Разрешение жить

Разрешение жить

Редактор-составитель Е. Орлова

ДОПУЩЕНО К РАСПРОСТРАНЕНИЮ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

ИС Р18-717-0653

Благодарим Попечительский совет издательских программ Данилова ставропигиального мужского монастыря Москвы за помощь в издании книги.

В книге использованы материалы информационных ресурсов:

• сайта Патриаршей комиссии по вопросам защиты семьи, материнства и детства, pk-semia.ru;

• православного портала о благотворительности «Милосердие. ру», miloserdie.ru;

• интернет-журнала «Прихожанин» Данилова ставропигиального мужского монастыря Москвы, prihozhanin.msdm.ru.

Жизнь как Божий дар

Вместо предисловия

«Признавая непреходящее значение и высокую ценность жизни как Божиего дара, Церковь неустанно призывает власть и общество к возвращению к нравственному установлению, исключающему возможность лишения жизни нерожденных младенцев. Это не революционное изменение, а возвращение к норме жизни, без которой немыслимо счастье женщин и мужчин, невозможно будущее нашего народа. Жизнь, сохраняемая в материнской утробе, не может быть препятствием к чьему либо материальному благополучию, – это фантом, это миф. Собственно, здесь определяющую роль играет понимание человеком самого благополучия. Но сегодня в жизни нашего общества, увы, действует циничный принцип: ради личного благополучия многие люди жертвуют жизнями своих потомков.

Мне приходилось неоднократно поднимать данный вопрос на самых разных государственных уровнях и, слава Богу, мы наблюдаем определенный прогресс. Однако, продолжая получать тысячи писем от верующих с просьбой призвать власти к решению проблемы абортов, прошу вас не оставлять усилий по поэтапному преодолению этого страшного явления.

Многие эксперты сходятся во мнении, что одной из причин демографических проблем в нашей стране является экономический фактор, несогласованность системы социального обеспечения. Полагаю, нам всем, обществу и властям, необходимо сообща вырабатывать целый комплекс мер поддержки материнства и детства, найти новые механизмы, содействующие сохранению зачатой жизни.

Разумеется, жизнь ребенка ценна не только в материнской утробе. Огромную важность имеет вопрос повышения уровня доступности образовательных учреждений и организации образовательного процесса, и не только в рамках программы средней школы. Я вспоминаю то время, когда в стране были бесплатные кружки, спортивные секции, которые отвлекали детей и молодежь от дурных поступков на улице, от влияния неблагоприятной среды. Нам нужно делать все более и более доступной внеурочную занятость наших детей.

Создание условий для уменьшения количества абортов предполагает поощрение многодетности, в том числе материальными средствами. В прошлом году претерпела изменения система взимания налога на имущество физических лиц. Действующей редакцией Налогового кодекса установлено 15 категорий граждан, освобождаемых от уплаты налога на недвижимость. Многодетным семьям, к сожалению, не нашлось места среди льготных категорий. Мне известно, что на местном уровне органы власти могут установить льготу по этому налогу для многодетных, но этим правом воспользовались всего лишь несколько регионов. Укрепление семей, в том числе материальное, – это общенациональная задача, и поэтому я призываю пересмотреть список льготных категорий граждан на уровне федерального закона, добавив туда многодетные семьи с невысоким достатком.»

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл Из доклада на V Рождественских Парламентских встречах

26 января 2017 года

Часть первая

Пока еще есть время…

Елена Есаулова

Где ты, Леша?

Надя стояла на балконе девятого этажа, выкуривая традиционную утреннюю сигарету, и безучастно глядела, как просыпается пыльный летний город. На балконном бортике, рядом с баночкой, приспособленной под окурки, лежала узкая полоска бумаги, перечеркнутая двумя параллельными отрезками красного цвета. Каждый раз, стряхивая в банку столбик пепла, девушка поглядывала на нее с отвращением.

– Вот же я лох, – нервно шептала она, – да за что ж мне это? Только тебя мне сейчас не хватало! Бесплатно уже никто ничего не сделает – срок большой, значит, прощай, заначка.

