Забытое слово

Лечение растянулось на месяц. Андрей помогал мне и морально, и материально пережить и излечить ЭТО. Он не обвинил меня, не бросил; более того, познакомил с родителями и обещал расправиться при случае с Борисом, которого не достигали судебные повестки.

Может, что-нибудь и получилось бы, но жизнь, как всегда, устроила свой новый выкрутас.

– У меня, Надь, к тебе серьезное дело, – сказал однажды Андрей.

– На полмиллиона? – пошутила я.

– Нет, конечно, поменьше. Но деньги порядочные.

– А что надо сделать?

– Выйти замуж за одного пропойку.

Не передать всю гамму чувств, отразившуюся на моем лице:

– ??

– Ты выходишь за него замуж и прописываешься в его комнату в трехкомнатной квартире. Остальные две комнаты уже наши. Потом алкаш исчезает, и ты передаешь эту комнату мне.

– Как передаешь?

– Хочешь – даришь или продаешь… а лучше всего – выходишь за меня замуж.

– Тоже понарошку?

– Я согласен и всерьез.

Мы поцеловались и помолчали.

– Как ты все это сделаешь? – меня заинтересовали подробности.

– Все уже, можно сказать, сделано, если ты согласна. Леня мне немного с бумагами поможет: у него кой-какие связи есть – и все.

– Алкаш-то хоть останется жив?

– Останется. Только никому на сторону ничего не говори, ладно?

– Ладно.

На том и расстались, договорившись встретиться через пять дней.

Через два дня Леня, вечно пропадающий где-то, явился раньше обычного и отозвал меня в уголок:

– Тебе Андрей дело предлагал?

– Да.

– Ты согласилась?

– Да.

– Я должен помочь ему. И помогу. Но у меня, точнее, у нашей братвы свой план. Деньги ты получишь те же.

– В чем разница?

– Когда пропишешься, передаешь квартиру нам. А Андрея мы просто кидаем.

– Это нехорошо.

– Знаю. Но он – никто, а загребет столько денег. Братва против.

– А если я – против?

– Послушай: все уже решено. Если ты против нас попрешь, то не я, так другие с тобой разберутся… Ты же не любишь Андрея, так какого фига? Тебе деньги нужны – мы их дадим.

– А где гарантия?

– Может, тебе расписку дать? – Леня делано засмеялся.

– Хорошо. Я на вашей стороне, – сказала я и пошла ставить на огонь чайник.

Через пять дней Андрей, радостный до безобразия, завалил ко мне на работу:

– Как дела?

– Нормально, – сухо ответила я, уклоняясь от его поцелуев.

– Сегодня вечером на стрелку идем!

– Кто идет, а кто и нет.

– В каком смысле? – улыбка сползла с лица Андрея.

Минута молчания.

– Знаешь… – нужные слова я подбирала с трудом, – наша сделка отменяется. Я не хочу ввязываться в авантюры. Поищи другую девушку.

– Почему?

– Потому что не хочу.

– Почему?

– Не хочу, и все.

Терпение Андрея иссякло. Он взял меня за плечи и потряс:

– Почему?

– А ты мне поверишь?

– Постараюсь.

– Умоляю тебя, не берись за это дело, ничего хорошего не выйдет…

– Объясняй!

Я сказала ему все что знала. Он молчал, уставившись в стену мастерской, увешанную плакатами с голыми женщинами. Потом посмотрел на меня, глаза его стали красными, дыхание – неровным.

– Предатели… – шепотом произнес он.

– Если они узнают, что я тебя предупредила – мне не жить, – сказала я и тоже уставилась на неправильную стену.

– Я знаю, что делать. А ты Леньке сегодня скажи, что поругалась со мной. И что я решил работать с другой девушкой… любовницей, о которой ты не знала. В остальном – мы будем делать вид, что разговора этого не было. И с Ленькой мы – друзья. Понятно?

– Да. Мы еще увидимся?

