил восторг – обошел-таки этого выскочку! Чтобы закрепить свое первенство, я побежал и нагнал свой мяч, который, мне показалось, стал чуть тяжелее. Собрал силы и вновь отправил его вперед. К изумлению, справа показался другой красный мяч, который шустро пролетел мимо, будто кидал его незаурядный силач. Я обернулся, но лучше бы я этого не делал.

С ехидной улыбкой рядом с моей прекрасной женой и ребенком стоял Свободный. Это он запустил нового красного конкурента. Мне почудилось, что мои глаза также наливаются красным, а тем временем сынок уже что-то говорил этому негодяю, и жена обратила на него свой взгляд.

– А-а-а! – прокричал я и понесся за своим мячом-неудачником. Пока я бежал, левый красный противник шуровал со мной наперегонки. Мой шарик все прибавлял и прибавлял в весе, и теперь пришлось цеплять его обеими руками.

– А ну, вперед! – пока я выкрикивал, правый мяч испортил все настроение.

Дальше память стала сохранять только фрагменты: я изо всех сил пытался двигать свой шар дальше, а тот только разбухал и отчаянно не желал ускоряться. В местах, которые память сохранила нечетко, кажется, я видел Поезд Желаний, и я словно несусь наперегонки с поездом, понимая однако, что обогнать его невозможно. Но железный хитрец тогда шел на попятную, замедлял скорость, порой останавливался, но лишь с тем, чтобы подзадорить меня. Только я добегал до локомотива, как тот улетал с места, будто сделанный из бумаги, а не из металлического сплава.

Когда я вконец измотался, я вновь оказался сидящим на покрытой сочной травой поляне, где мог опять «насладиться» игрой в мяч. Жена и сын болели за меня, подбадривали, переживали. Я был окрылен их поддержкой и готов снова состязаться в сумасшедшей игре, правил которой не понимал.

– Однако надо внести, – тот, кто кидал мяч слева от меня, оказался джентльменом Стивом. Ух, и раззадорил меня, проклятый!

– Мне кажется, вы нечестно играете!

– Вам ли меня упрекать, Благой! Вы здесь новичок, поднатореете еще.

– У вас же мяч легче, признайтесь!

– Каждый сам выбирает вес своего мяча, уважаемый! И, между тем, надо бы внести.

– Я вас не понимаю. Как это – сам выбирает?

Вместо ответа Стив обернулся и со слабой улыбкой посмотрел на мою жену и ребенка. За его спиной никаких болельщиков не было.

– Я-я-ясно! – промямлил я.

– В мои-то годы… – с наигранным сожалением произнес старик. – Так как насчет взноса?

Деньги в джунглях не водились. Были редкие занесенные монеты из драгоценных металлов, которыми можно было подкупить охранника, например. Но в остальном деньги были ни к чему. Поэтому до того момента я решительно не понимал, чего он хочет.

Стив в очередной раз замахнулся и кинул мяч досадно далеко:

– Вы спросите у жены. Она вам поможет!

– Мой дорогой, – без вопроса начала жена, уже спешившая следом, – давай, я отдам ему чуть-чуть. Нам с сыном должно хватить, не так ли?

– Наверное… – мною овладела растерянность.

Жена сунула мне в руку несколько шикарных по исполнению монет и добавила:

– Это больше половины того, что ты заработал, дорогой.

– Я заработал?

– Ты ведь кидаешь шары! – она искренне изумилась.

– Да, – растерялся я, – кидаю, но не за деньги, так…

– За это платят, кормилец наш! Теперь вперед, вперед!

Пока я замахивался для очередного броска, меня терзало противоречие: платить за то, что я кидаю мячи, и потом кидать мячи, чтобы за это кто-то платил?! Но я оставил эту головоломку нерешенной; еще бы, у меня новый стимул: плата за дело, которым я бы занимался и без денег!

Очередной бросок, приступ злобы за мяч Свободного, который всегда норовил оказаться впереди. Да еще вечно наступающий на пятки Стив.

Мои мысли и чувства безоглядно ушли в эту гонку, хотя я уже валился с ног, а мяч весил тонну. Но сзади жалобно смотрела милая сердцу дама, и ныл ребенок.

Когда тучи отчаяния раздвигались, я находил немного сил и толкал мячик от себя. У женщины, которая всегда смотрела в глаза и величала меня «дорогой», – у нее от моей изматывающей гонки оказывались деньги, и одно это приносило утешение. После глотка умиления в памяти снова возникал провал: то ли исступление, то ли рождающееся безумие. Когда я вдруг спотыкался, то, не ударившись о землю, чудом возвращал себе равновесие. Потом картина менялась, и я снова бежал наперегонки с поездом в неравной гонке. Мне хотелось вскочить внутрь, но дверь уходила вперед, или я не попадал рукой на поручень. Вот-вот поезд совсем убежит. Я терял надежду и сбавлял скорость.

