Молодость

Сальваторе не смог перебороть свой интерес. Он вошел в магазин и тут же узнал девушку – это была Катерина. Он снова почувствовал, что стареет, поэтому поспешил к ней. Катерина, казалось, вовсе не узнала его, но Кастеллаци не успел испугаться этому обстоятельству, так как мир опять переменил черты, став теперь просторной спальней в загородном доме. Теперь Сальваторе не был молод – ему было около сорока. Тяжелый запах крови и страданий был разлит по комнате. Он посмотрел на большую старинную кровать и чуть не потерял сознание – на кровати лежала Катерина с лицом, цвет которого не оставлял сомнений в том, что жить ей осталось считанные минуты. Сзади послышался противный шепот:

– Торопитесь, синьор! У Китти нет времени на вашу нерешительность!

Кастеллаци подошел к кровати и нагнулся к Катерине. Он хотел подбодрить ее, сказать, что она справилась и что с мальчиком все хорошо, но вместо этого смог произнести лишь:

– Прости, что не был с тобой.

Катерина открыла глаза, узнала его и улыбнулась:

– Бедный Тото, ты ведь всю жизнь будешь обвинять себя в этом… Сделай для меня кое-что.

– Конечно!

– Постарайся не ненавидеть себя за ту ссору.

Прежде чем Сальваторе успел что-то ответить, Катерина обмякла, и глаза ее закрылись. Кастеллаци поспешил ее поцеловать, чтобы успеть зацепить хотя бы кусочек ее души, но стоило ему приблизиться к Катерине, как мир вновь изменился.

Теперь это был Рим времен оккупации. Пыльный Рим, выцветший Рим, несчастный Рим. Серые люди куда-то вели Сальваторе и верного поклонника Лукреции Пациенцы лысого, угрюмого гитариста Пьетро. Кастеллаци не знал, что он совершил, но знал, что ему за это будет. Его с Пьетро и еще несколькими людьми затолкали в кузов армейского грузовика. Когда машина пришла в движение, из дома, из которого только что вывели Сальваторе, выбежала женщина. Она бежала за грузовиком, крича, что тоже виновна, и повторяя имя Кастеллаци. Только теперь он смог узнать в ней Катерину. Ее пытались удержать, и серые люди, и люди из собравшейся толпы, и даже какой-то священник, но никому это не удалось. Раздался выстрел. Катерина дернулась всем телом и упала на мостовую.

Мир изменился. Теперь Сальваторе был в военной форме. Он возвращался в Ривольтеллу. Возвращался живым, но проигравшим. Его сопровождали какие-то люди, которых он не знал, и которые не были ему интересны. Мысли Кастеллаци все время возвращались к шахматной партии, которую он проиграл накануне. Ривольтелла была в запустении, которое не сглаживал даже верный Родольфо. В доме пребывала лишь Катерина, которая, казалось, не была рада его видеть. Сальваторе пытался объяснить себе, почему равнодушие его жены ему неинтересно, но все время возвращался к шахматам, оценивая позицию с разных сторон. Ужин был наполнен разговорами, которые также совершенно не интересовали Кастеллаци. Внезапно раздался размеренный и очень тяжелый стук в дверь. Катерина подорвалась встречать очередного гостя, но Сальваторе остановил ее – он должен был встретить этого гостя сам. Видя тревогу жены, он поцеловал ее в щеку, даже не удивившись всей равнодушной вымученности этого жеста. Он знал, кто стучит в дверь, и был почти рад этому гостю.

И вновь все изменилось. Теперь Сальваторе был в каком-то красном мире и смотрел за Катериной со стороны. Она не могла найти себе места. Все время гуляла, находя отраду лишь в их сыне. Кастеллаци больше не любил ее, а она больше не любила его. Он созерцал ее метания со спокойствием уверенного в своей скорой смерти человека. Невольно улыбнулся неловкому роману Катерины со своим сослуживцем. Она мечтала выбраться из этого мира индустриальной устроенности, убежать куда-то. Ему было все равно, кроме того, он знал, что бежать было некуда.

Неожиданно образ как бы раздвоился. Сальваторе продолжал с холодным равнодушием следить за красной пыткой своей жены и в то же время уезжал куда-то на поезде, а Катерина провожала его и обещала ждать. Она говорила, что будет ждать его целую вечность, тысячелетия, если понадобится. Катерина плакала. Сальваторе не было все равно на ее слезы – он попытался утешить ее, хотя твердо знал одно: Катерина его не дождется.