– Я зайду к вам на днях, когда Леньки не будет. Ему не говори.

Андрей еще немного посидел в расстроенных чувствах и ушел.

Тем же вечером я, придя с работы и застав Леню с Варюхой дома, сыграла сценку. С понурыми глазами, трясущимися руками держа стакан чая, сообщила: несчастная я, бросили меня…

Леонид проявил сочувствие и утешал как мог, говоря: «Видишь, какой подонок, а ты еще жалела его… Дура!»

В тот момент мне очень хотелось бы рассказать все Варе, но я понимала, что теперь она мне – не союзница.

Прошла неделя. Варе в вечерней школе поставили ультиматум: либо ты сдаешь на проверку пять сочинений – долги за четверть, либо начинаешь учебу сначала. Сочинять подруга не умела, но быстро нашла выход из положения: раздобыла где-то чекушку, отварила дешевых макарон с «таком», и с приятным выражением лица встретила меня с работы.

Первой темой для сочинения, которую Варя мне подсунула после ужина, была следующая: «Счастье в понимании лирического героя В. Маяковского». М-да… Любимая тема Вариного папаши: как напьется, так орет про «дубликат бесценного груза». Я раскрыла затасканную книжку, взятую Варюхой в библиотеке, и стала проникаться поэзией указанного в теме автора. Когда нашла в одном из стихотворений строчку «Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз…», то с умным видом стала записывать ее в качестве эпиграфа. Далее полет моей творческой мысли был остановлен, так как в дверь постучали. Я отложила ручку в сторону, Варя пошла открывать.

На пороге стоял Андрей. Внимательно посмотрев на меня, он сказал, обращаясь к Варе:

– Мне Леня велел взять все его документы. И бумажник, если он тут. Да, еще ключи от машины.

– Интересно, а сам Леня когда будет? – язвительно спросила Варя, собирая требуемое.

– Если сегодня вечером, то поздно. А может, завтра утром.

– Ну-ну… Передай ему: может вообще не являться! – Варя нервно сунула в руки Андрея пакет.

– Надь, проводи меня до лестницы, – попросил Андрей.

Я будто бы нехотя встала и пошла к двери. Варя хихикнула.

Андрей пошел по коридору, я – за ним. Когда мы дошли до лестницы и убедились, что Варя исчезла из поля зрения, Андрей порывисто схватил меня и прижал к себе. Потом с жалостью посмотрел мне в глаза и сказал: «Желаю тебе счастья».

– Это все? – спросила я.

Андрей крепко поцеловал меня в губы и выдохнул:

– Все.

Потом резко повернулся ко мне спиной и не оглядываясь вышел из подъезда.

– Ну, как? – смеясь, задала мне вопрос Варя, когда я вернулась в комнату. – О чем говорили?

– Ни о чем. Так, прощения просил… – я почувствовала убийственную усталость. – Ты не спрашивай меня всякие глупости, если хочешь, чтоб я тебе сочинение написала.

– Да пожалуйста!

Я села на кровать, скрестив ноги, прочитала эпиграф к сочинению, подумала: «Поплакать, что ли?» Чувствовалось, что слезы где-то рядом, но на улице было холодно, в комнате был дубак, и мое физическое бренное тело промерзло настолько, что слез и взять было неоткуда.

– И черт с ним! – сказала я вслух.

Леня пришел ночью пьяный и завалился спать. Наутро стал спрашивать, где его документы.

– Допился! – сказала Варя. – Сам же за ними Андрея прислал!

– Отдала? – задерживая дыхание, просто так, зная ответ, поинтересовался Леня.

– Ну да. А что? – Варя поглядела на меня, ища поддержки.

– Надя… Вы отдали ему документы? Доверенность на машину? Мой бумажник? – Ленька набрал в легкие побольше воздуха и заорал на весь дом:

– Ду-у-уры!

Варю забила мелкая дрожь, а я еле сдерживала ликование.

