Делия

Теперь уж я понимала, насколько опрометчиво было с моей стороны осуждать Лину за вечное стремление произвести впечатление. Я носила только те платья, которые ОН хоть раз похвалил, говорила с ним только на интересующие его темы и даже сама иногда покупала билеты в кино – разумеется, только на те премьеры, которых он особенно ждал. Я бросила все силы на то, чтобы нравиться одному-единственному человеку – не от большой любви, скорее от одиночества. По сути, я делала то же, что в период дружбы с Настей.

И все равно он бросил меня. Нет, не было никаких драматических речей и сцен, он просто постепенно ушел в тень. Сначала мы стали видеться реже – у него все время находились срочные дела, – потом общение свелось к телефонным звонкам и электронным письмам, но мои сообщения все чаще оставались без ответа, телефон неделями молчал… и, наконец, все затухло окончательно. Я потеряла смысл существования. Я была вырубленным лесом, одиноким путником в пустыне с внезапно пересохшим оазисом, коллекционером, потерявшим самый ценный экземпляр своей коллекции…

Именно в этот период я вдруг стала любить тактильные контакты, даже случайные: казалось, когда меня касаются, я убеждаюсь в своем существовании и чувствую себя не такой одинокой. Я как никогда нуждалась в поддержке и стала все чаще вспоминать Лину – единственную, кто хоть когда-то был со мной искренен. Конечно, думала я с тоской, Лина сейчас была бы рядом – и поговорила бы со мной, и отвлекла бы, и заставила даже, может быть, взглянуть на ситуацию под другим углом. Но я еще не сформулировала для себя одну простую истину: если бы Лина была рядом, меня никогда не переклинило бы на этом малосимпатичном субъекте. Я поняла это намного позже – наверное, года через два.

В мае вышла замуж тетя Роза, а я была так зла на весь мир, что не только не радовалась за нее, но и расстраивалась. Даже она больше не одинока, а я… Впрочем, плюс в ее браке для меня все же был: разговоры с тетей Розой по телефону стали не так обременительны. Она по-прежнему много болтала, но теперь все чаще говорила о том, как у нее все хорошо и как она счастлива.

Мучительное лето перед одиннадцатым классом. Родители расспрашивали, куда я хочу пойти учиться, уже начали копить деньги на курсы и репетиторов, но я была разбита, разочарована в жизни и не хотела ни слышать, ни думать о таких «пустяках». Снова зациклилась на том, чтобы найти подругу, сделала попытку сблизиться с одной девчонкой – тоже из интернета, – но ее жизнь была куда более насыщенной, чем моя, ей некогда было общаться в виртуальном пространстве. Она много времени посвящала учебе на фотографа, и, вдохновившись ее примером, я попыталась возродить в себе интерес к моему единственному стоящему хобби: начала новый роман. Как ни странно, что-то даже получалось.

Конец августа прошел на волне творчества. В городе было безумно жарко, и часть родительского отпуска мы провели на даче. В голове засела такая картинка: мама учит меня варить компот из сливы, показывает, сколько надо сыпать сахара, я киваю, а сама думаю о своих героях.

Потом – одиннадцатый класс. Я остановила выбор на филологическом факультете университета, и теперь уже времени на тоску не оставалось. Почти каждый день я ходила на какие-то курсы и усердно занималась в школе – надо же было получить хороший аттестат. Тетя Роза вновь начала всех напрягать – теперь, позвонив, она принималась подробно рассказывать, куда они ходили с мужем, что она готовила ему на завтрак и какие новости у него на работе. Мама с папой предполагали, что это еще цветочки – когда появится ребенок, придется разговаривать о детском питании и памперсах. Впервые услышав об этом, я засмеялась, но потом подумала: а почему бы ей не родить? Тетя Роза всегда казалось мне старой, но на самом деле ей было всего тридцать шесть. Не шестьдесят же.

Однажды на перемене я случайно столкнулась с Линой. Теперь она стала совсем взрослая и чужая, с короткой стрижкой, на каблуках, и мне даже легче было видеть ее такой и осознавать, что прежняя Лина в ней умерла, а значит, тянуться к этой не имеет смысла.