Но тогда под ногами как ни в чем не бывало вновь веселилась зеленая полянка, на постриженных травинках блестело солнце, и сзади слышался крик мальчугана. Я поднимал глаза и в метре от себя видел своего синего круглого неудачника, который пялился на солнце тремя своими дырками.

– Не сдавайся, дорогой, ты почти выиграл!

«Понятно и ежу – в этом поле я никогда победы не одержу», – в голове грохотала рифма, и сознание съеживалось, желая причинить боль хоть кому-то, а лучше близкому человеку. Я разевал рот, чтобы крикнуть: «Замолчи, ты же видишь, здесь все не по правилам!» или «Что ты смыслишь в этой игре? Если такая умная – играй сама!» Но стоило коснуться взглядом жены, посмотреть на сына, и начинало щемить сердце: они бегут на выручку, у жены напитки, фрукты. Сын уже на велосипеде: «Спасибо, папа. Гляди, как я могу!»

Тогда мне оставалось думать: только бы дожить этот день и свалить побыстрее с этого поезда.

Глава 33

– Благой, – услышал я слева голос Стива, – вы хорошо выкладываетесь, браво! Не подумать ли нам о каком-нибудь месте поприятнее, чем эта лужайка. Как насчет сада?

Меня словно пробило током до самых стоп. За всю поездку в поезде мысль о саде ни разу меня не посетила, все забылось. Бывает же так!

– Да, да! Где же сад? Мы туда едем?

– Одному Богу известно, куда мы едем! – протяжно, с пафосом проговорил Стив. – Я вам, в общем-то, дело предлагаю!

Его тон сделался заговорщическим, и стало понятно, что дело стоит монет. Мне в ту минуту сад почему-то не казался сокровенным, был он не целью целей, а объектом, который можно купить, или же туда можно отправиться наподобие экскурсии. Ну, пусть так! Я ведь этого хотел?!

– Бинго! – произнес искуситель-джентльмен и прошептал следом: – Я иду к машинис-ту-ту-у! Вы же отдохните с женой; будьте ласковы с красавицей и уладьте все дела до моего возвращения.

– Дорогая, сколько у нас монет? – первым делом поинтересовался я и увидел, что женщина не хочет говорить на эту тему.

Монет, по ее признанию, было мало, только-только на жизнь. Но во мне проснулось упрямство, я не хотел упускать шанс. Жена мягко отказывалась, легко упрекала в невнимательности к ее персоне и к «нашему чаду». Ее красивая, но глупая голова думала о других вещах; какое жалкое создание! И ведь не хочется портить себе настроение накануне путешествия в сад, но я начал злиться на эту женщину. Это же надо, что за система, когда мои деньги идут ей в карман? Я теперь клянчу, унижаюсь!

– Я заработаю много больше! У-ве-ря-ю! – мой аргумент заставил ее защищаться.

– Мой дорогой, насколько больше?

«Еще улыбнись вдобавок, и я начну выходить из себя!» Она улыбнулась.

– Монеты мне нужны совсем ненадолго. Уже завтра я принесу тебе больше, чем взял!

– А-га! – она приоткрыла рот, подняла брови и тем показала, что мои слова мало чего стоят. – Ты так меня любишь, да-а?

Мне пришлось выдавить из себя кривую улыбку. Эта самозванка провозгласила себя моей женой каких-то несколько часов назад, и тут такие заявления. Но, к счастью, в ее руке засверкали монеты, и я произнес так нежно, как только был способен в тот момент:

– Какие вопросы?! Ведь это очевидно!

Я положил ладонь на ее запястье и надавил на точку по центру ее кисти. Женский кулачок ослаб, и в тот самый миг как нельзя кстати появился Стив.

– О! У вас все на мази! – начал он. – Я тоже все уладил. Вы можете поехать вдво…

Монеты со звоном ссыпались в мою ладонь, и я опередил:

– Премного благодарен, Стив! Надеюсь, этого хватит?!

По глазам старикашки стало ясно, что даже с лихвой. Стив взглядом указал на дверь, из которой вышел, и дал понять, что меня там ждут.

– Займитесь дамой до моего возвращения!

– Она разве не с вами? Спутник включен в путевку!

– О, она с трудом переносит чужие края. Вы же составите ей прекрасную компанию, уверен!

– Обманщик! – метнула в меня жена, когда я скрывался за дверью.