Оба образа сблизились и столкнулись, оставив Кастеллаци в полной темноте. Через мгновение темнота ушла, и перед взором Сальваторе открылось новое место. Это была квартира Лукреции Пациенцы. Здесь на кровати Лукреции Пациенцы лежала, свесив ноги, обнаженная Катерина, а Лукреция сидела подле нее на полу, целуя и лаская ее колени. Кастеллаци с некоторой досадой обнаружил, что смотрит в глаза Лукреции, а не на ноги Катерины. Он чувствовал себя совсем старым и неуместным, хотя тело его было вполне молодо. Сальваторе захотел сделать шаг к двум женщинам, но наткнулся на непроходимо твердый воздух. Спальня Лукреции показалась Кастеллаци аквариумом. Неожиданно Катерина подняла голову и увидела Сальваторе. В ее взгляде была доброта, интерес, немного похоти, искренняя доброжелательность, но не было ни капли любви – Катерина не любила его. Сальваторе захотел отступить, но вновь наткнулся на твердый воздух – это он был в аквариуме, а не Лукреция с Катериной. Кастеллаци закрыл лицо руками, чтобы скрыться от этого кошмара, но через свои ладони провалился в новый кошмар.

Катерина сидела на невысоком заборе в поле. Сальваторе знал это место – это было старое оставленное поместье близ Неаполя. Стояло лето. День был жаркий, но ветреный. Ветер играл в ее волосах и в подоле платья. Катерина ждала его, но Сальваторе не мог подойти. Его вообще здесь не было, и Катерина это знала. Вместо Кастеллаци к ней подошел какой-то потерянный мужчина, который начал о чем-то с ней разговаривать. Он не был ей интересен. Мужчина попросил у Катерины закурить и устроился на заборе рядом с ней. Катерина продолжала смотреть на старую дорогу. Сальваторе смог очень хорошо рассмотреть ее лицо в этот момент – Катерина решила для себя, что если он не придет в ближайшие пять минут, значит, не придет никогда. Значит, она одна воспитает их сына. Одна будет засыпать по вечерам и просыпаться поутру. Одна будет преодолевать все трудности, которые поставит перед ней жизнь. Пять минут прошли. Катерина продолжала курить. Мужчина продолжал говорить. Сальваторе так и не пришел. Неожиданно старый забор не выдержал веса двух взрослых людей и сломался, опрокинув их на землю. Треск ломающегося дерева оглушил Кастеллаци.

Он пришел в себя в каком-то очень странном городе, в котором все время шел дождь. Купив себе ужин, Кастеллаци поднялся в свою квартиру. Здесь царил бардак. Черно-белые фотографии, пианино с откинутой крышкой и оружие мешались с пустыми бутылками из-под выпивки и разбросанной одеждой. Сальваторе признавал, что это его жилище, но не помнил, как и когда он создал этот хаос. Мысли Кастеллаци вообще были очень размыты. Раздался звонок в дверь. Катерина была в блестящей форме. Дорогое пальто, причудливая прическа, яркий макияж – она была в настолько прекрасной форме, что перестала быть собой. А еще она отчего-то держалась совсем отчужденно. Катерина говорила о чем-то, Сальваторе что-то отвечал. Она собралась уходить, но он перекрыл ей выход. Кастеллаци не хотел больше упускать ее, хотел узнать ее снова. Он произнес:

– Поцелуй меня.

Она дала ему пощечину, от которой он даже не дернулся.

– Поцелуй меня.

Она попыталась вырваться, но он не пустил ее.

– Поцелуй меня.

Катерина сдалась и поцеловала его. Сальваторе тут же открыл ей выход, но она не воспользовалась этим – она осталась с ним.

Теперь они были в каком-то ресторанчике, в котором столики были исполнены, как салоны роскошных американских авто. Катерина теперь была еще меньше похожа на себя, но Сальваторе все еще мог ее узнать. Они были в каких-то очень странных отношениях, как будто виделись впервые, но при этом все друг о друге знали. Она рассказала о своей неудавшейся карьере в кино, он удивился высокой цене на коктейль. Парень, косящий под американского рок-музыканта, объявил танцевальный конкурс.

– Пошли, потанцуем!

– Думаешь, стоит?

– Слушай, тебе ведь сказали развлекать меня и выполнять мои пожелания, сейчас я желаю выиграть этот конкурс!

Сальваторе танцевал лучше нее. Причем изрядно. Впрочем, всех остальных они оба превосходили многократно, поэтому приз достался им легко.

