От экватора до полюса. Сборник рассказов

– Погода на яйле?

– Метель. Сильный ветер. Мороз пятнадцать градусов.

– А чёрт! Район?

– Точно не знаю. Кажется над водопадом Учан-Су.

– Кто упал? Фамилия.

– Перенеев. Экскурсовод турбазы.

– Володька?! Ритунь, горные ботинки! Ты слышишь, Володька упал? Как же это он? Подробности не знаете?

Лейтенант отвечал из прихожей, боясь войти в комнату, где, как он понимал, люди только что спали и жена, очевидно не одета:

– Связь очень плохая. Почти ничего не было слышно. Так что подробностей пока нет.

– Кто поедет со мной? Ритунь, верёвку из кладовки достань, пожалуйста.

– Поедете на ГАЗ-69 с врачом из скорой помощи. Он вас ждёт в машине. Туристы на метеостанции. Они всё расскажут и помогут.

– Сколько их там?

– Человек пять.

Могучего телосложения лейтенанту милиции, на которого и форму трудно было подыскать по размеру, странно было думать о худощавом невысоком человеке, необыкновенно быстро по военному одевшемуся, что именно он собирается ехать кого-то спасать. Что он может с его-то силой учителя географии? Туда бы в горы таких силачей как он сам да несколько. Но дежурство по городу не прервёшь. Это тоже важно. Да и гор он не знает. А этот учитель, очевидно, с горами на ты, поскольку и тени сомнения не возникло в его действиях. Да и не выглядит слабым. Худые-то они жилистые, крепкие.

Пётр Сергеевич наливал коньяк во фляжку из высокого графинчика. Жена, в наскоро наброшенном халате, всё время молча бегавшая то на кухню, то в кладовую, то на веранду, бросила на ходу милиционеру:

– Да вы не стойте там, проходите в комнату.

По фигуре она была под стать мужу, только, что естественно, по-женски выглядела нежной и хрупкой. Лейтенанту даже показалось, что видел её где-то, и, напрягши память, вспомнил, что недавно видел её на сцене народного театра. Это красивое лицо трудно было забыть.

Заворачивая в газету большой кусок колбасы, сыр и половину буханки чёрного хлеба, Рита подняла глаза на мужа:

– Только я тебя прошу, Петя…

Взгляд был настолько выразительным, что продолжать фразу не было необходимости. Пётр Сергеевич смущённо опустил голову, говоря:

– Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Я не каменный и тоже могу разбиться. Буду осторожен. Но ведь Володька. Вдруг он ещё жив.

Ночные поиски решительно ничего не дали. Яйла гудела под порывами ветра. Не сдерживаемая ни одним деревцем метель носилась по плато, ища себе жертвы, засыпая снегом всё, что встречалось на пути. Ни машина, ни люди не могли двигаться далеко вперёд, не опасаясь свалиться неожиданно в пропасть, которую можно было бы просто не заметить, когда всё кругом бело. И всё же они ездили, ходили, пытались перекричать метель, прислушивались в ожидании чуда: а вдруг он выполз сам и находится где-то рядом? Но чуда не было.

К утру метель успокоилась. Светало. Пётр Сергеевич уже в который раз просил группу туристов, которых вёл Перенеев, вспомнить дополнительные подробности о пути, по которому они шли.

Их было пятеро: три женщины и двое мужчин. Кроме их провожатого Володи, никто в горах раньше не бывал, потому никто не мог точно рассказать, как они, идя из посёлка Счастливое, очутившись на практически бездорожной заснеженной яйле, пытались найти вехи, о которых говорил Перенеев, то есть столбики из камней, указывающих перевал. Володя вёл, и они шли за ним, мечтая о скором спуске, потому что там, как он обещал, не будет ветра.

