Вокруг головы колышется едко-пахучая муть, периодически оседающая на «перьях» черными хлопьями. Он не пытается расправить жабры, тонкая сеть пушинок на их концах и так слипается от грязи. Хочется немедленно глотнуть воздуха, но выбираться из убежища сейчас еще рановато: до ночи далеко, а верткие пронырливые карпы хватают всё, что движется, жадно всасывая ошметки еды с лодок, мелких рачков, водоросли на корнях, свисающих в воду с островов. Рано. Он любит тьму, в ней шансов выжить значительно больше. Она равняет зрячих и незрячих. Да и разница между болотом днем и болотом ночью слишком незначительна. Итак, он ждет, припав на короткие, но изящные и сильные ноги. Ребра крупного тела обтягивает темно-бурая кожа, испещренная пятнами и полосами. Голова с небольшими, очень широко расставленными глазками упрямо подпирает толстый стебель аира, шесть перьев по бокам широкого рта прижаты. Задние лапы с растопыренными пальцами зависли в воде, мощный хвост не колышется, найдя идеальную точку равновесия. Он может висеть так целую вечность, поджидая мелких рыбешек и головастиков, снующих почти под самым носом. Это «почти» истончается в неуловимое мгновение, когда голова слабо толкает воду вверх, а еле заметный водоворот прячется в уголке рта – и на одну назойливую соседку становится меньше.

Он хороший охотник и умелый разведчик, потому и выжил в грязных канавах некогда прекрасного озера Шочимилько[2].

Её волосы блестят золотом в лучах только проснувшегося солнца. Четыре часа утра. Под крылом снежатся овечьим руном облака. В прорехах виднеются далекие равнины с еле заметными пунктирами скоростных автострад. На земле еще темно. Скоро самолет начнет разворот над аэропортом Бенито Хуареса. Из Лос-Анджелеса лететь всего четыре часа, однако в такую рань нагорье не прогревается, Эмили натягивает капюшон.

– Эмили, ты так голову когда-нибудь забудешь, не оставляй камеру без присмотра! Вот в чемодан со шмотками отчего-то обеими руками вцепилась…

Отец совсем не стар и тем более не ворчун. Он даже не совсем «взросл» – посторонние чаще обращаются к нему «парень», чем «старина». Но иногда выть хочется от внезапных нравоучений. Это значит, что он на взводе. А-а, встречающая сторона где-то запропастилась. И когда трансфер? Хотелось быпрямо сегодня успеть в Национальный Автономный Университет Мехико – крупнейший в Новом Свете. Эми пока еще школьница, поэтому с огромным интересом готова обозревать университетскую жизнь везде, куда отец берет ее «ассистировать».

Сквозь толпу продирается совсем юный паренек – смуглый, остроносый, как галка, обладатель косой угольной челки, полосатого охряно-багрового свитера и таблички на длинной палке. Последнюю он вздымает высоко над головой и готов пустить в ход, чтобы прорваться к месту встречи.

– Уже опоздал, парень, мы успели раньше, так не круши соотечественников. Майк Шнайдер, – отец с улыбкой протягивает руку для приветствия.

– Простите, сеньоры, я перепутал терминал Дельты с Эйр-Мексико. Очень приятно.

– Это Эмили Шнайдер, ассистент и оператор, – Майк кивает в сторону девушки, которая с независимым видом обнимает камеру в футляре.

– Сальвадор-Хосе-Мария Чиналько.

«Бо-оже, сколько пафоса. Этот индеец именем поразить пытается? На вид младше меня».

– Вы сотрудник университета? – сам вопрос, заданный по-испански, содержит сомнение в положительном ответе, когда ее розовый язычок задерживается на последнем «d».

– Я сотрудник экспедиции, – улыбается тот. – А сотрудник университета – моя мама.

– Угу, – кивает девушка и протягивает ладошку, – Эми.

– Чава. Сейчас в отель, а после завтрака я отвезу вас в лаборатории. А потом, если хотите, мы можем поплавать по озеру, там довольно весело, туристам нравится.

Цель проста. Они приехали, чтобы поймать аксолотля и снять ролик про эту редкую тварь. Разумеется, её нужно будет продемонстрировать с разных ракурсов, измерить, ткнуть мордой в камеру, поцеловать и отпустить на все четыре стороны.