Кастеллаци увидел свое отражение в зеркале. Теперь у него болело все тело, он опирался на трость при ходьбе, хотя еще не был стариком. Но большей проблемой было то, что Сальваторе не мог остановиться, повторяя одну и ту же фразу. Это не был акт самовнушения – он просто напросто не мог перестать говорить эти слова.

– Я сниму новый фильм… Я сниму новый фильм… Я сним…

Сальваторе зажал себе рот рукой, но это не помогло – он продолжал бубнить эту фразу.

– Новый фильм… Это будет новый фильм… Новый… фильм… Я сниму новый фильм… Новый фильм…

Неожиданно Сальваторе почувствовал, что больше не вынужден говорить эти слова, однако он продолжал говорить их, глядя на себя в зеркало. Теперь он был убежден:

– Я сниму новый фильм. Это будет новый фильм! Новый фильм! Я сниму его!..

Кастеллаци прервал себя и вспомнил о чем-то очень важном. В зеркале слева от своего лица он увидел отражение Форнарины.

– Черт! Все не то! Мусор! Мусор! Мусор!..

Сальваторе пришел домой после тяжелого съемочного дня. Правда, пришел он не прямо со съемок, а из «Волчицы», где великолепно провел время в компании девушки, выдуманное имя которой уже вылетело у него из головы. Катерина, как и всегда, была дома.

– Как тебе паста, дорогой?

– Нормально. Слегка передержана, как всегда.

– Прости, я стараюсь отливать ее пораньше, но все время не выходит.

– Это же не так сложно…

– Да, я понимаю, прости… Как прошел твой день?

– Нормально.

Катерина сварила кофе для Сальваторе, принесла ему ежедневную газету и ушла мыть посуду и готовить еду на завтрашний день. Кастеллаци привычно чертыхнулся с отвратительного кофе – Катерина так и не научилась варить его хотя бы сносно – и углубился в газету. Через пять минут он отложил газету и устало потер глаза – с самого возвращения домой Сальваторе мучился каким-то странным чувством. Как будто какое-то воспоминание пыталось всплыть в его разуме, но никак не могло пробиться на поверхность. Он неслышно прошел на кухню и встал в дверном проеме.

Катерина тщательно мыла кастрюлю. Ее плечи были поникшими, одежда старой и изношенной, сама она была совсем неопрятной. Все мысли ее были сконцентрированы на чистоте кастрюли. Сальваторе подошел и положил руку ей на плечо.

– Еще есть кофе на плите, дорогой. Я сейчас налью.

– Посмотри на меня.

Она оглянулась, не отвлекаясь от кастрюли, и улыбнулась такой улыбкой, которой Кастеллаци не был достоин – он вдруг очень отчетливо это понял.

– К черту кастрюлю, Катерина…

– Подожди, немного осталось, дорогой.

Сальваторе закрыл воду, после этого он взял Катерину за плечи обеими руками и развернул к себе лицом.

– Что это ты сегодня, Тото?..

– Катерина, почему ты позволила мне сделать это с тобой?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты счастлива?

– Конечно…

Катерина опустила глаза, пряча свою неискренность. Сальваторе аккуратно взял ее голову своими руками и повернул лицо к себе:

– Ты лжешь. Ты несчастна, Катерина. Когда мы с тобой занимались любовью днями напролет, ты была счастлива, когда ты продала свою первую картину, ты была счастлива, когда мы воссоздавали сцены Старых мастеров вживую прямо в нашей квартире, ты была счастлива. А сейчас ты несчастна. Прости меня за это, прости за все…

– Хорошо…

Катерине было очень неудобно под его взглядом, и Сальваторе отпустил ее. Он отошел к стене и сполз по ней на пол. Кастеллаци вдруг начал испытывать отвращение ко всей мебели в их квартире.

– Я ведь не был таким раньше…

Она так и осталась стоять у раковины, опустив лицо.

– Нет, не был. Раньше ты был добрее ко мне, но после того случая…

– Какого случая?

Катерина, наконец, посмотрела в глаза Сальваторе без всякого принуждения. В ее глазах стояли слезы, но смотрела она зло:

– Ты хочешь, чтобы я произнесла вслух?! Думаешь, что я недостаточно терзаюсь этим?! Хорошо, Тото! После того, как я убила нашего ребенка, чтобы спасти свою жизнь! Все?! Доволен?!

– Боже… Неужели я превратил твою жизнь в ад, обвиняя в этом?