В этот момент в смежную стену громко стукнули и раздался нежный голос божьего одуванчика:

– Молодежь хренова! Ночами гуляют, утром орут! Заткнитесь наконец!

– Спи, бабусь! – ответил ей Ленька и, рыча, со стиснутыми зубами, ушел, хлопнув дверью.

Леньки не было три дня. Варя плакала, курила бычки и голодала. Надо сказать, что материальное положение наше ухудшалось с каждым днем. Благоверный подруги в дом уже ничего съедобного не притаскивал, мою зарплату постоянно задерживали.

Но Варя нашла выход. Под предлогом того, что муж куда-то испарился, на второй день его отсутствия подруга явилась к свекрови. Та осталась настолько довольной ее визитом, что подарила с ходу норковую шапку и новую шубу, правда, искусственную, накормила и дала денег.

Варя подружилась с Розалией Ильиничной. Ленька о дружбе жены и названой матери в известность не ставился.

Честно говоря, я начинала потихоньку ненавидеть Леньку. Во-первых, как-то раз, по пьяни, когда Варя дрыхла в двух метрах от меня, он пытался забраться ко мне в кровать. Во-вторых, когда Варя заболела, он просто смылся на неделю, оставив меня сиделкой около нее. Ну а в-третьих, он сам мне красочно рассказывал о своей любовнице, которой каждую неделю возит шампанское. Именно это шампанское меня возмутило до глубины души, хотя я, конечно, понимала, что Леня о-очень сильно преувеличил. Но даже если б он сказал, что возит к любовнице хлебные батоны, это не спасло бы его от того, что случилось далее. А далее случилось то, что я заложила его жене.

– Варя! Ты целыми днями одна, в доме жрать нечего. А Леня, кобель, все, что нашестерит, налево возит. Давай его выгоним и будем жить вдвоем, если не захочешь к матери возвратиться, – распиналась я, сопровождая свои обвинения конкретными фактами.

Варя плакала и кивала головой.

На третий день Ленька явился поздно вечером. Варя увела его на кухню, где они и поговорили. Минут пять. Дальше ее благоверный вбежал в комнату с выпученными глазами и, театрально заорав: «Убью!» – кинулся на меня. Я швырнула в него табуреткой, извернулась и выскочила вон.

На улице было холодно, сыро и ветрено. «Куда идти?» – подумала я. И пошла на автобусную остановку. На остановке стояло два с половиной человека. Московское время светилось на соборной колокольне: 23 часа 49 минут.

М-да. Я присела на скамеечку и закурила. К маме? Нет. К бабушке? Ха-ха. В детстве я очень любила бабушку: иногда мама отдавала меня ей «поиграть», и я радовалась. У себя дома бабушка много чего мне позволяла: я выгребала вещи из ее кладовки, делала там кукольные домики, звала соседку снизу, и мы играли до одиннадцати вечера. Мне нравилось бывать летом на бабушкиной даче, ходить с дедушкой в лес. А потом бабушка отдалилась. Когда-то она пообещала прописать меня к себе в квартиру, но не сделала этого. Однажды, после ругани с мамой, я попросилась пожить у нее, но бабушка отказала, сообщив потом в приватной беседе матери: «Вдруг она у меня украдет что-нибудь?» В жизни ничего не крала. Разве что платье для куколки в детском саду, забытое кем-то на ступеньках лестницы… Смешно, а я после этого три дня не спала: все чудилось, что за мной милиция приедет… Нет. Нет у меня бабушки. Тетям-дядям я не нужна. Другие родственники – папины – далеко, и связь с ними совсем утеряна. Друзья… Друзья такие же, как и я, – люди подневольные. Все с родителями. Объяснять им, что со мной происходит, мне не хотелось. Вспомнила Палыча. Можно было бы попытаться переночевать у него, но я знала, что сегодня он сделал какую-то шабашку и, пока не пропьет все деньги, не успокоится. Следовательно, сейчас он либо где-то пьет, либо беспробудно спит там, где «устал».

