Операция «Круиз»

– Кто этот мрачный человек у окна?

– А, не обращайте внимания. Это Илья Маркелов. Он раньше был у Татьяны чем-то вроде мужа. Потом она его прогнала и везде говорила, что он импошка и ничего не может. Хотя, я думаю, что врала. Он быстро разбогател и даже дал ей деньги на спектакль. Теперь вот специально приходит с молодыми любовницами. Вроде как дразнит.

– И она не изменила своего мнения?

– Ой, граф, не смешите меня. Какое у актрисы может быть мнение? Она бы сегодня и рада ему на шею броситься, да он не такой дурак, чтобы подставлять. Видели бриллианты в ушах этой девицы? А танцует всего-навсего в кордебалете. Одним словом – копытный цех. Маркелов очень круто стоит. Весь наш театр со всеми актрисами купить может.

Дальнейшая информация о незнакомце Павла не интересовала, и он поспешил вернуться в гримуборную. Там гуляли вовсю. На свободном гримерном столике появились бутылки «Смирновской», бутерброды с черной икрой и дольками лимона. Татьяна сидела на стуле, закинув на колено обнаженную почти до бедра ногу. Пожилой мужчина, которою звали Даня, с восточным акцентом рассказывал очередной солдатский анекдот, густо приправленный матом. Увидев Павла, Татьяна задиристо спросила:

– Господин Нессельроде, а как вы насчет водки? Стасик, налей-ка ему в фужер, поглядим, что получится.

Стасик услужливо выполнил ее приказание и поднес выпивку Павлу. Тот спокойно отвел его руку и с достоинством ответил:

– Простите, Таня, шампанское с водкой не мешаю.

– Ну и черт с тобой, а я пью… – обиделась она. Одним глотком осушила свой бокал и зажмурилась. Потом причмокнула, нетрезвым взглядом пристально оглядела присутствующих и агрессивно заявила:

– Все! Закончили! Буду одеваться! Нас, кажется, Маркелов приглашал ужинать в «Санта-Фе»? Как насчет бутылочки «Текилы»?

Маркелов подошел к ней и впервые за весь вечер заговорил:

– На меня не рассчитывайте. Рано утром улетаю в Афины.

Татьяна бросила на него презрительный взгляд и, не сдержавшись, грязно выругалась, после чего с насмешкой добавила:

– Решил девушку на берегу Средиземного моря трахнуть? Здесь не дает, что ли?

Маркелов никак не отреагировал на ее оскорбление. Поставил фужер на столик, взяв свою балетную пассию за руку, ответил:

– Лечу подписывать крупный контракт. И заодно присмотрю себе землю для строительства виллы. А у Ксаны завтра спектакль. Ей, между прочим, доверили Жизель танцевать.

Татьяна криво усмехнулась: «С твоими деньгами ей и Спартака скоро предложат».

Маркелов обнял девушку и, кивнув всем головой, вышел с ней из гримуборной. Судя по лицу Татьяны, настроение у нее испортилось окончательно. Она потребовала еще шампанского, после чего объявила, что спектакль закончился. Гости безропотно стали прощаться. Павел сел на диван, давая понять, что не собирается следовать за ними. Когда в гримуборной, кроме Стасика, никого не осталось, Татьяна встала, подошла к Павлу и с удивлением спросила:

– У тебя что, серьезные намерения?

– Вполне, – ответил он.

– Тогда иди, заводи машину. Я быстро. Мазаться не буду. И так хороша. Стасик, проводи его. А то запутается в наших катакомбах.

В сопровождении Стасика Павел с удовольствием вышел через служебный вход на пустынную, слабо освещенную улицу. Глубоко вдохнул ночной морозный воздух. На темный асфальт падали первые мелкие снежинки. Начиналась настоящая зима. Стасик стоял рядом, ежился, но не уходил, желая, очевидно, напомнить о своей готовности продолжить отношения. Павел сделал знак рукой, и к нему подъехала желтая «волга»-такси. Стасик удивился:

– А где же ваш шестисотый «мерседес», граф?

– У меня его никогда не было. Я в Москве купил «БМВ-520», но ее тут же угнали. С тех пор пользуюсь такси. Очень удобно и недорого. Заказываю на целый день и никаких проблем.

Из дверей театра в песцовом жакете вышла Татьяна. Неуверенно сделала несколько шагов и остановилась в растерянности. Но заметила Стасика и подошла к машине:

– Котик, ты чего раздетый, эдак яйца хрусталем зазвенят. Иди, прибери в гримуборной.