25-летняя девушка, приехавшая в большой город из маленькой деревни несколько лет назад, изо всех сил старалась выжить в мегаполисе. Надежда снимала крохотную однушку на окраине, днем работала официанткой в кафе, а по вечерам мыла полы в двух офисах, откладывая каждую копейку, чтобы оплатить очередной семестр заочки в институте. Нежданная беременность не входила в ее планы. С молодым человеком они рассталась два месяца назад, родных у нее почти что не было. В родном селе жила только тетка, но она не в счет. Под старость лет, по разумению Нади, старшая сестра мамы-покойницы совсем «съехала», ударилась в религию: зачастила в церковь и наводнила всю избу иконами. Дважды в год тетка прибывала к Наде, нагруженная гостинцами. В извечном черном платке и в длинной юбке, она недовольно шуршала по дому, вытирала пыль, попутно «выносила» племяннице мозг с помощью страшилок про грехи и небесные кары.

– Пропащая ты душа, Надька, – ворчала тетушка. – В блуде живешь, Бога не чтишь. Куда это годится?

«Пропаганду» девушка терпела ровно десять минут, потом кричала, что на дворе двадцать первый век, так что верить в чепуху глупо, и сбегала из квартиры как бы по делам. Но тетка – кремень – не отступала. В последний приезд она оставила Наде маленькую икону, строго пояснив, что на иконе изображена Божия Матерь с Младенцем Иисусом. А рядом положила бумажку с молитвой, выведенной дрожащим старушечьим почерком. Надя клочок вышвырнула сразу после отбытия тетки в село. Хотела было выбросить в мусор и предмет культа, но грустная Женщина с Ребенком на иконе показались ей такими светлыми, что девушка не решилась отправить образ в корзину.

…Загасив сигарету, Надя тяжко вздохнула и начала жать кнопки мобильника, набирая телефон медцентра, где помогали решать проблемы «двух красных полосок». Приятный женский голос заверил, что Надю в ближайшее время готовы принять опытные медики, которые в бархатных условиях сделают все быстро и безболезненно.

– С собой что-то брать? – уточнила девушка. – Только хорошее настроение и наличные, – со смехом посоветовала администратор.

Преодолевая ступор и стараясь не обращать внимания на невесть откуда взявшуюся душевную боль, она быстро собралась. Бросив в сумку телефон, кошелек и накинув любимую черную куртку, купленную в дорогом магазине, Надежда метнулась к выходу, как вдруг за спиной раздался легкий звук упавшего предмета. Деревянная иконка, стоявшая на полке шкафа, свалилась на пол. Недовольная Надя вернулась, чтобы поставить предмет на место, и зачем-то задержала взгляд на лице Мамы Бога.

– Что глядишь? – обратилась она к Той, Которую считала мифом. – Помоги лучше как-нибудь! Тетка говорила, можешь…

Не веря, что она произносит этот бред, Надя тряхнула головой, вышла из квартиры, быстро заперла дверь и почти бегом двинулась к трамвайной остановке, где переминались с ноги на ногу две женщины в ожидании транспорта.

…Днем раньше, ближе к вечеру, в квартире другой многоэтажки этого же пыльного города бывший фармацевт Татьяна Васильевна спешила с ужином, ожидая с работы сына Лешу. По ее прикидкам он должен был прийти домой через час, за ним следом ожидалась невестка Галя, навестить бабушку после тренировки по футболу собирались их дети Игорь и Егорка.

В свои 68 лет Татьяна Васильевна имела крепкое здоровье – успевала все делать по хозяйству и держала квартиру в чистоте и порядке. Она принялась аккуратно вымешивать в миске фарш для голубцов: добавила в мясо тщательно нарезанную луковицу, вбила яйцо. Затем обеспокоенно взглянула на часы – стрелки приближались к шести вечера. Торопливо вынув из шкафа светлую льняную скатерть, она застелила ею круглый кухонный стол. Затем начала резать алые ташкентские помидоры, ссыпая сочные куски томатов в хрустальный вместительный салатник.

Наконец-то раздался звонок в дверь. Женщина кинулась открывать. Но это была всего лишь соседка.

– Лялечка, так это Вы? Проходите, пожалуйста, – разочарованно промолвила Татьяна Васильевна. – А я вот Лешу моего с работы жду, волнуюсь, где же он. И Гали что-то нет, и внуков. Они у меня молодцы такие, старший вот недавно выиграл олимпиаду по математике. Наверное, планы у моих изменились, а предупредить меня, как всегда, все забыли.

Молодая женщина участливо посмотрела на Татьяну Васильевну и прошла в комнату.

– Я Вам, теть Тань, лекарства от давления принесла, – выкладывая аптечный пакетик из сумки, сообщила Ляля. – Что ты, Лялечка, Леша мне все купил уже, не стоило тратиться, – отмахнулась пенсионерка. – Только вот не идет он что-то, боюсь, не случилось ли чего? Что ж, буду ждать, а что мне остается делать.