Или отдать в Биологический институт Университета – специальной группе по изучению исчезающих эндемиков. Тем нужна «свежая кровь», чтобы развести как можно больше потомства и выпустить на волю в естественные условия. Сам факт, что условия этих бедняг как раз и губят, осознается постольку поскольку – есть государственная программа по восстановлению вида, ей надо следовать. Повернуть вспять водопровод города Мехико и разогнать его жителей, чтобы аксолотли вернулись в родные палестины, возможным не представляется. А пока каждый защищает национальный символ, как может.

Есть еще третий вариант – не отпускать, а перевезти через границу в охлажденном контейнере как обычного домашнего питомца, благо, справки все подготовлены заранее. Единственным отличием зверюшки от миллионов аквариумных собратьев будет только природное происхождение и обновленный набор генов. Лаборатория трансплантологии и регенерации при медицинском центре Седарс-Синай обещала круглую сумму за дикого «водяного дракона».

Эти крупные головастики, возможно, и не привлекли бы внимания охотника за сенсациями Майка Шнайдера, но уж больно фантастические истории рассказывал его двоюродный брат Пол, работавший в том самом центре.

«Водяные собачки», как их называли на языке науатль предки нынешних жителей Мексики, уникальны не только своей «вечной молодостью» – провести несколько десятков лет личинкой вообще странная перспектива. Их способность воспроизводить взамен утраченной конечности, хвоста, внутренних органов новые давно не дает покоя поклонникам генной инженерии. Вырастить человеку утраченные или пораженные органы из его собственных тканей – это же фантастический прорыв в медицине! Мечта болеющего и рискующего человечества! Если удастся выделить чудесный ген регенерации и научиться запускать скрытую программу восстановления клеток…

Эта научная фантастика сулит славу и баснословную прибыль. Но при всех лабораторных успехах и многочисленных опытах уникальный природный механизм пока определению не поддался. К тому же исследования ведутся на замкнутых группах родственных аксолотлей, что позволяет выделить связующие признаки, но сравнить их с набором свойств, взятых извне, пока не представляется возможным. В природной среде аксолотли практически вымерли. Или нет?

Чава тонким веслом со слегка облупленной краской отталкивается ото дна канала (или канавы – как посмотреть) и медленно продвигает лодку вдоль берега, мимо свисающих в воду блекло зеленеющих деревьев, увитых лианами со свисающими корнями, попадающихся на глаза грядок с овощами и неожиданно яркими цветами. Эми думает, что в реальности красочными на озере Шочимилько выглядят прогулочные суденышки, плавучие палатки с едой и голосистыми марьячес – то есть искусственные, человеком созданные объекты. Трущобы, в которые они не посмели соваться, – странные, нависающие над водой домики с плоскими крышами на крошечных островках – выглядят скорее серыми. Что касается «природной» части Шочимилько – она оказывается довольно блеклой, окрашенной в разные оттенки болотно-зеленого. Не очень выгодно для съемок. Но, в конце концов, чего ждать в конце ноября? Эми смогла отправиться в Мексику только на каникулах в честь Дня Благодарения, они спланировали поездку заранее. В задачу оператора входит снимать, ровно держа камеру, рассчитать правильный режим и, кроме репортажа, снять несколько роликов натурных съемок. Всё это ей приходилось делать не раз, хотя профессиональным оператором Эми становиться не собирается. Но это самая удачная и интересная подработка для тинэйджера – всяко лучше, чем сидеть с сопливыми детьми или на кассе фаст-фуда. Сейчас она примеряет условия для будущей съемки, отмечая колыхание лодки и отсутствие нормальной перспективы.

– …Я читал, что это остатки древних садов ацтеков, но, по правде сказать, странное фермерство. Растить цветы в промышленных количествах, чтобы принести их в жертву богам, – само по себе романтическое безумие. Но выращивать их на искусственных островах по всему озеру – страшная расточительность сил и времени. Проще было осушить болота вокруг, спустив воду в резервуары – индейцам это вполне было по силам, я интересовался их достижениями.

Майк обращается, вероятно, к Эмили или к сотруднице биологического института со звучным, но избитым именем Мария-Хосе. Маленькая пышнотелая женщина сидит на корме и, кажется, создает истинный центр тяжести в лодке. Она любит говорить и спорить.

– Тогда аксолотли погибли бы значительно раньше, а так они еще кормили собой всю армию испанских конкистадоров.

– Их едят? – морщит нос Эми.

– На вкус как цыпленок, – немедленно отзывается Мария-Хосе.