Потом он остановил их, а сам пошёл к краю яйлы, чтобы сверху увидеть место, где может проходить тропа. Кто бывал в горах зимой, понимает, что покрытые снегом возвышенности очень похожи друг на друга. Кажется, что вот ты уже подходишь к той вершине, с которой увидишь далеко внизу Ялту, но с трудом добравшись до макушки холма, убеждаешься в том, что ошибся: перед тобой ещё яйла и новые вершины, опять нужно спускаться и подниматься вновь.

В этот раз они таки подошли к краю яйлы. Но Володя остановил туристов во время, а сам решил подойти поближе. Как он объяснял спутникам, по всему периметру яйла подпирается, как крепость высокими неприступными скалами. Подняться на яйлу даже в летнее время можно практически только по тропам, едва заметным у выхода на плато. Для того и проложены через всю яйлу длинные вереницы опознавательных вех, сложенных из груд камней, которые неопытный турист примет за случайные нагромождения, а не за указательные знаки.

Неожиданно выпавший ранний снег и продолжавшаяся метель не позволяли распознать издали груды сложенных камней. Потому Володя и пошёл к самому краю яйлы, чтобы увидеть обстановку сверху. Но опасны снежные покровы тем, что не видно, находится ли под ними твёрдая почва или он навис слипшимся козырьком над бездной. Пиренеев ступил на такой козырёк и сорвался вниз.

Компания туристов, сами рискуя сорваться вслед за руководителем, бросились к краю и видели сверху, как их гид, цепляясь за ребристую стену скалы своим огромным рюкзаком, упал на менее крутую поверхность, что-то вроде перекошенной площадки, тяжело прокатился по ней и остановился, благодаря тому же рюкзаку, упёршемуся в какие-то тощие кустики, торчащие из снега.

Они хотели пробраться к нему сбоку и, поддерживая друг друга, даже спустились почти на тот же уровень, но подобраться к площадке , зависшей над пропастью, без специального снаряжения и опыта оказалось невозможным.

Пиренеев сам, увидев их, закричал, чтобы они не смели идти дальше, а выбирались скорее наверх и шли на метеостанцию за помощью. Двигаться Володя почему-то не мог, лишь слегка поворачивал голову. Он рассказал им, как найти метеостанцию, и они поспешили уйти. А чтобы заметить место, они бросили в снег перчатки и долго видели их чернеющие точки на белоснежном покрове.

Пётр Сергеевич не мог спокойно слушать об этих перчатках. Как могли они, эти взрослые люди, не сообразить, что теперь, занесенные слоем снега перчатки даже собака не найдёт по запаху? Неужели не могли они скатать снежную бабу или просто столб из снега, который можно было бы увидеть даже в темноте? И вот теперь, когда наступило утро, он должен соображать или интуитивно догадываться, куда мог повести группу в снежную погоду его товарищ, хорошо знавший что такое яйла с её вечными капризами.

Они сели в машину и поехали, пока позволяло предполагаемое ровное место. Дальше пошли пешком.

Сколько выступов, сколько скал на подступах к величественному зрелищу, открывающемуся тем, кто их осилит на пути к яйле! Нет, не легко подняться на могучую крепость природы. Тут и сила нужна, и мужество не сдаться, и ловкость. Может, потому люди и стремятся на высокогорное плато, чтобы увидеть богатство яйлы, вдохнуть на высоте чистый воздух и почувствовать себя сильнее, мудрее, возвышеннее.

Но каждый год остаются в горах жертвы незнания, неумения, жертвы случая. Как помочь избежать их? Как найти в море скал, занесенную снегом фигурку человека?

Помогла интуиция. Какая-то сила тянула Петра Сергеевича именно к этому выступу в районе водопада Учан-Су. Казалось ему, что Володя должен был вести к Узеньбашской тропе, но мог же оказаться и возле Штангеевской. И хоть спутники уверяли в один голос, что не помнят этого места, Пётр Сергеевич решил посмотреть здесь. Первый раз в горах эти люди, измученные ночными поисками, уставшие до смерти, что они могли сейчас вспомнить?