Неловко улыбаясь, соседка попрощалась с пенсионеркой и поспешно ушла. Татьяна Васильевна уселась в кресло у окна и, отодвинув штору, с тревогой стала вглядываться в даль.

…На следующее утро соседка Ляля вместе с подругой Машей отправились на утреннюю службу в небольшую церковь. Дождавшись трамвая, они вошли в раскрывшиеся двери и нацелились на уютное сидение в центре салона. Но наперерез им метнулась молодая брюнетка в черной куртке, украшенной вычурными стразами. Женщины сели за девушкой и завели обычный разговор обо всем на свете.

– Кстати, Маш, помнишь теть Таню? – спросила Ляля.

– Эту из 58-й, подружку твоей мамы, что ли? Видную такую, с дворянской осанкой?

Ляля кивнула.

– Совсем беда с ней, – посетовала она. – Два раза в неделю ждет сына Лешу, готовит ужин, никто к ней не приходит. Еда пропадает, я прихожу, выбрасываю… – Так ты позвони этому Леше-то, голову пролечи, – возмутилась Маша. – Да нет никакого Леши на самом деле, Марусь, – грустно сказала Ляля. – Как нет? А где же он? – недоуменно уставилась на нее подруга. – А нигде. Татьяна Васильевна в молодости сделала один единственный аборт. Она тогда медучилище оканчивала, муж дипломную писал, хотели доучиться, на ноги встать, думали, ребенка позже заведут. А позже ничего не получилось. Лечились, на всякие воды ездили, даже к колдунам ходили. Муж ее начал пить, с работы выгнали, в итоге его, пьяного, машина сбила. Вроде она крепилась, держалась. Как на пенсию вышла, начала Лешу ждать.

Подруги почти одновременно вздохнули и замолчали. Трамвай приплыл к остановке, дверь со скрежетом открылась. Сидящая впереди девушка в куртке со стразами вдруг бросилась к выходу и почти на ходу выскочила из трамвая.

Через минуту в платном медцентре раздался телефонный звонок.

– Надежду Ковалевскую, что на аборт записалась, вычеркивай, она передумала, – крикнула медсестре хорошенькая администратор, похожая на куклу Барби.

Жизнь за жизнь

Нежная зеленая листва золотилась на майском солнышке. После прошедшего дождика в воздухе разливался тонкий аромат черемухи. Аля сделала несколько шагов на проезжую часть, чтобы посмотреть, не приближается ли к остановке нужный ей автобус, и – оп! – через секунду оказалась с ног до головы в грязи. Ее новое болоньевое пальто, на которое копила три месяца, окатила светлая иномарка – водитель решил не объезжать лужу. Кипя от возмущения, Аля отступила на тротуар и начала рыться в своей большой сумке в поисках платка, чтобы хоть как-то привести одежду в порядок.

Все ее планы, ради которых был слезно выпрошен у начальства однодневный отпуск, рухнули. Ехать в грязном пальто в медицинский центр было невозможно, ее бы просто не приняли. Добраться до дома, стоящего на отшибе, вдали от транспорта и цивилизации, и вновь вернуться на остановку получилось бы как минимум за час. Плюс путь до больницы. А в медцентре предупредили, что график у распиаренного доктора плотный – всё расписано на месяц вперед.

«Вот всегда у меня так! – подвела итог расчетам женщина. – Может быть, у врача найдется время попозже, может, кто откажется от приема?» – думала она. Но мобильный телефон, заряд которого показывал всего одно деление, пискнул и погас, убив последнюю надежду.

Аля в бессилии рухнула на скамейку, раздраженно бросив рядом сумку, в которой что-то жалобно звякнуло. Недоумевая, женщина нырнула рукой в угол сумки и вытянула небольшой пакетик с жестяной баночкой дорогого зеленого чая внутри и красивой подарочной кружкой.

«Это ж подарок бабе Нюре на 9-е мая», – со стыдом вспомнила Аля. Подруга Алиной бабушки фронтовичка Анна Михайловна была Але почти что родной, хотя виделись они нечасто.

«Уже май на исходе, а я так и не дошла до нее. А ведь она тут рядом живет, через два дома от остановки, – осенило Алю. – Зайду, поздравлю с Днем Победы, заодно позвоню в медцентр от нее».