– С жабрами… Бр-р-р! – Эми фыркает, но смотрит на Чаву. Парень хитро ухмыляется и продолжает грести. Они давно уже играют в гляделки, иллюстрируя гримасами разговоры взрослых и оценивая мимические способности друг друга. У мисс Шнайдер лучше получается показывать язык и морщить нос, у сеньора Чиналько – закатывать глаза и скашивать их к переносице.

– Собственно, гастрономические свойства и стали причиной их вымирания.

– Да, на пару с карпами. – Мария-Хосе всплескивает пухлыми ладошками. – Завезенные карпы просто выместили наших дракончиков. А вся эта грязь из города…

Позади них мегаполис Мехико расползается по холмам гигантской кучей разноцветных кубиков.

– К сожалению, если проводить аналогию с аксолотлями, то вся мезоамериканская цивилизация оказалась гениальным подростковым периодом. Она погибла, так и не повзрослев и не усвоив чужих технических достижений. Колеса не изобрели, оружие осталось примитивным, жесточайшие кровопролитные человеческие жертвоприношения – по нескольку тысяч в год… И это на фоне странной любви к культивации цветов и бабочек.

– Они просто остались язычниками, которых победили внешние завоеватели. И не забывайте про подобные культы в античности или про крестовые походы. Европа тоже все это пережила. – Мария-Хосе любит спорить, но у Майка своя сложившаяся концепция. На самом деле им просто скучно сидеть без дела.

Они уже попытались несколько раз забросить сетку в разных частях каналов, из которых и состоит озеро Шочимилько. Безрезультатно, разумеется, но Мария-Хосе утверждает, что именно здесь они ловили предыдущие «образцы» летом. Однако закинуть снасть придется раз пятьсот, не меньше. Это не один день – как раз на каникулы хватит.

«Очень продуктивное времяпровождение», – вздыхает про себя Эми.

– И тогда Тескатлипока оболгал Кетцалькоатля, и тот стал совершать недостойные поступки, а потом отправился на Восток в добровольное изгнание. В общем-то, неудачная у него вышла карьера для божества, но его хотя бы не убили, – раздумчиво произносит Чава.

– А кто твой нагваль[3]? – спрашивает Эми, откусывая от припасенного сэндвича с огурцом и тунцом. Она нашла применение вычитанной информации о духах-хранителях и двойниках. Чава энергично жует такос, распространяя вокруг притягательный запах специй и жареного мяса. Эми избегает мексиканской кухни из-за аллергии на перец и… в общем, специи вызывают слюноотделение и приступынездорового аппетита, что современной девушке ни к чему. Сейчас обеденный перерыв – время для философских бесед и невинного флирта.

– У меня его еще нету, – в тон ей отзывается Чава и тут же поправляет себя – Я же католик, так что мой покровитель – Спаситель Христос, Salvator.

– А тональ? – Эми настаивает, ей кажется, что выявить сущность собеседника можно через раскрытие его истинных убеждений. Во всяком случае, так говорила на факультативе по психологии мисс Мак-Кирни.

– А ты еще не догадалась? – юноша смотрит серьёзно и неожиданно в упор. Этот темный таинственный взгляд можно было бы счесть даже интересным, если бы не полоса соуса над верхней губой.

– Неужто та мелкая водяная тварь, которую мы ищем четвертый день?

Он молча смеется, почти беззвучно, и не отвечает, но она-то знает, что молчание – знак согласия.

– Твой магический двойник – головастик?

Сальвадор неожиданно встает и бросает остатки такос в воду. «А он обидчив?»

Дракон дремлет, но ждет новой добычи. Сегодня приплывал грубый самец карпа и попытался откусить кончики его нежных перьев. Он не дался, захватив огромным ртом хвостовой плавник рыбины, и та в испуге рванула с места своего позора. Чужакам здесь не место. Приплыли из-за большой воды, расплодились, пожрали все священные цветы и осквернили целебный ил. Он ждет. Когда придет время, он станет огромным, длиннотелым водяным змеем, его тонкие руки с хваткими пальцами будут держать посох с длинным когтем, его колышущиеся в потоке воды перья станут огромными зелеными крыльями, и дракон взлетит над землей в порыве бушующего ветра и станет господином всех змей, бабочек и покорившихся ему людей…

Чава просыпается от собственного вскрика. В нем плещется восторг полета и ужас одновременно.