Долго всматривался он в маленький холмик внизу, пока убедился, что это человек. Раздался вздох облегчения, но не был он радостным. Не очень приятно вытаскивать покойника, хоть и искали его столько времени. А в том, что человек, упавший со скалы и пролежавший всю ночь в снегу человек замёрз и больше не встанет, никто не сомневался.

Приготовления были недолгими. Пётр Сергеевич снял с пояса верёвку, показал, как её держать, когда он будет спускаться, чтобы не ударить его о скалу, надел рюкзак, обвязался, как положено, чтобы верёвка шла от пояса перед лицом, и начал спуск.

Как оказалось, верёвка была не достаточно длинна. Её хватило только до площадки, на которой лежал Пиренеев, но не до него самого. Стало быть, дальше придётся идти без страховки. Этого он не ожидал. Отвязался и присел на минутку, оценивая обстановку.

Перед ним километрах в десяти по прямой лежала Ялта, едва просматривавшаяся сквозь проплывавшие облака. Моря не было видно вовсе, как и небо, скрывавшееся за тучами. Будь это лето, довелось бы восхищаться неописуемой красотой. Да и сейчас было бы не плохо при других обстоятельствах. Всё-таки, когда оказываешься выше облаков, возникает волшебное ощущение присутствия в раю. Если бы, конечно, не то, что предстояло сейчас.

Спуск до края площадки был крут. Дальше пропасть. Самому бы не свалиться. Вспомнились глаза Риты. Как чувствовала. Да, надо быть осторожным. Конечно, когда идёшь к живому человеку, не так задумываешься, мысли летят, решения принимаются мгновенно, почти автоматически, а тут… Не очень то приятно вытаскивать ледяное тело. Одно сознание того, что твой бывший товарищ никогда больше с тобой не заговорит, само по себе страшно. Но ведь он жил, любил, что-то делал, был частью общей жизни и теперь должен быть похоронен с честью. Таков обычай у людей – помнить каждого и каждому положить цветок на могилу, смоченный слезами памяти.

Секунды, ушедшие на эти мысли, показались вечностью тем, кто остался наверху. Но вот Пётр Сергеевич начал медленный спуск, осторожно, почти символически держась за хрупкие веточки торчащих из снега кустиков. Кто-кто, а учитель географии, исходивший немало троп по горам Крыма, не раз спускавшийся в самые труднодоступные места, открывая новые пещеры и гроты, хорошо знал цену таким кустикам, что могут легко надломиться в мороз или вовсе вырваться из неглубокой почвы. Хотя если это молодая поросль крымской сосны, то корнями она держится очень крепко. Тут уж надо различать, что, где и как растёт. Пётр Сергеевич это умел и тому учил своих учеников в походах.

Когда спускаешься вниз по склону горы, не видишь сверху ни зацепов, ни выступов. Такова специфика спуска. Земля кажется гладкой. А тут ещё снег всё покрыл. Дополнительная сложность. Но горные ботинки не первый раз выручали своего хозяина, находя на ощупь неровности там, где их вовсе не видел глаз.

Из плена висящих туч над самой Ялтой неожиданно вырвалось солнце и начало слепить глаза. «Ещё новость, – подумал с досадой Пётр Сергеевич. – Пришло ясно солнышко совсем не к стати. Да, но это значит, что уже восьмой час. Теперь внимание, как бы не столкнуть случайно рюкзак Володи, на котором он, кажется, держится».

Находясь рядом с телом, можно было легко различить под снегом ноги, руки и голову Володи. Он лежал, согнувшись лицом к скале и, наверное, не видел, что зацепился на самом краю обрыва.

Пётр Сергеевич укрепил как следует ступни своих ног, чтоб не заскользили, наклонился над телом товарища и стал смахивать снег с лица, воротника, плеч. На Володе было кожаное пальто с тёплой меховой подкладкой и меховым воротником. Слой снега оказался небольшим. Видимо, здесь не так мело.