Аля взбодрилась и решительно зашагала в сторону девятиэтажки из красного кирпича. По пути зашла в ларек, взяла «Птичку» – любимые баб Нюрины конфетки – и уже через 5 минут жала на кнопки домофона, набирая номер нужной квартиры.

Анна Михайловна и Алина бабушка Полина Ивановна были родом из одной деревни Петряшки. В суровом 41-м обе сибирячки рвались на фронт, но Полина не прошла медкомиссию, а Анна несколько лет воевала, была санинструктором, даже дошла до Венгрии. После войны подруги вместе работали в колхозе телятницами, поднимали детей, растили внуков, а в редкие свободные вечера чаевничали у самовара. Полины Ивановны пять лет назад не стало, а вот Анна Михайловна, крепкая телом и духом, дожила до 89 лет и, судя по всему, на тот свет пока не собиралась.

– Каво надо? – суровый бас баб Нюры из динамика заставил Алю улыбнуться.

– Это я, баб Нюр, Алька Хазарина.

– Алевтинка? Вот молодца! – обрадованно охнула бабуля. – Открывай и поднимайся в мои хоромы.

В просторной однушке на 6-м этаже пахло пирогами, царили чистота и порядок.

– Ишь ты, мои любимые взяла, а у меня как раз шаньги, – обрадовалась баба Нюра конфетам, вежливо кивнула подаркам и потянула Алю на кухню. Увидев грязное пальто гостьи и услышав грустный рассказ, заругалась на водителя:

– Вот, ирод, ни стыда ни совести, пальтейку всю извозил, давай-ка в машину положим, все быстро отойдет.

Старушка стянула с Али пальто и поковыляла в ванную, приговаривая:

– У меня ж, Алька, машина стиральна нова, така красота! Автомат! Сама стират, сама полоскат, сушит, не то что мы с твоей бабкой на доске руки сбивали, в котле кипятили, на речке полоскали. Зимой-то в проруби руки немели, жуть! Собес выделил к юбилею Победы стиралочку. Не обижает нас государство, да. А Вы-то как? Мать, Толик, Танечка? Алька, слышь-ка?

Аля сидела на кухне бабы Нюры обессиленная и не могла вымолвить ни слова. Со стены напротив на нее с плаката календаря взирала Богородица.

– Аль, да ты чё? – баб Нюра обеспокоенно теребила гостью за плечо. – Плохо? Валерьянки накапать?

– Да нормально всё, баб Нюр, – встряхнулась Аля. – Чаю бы я выпила покрепче.

Бабуся засуетилась, доставая кружки и сладости, не прекращая расспросы:

– А чё смурная такая? Бледная чё? Чё к врачам собралась? Зуб болит?

– Да не зуб, баб Нюр, – отрешенно ответила Алевтина, стараясь не смотреть в глаза хозяйке. – Случилась тут проблемка у меня, решать надо, а то поздно будет.

Сметливая бабушка сразу поняла, о чем речь, и рухнула на табурет.

– Значит, убивство задумала ты, Алька, – сухо промолвила она. – Родное дитя убить хочешь. Анатолий-то знает?

– Да Тольке моему ничего, кроме гаража и пива, не нужно, не кормилец он, не добытчик, – глотая слезы, ответила Алька. – Танечка школу заканчивает, поступать ей надо, вещи хорошие нужны. А мне 43 уже, 43! Понимаешь, баб Нюр? Стара я рожать. Как я доношу-то? Жить как будем? Денег мало, туалет у нас на улице, дом ветхий…

– Ну, валяй, одно дитя режь, чтоб другому золотые платья носить, – дрожащим от гнева голосом басила бабка. – Ой, была б жива Полинка, вот всыпала бы она тебе! Да что ж вы за бабы такие! Сейчас и оплаты за деток дают, и декреты, и врачи за ними смотрят, только рожай, а они не могут. Кормильца, вишь, нет! У меня-то ни кормильца, ни поильца не было!.. Рожай, Алька, зараза, не гневи Бога!

На этих словах баб Нюра припечатала ладонью по столу так, что кружки подпрыгнули. Аля закрыла лицо ладонями и уже не ревела, а только тихо подвывала. В глубине души она сознавала правоту бабы Нюры, но ее душу сковывал леденящий страх перед будущим.

– Эх, ты, глупая ты, дурочка, – сменила гнев на милость Анна Михайловна, погладив Алю по плечу. – Вот ты меня послушай и увидишь, всё хорошо будет.