– Да что с тобой такое сегодня?! Обычно ты просто меня не любишь, но сегодня ты решил еще и помучить меня…

Сальваторе с трудом поднялся на ноги и обнял ее, несмотря на вялое сопротивление. Катерина плакала.

– Я больше не хочу, чтобы это мешало нам, слышишь? Больше никакой ненависти, никаких обид, никакого осуждения. Не хочу больше этого! Не хочу! Не хочу!..

– …Синьор, вы живы?

Кастеллаци с трудом открыл глаза. Он лежал на спине, прямо на холодной земле рядом с могилой Катерины. Над ним стоял мальчик лет восьми.

– Ты кто?

– Карло… Карло Д'Амато, синьор.

– Что ты делаешь на кладбище, Карло Д'Амато?

– Мы с мамой пришли к моему отцу… Вы ведь не мертвец, синьор?

– А как ты думаешь?

– Думаю, что нет.

– Почему ты так решил?

– Ну, вы похожи на мертвеца, но вы ведь умеете говорить…

– А ты думаешь, что мертвецы не умеют разговаривать?

Карло посмотрел на него с ужасом, к которому, правда, примешивался искренний интерес:

– А они умеют, синьор?

– Еще как! Я вот, например, все никак не могу заставить их замолчать.

Мальчик серьезно кивнул. Сальваторе же не отказал себе в улыбке, когда представил, что приключится с матерью юного Карло, когда он расскажет ей о том, что мертвецы умеют разговаривать. Улыбка почему-то получилась очень болезненной.

– Вам не холодно, синьор?

– Холодно. Очень холодно.

– Может быть, это из-за того, что вы лежите на земле?

– Да, скорее всего из-за этого…

Сальваторе попытался подняться. Он не знал, сколько пролежал на голой земле, но его спина уже не говорила ему за это спасибо. «Хорошо хоть пиджак не сильно испачкал – земля сухая, к тому же вся в опавших листьях…»

– Вам помочь, синьор?

– Не стоит, Карло. Беги-ка лучше к маме, пока она не начала тебя искать.

Карло послушался, однако отойдя на пару десятков шагов, повернулся, судя по всему, чтобы проверить, что Сальваторе смог встать. Кастеллаци кивнул мальчику, показывая, что у него все в порядке и лишь после этого Карло убежал к женщине, одетой в траур, которая была видна между могил. Сальваторе оглянулся – он был один среди мертвецов. После этого Кастеллаци посмотрел на скульптуру на могиле Катерины. Как же ему хотелось откинуть эту искусно вырезанную мраморную вуаль и поцеловать ее в последний раз. Сальваторе погладил холодную щеку Катерины, потом не удержался и все же поцеловал холодные губы прямо через вуаль. Сделав это, Кастеллаци пообещал себе не оглядываться, уходя с кладбища, и исполнил это обещание. Над Верчелли начинался легкий, первый в этом году снегопад.

Глава 19

Предательство

Чиро Бертини вдохнул прохладный ночной воздух и закрыл глаза. Он чувствовал себя совершенно несчастным. Маленький красивый мирок, который он успел выстроить в своем разуме, был смят тяжелым молотком реальной жизни. Все попытки Бертини наладить отношения с Сандрой разбивались о стену равнодушия, которую она возвела вокруг себя. И с каждой минутой девушка отодвигала эту стену все дальше и дальше, вытесняя Чиро из своей жизни.

Сегодня она весь день старательно избегала его взгляда. Под конец смены это настолько надоело Бертини, что он твердо решил дождаться Сандру на проходной, взять за плечи и заставить посмотреть себе в глаза – это была бы совершенно отвратительная сцена, но Чиро было все равно. Ему безумно надоела эта отчужденность, и он не собирался сдаваться без боя.

Каким-то удивительным образом Сандре удалось выскользнуть с завода, миновав Чиро – молодой человек вновь чувствовал себя обманутым и разочарованным. Домой не хотелось совершенно, и Бертини отправился шляться по вечернему городу. Через час молодой человек обнаружил себя, кидающим камешки в Тибр.

«Пора кончать с этим! Если Сандра больше не хочет быть со мной, пусть так и скажет. Или пусть хотя бы скажет, что мне нужно сделать, чтобы вернуть ее расположение… Две недели, Чиро! Как ты ухитрился настолько сильно вляпаться за какие-то две недели?..»