– Тональ, – бормочет он, засыпая вновь, и теперь ему снится белокожая девочка с золотыми волосами, которая носит на шее вместо камеры длинную гирлянду из красных цветов, растущих на островах Шочимилько.

Шестой день – Майк уже отчаялся запечатлеть неуловимого водного жителя – приносит неожиданный успех. В сетке вместе с мерзко пахнущей черной жижей попадается крупная амфибия. Шнайдер должен признать, что это животное отличается от всех виденных экземпляров. Он привык к бледным альбиносам с розовыми жабрами и нежной почти человеческой кожицей. А этот – сильный, крупный, отбивающийся задними лапами, тыкающийся большеротой головой, глянцево-черный – от грязи, слизи и собственного насыщенного цвета. Да уж, головастиком это тридцатисантиметровое существо не посмеют назвать.

Майк в восторге демонстрирует чумазого аборигена Шочимилько, говорит о его статях и возможностях, о необыкновенной удаче, а Эми удерживает в кадре лобастую трапециевидную голову с маленькими гневными – как ей кажется – глазками. Параллельно она обращает внимание на их юного проводника и коллегу, сжимающего в руках ненужное весло и непонятно, то ли радующегося, то ли готового долбануть журналиста деревяшкой. Глаза сверкают, ноздри раздуваются, хотя губы растянуты в улыбке. Чава словно копирует своего тотемного двойника. Он смотрит на Эми, а она понимает, что миссия выполнена, редчайшая животина заснята, завтра самолет в Калифорнию, но сейчас, пожалуй, на пике удачи, эта будущая маленькая потеря не осознается ею в полной мере.

Майк смотрит на пойманное животное как на законную добычу, но неожиданно зверь цапает его за палец и скользкой тушкой вырывается из облепленных слизью пальцев.

– Не-е-ет!

Это восклицание Марии-Хосе, которая искренне жаждала подержать аксолотля в собственных руках и препроводить в лабораторию. Теперь она готова придушить неуклюжего американца.

– Черт! Черт! Черт! Эми, выключи камеру, наконец!

Они прощаются в аэропорту перед стойкой регистрации. Сальвадор пожимает руки Эмили и Майку Шнайдерам и оставляет в ладони девушки маленькую фигурку из дерева. Темно-коричневый аксолотль[4] с тонкими поджатыми лапками и изогнутым хвостиком, через который пропущено металлическое колечко.

– Я забыла спросить. Как твое имя?

– Сальвадор-Хосе-Мария.

– Нет, индейское имя.

О, женщины! Она знает и улыбается понимающе и загадочно.

– Кецаль. Это птица. Или кто-то в перьях.

Эми цепляет подарок к рюкзачку и неожиданно чмокает смущенного юношу в щеку. Тот торопливо прощается и исчезает в толпе.

Пусть День Благодарения случился без индюшки, но зато с… кем-то в перьях. Эми почему-то легко и весело, несмотря на быстрое прощание вчера – с вечно юным аксолотлем, сегодня – с его молодым двойником. Она поправляет камеру и вприпрыжку догоняет отца.

Он опять затаился под корнями и ждет, не мелькнет ли перед носом зазевавшаяся рыбешка. Ему не нужно ее видеть, достаточно легкого движения воды. Охотник не хочет стать добычей, как две луны назад. Он чуть не растерялся, когда его схватили ужасно горячие руки Бесхвостого. Теперь опять растить слизь, лапу правую повредил – придется не двигаться лишний раз. Нарушение равновесия – ужасно.

Со стороны берега что-то слышно.

– Ашолотль…

При свете луны мальчик протягивает ему на ладони ужасно вкусных червяков. Они красные, пахнут землей и извиваются так аппетитно, что его тональ срывается с места и задевает поверхность воды. Голова огромного пернатого змея высовывается из озера, капельки разлетаются облаком брызг с пушистых тройных «перьев» по обеим сторонам разинутой пасти. Он улыбается.

– Полетели?

Над извилистыми каналами древнего озера Шочимилько в благоухании красных цветов летит пернатый змей с маленьким всадником между крыльев и пугает бабочек своей улыбкой.

Тим Яланский

Совладелец литературного сайта. Рассказы опубликованы в сборнике «Синяя Книга» (2014, «Дятловы горы»), неоднократно становились победителями в сетевых конкурсах.

Пишу прозу, преимущественно, фантастику и фэнтези, статьи. Любимые темы – приключения, о дружбе и любви.