– Откуда Вы-то знаете, – с тоской сказала Аля. – Что будет хорошего с моим мужиком непутевым? Ни чувств, ни зарплаты с моим Толькой. Ваш-то муж вон был героем, любил, на руках носил, сами говорили. И Ольга у Вас потому такая счастливая получилась, что дитя любви. И муж у нее хороший, и сыновья успешные, внучки – отличницы.

– Да мало ли, что я там плела, – усмехнулась баба Нюра. – Никому не сказывала еще, а тебе скажу по такому случаю, может, от беды сберегу. Может, передумаешь дитя родное жизни лишать.

Вовку-то, Ольгиного родителя, я и не знала почти что. И любви никакой у нас не было. Он не нравился мне, рыжий, болтун, охальник, грубиян. Один разок всего уговорил меня погулять с ним. Зачем я пошла, сама не знаю. Пожалела, видно, дурака. А он и снасильничал. Я проревела до утра, злилась, думала командиру рассказать. А утром атака, бой. От нашего батальона половина осталась. Я раненых вытаскивала. Володьку тоже ранило. Я к нему, думаю, вытащу тебя, гада, всё же ты наш, русский. В живот его ранило. Он только и успел просипеть: «Прости меня, Нюра. Живи за меня». И преставился.

Аля смотрела на бабу Нюру ошарашенная, по лицам обеих женщин текли слезы.

– Как поняла, что тяжелая, от дитя избавиться хотела, – рассказывала баба Нюра. – Обидно было: от насильника же, против воли. Думала: как матери скажу? Шибко жалела я себя. На то дело у нас в санбате была одна бабонька, помогала. Так. Решилась, а накануне мне сон был. Снится, что еду в поезде, да не одна, а с девочкой, годика три ей. А девочка та плачет и плачет, а мне ее и вроде не жалко будто, она будто и не моя. Напротив нас в вагоне сидит Женщина в платке, в платье длинном с Дитем на руках. Красивая, добрая, но строго-строго на меня смотрит. И берет она девочку за руку и говорит ей: «Оленька, не бойся». А потом на меня строго глядит и приказывает: «Что задумала – брось, не делай». Встала и пошла в конец вагона. А я опять смотрю на девочку, и так стало жалко мне ее, сердце рвется. Я ее прижала, поцеловала, тут и сон кончился. Проснулась, подушка от слез мокрая. Поняла, что ничего делать не буду, рожу дитя. Будь что будет. Володькиной жизни нету, какой он ни был, а пусть ребёнок за него живет. Жизнь за жизнь. А потом пошла я к командиру Иван Якимовичу, так и так, говорю, хотели пожениться, не успели, теперь вот живот у меня. Он, понятно, покричал несильно. И отправил домой. Мать-то, когда я с пузом прибыла, не ругала, а будто порадовалась. Потому, что на брата моего мы тогда уж похоронку получили. Ну, Ольга родилась, бойкая, крикливая, умненькая. Я так счастлива была потом, что не сделала зла ей. А уж потом, как стала в церковь ходить, увидела ту Женщину из поезда, из сна. Богородица это была, Царица Небесная.

Баба Нюра перекрестилась дрожащей старческой рукой. Еще минуту хозяйка и гостья молчали.

– Пальто-то твое выстиралось, поди, Аля, – тихо промолвила бабушка. Она дошла до ванной тяжелой походкой, вынула из машинки и встряхнула пальто, вручила его владелице. От грязи не осталось и следа.

– Вот бы душу так можно постирать, – ухмыльнулась гостья, обуваясь у порога.

– Алька, что задумала, не делай, – уже у двери баба Нюра крепко обняла Алевтину и перекрестила ее.

* * *

Осенний дождь с ветром безжалостно сбивал золотые листья на грязный асфальт. Аля сделала несколько шагов на проезжую часть, чтобы посмотреть, не приближается ли к остановке нужный автобус, и вздрогнула – прямо около нее резко затормозил светло серый джип. Дверца распахнулась.

– Алька, прыгай, довезу, нечего по автобусам телепаться, – за рулем сидел улыбчивый рыжеволосый мужчина, внук бабы Нюры.

– Неудобно, Дим, я вон как баржа, – застеснялась Алевтина, забираясь на переднее сидение.

– Тогда поплывем, – пошутил в ответ земляк. – Куда везти? Ты же в центре вроде работаешь?

– Да меня в поликлинику, на консультацию, я же уже в декретный пошла, через месяц рожать.