Урвав букет в уже закрывавшейся лавке, Бертини направился к дому, в котором жила Сандра. В течение всего пути Чиро не покидало какое-то неприятное чувство. Молодому человеку казалось, что он увяз в болоте и медленно уходит в грязную воду. Он почти готов был поддаться этому странному влечению вниз, но заставил себя воспрянуть духом, покрепче схватился за букет весьма уставших роз и поспешил к длинному несимпатичному дому, который сейчас казался ему самым прекрасным из дворцов Рима.

Перед домом все было как обычно, кроме одной детали: прямо на дороге был совсем неаккуратно припаркован роскошный автомобиль. Новехонький темно-синий кабриолет Альфа Ромео 2600 буквально вызывал на бой всех хулиганистых подростков рабочего квартала. Он был смел и упивался собственным великолепием, отметая все обвинения в своей неуместности.

Дверь подъезда открылась, и на улицу вышел Фабриццио Пикколо. Чиро мгновенно и совершенно определенно понял, зачем он здесь. Молодой человек отступил в тень и стал наблюдать. Как и ожидал Бертини, кабриолет принадлежал Пикколо. Фабриццио устроился на водительском сидении и завел двигатель. На улице было довольно прохладно, поэтому крыша была поднята. Пикколо включил в салоне свет и придирчиво осмотрел свое лицо в зеркале заднего вида. «Чертов павлин!..»

Дверь подъезда вновь отворилась, и случилось то, чего Чиро ждал, но во что отчаянно не хотел верить – на улицу вышла Сандра. Бертини обессилено привалился к стене. Чувствовать себя обманутым ему тоже уже приходилось, но, как и все остальное с Сандрой, сейчас он испытывал это чувство как будто впервые. Девушка не была похожа на себя. Идиотские туфли с высоким каблуком, нелепая наигранная томность жестов, искусственный смех, которым она сопровождала едва ли не каждую фразу Фабриццио. Сандра очень хотела понравиться этому франту.

Автомобиль слегка дернулся и сорвался разгонять ночную тьму. Альфа Ромео уносил двоих в мир дорогих ресторанов и роскошных драгоценностей, морей шампанского и полной бессмысленности. А Бертини остался в дремлющем рабочем квартале, укрывшись в густой тени, как какой-нибудь ночной грабитель. Сандра уехала из его жизни и никогда не вернется – Чиро очень хорошо это понял. Он поднес букет к лицу, чтобы почувствовать запах роз – розы пахли ничем. Вопреки всему, молодой человек улыбнулся.

Следующие несколько часов он блуждал по городу, пытаясь не думать ни о чем. Подарил букет какой-то изможденной женщине, которая попыталась развести его на «развлечения за небольшую плату». Нарвался на какого-то смешного парня, который все крутил у него ножом перед носом, но совершенно не был готов к тому, чтобы пустить нож в дело. В третий раз в жизни закурил и в третий раз в жизни вывернулся наизнанку от одной сигареты. Таким Рим перед Чиро еще не представал. Город как бы пытался изнасиловать сам себя, а молодой человек посматривал на это немного свысока и смеялся.

Неожиданно Бертини обнаружил себя у двери квартирки Комиссара. Теперь у него не было причин отказываться от предложения Бородача, зато было желание уменьшить количество двуличных мерзавцев в городе. Чиро постучал. Через время послышался голос:

– Войдите.

Бородач стоял в позе стрелка и целился в молодого человека из пистолета.

– Добрый вечер, Бородач.

– Что тебе нужно?

– Я передумал насчет твоего предложения.

– Это так не работает, Чиро – откуда мне знать, что ты не передумаешь снова, когда дойдет до дела?

– Неоткуда, но, в конце концов, тогда ты сможешь просто пристрелить меня, как труса и дезертира.

Казалось, Бертини удалось огорошить Бородача, потому что тот даже пистолет опустил после этих слов.

– Ты что, пьяный что ли?

– Не капли сегодня, Бородач.

– А хочешь?

Теперь пришло время Чиро удивляться – похоже, ему удалось заинтересовать Бородача. Тот убрал пистолет в кобуру и, не дождавшись ответа Бертини, отправился в кухоньку за вином. Только теперь в голову Чиро пришел вопрос, который должен были возникнуть сразу, как он вошел в квартиру:

– А где Комиссар?

– Ансельмо сегодня поехал к сестре, она живет в Торре-Каетани, вернется завтра… Не хочет Комиссар всем этим заниматься. Совсем постарел. Он так хотел разыскать этого Мал… этого адвоката, а теперь готов его отпустить. Пей.