Подкрашивая губы перед зеркалом в женской уборной, она сообщила мне будничным тоном, что собирается поступать в Питере. Мол, папа, хоть и давно не живет с ними, все время помогает материально и обещает покрыть все расходы. И я сказала ей, что она удивительно отважная: ее не пугают чужой город, отсутствие близких рядом, новая жизнь… Лина пожала плечами: да ладно, ерунда. И я вдруг спросила, не передумала ли она в восемнадцать лет менять имя и выходить замуж.

Она обратила в мою сторону изумленный и, кажется, почти нежный взгляд: «А ты много чего помнишь… Делия». А я и не скрывала, что не страдаю склерозом. Мне захотелось даже обнять ее – не эту, а ту, прежнюю, и ей меня вроде бы тоже, но все это было как-то глупо, к тому же мы находились в не очень подходящем для этого месте, поэтому в итоге улыбнулись друг другу и, как всегда, разбежались.

Конец учебного года. Экзамены. Выпускной. Поступление и всякая бюрократическая мура, которой я не привыкла заниматься: сдать документы – забрать документы – расписаться здесь – получить эту бумажку, ту бумажку… Мне начало уже казаться, что мир вокруг состоит из людей, которые ждут от меня каких-то бумажек: в гастрономе и то нужны купюры.

Родители волновались зря: я поступила на филфак. Бесплатно. И почти сразу убедилась, что там безумно скучно: мы изучали мертвые языки, до неприличия глубоко вкапывались в литературу, а на семинарах обсуждали (утрирую, но не так уж сильно) уместность семикратного употребления буквы «л» в третьей строчке на семьдесят четвертой странице двадцать первого издания «Страданий юного Вертера». Не знаю, чего я ожидала, выбирая именно этот факультет, но итог меня разочаровал.

На нашем курсе из шестидесяти пяти человек было всего пять мальчиков. Один из них был ботаном, похожим на кролика из «Винни Пуха», второй – низеньким и толстым шестнадцатилетним (если не пятнадцатилетним) вундеркиндом, третий получал уже второе образование и почти не появлялся на парах из-за работы. Четвертый и пятый были лучшими друзьями, решившими откосить от армии на филфаке в компании кучи девчонок. Оба занимались исключительно коллекционированием девушек. Один из них мне немного нравился, но я совершенно не собиралась влюбляться, к тому же он не проявлял ко мне никакого интереса.

Но все это было в общем-то неважно, потому что я наконец-то нашла Идеальную Подругу.

Ее звали Аня, и это была дружба с первого взгляда.

На этой ноте заканчивается тетрадь, отложенная мной. В ней почти нет главных героев этой истории – Лины, Коли, Маши, – зато есть много-много меня: моих страданий, жалоб и слез. Поверьте, все это даже убежденного оптимиста выбило бы из колеи. А потом еще начинается подробное описание экзаменов и вообще процесса поступления… Нет, мой читатель, кем бы он ни был, заслуживает того, чтобы я сжалилась над ним и заботливо протянула ему руку, дабы он перешагнул через три года моей жизни и ступил на твердую почву моего семнадцатилетия. Итак…

Часть 5

«Дружба должна быть прочною штукой,

способной пережить все перемены температуры

и все толчки той ухабистой дороги, по которой

совершают свое жизненное путешествие люди».

(А. И. Герцен)

Это была дружба с первого взгляда. Ну, или почти.

– Привет. Ты не в курсе, где у нас сейчас пара?

Я окидываю ее взором. Миловидная, худенькая, улыбка слегка застенчивая. Несмотря на жару (второе сентября, практически лето), на девушке платье, закрывающее руки, колени и даже шею.

– Привет. Кажется, в сто первой.

– Извини, не представилась! Я тебя вчера мельком видела в большой аудитории, когда декан приветственную речь произносил. Я Аня.

– Оля.

На лекции мы сидим уже вместе. После двадцати минут пары я снимаю джинсовую куртку, надетую на легкую футболку.

– Душно? Мне тоже, – вздыхает Аня.

– Еще бы, ты так одета. – Почему-то я ощущаю, что вправе делать ей подобные замечания – между нами нет неловкости, обычной для общения почти незнакомых людей. И я точно знаю, что она чувствует то же самое.

– Я всегда так одеваюсь, – шепчет Аня. – Стесняюсь своей фигуры.

– Ты?! Но ты такая худая…

– Вот именно. Кожа да кости. Я вешу сорок два килограмма.

– О господи! Ты что, вообще ничего не ешь?