– Слышал, пацана ждете, поздравляю, вот вы молодцы с супругом, – разговорчивый Димка надавил на педаль газа и сразу зарядил болтать. – Таня ваша уедет поступать, вам нескучно будет. А я свою-то тоже уговариваю, давай мол, еще пацана родим, девки-то уже большие, мне теперь пацан нужен. Знаю, ветхий барак ваш снесли, хату дали новую. Анатолий, я слышал, вторую работу ищет, я у себя на стройке могу спросить, нам электрики на подряд нужны.

– Спроси, Дим, спроси, – вклинилась Аля. – А баб Нюра-то как?

– Ха! – рассмеялся Дима, – вообще молодцом она. Да у нас тут такое! «Жди меня» отдыхает! Я по интернету родных деда Володи нашел, списался с ними. Они ж пожениться с бабкой-то моей не успели, убило его. Так вот его младшие сестры нашлись, они живы, у них дети, внуки. Как узнали, что у их брата дочь была, что было! Звонили, радовались, плакали, что, мол, раньше не нашлись. А мы-то думали, у деда не было никого. Теперь едем все в Курскую область, баб Нюру везем, мать мою Ольгу. Такие дела. Бабусе привет передам обязательно! Пока, Аль, на Крестины зови.

Двойная радость

– Да иди ты! – крикнула Валя в трубку так, что стоящая рядом бабулька с рюкзаком вздрогнула, – не хочу я, ну, мам!

– Валька, не дури, езжай, – визжал старый мобильник материным голосом. – Тёть Нина и билет ей оплатила, и встретит, и приветит, всё устроит, а она, видите ли, не хочет, цаца какая!!! Скоро практика, потом место в кафе, я еле договорилась, чтобы тебя взяли, а она не хочет, зараза. А не сделаешь – и не заявляйся, не пущу домой, уяснила?

Валя в бессилии отжала кнопку вызова и сунула телефон в карман. До отхода поезда оставались минуты, но она все медлила, стоя у вагона.

– Так чё, девушка, ехать будем или как? – буркнула толстая проводница недовольно.

Валя обреченно сунула ей билет и вошла в вагон. Добрела до плацкартной полки, скинула куртку и шапку и, даже не взяв бельё, улеглась и отвернулась к стене.

«Как же может быть так плохо?» – размышляла она с каким-то отстраненным удивлением. Больше всего на свете ей сейчас хотелось отключить мозг и не думать, что ей предстоит совершить в городе, куда поезд доедет через сутки. Мысли бились в голове испуганными птицами, сердце ныло и болело. Всего полгода назад ей казалось, что в её монотонной жизни наконец всё наладилось, а теперь…

…Валька всегда считала себя человеком средним, а иногда и минусовым, никаким.

– Ни внешности, ни способностей, – в сердцах криком резала мать, расписываясь за тройки в дневнике, когда Валька учились в началке. Внутри у девочки всё сжималась от обиды, она злилась и тихо плакала в своём углу.

Кричать мать умела хорошо. Могла и по затылку залепить, и швырнуть тяжелым – только успевай уворачиваться, поэтому Валька старалась не отсвечивать и мать не гневить. После приступа гнева мама плакала, просила прощения, кляла отца, ушедшего ещё до рождения Вальки, и становилась такой жалкой и несчастной, что дочь сразу прощала её. Но постепенно она сама начала верить в материны злые вердикты.

– Нос – кнопка какая-то, волосы – серые, как пыль, рост низкий, – бормотала девочка в 14 лет, стоя у зеркала и ненавидя себя. – Ни шмоток, ни увлечений. Подруга, и то одна.

После школы Валька поступила в пищевой техникум, училась средне, хотя старалась. Когда на неё обратил внимание молодой человек, счастью не было предела. Невзрачной внешности долговязый солдат-срочник по имени Костя случайно встретился Вале в автобусе. Он спросил у неё время, она, удивляясь своей храбрости, предложила ему пирожки, приготовленные на уроке в училище. Он похвалил. Впервые в жизни она кому-то понравилась, кто-то интересовался её жизнью, хотел общаться, водил в кино… Словом, она влюбилась без памяти, а он, после нескольких свиданий на квартире у друзей, вдруг стал недоступен. К кошмару отвержения добавился ужас от увиденных двух полосок на тесте. Гинеколог в поликлинике сказала, мол, аборт делать поздно, и велела вставать на учёт.