Мелькнула мысль: «Взяли бы второй моток верёвки на метеостанции, хватило бы прямо сюда. Легко вытащили бы тело за ноги. А тут придётся самому вверх тянуть. Ну, сам виноват. На такое расстояние не рассчитывал. Сколько здесь? Метров двадцать пять тире тридцать? Не так-то просто. Вчера днём до метели было солнце. Очевидно, могло подтаять, а ночью ударил мороз. Потому и наст твёрдый, хоть и мело потом, но именно здесь, на площадке, меньше. Не соскользнуть бы. Ну да пора начинать».

Боясь резких движений, стал выпрямлять согнутые в коленях ноги Володи. В этот момент раздался тихий стон. Мороз пробежал по коже Петра Сергеевича. Глянув в лицо Перенеева, он увидел, что глаза его открыты.

– Ты жив, жив, чёрт возьми?! – изумлённо воскликнул он. – Володька!

Ещё немного припорошённые губы шевельнулись, как бы борясь со сковывающим морозом:

– Пить, Петя, – прошептали они.

Пётр Сергеевич засуетился. Словно он сам ожил, и нет теперь для него ничего в этом мире, кроме товарища живого, беспомощного на краю пропасти. Он даже засмеялся от неожиданной радости и заговорил ободряющим голосом:

– Ах ты! Жив чёрт! Ну и ну! Тут у меня коньячок. Он тебя согреет.

Быстро скинул со спины рюкзак, достал флягу и, протягивая её ко рту Володи, продолжал говорить:

– На вот, брат, глотни. Да осторожнее, не поперхнись. Не разучился, небось, пить-то? И колбаской закуси. Только не двигайся пока, а то, честно говоря, нам с тобой загреметь отсюда легче, нежели коньяк выпить.

Володя глотнул напиток, вдохнул запах колбасы, но есть отказался, слегка качнув головой:

– Воды, Петя, дай или кофе.

– Да я не взял. Вот ты беда! Кто ж знал, что ты, дурень, ещё живой? Понесла тебя сюда нелёгкая. Ну ладно, надо скорее выбираться. Там попьёшь.

Тридцать метров пути к верёвке были более, чем вечность. Сам Володя не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Как потом выяснилось, при падении удары о скалу оказались чувствительными, два ребра сломаны.

Пётр Сергеевич долго пыхтел и отдувался, пока, наконец, перевернул большое грузное тело Володи на живот, отцепив предварительно от него рюкзак. Нужно было как-то тащить человека вверх, но это казалось немыслимым. Володя громко стонал и терял сознание при каждой попытке потянуть его за руки. Перекатывание Пётр Сергеевич исключил сразу после того, как намучался переворачиванием на живот.

– Не знаю, не знаю, – говорил он, – тут тебе и подъёмный кран не поможет. Проще шлёпнуться обоим вниз, и дело с концом.

Но шутки шутками, а положение было критическим. Два паренька, оставшиеся наверху, ничем помочь не могли. Женщин и врача скорой помощи отправили в Ялту перед утром, когда потеряли надежду найти Володю живым. Отправлять кого-то из ребят к далеко оставленной машине, Пётр Сергеевич не рискнул. Опять кто-то потеряется по неопытности. Приходилось рассчитывать только на себя.

Родилась идея толкать туловище сзади. Пётр Сергеевич достал из кармана перочинный нож, выкопал им две ямки в снегу и осторожно передвинул в них колени Володи. Затем, рискуя соскользнуть вниз, изо всех сил стал толкать и сдвинул-таки тело на несколько сантиметров. Это был маленький, но успех. Другого выхода он не видел. И толкал сантиметр за сантиметром. Перчатки были не нужны: руки горели при копке ямок и выгребании снега, всё тело истекало потом от усилий.