Как все же непостоянны эти существа…

Глава 34

Никто меня не ждал. Я оказался в другом вагоне, куда до этого дверь была заперта. Пол здесь был дощатый, даже не паркетный. Обстановка вагона была беднее, и это оскорбляло мое чувство покупателя.

«Должно быть, мои монеты чего-то да стоят. Ни за какие деньги в Семизонье мне не предлагали взглянуть на сад даже краешком глаза».

У меня появилось смутное волнение, что мы не прояснили со Стивом о самом саде. Я, дурак, должен был спросить, не является ли оплаченный тур прогулкой по палисаднику вблизи одной из станций. Как назло, поезд стал тормозить, и я бросился к окну, чтобы разувериться в своих опасениях.

Вокруг, справа и слева были одни только джунгли – сплошные заросли, не протиснуться, не дыхнуть. Можно сказать, это больше напоминало плетеное сооружение, где рядок к рядку росли лианы. Явно рукотворное нагромождение. В правом окне я увидел питона – гигантскую змею, которая ползла, попеременно обвивая вертикальные прутья. Инстинктивно я отшатнулся, испугавшись, что окна могут быть открыты. Напрасно! Все окна были плотно задраены – ни щелочки. Шторы все же кто-то раздвинул, поэтому мне открывалась панорама нижнего яруса.

Когда глаз попривык, я стал замечать, что откуда-то снизу проникает свет. Я бы его и не заметил, только нижние ветви давали длинные тени на кроны, будто пальмы и бамбуки снизу подсвечивают ночными фонарями.

Чтобы разглядеть интересное явление, пришлось вплотную подойти к окну и, упершись лбом в стекло, высматривать диковинное свечение.

«Мать честная! Ведь там что-то есть – не просто лампа. Что?»

Я забегал от окна к окну, стал возить лбом по стеклам, прищуривал глаза, прислонялся виском, вставая на цыпочки. Напрасно!

«Ну, и буржуй этот Стив, за такие деньжищи ползай тут по вагону», – негодовал я, чувствуя, что самое интересное как раз внизу.

– Поднимаясь по лестнице сознания, стойте справа – не мешайте идущим вниз…

Я вздрогнул:

– Ты, окаянный? Тебя и сюда вкрутили, шпик! – досадовал я, что приходится злиться на динамик. Занятно, как работает эта система на поезде, – ведь тут постоянное движение, может, есть радиосвязь? Но выяснить этот вопрос я решил в другое время.

– …Не мешайте идущим вниз… – что из этого? Опять несуразица.

Я оторвался от окна и посмотрел под ноги.

Половая доска. Отлакирована. По виду не новый пол, хотя по нему мало хожено. Под половицами что-то совсем близко застучало и стихло – некий технический звук, о котором я все же имел представление. Подтрубники давления с регулировкой, которым в инженерных конструкциях надлежало быть в непосредственной близости с… люком!

– Так-так, – я стал говорить в голос, – проверим. Инструменты, зараза, оставил!

К удивлению, половицы оказались на продольной гидравлике, и не стоило больших усилий, чтобы сдвинуть одну из них к двери. Соседняя доска, подчиняясь сцепке, стала отходить в противоположном направлении. Мне открывался вид на хорошо смазанные подтрубники и реле давления, все, как предполагал. Однако вместо запаха масла снизу заструился нежный аромат.

Глава 35

Я чувствовал запах десятков разных цветов и, посмотрев вниз, зажмурил глаза – слишком ярким оказался свет. Позади трубок и технической белиберды открывалось нежно-голубое, залитое солнцем пространство. Когда глаза привыкли, я, наконец, увидел сад. Все мои представления о том, каким он может быть, оказались недостойными. Я лег на пол и стал смотреть, не в силах насытить свой взор! Мой взгляд упивался красотой и всасывал ее, нос захлебывался в ароматах, и без всякого вина я запьянел, но не растерял внимания. Напротив, с каждой секундой я больше и больше осознавал, как все замечательно! Мое сердце рвалось из груди, от радости не находя себе места, – в джунглях не было и не могло быть ничего похожего на эту сказку.

Всякие желания ушли, хотелось только смотреть и пить восторг, упиваться и смотреть!

Я услышал, как гидравлика начала срабатывать назад, и понял, что вот-вот мое окно в подлинный мир света захлопнется. Все так же лежа на полу, я расправил руки в стороны и вытянутыми руками уперся в движущиеся навстречу друг другу доски.