Почитать можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Thinnad.html

Гуппи, любовь и конец детства

– Я-я-ярик! – донёсся звучный бабушкин голос.

Звякнула оконная рама, задвигались тени виноградных листьев. Ярослав отодвинулся от дырки в стене, спрятался от пятнисто-знойной улицы, от бабушкиного голоса и укоров, что не выполнил поручения и сидит в подполе.

Он честно пошёл в хлебный за французским и половинкой ржаного, но Витька из третьего подъезда как раз собрался на рынок за мотылем для гуппи.

Витьку вчера подстригли, из короткой чёрной щетины торчали лопоуши, а солнце обожгло оголившуюся шею до клубничности. У него не бывает, как у Ярика, леопардовых веснушек, не повезло чуваку. Зато есть разноцветные рыбки породы гуппи.

Рыбы – это скучно. Маленькие «глуппи» плавают и плямкают губами с недовольно опущенными уголками. Тронешь пальцем стекло – даже не глянут. Ерунда одна.

А вот рынок – интересно. Волшебное место для любого мальчишки или девчонки. Птичий рынок – попугайчики, жёлтые, как лимоны, и зелёные – зеленее яблок! – такого цвета неведомые фрукты в джунглях. Безмятежно спят вповалку крыски – белые и с серыми спинками, дёргают носиками и видят во сне тихие норы, а не жаркий шумный базар с жестяными тентами. Толстые кролики тычутся мордами в прутья клеток. Важно разгуливает петух с маслянисто-зелёным хвостом – вот бы таких перьев пучок! Шуршат в углах ящиков морские свинки. А уж котят и щенков – настоящих, породистых, только без документов, потому за сущие копейки – десятки! «Возьмите щеночка!». Их немного жалко, ведь если хозяева продают, то, наверное, собачьи мамы грустят.

В ряду аквариумов пахнет водорослями. Продавцы кучками болтают и пьют пиво, солнце проникает в дырочки тентов, преломляется в прохладных водных витринах. Пластиковые и глиняные крепости для дна – вот бы такую, но побольше, чтоб выстроить солдатиков – и в бой! А ещё – череп и кости, маленькие, но как настоящие. Завести себе аквариум и напустить туда кораблей, а ещё на дне устроить тайник.

Мотыли – это мелкие кирпично-красные червяки. Копошатся массой, размазанной по клеёнке. Вроде бы ничего особенного, даже не дождевые черви, а если подсунуть нескольких Катьке – то-то визгу будет!

Пакет с мотылем надо поскорее домой, в холодильник! Ярик мчится вприпрыжку рядом с Витькой – словно гонцы, что доставляют срочную депешу. Длинноногий, худой, как солёный бычок, Витька, обгоняет собственную тень, и Ярик летит за ним сквозь кисельную жару, отбивает кроссовками ритм, пропускает зной сквозь себя – солнце не мешает, ведь он сам рыжий, огненный суперчеловек! Замешкался возле дверей гастронома, но махнул рукой – помрут же мотыли!

Глупые рыбки втягивали в себя красноватых червей, жабры надувались и дрожали. А потом случилось то, что случилось. Ярик не понимал, как это – пожалеть нескольких мотылей, чтобы подшутить над Катькой?

Платье на лямках, веснушки под панамкой, надутые губы.

– Я обещал, что буду защищать её, – сказал Витька совершенно серьёзным голосом. Его длинное и худосочное лицо приобрело воинственное выражение – даже тёмный свежестриженый чуб встопорщился, губа смешно оттопырилась, а лопоуши стали малиновыми, как свекловичная ботва.

– Ты что, влюбился что ли? – рассмеялся Ярик.

«Влюбился» – это когда герой целует красивую тётеньку перед мочиловом врагов, или когда свадьбу играли в соседнем дворе, старушки вытирали глаза платочками и приговаривали «совет да любовь».

Смешно, а Витька – не смеялся. Друг, называется.

В подполе под бабушкиной лоджией всегда прохладно и темно. Кирпичик в стене, и так качавшийся, а потом доковырянный Яриком, открывал отличный глазок на уровне земли. Снаружи шевелились тени корявых виноградных плетей, жужжали невидимые осы над грушами-паданцами. Сквозь щели досок над головой пробивались нитяные сеточки света, играли на старых бамбуковых удочках, ящике с песком и тусклых банках бабулиной самогонки. На дне прозрачных банок таились страшные скрюченные груши. В тишине и темноте хорошо представлять, что ты – терпящий аварию исследователь в батискафе, а над тобой сто километров воды. И как следует поразмыслить о Витьке, Катьке, мотылях и…

– Ярик, вот ты где!