Володя поминутно терял сознание при каждом резком движении. Иногда Петру Сергеевичу казалось, что он сам потеряет сознание от усталости. Тогда он прекращал работу и начинал рассказывать Володе любопытные, как ему казалось, истории из своей биографии, чтобы хоть чем-то отвлечь Володю от собственных страданий. А может, просто хотелось выговориться и не думать о пропасти за спиной.

– Ты знаешь, – говорил он, – что я был на войне совсем мальчишкой. Ушёл воевать, как говориться, досрочно. Сделали из меня в полку связиста. Всю войну тянул связь. Катушку на спину и пошёл. Ещё там заметили, что у меня чутьё на самый короткий путь. Вот и тебя быстро нашёл утром. А то бы каюк тебе. Ну, так вот.

Однажды произошёл со мной смешной случай, за который даже орден дали. Тянул я, как обычно, провод лесом. Подхожу к дороге. Вижу, по ней солдат на мотоцикле едет. Далеко ещё от меня. А наша часть была буквально за пригорком. Вот я и думал, что это кто-то из наших едет. А как только он подкатил ближе, моё сердце и ёкнуло. Вижу, фриц с автоматом на груди катит.

Перепугался я, страшное дело. Из своей винтовки мне и стрелять-то не приходилось. Но всё же схватил я её и на немца. «Стой!», – кричу, а сам затвором щёлк! Но то ли с испугу, то ли ещё почему, но не мог я заслать патрон в ствол, застряла пуля, хоть тресни.

А немец за автомат схватился, а мотоцикл нырнул на всём ходу прямо в обочину. Немец кувырком, мотоцикл через обочину на меня, я падаю. Короче, все лежим. Только я вскочил всё же первым. Более живучий, значит. А немец лежит. Хватаю опять свою винтовку и кричу ему, чтоб поднялся.

Не знаю, что бы дальше было, если бы на мой крик наши ребята не прибежали. Немец оказался офицером. Вёз он пакет к себе в штаб, да я на дороге поперёк горла ему встал.

Самое смешное в этой истории то, что офицера этого надо было доставить в нашу часть, а так как я ездить на мотоцикле не умел, немца посадили за руль, а меня сзади. Никогда не видел, чтобы язык сам себя вёз в плен. Второй раз я тогда рисковал. Ведь немчура мог меня запросто скинуть или ещё что выдумать. Но обошлось. Потом орден дали. Как ни как, а языка я взял.

Пётр Сергеевич усмехнулся воспоминаниям, встряхнул плечами и сказал:

– А теперь пойдём снова вверх. Напрягись и пошли.

И снова сантиметры за сантиметрами, скрипя зубами, роя мёрзлые ямки немеющими пальцами. На пол пути Володя в который раз вспомнил про свой помазок.

– Слушай, Петя, я тебя очень прошу, поищи мой помазок. Он лежал в боковом кармане рюкзака и наверняка вывалился. Как же я буду бриться?

– Да я тебе новый куплю, если вылезем.

– Нет-нет, уж ты поищи, пожалуйста. Это мне память с фронта. Я всю ночь о нём вспоминал.

– Это уму непостижимо, – думал Пётр Сергеевич. – Человек лежал на краю пропасти, мог уснуть и не проснуться никогда, так, подишь ты, думал о каком-то несчастном помазке для бритья. А что, может, он и был ему той свечой в сознании, что не дала ему угаснуть. Придётся поискать. Ничего не поделаешь

Он оставил Володю отдыхать, приказав не пытаться двигаться, и спустился к оставленным внизу рюкзакам. В карманах рюкзака действительно помазок не нашёлся. Пришлось шарить по снегу поблизости.

– Кто его знает, – думалось, – возможно, что он вывалился ещё наверху, и его тут сто лет не найдёшь? Но этот Володька словно с ума спятил, только о помазке беспокоится. Тут не знаешь, как самим выбраться, а ему подавай помазок.