Ночлежек для бездомных в нашем городе пока еще не открыли.

Я не замечала, как выкуривала сигарету за сигаретой.

– Вы много курите, – раздался голос сзади.

Я обернулась. Все ожидающие, которых я видела, ушли. Решили, видимо, что легче поезда дождаться. Передо мной стоял интеллигентного вида некрасивый человек лет тридцати, на глазах очки, на голове аккуратная классическая стрижка, в руках дипломат. «Наверно, маньяки именно так и выглядят», – подумалось мне.

– Не знаете, автобусы еще ходят? – спросила я сторонника здорового образа жизни.

– Сейчас должен «первый» пойти. А вам какой нужен?

– Мне все равно.

– Куда же вы едете?

– Еще не придумала.

– Интересно. А что у вас случилось?

Не зная зачем, я рассказала ему о Варе с Ленькой и о том, что произошло вечером.

– Зря вы все сказали его жене. Вот увидите, они помирятся, а вы у них плохая будете, – назидательно рассудил незнакомец.

– Думаю, вы правы. Но я не собиралась этого делать, все как-то само собой получилось. Не надо было Варе причитать: «Где же мой любимый Ленечка, что же с ним случилось…» Меня прорвало.

– Я предлагаю вам поехать ко мне домой. Клянусь, что приставать не буду, – неожиданно предложил мужчина.

– Может, сначала скажете, как вас зовут?

– Павел Семенович. Паша. А вас?

– Надя.

– Хорошее имя.

Вдали показался автобус.

– Вы едете со мной? – заторопился Паша.

– А вы не маньяк? – сама чуть не засмеялась от вопроса.

Паша, смеясь, быстро вынул из кармана паспорт, развернул его и дал мне в руки.

Автобус подошел к остановке, остановился, открыл двери и закрыл, поглотив нас.

Квартира Паши оказалась довольно милой и уютной. Женщиной в ней не пахло.

– Есть хочешь? – спросил меня Паша, как только я влезла в его домашние тапки.

– Хочу, – не задумываясь ответила я.

Паша открыл холодильник. Ничего себе! Столько и такой еды я давно не видела. «Может, я стоящего кадра подцепила?» – игриво подумала я.

«Стоящий кадр» в это время накрывал стол: апельсины, шоколадные конфеты, ликер…

В углу холодильника я увидела пельмени. Робко попросила: «Давай отварим…» Отварили. Наелись. «Ну, все. Сейчас приставать будет. Боже мой… Вдруг извращенец какой-нибудь?»

Он ушел застилать кровать, я медленно допивала чай, оттягивая время.

– Ты идешь спать? – раздался крик в мой адрес спустя несколько минут.

«В самом деле, ну не всю же ночь, как дуре, на кухне сидеть», – сказала я себе. И вошла в комнату.

– Ты будешь на кровати спать, а я – в кресле. Укладывайся, я не смотрю, – скомандовал Паша.

Сильно не раздеваясь, легла. Паша тоже лег и потушил свет.

Немножко помолчали. Я лихорадочно соображала, как бы прояснить все неясности. Делано смеясь, спросила в темноту:

– Ты на меня набросишься, когда я усну?

В темноте раздался вздох и прозвучал ответ, который вселил в меня еще больше тревоги:

– Я импотент. Спи спокойно.

Уткнувшись в подушку, подумала: «Точно маньяк. Ничего не может и поэтому убивает людей, когда они спят. Может, и в еду мне чего-нибудь подмешал. Не пора ли делать ноги?»

– Почему импотент? – не удержалась и спросила я. Ну день выдался такой, чтобы дурацкие вопросы задавать! Поздно уловив себя в нетактичности, добавила:

– Впрочем, можешь не отвечать.