Так я и лежал с распростертыми руками, словно Спаситель Христос, чье тело в страдании, а глаза созерцают Небесного Отца! Я буквально висел распятым над садом бесподобной красоты, равного которому по великолепию не только не видел, но и не представлял себе. Мое сердце по-детски ликовало, любило все-все цветочки, щебетание птичек, запахи и пряный ветер, хотело вобрать все это внутрь себя, сплести благоуханный венок и украсить свою мрачную жизнь, затопить ее от края до края надеждой!

От умиления я заплакал, и мужские слезы, подобно скупому дождю, летели к великолепной земле, добавляли ей соли. Я стал собственными слезами, падающими в землю, представил себе, как они достигают корней цветов и начинают свое движение вверх по стеблю к прекрасному цветку. Вот я уже сам цветок, который улыбается солнцу и небу. А где-то надо мной в синеве парит человек, лица которого не разглядеть, но чьи руки широко распахнуты и готовы обнять весь мир!

Я рыдал, как младенец. Всхлипывал, пускал пузыри. Из-за слез картинка стала кривиться. Я щурил веки, чтобы смахнуть капли вниз. Снова открывал глаза и опять плакал. Потом вконец раскис и перестал четко видеть.

Тут кто-то утер мои слезы, проведя по всему лицу шершавой ладонью.

– Это еще что? – послышался испуганный мужской голос, мгновенно прервавший всю песню сердца. Я мотнул головой, и глазам вернулся фокус. На меня смотрело худощавое небритое лицо, подробностей которого не было видно, – человек стоял против света. Секундой позже я рассмотрел, что незнакомец слеп. Он был обращен к земле не лицом, как я, а, наоборот, спиной и своими бельмами пялился в мою сторону, но будто бы смотрел сквозь меня. Я инстинктивно отпустил руки, и половицы стали медленно сдвигаться. Пока они сближались, я обратил взгляд на другое. Рельсы и шпалы пролегали по воздуху. Еще немного, и я стал различать, что они шли не по небу, а по железному мосту. Все это время я был так упоен неземной красотой, что не замечал наскучивших железок.

Небритый тем временем метнулся вправо и затрещал кому-то:

– Кажется, ребенка днищем подцепили? Откуда здесь дети?

Ему что-то неразборчиво ответили, должно быть, по рации.

– Что толку? Колесные пары, реле я проверил, неполадка надуманная. Дитенка глазами надо смотреть – я не полезу! Только быстрее, может, еще жив, изревелся весь, бедняга!

Еще один ответ.

– Только если жив, мне отдайте – я выхожу! Клянусь, я нашел, значит, мой – пусть кривой или без ног. Да чтоб ваш поезд… – детей уже давят, ироды!

Спинным мозгом я почувствовал опасность, где-то случилась нестыковка. В переднем вагоне послышались быстрые шаги в мою сторону, распахнулась дверь, и оттуда вышел высокий стройный мужчина средних лет в форме главного машиниста и с усиками на правильном лице. Усики смотрели вверх и создавали видимость улыбки даже на угрюмой физиономии. На блестящей нагрудной бляхе красовалась та же надпись, что и на колесе, которое однажды благословило мою голову. Одна рука у машиниста была занята револьвером, другая рацией.

– Вы… наш недавний пассажир, не так ли?

Я открыл было рот, хотя не понимал, что говорить, было неясно, на каких условиях Стив меня сюда пустил.

– Экс-хозяин Прайд-Роял, если не ошибаюсь! – поправился аккуратный машинист.

Манер ему было не занимать. Голос был бархатистым, как у швейцара.

– Все ли с вами в порядке?

– Ага!

– Тут механик беспокоился. Чудаку померещился задавленный ребенок под вашим вагоном. Какой абсурд, однако. Рабы так примитивны!

Машинист повернул голову в сторону и стал по рации убеждать, что ребенка нет и быть не может и что безглазый механик обнюхался вредных ароматов из-под моста и пора, дескать, его переводить в Прайд-Роял узловую, чтобы самооценка его поднялась и он перестал видеть воздушные замки.

Я в растерянности слушал диалог по рации, и взгляд невольно упал за фуражку машиниста, на его волосы на висках – безупречная стрижка, волосики назад.

– Извините уважаемый, за задержку поезда, – прервал мою догадку машинист, – нас проинформировали о неисправности, и пришлось заехать на мост. Там снизу естественный свет – лучше просматривается.

Машинист кашлянул, наверное, поняв, что для слепого работяги что свет, что тьма – одинаково, и все же продолжил.

– Газы, понимаете, ядовитые. Механик, бедняга, быстро ослеп. Но ничего, пусть он приходит в себя, а мы через минуту тронемся. Да, вот еще что, – поправился машинист, – ваш, кажется следующий вагон. Этот так… некомфортный. Однако не буду вас утруждать, сам выясню у этого Сти-ва.