Она посмеивается и сообщает:

– У меня зверский аппетит. Перед выходом в универ я съела три больших бутерброда и кусок пирога, а сейчас опять хочу есть. Пойдем в столовую на перерыве?

– Конечно… Послушай…

– Нет, никакой булимии, глистов, страшных болезней и прочего. Я просто такая.

– Пф-ф, я бы не спросила!

– Но правда же подумала об этом?

– Да тьфу… если только на секундочку. Я хотела сказать другое: можно же как-то подобрать одежду – попробовать, например, свободную кофту с узкой юбкой… У тебя ведь отличные ноги!

– Ноги еще ничего, а вот сзади обтягивать нечего, так что узкие юбки мне противопоказаны.

– Так… по магазинам одна ходишь?

– В основном.

– Завтра идем вместе. А то ты, по-моему, чересчур самокритична. Со стороны-то виднее.

– Хм… почему бы и нет, давай.

Благодаря мне Аня стала носить кофточки с декольте. Признаюсь, уговорить ее на это удалось не в первый и даже не в пятый наш совместный поход за покупками, но все-таки я это сделала!

– Да, с бюстгальтером пуш-ап смотрится куда не шло, – согласилась она однажды, стоя в примерочной, и я мысленно отпраздновала победу. – А тебе не кажется, что у меня чересчур выпирают ключицы?

– Ни капли не выпирают, – заверила я. – Ты прекрасна. Если купишь это, от поклонников отбоя не будет.

– Сомневаюсь, – вздохнула Аня и, задернув занавеску, стала переодеваться. – Но это я возьму.

– Почему сомневаешься-то?

– Если честно, я не избалована мужским вниманием. Меня немного дразнили в школе за худобу. И я до сих пор ни с кем даже не целовалась.

– У меня с личной жизнью тоже все было не фонтан, – хмыкнула я.

– Но у тебя хотя бы был парень! – донеслось из-за занавески.

– Ага, вроде как мы встречались. Но у нас было от силы пять-семь поцелуев. И это было в десятом классе. А до него – вообще смех. – Я вспомнила Диму и свой первый поцелуй и действительно начала посмеиваться.

– Про курортный недороман ты рассказывала, – сообщила Аня и, выйдя из примерочной, вздохнула. – А мне и рассказать-то нечего.

– Просто у тебя все впереди, – с умным видом произнесла я, впервые чувствуя себя многоопытной в любовных делах.

Когда мы вышли из магазина, на меня напала сентиментальность, и я разоткровенничалась:

– Мне ведь даже не интересно, где они сейчас, чем занимаются… единственный, о ком бы я узнала – это…

– Коля, – подсказала моя лучшая подруга, надевая перчатки.

– Именно.

– Наверное, где-нибудь в физкультурном институте.

– Пожалуй. Встречается с однокурсницей…

– И я даже расскажу тебе, как он в нее влюбился. У них была новогодняя вечеринка, и там он впервые увидел ее не в спортивной одежде и с высоким хвостом, а в платье, с распущенными волосами…

– Ага, она сама подошла и спросила, не хочет ли он выпить с ней шампанского…

– …и тут он вдруг заметил, какие у нее бездонно-синие глаза…

– Ну как тут было не пропасть?!

– Я его понимаю!

Мы расхохотались над очередным продуктом совместного творчества. Аня тоже когда-то писала – правда, не романы, а стихи, но тяга к творчеству в ней была, так что истории подобные этой мы сочиняли на каждом шагу. Но на сей раз мне было не слишком весело, и, видя это, она быстро прекратила смеяться. Аня всегда тонко меня чувствовала.

– Слушай, Оль, я есть хочу.

– Кто бы сомневался, – ухмыльнулась я.

– Я хочу мороженого.

– Внезапно.

– И съесть его прямо на улице.

– Отличная идея, если учесть, что на дворе начало марта.

– Значит, ты не со мной?

– Я-то?! С тобой, разумеется!

Мы выскребли все, что у нас осталось (я забыла кошелек, а Аня потратила все на покупки) – я нашла под подкладкой пуховика три рубля, а у нее было пять. Купили один сливочный пломбир на двоих.

– Дурочка, ты что – такими большими кусками! – заорала я, когда Аня решительно сделала первый укус.

– Сама дурочка. Я же сказала, есть хочу. Перчатки надень, а то рука замерзнет. – Она протянула мне заледеневшее мороженое.