– Почему же, отвечу. Жена мне изменяла всю нашу совместную жизнь, а прожили мы с ней немало: двоих детей сделали. Любил ее, и детей до сих пор люблю – хотя неизвестно, мои ли. Может, моего лучшего друга, с которым она встречалась. Ну, застукал я их, поругался, подал на развод, ушел к родителям жить. По детям стал скучать страшно. Подумал: фиг с ней, поговорю, прощу и будем жить по-прежнему. Я ж думал, она случайно, один раз мне изменила. Явился к ней. А как стали разговаривать, тут-то все и выяснилось. Сказала она мне, что всю жизнь со мной не жила, а мучилась, что друга моего любит, а со мной притворялась. Послушал я ее, да и стукнул легонько об стену. Смотрю: стена в крови, жена – без чувств. Все, думаю, убил. Слава Богу, что дети в школе были…

Паша замолчал.

«Раз он сейчас со мной разговаривает, то его не посадили. Раз не посадили, значит, не убил», – прокрутилось у меня в голове.

– Потом, – продолжил Паша, – накинул я веревку на детский турник и повесился. А спустя какое-то время очухался в больнице. Шея синяя, опухла, глотать невозможно. Как оказалось, жена пришла в сознание и скорую вызвала… Три месяца назад это было. С тех пор и импотент. Даже желание отсутствует.

– М-да, – протянула тихо я, – хорошая у тебя жена была.

В темноте было слышно, как тикают часы.

– Вообще-то я не зацикливаюсь на этом, у людей бывают проблемы и пострашнее, – Паша, казалось, утешал себя.

– Слушай, а когда ты с петлей на шее потерял сознание, видел что-нибудь?

– Ничего не видел. И все, что говорят о загробном мире, – неправда. Нет его. Нет ни черта, ни Бога.

– Может, ты потому ничего не видел, что смерть выбрал неправильную. Мало того, что самоубийство, так еще и через повешенье, как Иуда.

– Да я не думал об этом тогда…

– Если бы я захотела свести счеты с жизнью, то, наверное, спрыгнула бы с девятого этажа, – нервно хихикнула я.

– Нет, ты плохо придумала, – хмыкнул Паша. – В гробу каша лежать будет.

– Зато полетаю. А то жизнь – жестянка, ну ее в болото…

Наутро я проснулась живая, здоровая и невредимая. На журнальном столике рядом с кроватью, где я спала, стояла чашка с кофе.

– Давай быстрее ешь, а то я на работу опоздаю, – сообщил Паша, внося тарелку с бутербродом и двумя конфетами «Белочка» сбоку. – Впрочем, если хочешь, оставайся и живи у меня.

Ну надо же! Прямо как в любовных романах! «Прынц» только с проблемами, и коня нет.

– Ладно, – кивнула я. – Сейчас мне на работу надо, а в остальном – я подумаю.

– Да. Подумай. А я к тебе зайду на днях. Где ты живешь, я знаю.

Паша проводил меня до остановки, и мы разъехались в разные стороны.

Писательские и художественные наклонности

В то утро мы Ленькой помирились; Варе я сказала, что все напридумывала. Ленька великодушно простил меня и смылся «по делам». Когда я с подругой осталась наедине, она колко спросила:

– Придумала?

– Ну конечно, – ехидно кивнула я.

– И в постель он к тебе никогда не лез?

Моя рука, заносившая чайник на газовую плиту, невольно остановилась. Варя могла узнать об этом только из двух источников: от Леньки и из моего дневника, который я тайно веду с девятого класса. Лучше бы она узнала об этом от Леньки. Я внимательно поглядела на Варю и поняла, что мои худшие подозрения подтвердились.

– Откуда? – зная ответ, спросила я.

– Да, Надечка, оттуда…

– Ты прочитала весь?

– Весь. Но не бойся, я никому ничего не скажу. Кроме того, мне там многое неясно: ты великая шифровальщица.

– Варя, он сам лез! И ничего не было! Ты мне веришь?

Варя потерла лоб:

– Верю, разумеется. Ты меня никогда не обманывала.