Бабушка обнаружила отодвинутый в сторону половик и, конечно, поняла, где спрятался внук. Седые волосы гладко собраны в клубочек – Ярику нравились блестящие шарики шпилек, проглядывающих из переплетения.

– Ты чего там прячешься? Хлеба купил?

– Ба, мне надо подумать, – потянул Ярослав, хотя знал, что попался, не отвертишься.

– По дороге подумаешь, мыслитель, – лицо исчезло из рамки проёма, но Ярик знал – бабушка здесь. – Принеси хлеба, и будем уже обедать, – скрипнули половицы – ушла.

Ярослав вздохнул и полез по лестнице наверх.

Во дворе никого не было, даже вездесущие коты куда-то запропастились. Одуряющий запах батона напомнил, что с завтрака прошла куча времени.

Ярик покосился на оплетённое виноградом кухонное окно и вгрызся в горбушку – дома не так вкусно. Появившийся в окне профиль деда придал ускорения, и подъезд Ярик преодолел вслепую – зелёное мерцание тьмы после знойной улицы путало чувства, ступеньки выныривали не там, где казались.

Семь ступеней, направо – к открытой настежь двери. Густой аромат чеснока и борща, и…

– Деда! – завопил Ярослав, влетая, всё ещё в коконе зелёного марева, в родной, огромный силуэт человека в трубе коридора.

Сильные руки схватили подмышки – воздух выскочил из лёгких в сладком предвкушении – и вверх! Не к тусклым лампам высокого потолка «сталинки», а к небу.

Таяли зелёные круги, колкий подбородок пах табаком, озорные дедушкины глаза лучились любовью.

– Деда, где ты был? – прижался к нему Ярик, когда все уселись за круглым столом – большим, рассчитанным на семью из бабули, деда и их четверых детей, а теперь ещё и внуков. – Я тебя вчера вечером так ждал!

Дед хмыкнул и протянул Ярику нож:

– Ну-ка, орёл, умеешь ровно резать хлеб?

Ярик зашёлся от восторга: слишком большой для руки нож тускло отражал свет, казался хищным – таким сражаются пираты. Жаль, на улицу с ним не пустят. Витька сразу бы с ума сошёл и стал мириться! Конечно, Ярик ему дал бы нож на пять минуточек. Или даже на полчаса. А Катька… Ярик задумался. Светлые глаза, царапанные кошкой руки, ромашки на сандалиях… Он бы и Катьке дал потрогать – в его руках, конечно! Что девчонки понимают в оружии?

– Не стоит! – бабушка скомкала в ладонях фартук, тревожно глянула на замечтавшегося внука – Вань, так можно без пальца остаться!

– Не боись! – захохотал хрипло дед, – десять лет орлу, пора уже уметь с инструментом обращаться. Царапины – ерунда.

Ярик знал, что ерунда, даже когда разодрал ладонь о гвоздь, сцепил зубы и не позволил пролиться ни слезинке. Белый след под пальцем виден до сих пор. У деда между указательным и средним пальцами тоже шрам – мама рассказывала, дед Ваня родился со сросшимися пальцами, и ему разрезали там кожу в детстве. Это было восхитительно и страшно, а Ярик верил, что когда резали – дед не проронил ни звука. Потому что он – такой. Он может подбрасывать одной рукой пудовую гирю, взглядом заставить завестись соседскую машину и поколотить хулигана или даже двух – однажды Ярик видел, только не сказал бабушке, потому что она будет переживать, какие уж тут подвиги? Деда все уважают, он очень высокий и сильный – Иван Андреич для всех и просто «деда» для Ярика. Настоящий герой, не понарошный, как в кино. Когда деда садил внука, ещё совсем маленького, на плечи, то Ярик словно сам становился частью того прекрасного и непонятного, чем был дед. Это с ним, с Яром, здоровались с заискиванием, с любованием, с почтением. Сейчас Ярослав вырос и не залезал больше на плечи, но по-прежнему любил подобраться поближе, когда дед в кресле или на диване, обнять, чтобы ощутить под щекой жёсткие, присыпанные солью седины, волосы, и стать самому чуточку сильнее и больше.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

2 из 5