– Да ладно, стаканчик-то вафельный, – проворчала я. – Ай, холодный!

– Я же сказала, надень перчатку! Хоть одну!

– Ну ладно, ладно, уговорила…

Пять минут спустя.

– Ну как, не замерзла? – осведомилась Аня.

– Не-а, – весело соврала я.

– И я тоже, – так же радостно соврала она. – Но когда придем к тебе, надо все-таки выпить чаю.

– Горячего.

– Очень. И с теми божественными рогаликами…

– Ты вчера все доела.

– Так купим новые!

– Да?

– А, черт. Денег-то нет.

– Да ладно, я пошутила. Осталось несколько штук. Родители все равно их не едят.

– Тьфу, зачем пугала-то?!

– Да это так, чтобы в тонусе тебя держать.

– Ты отвратительна!

– Ты еще хуже!

Потом я вспоминала этот день как один из лучших в моей жизни. Хотя вечером произошло кое-что странное.

Аня ушла от меня в половине восьмого – темнело еще рано, а ехать ей было неблизко. Я одолжила ей деньги на проезд, закрыла за ней дверь и собралась посмотреть очередную мелодраму – меня опять на них потянуло. Теперь у меня в комнате появился свой телевизор, и я могла смотреть их, никому не мешая, прямо со своего дивана. Но на сей раз, стоило мне поставить диск, устроиться поудобнее и закутаться в плед, раздался телефонный звонок.

– Ма-ам, возьми! – крикнула я.

– Если это опять Роза, которая хочет рассказать, как у ее сынишки режутся зубки… – громко заворчала мама.

– Ладно, я знаю, сегодня моя очередь, так что если увидишь на дисплее ее номер…

– Нет, это не она. Ладно, возьму.

Через полминуты мама появилась на пороге с телефоном.

– Тебя.

Это было странно – мне давно уже никто не звонил на домашний. Даже с Аней мы в основном болтали по мобильнику. На секунду я почему-то вспомнила наши ежевечерние беседы с Линой. Но это уж точно никак не могла быть она.

И все-таки я испытала смутное разочарование, услышав в трубке не ее голос. Впрочем, уже в следующую секунду, опомнившись, ахнула:

– Маша!

– Привет. Я, – отозвалась она.

С тех пор как мы общались в последний раз, прошло месяцев семь, но за это время столько всего изменилось, что каждый месяц мог считаться за год.

– С ума сойти! Ты вспомнила обо мне! Как ты? Какие новости? Как факультет культурологии? Нравится? – Я засыпала ее вопросами, зная, что услышу односложные, общие ответы, но того ответа, который она дала, я ожидала меньше всего.

– Я замуж выхожу.

На несколько секунд я буквально потеряла дар речи. Маша – замуж?! Но ведь ей еще восемнадцать не исполнилось! У нее же, кажется, и парня никогда не было!

– Как?! – выдавила из себя я.

– Через неделю у меня день рождения. И сразу подаем заявление.

– К чему такая спешка?

– Я беременна.

Я вся похолодела, по телу пробежал озноб. Как такое могло случиться?! Парень принудил ее к близости?! Почему-то невозможно было поверить, что она была согласна. Если только ей лень было отказываться.

– Не пугайся и не жалей меня – хотя ребенка не планировалось, я ему даже рада, – произнесла Маша самую длинную за время нашего знакомства фразу, и я как-то сразу успокоилась.

Будто умение строить сложные предложения свидетельствовало о том, что она повзрослела и отвечает за свои поступки. Но кто бы мог подумать, что она хочет детей!

– И как давно вы вместе?

– На экзаменах познакомились. В июне.

– Он с твоего факультета?

– Нет, он не поступил. Пошел на другой. На филфак.

– Погоди, так я тоже на филфаке! Я же должна его знать!

– Ну да.

– Как его зовут?

– Эдик… – начала Маша, и я изумленно перебила ее:

– Покровский?!

– Да.

Я зажмурилась. Бедная, бедная Маша. Это ведь тот самый парень, который мне немного нравится и который на пару с лучшим другом коллекционирует девушек!

– Знаю, о чем ты думаешь, – снова удивила меня сложноподчиненным предложением Маша. – У него дурная слава, да?

– Ну… как тебе сказать… – промямлила я. – Он… в общем…

– Я в курсе, Оль. Он мне изменяет. С самого начала. Я вообще не думаю, что была для него чем-то серьезным. Так, встречи раз в неделю.