Видя мое нарастающее удрученное состояние, Варя обняла меня и предложила:

– Давай считать, что я ничего не читала. А насчет Леньки… Ты моя лучшая подруга, я это знаю. Как и то, что он шляется. Но люблю я его, понимаешь?

После того как мы с Варей попили чаю, она стала мыть посуду, а я пошла на работу. Перед тем как уйти, нырнула незаметно в комнату и достала из съеденного молью валенка дневник. Это была зеленая толстая тетрадь в клеточку. Я быстро сунула ее под кофту и выскочила в общий коридор.

– Пока! – махнула Варе рукой, проходя мимо кухни.

– Ты опаздываешь! – донеслось вдогонку.

Я вышла на улицу и побежала в сторону полуразрушенных сараев, стоявших неподалеку. Там был тупик, скрытый от посторонних глаз, и стихийная помойка. Я дошла до того места, убедилась, что меня никто не видит, достала зажигалку и тетрадь. Ночью шел снег, под утро он прекратился и подул пронизывающий ветер. Зажигалка не хотела высекать огонь, а листы упрямо не желали загораться. Мои пальцы закоченели, я дула на них и продолжала бесполезные попытки уничтожить компромат. Тетрадь от ветра разложилась веером, и я увидела стихи, недавно написанные. Мне стало жаль уничтожать все, и, вырвав несколько страниц и сунув их в карман куртки, я изорвала остальные на мелкие кусочки и кинула на землю. Потом взяла грязную палку и, найдя на помойке пакет с объедками, подтянула его к себе и высыпала на кусочки бумаги.

Вечером пили за встречу, примирение, согласие и мир во всем мире.

Компания собралась обычная: я, Ленька, Варя и Романов. Хорошо выпили. Вдруг раскрасневшийся Ленька стал привязываться:

– А мне Варя сказала, что у нас Надя – писатель.

– Писает? – заржал Романов.

– Писает, писает… А мы, читатели, просим почитать. Хоть что-нибудь… трахательное! – Ленька карикатурно выгнулся и нечаянно расплескал водку.

– Да отвянь ты! – дернула его Варя.

Спиртное шибануло мне в голову и придало смелости. Я, как заправский оратор, встала и с пафосом произнесла вступление:

– Книгу, претендующую на Нобелевскую премию, я пыталась сжечь. Но рукописи не горят! И сегодня побалую вас поэзией.

– Давай, давай! – загоготали Романов с Ленькой, а Варя растерялась.

Я залезла в карман куртки и вынула измятые тетрадные листы:

– Прошу внимания!

Наступила относительная тишина.

– Про любовь! – отчеканила я.

Наверное, любовь прекрасна.Наверно, что-то неземноеДолжно проникнуть в человека,Чтоб чувство испытать такое.Я бы могла коснуться краемДуши своей такого чувства,Но ты и я… Мы твердо знаем,Что годы детства не вернутся.

– Клево! Давай еще! – захлопали в ладоши Романов с Варей, а Ленька загрустил.

– Слушайте еще. Притча. – Я глубоко вдохнула.