Павел открыл дверцу машины, и Татьяна бухнулась на заднее сиденье. Он сел рядом. Таксист по привычному маршруту повез графа с его дамой домой. Ехали молча. В темноте салона, освещаемого редкими бликами рекламы, Татьяна прижалась к Павлу и положила ему голову на плечо. По ее спокойному и жаркому дыханию можно было предположить, что она заснула. Вдруг, миновав Трубную площадь, машина завихляла, и шофер остановился, прижавшись к бордюру на Рождественском бульваре.

– Колесо полетело! – в сердцах сообщил он и вылез из машины. Возможно, это разбудило Татьяну. Не поднимая головы с плеча Павла, она принялась ласкать рукой его лицо. Он от неожиданности замер. Ее пальцы нежно кружили вокруг его губ, потом, скользнув по шее, распахнули пальто и полезли под рубашку. Тело Павла покрылось мурашками. Он не мог произнести ни одного слова. Не потому, что смущался, а из-за нахлынувшего восторга желания. Рядом с Татьяной он ощущал себя тем семнадцатилетним юношей, который замирал от мучительного, еще непонятного томления, когда во весь экран показывали ее лицо с полуоткрытыми губами и завораживающе искренними глазами. Весь светский лоск, мужское превосходство и иронично-снисходительное отношение к женщинам покинули его, стоило только руке Татьяны прикоснуться к нему. А рука упорно следовала дальше. Вот уже цепкими пальцами впилась в его грудь и резко рванула вниз, так что посыпались оторванные пуговицы. И прежде, чем Павел успел ее поцеловать, Татьяна уже залезла в брюки. То, что она там обнаружила, заставило ее удивленно ойкнуть:

– Граф, как вам удается прятать такое богатство. Его нужно немедленно выпустить на свободу.

Второй рукой она расстегнула молнию ширинки, и ее голова медленно сползла к нему на колени. Этого Павел никак не ожидал. Он не сомневался, что сегодня Татьяна станет его любовницей, но то, что она завладела инициативой, сковало его и смутило. Они оба не заметили, как водитель сел за баранку, искоса посмотрел в зеркало и усмехнулся. Уже на ходу, подпрыгивая вместе с машиной на бесконечных колдобинах, Павел разрешился от безумного желания, умело распаленного Татьяной. Она долго еще не поднимала голову, при этом так вздрагивая всем телом, что мех ее жакета ходил ходуном. Павел осторожно приподнял ее и поцеловал в мокрые липкие губы.

Через несколько минут машина въехала во двор напротив известного загса и остановилась у подъезда. Павел расплатился с водителем. Причем дал ему большие чаевые, вроде как компенсацию за доставленное моральное неудобство. На что тот ободряюще подмигнул, дескать, ничего, еще и не такое бывает.

Лифта в доме не было. Татьяна отказалась идти по старой крутой лестнице, сославшись на усталость. Павлу пришлось подхватить ее на руки и с трудом дотащить до третьего этажа. И вот, «телевизионная мечта» переступила порог его холостяцкого жилища. Но уже не эфемерной, желанной и недоступной женщиной, а властной хозяйкой положения. Не снимая своего песцового жакета, она принялась осматривать квартиру. Никакого привычного коридора или прихожей не было. Небольшой холл справа соединялся прямоугольной аркой с комнатой, в которой стояли друг напротив друга два кожаных темно-вишневого цвета дивана. На широком подоконнике невысокого квадратного окна возвышалась старинная лампа на бронзовой подставке с эмалевой вставкой, на которой был изображен ангел. Само окно было красиво убрано по бокам шелковыми бледно-вишневыми шторами. В углу телевизор «Панасоник». В центре комнаты – низкий длинный стол красного дерева с белой мраморной плитой посередине столешницы. Возле телевизора на ажурных гнутых ножках-полозьях возвышалось кожаное кресло-качалка с небрежно наброшенным на него клетчатым шотландским пледом. На белых стенах висели старинные литографии и офорты.

– Довольно мило, – певуче одобрила Татьяна. – Ну а где ложе, на котором ты собирался меня сегодня иметь? – и сама открыла высокие белые двери с бронзовыми ручками, ведущие в спальню, самую большую комнату этой квартиры. В пространстве между невысоких окон стояла широкая кровать под зеленым балдахином, с четырех сторон занавешенная салатового цвета тюлем. Стены были затянуты шелком фисташкового цвета, и на каждой висело большое зеркало в бронзовой раме. Татьяна обошла кровать, подошла к туалетному столику из малахита, быстро осмотрела наборы косметики, флакончики с духами, золотистые баночки с кремами и небрежно сказала:

– Мне тут ничего не подходит, но подбор косметики неплохой. Сам покупаешь или любовницы забывают?