Вообще-то он просто так про себя злился, а по сути его не очень удивил такой заскок товарища. Ему вспомнилось, как однажды его с группой скалолазов попросили помочь обезопасить трассу Ялта-Севастополь, над которой высоко в горах нависли камни, готовые в любую минуту сорваться на проносящиеся под ними машины. Тогда они погрузили в рюкзаки динамит и, избегая резких движений, медленно продвигались к указанному району.

Вовремя одного из привалов там, где тропа разрывалась каменистой осыпью, самый отчаянный среди них Иван Раду, румын по национальности, решил неожиданно в два прыжка добраться до продолжения тропы, чтобы потом всех перетащить туда на верёвке. Однако камень, на котором Иван рассчитывал удержаться на мгновение в первом прыжке, не устоял и секунды, сорвавшись с потоком более мелких вниз. Естественно Иван тоже понёсся с ними.

Верёвка, привязанная к его поясу, змеёй заскользила из-под ног изумлённых неожиданностью друзей. Пётр Сергеевич успел ухватить её, и она огнём обожгла кожу, стремительно вырываясь из рук. Но он, стиснув зубы, держал рвущуюся из рук верёвку, пока не остановил её бег.

Лавиной песка и камней Иван был засыпан полностью. Все решили, что потеряли друга, когда из-под продолжающих сыпаться камней вдруг появилась сначала рука, а затем встрёпанная голова Ивана. И первое, о чём он спросил, не успев выбраться из каменного плена, не видел ли кто, где упали его очки, так как без них он плохо видит.

Воспоминания опять рассмешили Петра Сергеевича. В тот раз он содрал кожу на руках. Очки, как ни странно, они нашли, правда, без стёкол, но Ивана это успокоило.

Вот и сейчас нужно было найти помазок, даже если он никуда не годный. К счастью он всё-таки нашёлся в снегу. Везучим был всё-таки Пётр Сергеевич. Короткая ухмылка коснулась губ, и он полез вверх, таща за собой оба рюкзака, чтобы хоть эту половину пути не повторять снова.

Последние метры пути Володя почти всё время терял сознание, заставляя Петра Сергеевича останавливать движение и прикладывать снег ко лбу и щекам Володи, растирая, чтоб не замёрз. Приходилось дольше отдыхать.

Южное декабрьское солнце светило во всю, когда в конце концов Пётр Сергеевич обвязал верёвкой Перенеева, протянув её по всем правилам под руками и закричал ребятам наверху:

– Тяни-и-и, но медленно и без рывков!

– Обессиленный он сел на рюкзак и наблюдал, как поднимали Володю. Тянули, конечно рывками. Но ведь и в этом нужна сноровка и сила, а откуда они у тех, что наверху?

Нескоро, ох как нескоро опустилась опять верёвка. Пётр Сергеевич обвязался, затянув зубами узел на груди, надел по бокам рюкзаки, чтобы не так биться о выступы, и из последних сил крикнул:

– Тяни-и-и!

Он почти шёл по скале, как и положено, но до чего же это было трудно после четырёхчасового путешествия с Володей по площадке над пропастью. Ну всё, всё. Последние сантиметры.

– Самое смешное, – подумал он, -если бы сейчас оборвалась верёвка. А что, бывает и такое. Но только не с этой, его, видавшей виды верёвкой. Она не оборвётся. Вот и всё.

Он подхвачен руками и стоит на самом верху. Несколько шагов вперёд, подальше от края, туда, где уже на носилках лежит Володя.

Потом они шли к машине. Ребята несли Володю, положив носилки себе на плечи, а Пётр Сергеевич, как всегда, вёл группу вперёд. Здесь нельзя было ошибиться. Ну да, вон машина. Пётр Сергеевич вытянул руку, показывая куда надо идти, споткнулся и осел в снег. В голове всё закружилось, куда-то поплыло, и он упал в ночь. Он не слышал, как его самого несли, как укладывали в машину рядом с Володей, но на губах до самого пробуждения оставалась усмешка, как будто он продолжал думать: «Везёт же тебе, Пётр Сергеевич».