– Но на свадьбу он согласен?

– Он порядочный. К тому же его родители все знают и велят ему жениться. Особенно отец.

– Порядочный, значит, – повторила я.

Насколько я знала Эдика, если на него что-то и могло повлиять в этом вопросе, то только наказ отца, а уж никак не моральные принципы.

– А он точно женится?

– Через неделю подаем заявление, – снова сказала Маша.

– За неделю многое может случиться… Послушай, ты уверена, что тебе нужен такой муж?

– Я его люблю, – сообщила она, и я наконец поняла ее логику. Она думает, что брак и ребенок привяжут его к ней, потому и рада своей беременности.

– Кстати, я его о тебе спрашивала, – добавила Маша. – Он сказал, вы не общаетесь. Ему было неприятно, что у меня там подруга…

Еще бы, я ведь многое могла ей порассказать.

– …но я сказала, что мы с тобой давно не виделись, и он успокоился. Вообще, я и так много знаю. И чувствую.

Я вздохнула.

– Как отнеслись ко всему этому твои родители?

– Шок, – отозвалась Маша в своей обычной манере.

– Но они-то, конечно, хотят, чтобы ты вышла за него, раз уж так все сложилось?

– Естественно. Они-то и не догадываются.

– Что он бабник? – Я прикусила язык, но было поздно.

– Ага, – как ни в чем не бывало отреагировала она.

– Маш, мне так жаль…

– А мне ни капли. Может, все к лучшему. Неизвестно, когда ко мне придет такое чувство в следующий раз. По крайней мере, я попытаюсь создать семью с любимым человеком. Учиться меня никогда не тянуло, так что я не против посидеть дома с ребенком.

На минуту я даже начала сомневаться, что разговариваю с той Машей, которую знала. Я бы охотно поверила в то, что со мной разыгрывают какую-то шутку, в то время как настоящая Маша валяется дома перед телевизором, не помышляя о любви и семье. Но в конце этой длинной речи ее голос стал тише, и слово «ребенком» она произнесла почти шепотом. Нет, так могла говорить только она и никто другой.

– Ты стала многословнее… здорово, – отметила я.

– Эдику не нравится моя молчаливость.

– О… понятно.

Я вдруг представила Эдика в загсе и четко осознала, что этого не будет. Он попросту сбежит. Куда ему бежать, если даже отец на стороне Маши? Он придумает. А может, уже придумал. Не входит брак в его планы, это уж точно. Чтобы он дал себя окольцевать – не знаю, что должно произойти, беременности тут недостаточно.

Ребенок – весомый аргумент, но скорее для того, чтобы «откосить». Как от армии. С одной женой еще можно смириться как с неизбежным злом – не появляться дома, игнорировать ее, изменять и в конце концов развестись. Но дети – это уж слишком. Маша явно переоценила его порядочность.

Но, похоже, я тут ничего не смогу поделать. Внезапно я почти возненавидела Эдика, – а ведь еще недавно он был мне симпатичен.

– Где будете жить? – глубоко вздохнув, спросила я покорно, соглашаясь поиграть с Машей в игру «Свадьба состоится».

– Первое время у него. Квартира немаленькая, – информировала она.

– Хорошо. Когда пожениться планируете?

– В конце мая. Надеюсь, мы все успеем.

– А что, это будет пышное торжество?

– Да нет, человек на пятнадцать. Можно было просто расписаться, но каждая девушка мечтает о красивой свадьбе. И родители с обеих сторон меня поддерживают.

– А Эдик?

– Ему все равно.

– М-да.

– Будешь моей свидетельницей?

Если меня еще мог удивить какой-то поворот нашего разговора, то это был именно он. Я чуть не уронила трубку. Как она себе это представляет?! Я должна быть одним из главных действующих лиц на мероприятии, которое неизбежно обернется трагедией?! Я ведь уверена, что не позднее чем через год этот бабник разобьет ей сердце и бросит с ребенком на руках! И, зная это, я должна притворяться весь день? Поздравлять молодоженов, улыбаться…

Господи, а что еще должна делать свидетельница? Судя по романтическим комедиям, без стриптиза с использованием свидетеля в качестве шеста не обойтись. Вероятно, свидетелем будет Саша, лучший друг Эдика, с которым он неразлучен в универе. Не самый ужасный вариант, но… о чем это я?! Да я… я даже на свадьбе ни разу не была! Мы и к тете Розе тогда не поехали…

– Хм, – отозвалась я после минутной паузы, которую Маша терпеливо выждала. – А Эдик не против?