– По-разному, – уклончиво ответил Павел.

Довольная увиденным, Татьяна отправилась в ванную комнату и, оказавшись там, вскрикнула от удовольствия, обнаружив джакузи.

Павел, чтобы не слоняться за гостьей без дела, пошел на кухню, надеясь, что приготовленный им кофе протрезвит Татьяну. Кухня была соединена со столовой, достопримечательностями которой были старинный обеденный стол из грушевого дерева и дюжина таких же стульев с плетеными овальными спинками, а также возвышающийся монументальный старинный буфет со множеством ящичков, стеклянными дверцами, зеркальными полочками. В нем стоял гарднеровский сервиз на сто двадцать предметов. Кухонный стол идеальным порядком и чистотой красноречиво указывал на педантичный характер хозяина.

Павел поставил на плиту воду для кофе, но сварить его не успел, потому что из ванны послышался низкий голос Татьяны, совсем, как со сцены.

– Граф, вы мне доставили несказанное блаженство! Принесите холодного шампанского! Только советское, я другое не люблю.

Он исполнил ее просьбу без особого энтузиазма. Но когда вошел в ванную комнату, не мог удержаться от восхищения. Татьяна была окутана бурлящей пеной, и ее полная грудь покачивалась на поверхности воды, плещущейся о края высокой ванны. Глаза ее блестели от восторга. Она высунула ногу из пены и плеснула водой в лицо Павлу. Потом схватила бутылку шампанского и отхлебнула прямо из горлышка.

– Я поставил кофе. Выпьем, когда примешь ванну, – сказал Павел.

– На хрена? После него не усну. Нет уж, расстели-ка лучше свой антикварный станок, умираю, спать хочу. А может, ты решил, что будешь меня трахать? Нет, котик, со мной так не бывает. Я сама трахаю мужчин, где и когда захочу. Поэтому устраивайся на сегодняшнюю ночь подальше от меня. Терпеть не могу спать вдвоем.

Павел вышел, ничего не ответив. В душе бушевала обида. Не так он представлял себе их встречу. Сколько красивых, давно придуманных слов он хотел ей сказать! Какие тайные признания желал произнести! Как мечтал долго-долго разглядывать ее откровенные глаза! Искать в них те отчаянные всполохи, которые так обжигали его в юности. Ничему этому не суждено было воплотиться. Он прошел в спальню, дернул за золотой шнурок и приподнял тюль над кроватью. Откинул покрывало и, включив ночник, вышел. Взял бутылку шотландского виски, включил телевизор и сел в свое любимое кресло-качалку. За его спиной, шлепая босыми ногами, промелькнула Татьяна, завернувшаяся в белое махровое полотенце, с бутылкой шампанского в руке.

Павел никак не прореагировал. Он чувствовал себя опустошенным. Больше всего не хотелось вспоминать о происшедшем в машине. Но в сознании упрямо возникали яркие картины их близости. Если бы на месте Татьяны была любая другая женщина, Павел скорее всего радовался бы такой легкой и пикантной связи. Но в данном случае все произошло не так, как мечталось. Противно, когда красивая мечта лопается, словно бракованный презерватив…

Он пил редко. Потому что очень не любил терять контроль над своими действиями. Но уж когда случалось, то делал это исключительно дома, предварительно отключив телефон и не откликаясь на звонки в дверь. Пил тупо. Бессмысленно глядя в телевизор или листая альбомы с живописью. Предпочтение отдавал простой русской водке, закусывая ее «тюрей» – черным хлебом с луком и солью, залитыми подсолнечным маслом. Как когда-то в Прокопьевске. Но такое случалось редко, не более двух-трех раз в год, и длилось не больше недели. Сейчас на Павла накатило это темное, мрачное настроение. Он провел длинными пальцами по покрывшемуся испариной лбу. Пошел на кухню, выключил несостоявшийся кофе, бросил в высокий стакан лед и вернулся к телевизору. С экрана смотрело на него знакомое до боли скуластое лицо Татьяны. На ночном канале крутили старый черно-белый фильм про какой-то завод. Павел, не отрывая глаз от ее говорящего профиля, налил себе полный стакан виски и сделал несколько глотков. Вдруг холодные ладони прикоснулись к его пылающим щекам. Он резко обернулся. Рядом стояла обнаженная Татьяна. Она смотрела на него глубоким, тревожным взглядом. Он тоже молчал. Татьяна резко прижала его голову к своим прохладным грудям и задумчиво произнесла:

– Сумасшедший, неужели ты меня действительно любишь?