Сюжет для рассказа

Всё ближе и ближе к осени. Поезд мягко катит по рельсам, пропуская мимо окон напоённые зеленью поля, лесочки с истомлённой от летнего жара листвой, неожиданно выскальзывающие из-под холмов речушки, на берегах которых нет-нет да и заметишь рыбаков с выставленными, словно длинные штыковые винтовки, удочками, скользящими по слегка взволнованной поверхности вода кривыми отражениями. Травы местами ещё не скошены, поднимаются возле полотна дороги высокими стенами, словно охраняют бегущие поезда от падения.

На верхней полке купе лежит молодой человек лет восемнадцати, коротающий время в наблюдении за проплывающими перед глазами пейзажами. Молодая романтическая натура его рисует в воображении фантастические картины, в которых сам мечтатель, естественно, выступает в роли героя-любовника. Своими мыслями он делится вслух, как это часто бывает в поездах, где случайные попутчики часто, вынужденные обстоятельствами совместного путешествия, становятся собеседниками по самым различным темам.

В данном случае собеседником молодого человека с верхней полки был мужчина средних лет, лежавший на нижней полке, но не той, что под полкой юноши, а другой, над которой лежала, свернувшись калачиком, и крепко спала девочка лет десяти. Стало быть, юноша со своего верхнего положения, положив голову на локоть, мог легко видеть лежавшего внизу мужчины.

Время было дневное. Путь предстоял ещё долгий. Временные жители купе недавно дружно пообедали, объединив имевшиеся у каждого продукты. Впрочем, вкладывать в общий котёл пришлось только молодому человеку, поскольку трое его спутников были одной семьёй. Пообедав, жена и дочь устроились на своих полках и мгновенно уснули, а обоим мужичкам днём не спалось.

Мужчина на нижней полке, лёг головой к окну и развернул газету, имеющую явно медицинский уклон. Юноша восхищался пейзажами и мечтательно говорил негромким голосом, боясь разбудить спящих:

– Мне бы очень хотелось написать какую-то драматическую историю, которая могла бы с нами приключиться. Представьте себе, едем мы с вами сейчас, и вдруг перед поездом появляется неожиданное препятствие. Скажем, медведь выскочил из лесу, или метеорит упал где-то впереди. Так что машинист поезда просто вынужден резко затормозить и остановить поезд. Последний вагон плохо закреплён и, перевернувшись на бок, падает в эту высокую траву, которой так много сейчас на нашем пути, и потому не разбивается, а только слегка мнётся. Пассажиры, конечно, испуганы, выкарабкиваются кое-как из вагона и попадают в эту самую траву. В ней-то, в травяной чаще встречаются молодой человек с девушкой, он ей помогает выбираться, но они попадают в лес, плутают, сталкиваются с разными приключениями, а, в конечном счёте, влюбляются друг в друга, и всё кончается счастливо. Как вам такой сюжет? Нравится?

Мужчина на нижней полке, слушая юношу, отложил газету на согнутые колени и загадочно улыбался. Это был человек крупного телосложения. Руки его представляли из себя несколько странное сочетание силы и нежности. Под короткими рукавами летней сорочки ярко белого цвета были заметны бицепсы, присущие либо штангистам и боксёрам, либо людям тяжёлого физического труда, тогда как пальцы, несколько удлинённые, напоминали скорее пальцы пианиста или гитариста, одним словом, музыканта. Столь же противоречивым казалось лицо с крупным носом, большим подбородком, внушительными щеками и в то же время несущее на себе черты тонкой интеллигентности, которая создавалась возможно благодаря очкам в тонкой оправе из белого металла, но скорее, пожалуй, глазами, смотрящими из-за стёкол с какой-то особенной внимательностью, привитой вероятно профессией, многолетней привычкой всматриваться в находящегося перед ними человека.