– Я сразу сказала ему, что это будешь ты, – информировала Маша. – Он смирился. В конце концов, ты моя лучшая подруга и единственный на свете человек, которого я вижу в этой роли.

О-о. Не хватало еще прослезиться.

– Что я должна буду делать? – выдохнула я наконец.

– Не волнуйся. Просто быть рядом.

– Хорошо.

– Никаких пошлых конкурсов не будет, тамады тоже. Маленький банкет на природе в довольно узком кругу – только близкие.

– На природе?

– Мы решили, в конце мая это будет самое оно. Ты знаешь турбазу?.. – Маша произнесла название, от которого на меня наплыла куча воспоминаний.

– Ну конечно. Это по-прежнему одна из самых крутых наших турбаз?

– Да, ее даже собираются перепрофилировать в санаторий.

Перед глазами все еще стояла яркая картинка: я, Настя, Дима и Володя на скамейке – мы с баночками коктейля, они с пивом; возле фонаря вьются мошки, мимо ходят люди… Володя обнимает Настю за плечи, и мне отчаянно хочется, чтобы меня обнял Дима, или не Дима, все равно кто… Типичная подростковая логика. Может, Линино стремление произвести впечатление тоже было возрастным явлением? Интересно, какой она стала теперь.

Поговорив с Машей, я включила телевизор, но минут через десять осознала, что не смотрю его, и снова выключила. Все еще сидя под пледом с пультом в руках, я размышляла о том, как странно иногда поворачивается жизнь. Насколько отличаются представления разных людей об одних и тех же вещах.

Что для меня дружба сейчас? Наверное, полное доверие, ежедневное общение, звонки по вечерам. А что Маша? Она даже не знала о моей «драме десятого класса» – так я окрестила историю со своим скоротечным романом. Если и замечала мое подавленное состояние, то ни разу не спросила о его причинах. И сама, влюбившись впервые в жизни (а может, и не впервые?), даже не подумала набрать мой номер и поделиться своими переживаниями. Знала, что мы с ее Эдиком учимся вместе, не только не побежала ко мне с расспросами о его институтской репутации – тут ее можно понять, ей вряд ли хотелось слышать подробности, – но даже не сообщила об этом совпадении.

А ведь я еще в августе послала ей СМС о том, что поступила на филфак, а она ответила, что пошла на культурологию. И все, вот и пообщались. Видимо, у Маши не было потребности чем-то делиться. Если бы не эта свадьба, кто знает, когда бы я обо всем узнала. При этом оказывается, что у нее ни с кем не было более тесных дружеских отношений, чем со мной.

Теперь-то я была более компромиссной личностью и готова была признать, что все люди разные, каждому свое и все такое. Но несколько лет назад мое непримиримое подростковое «я» вообще не приняло бы этого противоречия: думаю, я сочла бы, что Маша зачем-то врет, называя меня лучшей подругой. Мало ли, может, никто больше не захотел быть свидетельницей. Нельзя же такое поверхностное общение называть настоящей дружбой.

Я вспомнила о Лине – уже не в первый раз за день. А потом сразу – об Ане. Надо было позвонить ей, поделиться новостями.

***

Я, разумеется, поздравила Машу с днем рождения, но никакого приглашения не получила, хоть и спросила, когда можно будет отдать подарок. По ее словам, она была так занята планированием свадьбы, что ничего обещать не могла. К тому моменту заявление еще не было подано, и меня по-прежнему терзали дурные предчувствия.

Всю неделю перед этим я присматривалась к Эдику, и вел он себя как обычно: прогуливал пары в курилке вместе с другом Сашей и вместе с ним же флиртовал с бесчисленным количеством длинноногих блондинок. С виду ничто не предвещало, что в его жизни грядут перемены. Иногда, правда, я ловила на себе его взгляд – то ли враждебный, то ли изучающий.

А дней через пять после дня рождения Маши произошло одновременно два события: она наконец позвонила мне и предложила встретиться вечером в кафе, а после пар, когда мы с Аней собирались уходить, ко мне внезапно подошел Саша и попросил задержаться.

– Мне стоит подождать? – удивленно подняв бровь, спросила Аня то ли у него, то ли у меня.