Последнее слово звякнуло жестче остальных. Машинист, сохраняя дежурную усы-улыбку, распахнул дверь в соседний вагон, вышел и аккуратно прикрыл дверь, но до конца не захлопнул. Холеный тип спешил поговорить со Стивом. В соседнем вагоне послышались резкие голоса. Я подбежал к двери, чтобы послушать. Спор шел обо мне: дескать, в вагоне полно запахов, и значит, лазили под половицы. Многих слов было не разобрать, но казалось, машинист хотел вытребовать у Стива больше денег. Говорил, что раб-механик может пожаловаться куда надо и придется приложить немало усилий, прежде всего денежных, чтобы урегулировать вопрос.

Стив вспылил и заспешил в сторону моего вагона, бубня, что я только и годен, что кидать мячи и ходить под каблуком бестолковой куклы.

По-прежнему под впечатлением от прекрасного сада, я и думать не мог о безумной погоне за мячами, монетами, о тщеславной жене и плаксивом сыне. Страшно, что ближайшее будущее сулило мне эту судьбу! Стра-шно!

Выскочив в тамбур, я встал рядом с дверью в прежний свой вагон. Тут дверь с силой распахнулась, чуть не убив меня, и один за другим мимо пронеслись Стив и машинист. В этот момент поезд тронулся, и стало слышно, как две пары ног побежали в локомотив. В том, что сегодня такое происходит, машинист обвинял черта; поезд будто сорвался с цепи. За какую-то минуту мы разогнались до невиданной скорости. Издали я слышал потасовку – кажется, виной внезапного ускорения был слепой механик.

«Надо драпать, надо спешить, отворять наружную дверь. Уйдет минут пять, да и то, если замок немудреный, а в этой новой одежде аристократа всего одна булавка. Вот она, крепит галстук… давай, родная!»

Дверь поддалась, но прыгать на такой скорости я счел чистым самоубийством.

Глава 36

В тамбуре свистел ветер, врывался стук колес, лязгал очумевший металл. Мой галстук стало крутить во все стороны, захлестывало глаза. К двери в тамбур подходили, и надо было решаться. Я бросил взгляд на стены – может, какой-нибудь стоп-кран? Ничего. Царапанный рисунок черепа и костей, какая-то надпись. В эпицентре отчаяния, когда надо срочно решать, прыгать ли в объятия зеленому смерчу джунглей или оставаться прозябать в гонке за искусственным счастьем, – в этот самый момент меня озарило. Я спустился на ступеньку снаружи вагона, ту самую, что первой вела в тамбур, рукой ухватился за внешний поручень и так оказался снаружи. Едва я притворил за собой дверь, как в тамбуре загрохотали шаги, загалдели возбужденные голоса.

«Сколько времени им понадобится обнаружить, что я убежал: минут пять-десять? Обыщут другие вагоны, порыскают на лужайке, расспросят женщину, мальчика. Мне бы продержаться до станции и сразу, как только поедем тише, прыгнуть!»

Ветер рвал сюртук, издевался над волосами, и моя скрюченная поза становилась крайне неудобной из-за сильного встречного потока. В глазах мелькало черное и зеленое, а металл, к которому я прильнул, дышал мертвенным холодом! С того первого раза, когда я увидел эту махину, мне показалось, она живая. Пусть железная, пусть бездушная, но дьявольская жизнь не нуждается в таких абстракциях, как душа, – можно без нее, можно силой, ревущей скоростью!

Я ощущал себя висящим на загривке дракона, который вот-вот заметит меня, и тогда конец! Но если даже и не увидит, я отвалюсь сам. Пальцы, уцепившиеся за поручень, онемели и в любую минуту могли сдаться. Холод нырял под ребра, сверлил между лопаток, окутывал шею и намертво вцепился в скальп. Дрожь сотрясала все тело – но почему этот металл такой холодный? Мне вспомнилось, что не так давно у меня уже был мираж – то я гнался за поездом, то вдруг оказывался на зеленой лужайке. В этот раз получилось иначе.

Глава 37

Я перевернулся на бок и запустил озябшие руки под мышки. Вот как запросто разомкнул озябшие пальцы, отпустил поручни, и… никуда не упал! Я вмиг распахнул глаза: все тот же знакомый вагон, куда меня подсадил винодел. В глаза бил нещадный желтый свет, но от сердца медленно отступал страх, я выходил из состояния сна. Меня разбудил озноб, в прозябшем теле металось какое-то собачее чувство холода и одиночества. Вокруг никого не было, а ящик с закупорками стоял на прежнем месте.