Павел ничего не ответил. У него просто не было сил. А по телевизору молодая и задорная Татьяна несла какую-то чушь про комсомольскую путевку в тайгу.

Глава вторая

Маркелов стоял у входа на таможенный контроль и курил. Объявили посадку на рейс в Афины. Лавр, его правая рука, помощник, начальник охраны, подельник и собутыльник, еще раз проверил по блокноту все задания, которые по дороге в Шереметьево надиктовал ему хозяин.

– И не забудь в пятницу послать в музыкальный театр корзину цветов для Ксаны. Кстати, пусть кто-нибудь из твоих ребят понаблюдает за ней. Но без напряга.

– Порядок, хозяин. Жду от тебя звонка из Афин.

– Ладно. К черту, – сказал Маркелов, бросил в высокую металлическую урну недокуренную сигарету и отправился на досмотр.

Расставшись с Лавром, он как бы оставил все мысли о московских делах за чертой паспортного контроля. Теперь ему предстояло сконцентрироваться на странном коммерческом предложении, для обсуждения которого он и летел в Грецию. Маркелов редко ввязывался в дела, отдающие привкусом авантюры. Его положение в российском бизнесе было прочным и стабильным. Поэтому любые сомнительные сделки, какие бы прибыли они ни сулили, однозначно им отвергались. И так пришлось приложить много усилий, чтобы похоронить в памяти людей свое криминальное прошлое. Он загремел в брежневские времена в связи с раздутым делом Союзгосцирка. Был обвинен в том, что, работая директором цирковых коллективов, провозил контрабанду, в основном бриллианты, в клетках с тиграми и львами. Маркелов все отрицал. Но компания была раскручена, из ЦК требовали крови, и Маркелову дали на всю катушку. Восемь лет с конфискацией. В лагере он получил кличку «Дрессировщик» и, возможно, благодаря ей и выжил. Отсидел он меньше назначенного срока. На воле уже вовсю кипела перестройка, капиталы создавались в считанные дни. Маркелов прежде всего продал припрятанные на черный день камни и на вырученные деньги основал кооператив «Интеркрона». Стал продавать на Запад пантокрин и лекарственные травы. Потом переключился на цветные металлы. Торговал магнием, ванадием, ниобием, которые в те времена стоили копейки, а за границей на них сколачивали целые состояния. К сожалению, время, когда все торговали всем, быстро закончилось, и Маркелов, не желая рисковать, перешел на вполне легальный бизнес – торговлю недвижимостью. Он покупал недостроенные объекты, в основном в ближнем Подмосковье, и перестраивал их в кемпинги и коттеджи. Жизнь устоялась и приобрела стабильность. Лавр умело оградил его от всяческих разборок, наездов и претензий. В политику Маркелов не лез, но в деловой жизни Москвы принимал активное участие. Был членом многих ассоциаций, обществ и клубов.

Поэтому, когда из Греции пришел факс от его бывшего сокамерника Яниса, сидевшего за организацию подпольного текстильного цеха в Ташкенте, Маркелов небрежно отложил его и попросил Лавра избавить от домогательств старого знакомого. Но Янис не успокоился. И наконец, случайно, один из факсов, содержащий странное на первый взгляд предложение – создать звероферму для выращивания норок, из меха которых в Греции будут шить шубы, – снова попался на глаза Маркелову. Он удивился и неожиданно для себя решил съездить в Афины. Это решение скорее всего было продиктовано эмоциями, нежели деловым расчетом, такие командировки всегда содержат в себе возможность отдохнуть, не выпадая из рабочего ритма.

Маркелов с удовольствием вытянул ноги, удобно откинувшись в широком кресле салона бизнес-класса, и дремал до самого приземления.

Афины встретили его душной и влажной солнечной погодой. В зале прилета пассажиры-туристы выстроились в две длинные очереди на паспортный контроль. По ту сторону кабинок Маркелов заметил совсем седого, но по-юношески стройного и спортивного Яниса. Он показывал жестом на кабинку, возле которой стояло всего несколько человек. Это был специальный проход для бизнесменов. Через несколько минут Маркелов попал в объятия старого приятеля.