Спешу домой. Вдруг эта ночьМеня на улице застала.Она, разлуки, грусти дочь,В глаза взглянула мне устало.Тоска на плечи мне легла,Окутав холодом тревоги.Я глянула – кругом золаИ пепел на моей дороге.Я оглянулась – всюду мрак.Звезда с небес и то укрылась.Я крикнула: «Не надо так!»Ночь усмехнулась, зарезвилась.Смеясь, сказала мне: «Смотри,Вон там, вдали, огни мерцают.Там три свечи, и сердца триТебя, быть может, поджидают.Одно из них – сестра твоя,С пеленок ты за ней ходила.Другое – мать, она тебяКогда-то жизнью наделила.А третье – милый твой отец,Наставник, добрый твой учитель.Иди туда, чтоб наконецНайти тебе свою обитель.Иди же, время не тяни».Тотчас последовав совету,Я побежала на огниНавстречу маленькому свету.Мой путь так долог, так жесток,Но вот стою я у порога:«Тук-тук, пустите в свой мирок,Длинна была моя дорога.Мне одиноко, я дрожу,Мне холодно, прошу, пустите,Я долго в темноте брожу,И если было что – простите».Но что я слышу… Мать: «ОнаНас предала, позором крыла!Мы знаем: в темноте онаОдна по улицам бродила!»Отец: «Простим ей этот грех…Она, конечно, недостойна…Ведь, отказавшись от утех,Гуляла с мраком непристойно».Сестра заплакала. ОнаРодителей своих любила,Но в то же время я – одна,И ей меня так жалко было…»Я закричала. Нет тех слов,Какими можно оправдаться,Когда бываешь не готовСвятым и праведным казаться.«Ведь не нарочно, не со зла, —Сказала я, – так получилось…И если б знала и могла,Такое б вновь не повторилось…Я шла домой, сюда бежала,Надеясь, что поймут меня,Вдруг темнота врасплох застала,Исход спокойствия и дня.Я вас звала. Где были вы?В каком вы месте находились?Я так ждала, чтоб силы тьмы,Лишь вас завидев, расступились…»Моих упреков не желая слышать,Родители закрыли дверьНе только в дом. В свои закрыли души.И правда это. Мне поверь.С тех пор я не боюсь ночей,Я лишь гляжу сквозь них устало.Я – дочь тоски, мой дом – ничей,На мне тревоги покрывало.

После этого стихотворения мне никто не захлопал. Романов, восхищенно уставившись на меня, произнес:

– Ну, ты даешь! У меня знакомый корреспондент есть, он махом эти стихи напечатает! Чур, гонорар вместе со мной пропивать!

– Да кому нужны такие похоронные стихи! И хорош нас своей поэзией травить, а то совсем настроение испортишь! – огрызнулся Ленька.

– Давайте выпьем за хорошее настроение! – заорал Романов.

– Я посплю, пожалуй, – промямлила Варя и повалилась на диван.

– Вот, Надя, дочиталась. Из-за тебя мы потеряли человека. Варю-у-у-ха! – заблеял Леня, безрезультатно тряся подругу. Потом потерял к ней интерес и скомандовал:

– Наливайте.

Дни шли, и с деньгами становилось все хуже. Варя не могла найти хоть какую-нибудь работу. Ленька сказал, что его кто-то послал куда-то, и смылся, как мне показалось, точно по адресу. Срочно надо было что-то делать. Что я умею? Так… Везде и всюду, на углу каждого дома, рядом с объявлениями сектантов о том, что конец близок, наклеены красочные бумажки с предложениями работы симпатичным женщинам. Заманчиво, но… От проституции пока воздержусь. Варя, когда прикидывала в уме варианты, изрекла по этому поводу: «Мне еще жить с собой». Так… Умею рисовать. Не профессионально, но все же… А кому сейчас нужны картины? Никому.

Тем не менее на покосившемся остановочном столбе я прочла интригующее объявление: «Набираются люди, умеющие рисовать. Достойная оплата».

Явилась по адресу, указанному в объявлении. Оказалось, надо писать иконы: у зажиточных людей в Москве шевелились деньги и, по всей видимости, погибала совесть. Деловитый мужик выдавал таким же «художникам», как и я, загрунтованные дощечки и объяснял, какие иконы и откуда надо списывать. Назначил встречу через неделю в то же время.

Два дня срисовывала икону «Георгий Победоносец убивает змея». Получилось неплохо, на мой взгляд. Отнесла. Мужик забраковал.

– Знаете, – сказал, – лик у него не божественный. Потрудитесь еще немножко.

– Ладно, – говорю, а про себя думаю: «Перед тем как икону написать, месяц поститься да причащаться надо, чтоб лик божественный был. А ты хочешь за неделю у подмастерья святую вещь получить. Потом, может, еще и молиться на нее будешь, болван».