Чиро последовал пожеланию Бородача и сделал приличный глоток. Только теперь молодой человек почувствовал, что изрядно замерз, шатаясь по городу. Бородач тоже сделал глоток, после этого заговорил:

– В нашей работе перепадам настроения не должно быть места. Мне по-прежнему нужен еще один человек, но если ты в деле, то ты в деле до конца и никакого обратного пути для тебя нет. Я раскрою перед тобой все карты и не стану рисковать, оставляя за спиной человека, который знает обо мне, но не связан со мной порукой. Поэтому, Чиро, даю еще один шанс уйти. Если останешься – останешься до самого конца нашего предприятия.

Теперь Бертини вспомнились не объятия с Сандрой у моста Сикста, а рассказ синьора Кастеллаци о неудавшейся попытке попасть на фронт. Чиро выпил еще и ответил:

– Я понимаю это, Бородач. Как я уже сказал, ты имеешь полное право меня убрать в случае, если я решу дать задний ход – это будет честно.

Итало посмотрел Чиро прямо в глаза. Молодой человек выдержал этот взгляд и, даже, смог, как ему показалось, немного смутить Бородача. Тот неожиданно усмехнулся:

– А ты изменился за эти несколько дней, парень… Значит так, нашу цель зовут Фабио Малатеста. Он адвокат. Работает на Социальное движение, как мне удалось узнать, он связан еще с несколькими группировками по всей стране. Убежденный чернорубашечник, военный преступник: в 1945-м приказал расстрелять десять человек по подозрению в партизанской деятельности и это только то, что мы точно знаем. Очень осторожен. Всегда ходит с телохранителем и сам вооружен… Ты умеешь обращаться с оружием?

– Ножи неплохо кидаю.

– Не то! Огнестрельное оружие я имею в виду.

– Нет, не умею.

– Очень жаль, придется учиться, но это потом… Так или иначе, открытое нападение не годится – с таким противником нам не избежать перестрелки и даже если мы сможем достичь цели, после такой шумихи карабинеры нас из под земли достанут. Адвокат живет вместе с женщиной и вот она ходит без телохранителя и без оружия…

Бородач замолчал, ожидая, очевидно, каких-то комментариев от Чиро, но молодой человек просто кивнул, показывая, что понимает ход мыслей Итало.

– Теперь слушай внимательно. Дальше тянуть нельзя – атаковать нужно в ближайшие дни. С каждым днем промедления риск того, что адвокат или его охранник обнаружат слежку, увеличивается. Я вообще удивлен, что ее до сих пор не раскрыли. Завтра ты позвонишь на фабрику и скажешься больным. Насчет прикрытия не беспокойся – мой знакомый доктор организует тебе нужную справку. После этого мы поедем к дому адвоката и там разделимся. Я прослежу за ним, а ты за домом и, если жена адвоката куда-то пойдет, за ней. Держись на расстоянии, на цель не выходи, запоминай всех гостей, если таковые будут. Это понятно?

– Да.

– Хорошо, далее: вечером я покажу тебе место, где мы будем держать ее, пока не закончим. Там никто не бывает, поэтому проблем возникнуть не должно. Я организовал там некоторые удобства, все-таки женщина уже немолода, а наше предприятие может затянуться.

Послезавтра ты также не выходишь на работу. Мы едем к дому адвоката и дожидаемся, пока он уйдет, а его жена выйдет из дома…

– А если она не выйдет?

– Не перебивай, слушай. У меня есть их номер телефона, поэтому, в этом случае я попытаюсь ее выманить. После этого мы похищаем ее – надеюсь, угрозы оружием хватит, но будь готов применить силу. Мы привозим ее на место, и ты остаешься с ней. Никаких имен, никаких названий, а лучше, вообще никаких разговоров. Я дам тебе маску, поэтому лица твоего она увидеть не должна. Когда женщина будет у нас, я организую встречу с Малатестой один на один, устраняю его, после этого возвращаюсь к тебе и мы отпускаем женщину, отъехав подальше от убежища… Теперь слушай очень внимательно, Чиро: если я не вернусь или не дам о себе знать другим способом, ты выжидаешь сутки, после этого звонишь из телефона-автомата карабинерам и сообщаешь адрес убежища, а после этого бежишь оттуда так быстро, как только можешь. Если меня схватят, сутки я постараюсь выиграть. Это понятно?

– Да.

– И еще одна вещь… Чиро, Комиссар ни о чем не должен знать. Он против плана с похищением и скорее откажется от акции вовсе, чем позволит мне похитить эту женщину. Действуем вдвоем, понял меня?