– Дрессир! Ты совсем не изменился! Ну, конечно, стал важным, не без этого. Молодец, что приехал. Я уж тут от досады локти кусал!

– Привет, Янис, – сдержанно ответил Маркелов. – Жара у вас прямо ташкентская.

– В это время ничего, дышать можно. А у вас небось метель метет?

– Метет.

Янис подхватил с багажной ленты чемодан, указанный Маркеловым, и поспешил к платной стоянке, где оставил свой новенький джип «сузуки».

– Для Греции такая машина все равно что «линкольн» для Америки, – не удержался он от хвастовства.

Маркелов знал – это его слабость, поэтому к любой информации, полученной от Яниса, относился скептически. Как только выехали на трассу, Янис предупредил:

– Будешь жить в Глифаде. Это курортный городок, практически Афины. Так удобней. Жалко, купальный сезон закончился.

– А какая температура воды?

– Градусов восемнадцать.

Маркелов усмехнулся:

– Вас, узбеков, и в тридцатиградусную воду не заманишь. Привыкли из пиалушки умываться.

– Греки тоже не купаются. Считают, не сезон.

– Ну а для меня в самый раз. На какой день назначены переговоры?

– На сегодня. Нас ждут к восьми вечера. Сейчас поселю тебя в отличную гостиницу прямо на берегу моря, покушаем, потом отдохнешь, наденешь смокинг и на переговоры.

– Зачем смокинг для переговоров?

– Так надо. Ты его привез?

– Только плавки захватил.

– Ничего, подберем. Я так и предполагал.

Машина остановилась возле небольшого трехэтажного здания в псевдоантичном стиле с колоннами и портиками. Услужливый портье встречал их на мраморной широкой лестнице. Он улыбнулся Маркелову и сказал по-английски, что апартаменты с видом на море готовы. Маркелов кивнул головой в знак благодарности, и они втроем поднялись в прозрачном лифте-стакане на третий этаж. Маркелову номер понравился. Он был небольшой, но светлый и не заставленный лишней мебелью. Полукруглый холл выходил на застекленную веранду, со всех сторон которой плескалось изумрудное задумчивое море. Направо маленькая спальня с широкой овальной кроватью, пуфиками и дверью в ванную комнату, отделанную розовым мрамором. С другой стороны холла находился кабинет с большим прямоугольным окном, письменным столом и креслами в стиле ампир. За этот стол сразу же и уселся Маркелов.

– Давай, выкладывай, на кой черт вам понадобилась звероферма в России. Мне эксперты сказали, что здесь своих норок не знают куда деть. В Европе мода на натуральный мех резко падает. Да еще эти сумасшедшие «зеленые» с краской по улицам бегают.

– Не все так мрачно. Пока каждая русская женщина не купит нашу шубу, мы будем в порядке. Дрессир, пойдем лучше покушаем. Мне еще за твоим смокингом ехать. Немного отдохнешь, поживешь здесь, познакомишься с людьми, а после приступишь к делу.

– Нет, дорогой, я сюда приехал не лобстеров жрать и не на песочке валяться. Выкладывай, с каких это пор у вас переговоры в смокингах ведут?

– О, поверь мне, сегодняшний прием, который устраивает у себя на загородной вилле Апостолос Ликидис, важнее любых переговоров. А о делах мы потом поговорим. В шортах где-нибудь на островах.

Маркелов и не сомневался, что предложение о звероферме всего лишь предлог, и его вытащили в Грецию для какого-то другого серьезного разговора. Поэтому следовало быть предельно осторожным. Янис хоть и был когда-то преданным товарищем, сейчас служит другому хозяину и наверняка относится к нему, Маркелову, как к лоху. За границей наши бывшие соотечественники прежде всего приобретают презрительно-снисходительное отношение к тем, кто остался там, в России. Им кажется, что они умнее, поворотливее, расчетливее только потому, что сумели устроиться в приличной стране. Глупости! Маркелов давно зарекся вести дела с эмигрантами, особенно когда они выступают в роли посредников. Поэтому, не задавая Янису обычных вежливых вопросов о том, как он устроился в Греции, сумел ли купить дом, каким бизнесом занимается, сколько детей и хороша ли любовница, сразу переключился на грека:

– Что за Апостолос? Он с Россией контачил?

– Никогда. Как бы тебе получше объяснить? Помнишь Онассиса?

– Помню.

– Это приблизительно тот же уровень.

– Онассис норками не занимался…

– При чем тут Онассис?! Ликидис появился в Греции сравнительно недавно. Свои капиталы сделал в Америке. Вернулся сюда чуть ли не как национальный герой. У него целый флот. Танкеры, сухогрузы, паромы. Ему пятьдесят лет, и он мужик в самом соку. Еще немного, и возникнет настоящая империя Апостолоса Ликидиса…

– Ясно, – оборвал его Маркелов, видя, что Яниса, как всегда, заносит. – Ты-то при нем чем занимаешься?

– Ничем. У меня свой бизнес. Я торгую апельсинами.

– Жаль, – вздохнул Маркелов. – Страсть как не люблю посредников.

– Нет, я, если на то пошло… – смутился Янис и не смог не похвастаться, – консультирую его по вопросам Восточной Европы и СНГ.

– Это уже лучше, – улыбнулся Маркелов. Он понял, что Янис выполняет указания Апостолоса и поэтому вытянуть из него более интересную информацию не удастся. Остается подождать до вечера. Чутье подсказывало, что нужно готовиться к чему-то серьезному. – А почему именно я заинтересовал твоего шефа? В России сейчас полно фирм покруче, чем моя. Я ведь в основном коттеджи строю.

– Он мне не шеф, – настаивал на своем Янис. – Кандидатуру подобрал я. По старой дружбе. Но не только. У тебя хорошая репутация в России.

– И портить ее не собираюсь. Учти это, дорогой друг-приятель Янис.

– О чем речь, Дрессир! Ты в английском сечешь? Я-то только по-гречески надрочился.

Маркелов рассмеялся.

– В те далекие времена, когда ты подштанники строчил в своем цеху, я уже из-за границ не вылезал. Цирковые коллективы возил. Секретарем парторганизации был. Поэтому доверяли вести переговоры. А ты спрашиваешь про знание языка!

Янис встал и заторопился.

– Ну, тогда проблем не будет. Идем покушаем, а то ведь время не ждет.

– Езжай-ка лучше за смокингом, я и сам поем. Чего нам с тобой талдычить? Воспоминаний я терпеть не могу, а ничего нового о делах из тебя все равно не вытянуть.

Янис быстро выскочил из номера. Маркелов вышел на веранду. Эгейское море совсем рядом лениво катило помутневшие волны. На пляже было всего несколько человек, звучала русская речь. Маркелов решил обязательно искупаться, но перед этим немного выпить. Он переоделся в легкие голубые брюки и синюю вязаную кофту, на ноги надел белые сандалии, взял с собой плавки и спустился в бар. Там в полном одиночестве выпил двойную порцию «Метаксы» и отправился на пляж.

После купания Маркелов впервые за многие месяцы позволил себе днем поспать. Разбудил его Янис. И немало удивил тем, что смокинг, принесенный им, оказался впору.

Довольный произведенным эффектом, Янис скромно заметил, что благодаря своему пошивочному прошлому на глаз определяет размеры клиента. После чего помог застегнуть на шее Маркелова узкую черную бабочку в белую крапинку.

– Отлично, Дрессир! Практически европейский вид!

– Тоже мне, Европа! – проворчал Маркелов, но остался доволен своим отражением в зеркале.

Они сели в джип и поехали по шоссе вдоль моря. Сумерки сгущались почти незаметно. Буйными неоновыми дугами светилась реклама отелей, ресторанов и небольших магазинчиков. В тавернах понемногу заполнялись пустые столики, на которых загорались свечи. А на море было еще совсем светло. Странное ощущение величественного покоя и вечности – с одной стороны, и суетливо-искрящейся жизни, с другой – настроили Маркелова на философский лад. Он вдруг почувствовал себя очень значительным, состоявшимся человеком, прошедшим жесткие испытания на прочность и сумевшим взять от жизни свое. Теперь это море, перевидавшее на своем веку несметное количество народа, плещется почти рядом и взирает на него, как на достойного уважения человека.

Минут через сорок пейзаж начал меняться. Исчезли городские постройки, и по берегу моря потянулись виллы за высокими белыми заборами. К тому же перестали реветь почти над головой идущие на посадку самолеты. Янис болтал без умолку, но Маркелов совершенно не слушал его, а только время от времени кивал головой и похлопывал его по плечу. Он чувствовал, что бывший сокамерник очень переживает по поводу предстоящих переговоров. То, что намечается какая-то лажа, Маркелов не сомневался. Но прошли те времена, когда любой иностранный партнер мог внушить ему уважение своим богатством и показной роскошью. Поэтому знакомство с греческим миллионером не вызывало особых эмоций.